Сети сквозь поколения: почему личные связи философов важны для их творчества

Р. Коллинз

Высокий уровень интеллектуального творчества — явление редкое. То, что это так, — следствие структурных условий, а не индивидуальных обстоятельств. По известному выражению, философские направления — это протянувшиеся во времени тени великих личностей. Но усилия психологов выявить условия, вызывающие появление великих личностей, не привели к сколь-нибудь определенным результатам.

Сочетание конкретных обстоятельств — таких, как порядок рождения в семье, удаленность от отца, стремление к любви, физическая неуклюжесть (см. об этом в работах Sulloway, 1996; Scharfstein, 1980), — конечно же, встречается гораздо чаще, чем выдающиеся творческие мыслители. Недостаточно также родиться в мирное время, когда интеллектуальная деятельность пользуется поддержкой, или получить опыт пребывания в других условиях, значимых для самоактуализации (что показано в работах Simonton, 1976; Kuo, 1986, 1988; Maslow, 1970). Тот факт, что высокий уровень творчества встречается редко, говорит также об ограниченности его любого экстерналистского объяснения условиями окружающего общества; "дух времени" (Zeitgeist), политические и материальные обстоятельства влияют на каждого, но эти объяснения не позволяют понять, почему творческих деятелей так мало.

Редкость выдающихся творцов

Прежде всего посмотрим, насколько часто появлялись выдающиеся философы в Китае, а также в Древней Греции и Древнем Риме. Будем считать, что уровень значимости философа выражается во внимании, уделяемом ему последующими историками философии. Рис. 1 и 2 представляют сегменты сетей, которые соединяют таких философов между собой. На этих схемах имена первостепенных (major) философов даны заглавными буквами (например, МЭН-ЦЭЫ, ЧЖУАН-ЦЗЫ, СОКРАТ, ЭПИКУР), имена философов второго ряда или второстепенных (secondary) — строчными буквами с первой заглавной (Гао-цзы, Хань Фэй-цзы, Антисфен, Спевсипп). Третьестепенные (minor) мыслители обозначены номерами, ключ к которым дан в Приложении 3 к книге [1]1.

Оставим пока в стороне проблему "меняющейся каноничности" и того, можем ли мы различить "репутацию" и "творчество". Это не влияет на центральный момент, с которого должен начаться наш анализ: творческие философы нечасто появляются на всем протяжении истории, даже при самом мягком критерии оценки творчества.

Рассмотрим всех философов, которые могут считаться "первостепенными", а также тех, кого можно назвать философами второго ряда или "второстепенными". Наша последовательность для китайских философов простирается на 2100 лет, или 63 поколения; последовательность для греческих философов покрывает 1200 лет, или 36 поколений [2]. В расчете на всю временную протяженность первостепенные философы появляются примерно один на каждое поколение в Греции и один на каждые два поколения в Китае. Второстепенные философы появляются несколько чаще, но не намного: в Китае в среднем по одному на поколение, в Греции — по два на поколение. Даже третьестепенные мыслители не появляются в сколько-нибудь значительных количествах; таковых в среднем шесть или семь на протяжении жизни одного поколения:

Китай

2100 лет

63 поколения

 

25 первостепенных

0,4 на поколение

1 на 84 года

61 второстепенных

1,0 на поколение

1 на 34 года

356 третьестепенных

5,7 на поколение

1 на 6 лет

Греция

1200 лет

36 поколений

 

28 первостепенных

0,8 на поколение

1 на 43 года

68 второстепенных

1,9 на поколение

1 на 18 лет

237 третьестепенных

6,6 на поколение

1 на 5 лет

О ком будут помнить?

К подсчету, приведенному выше, можно было бы отнестись как к основанному лишь на субъективных оценках творческой значимости, для которых характерно произвольное навязывание исторически ситуативного стандарта, меняющегося от одной эпохи к другой. Но к таким вычислениям нельзя подходить легкомысленно, ограничиваясь представлением только числовых результатов, поскольку каждое измерение определяется смыслом того, что именно измеряется. При структурировании данной темы вопросы метода являются вопросами теории.

Действительно, каноны исторически ситуативны; но давайте попытаемся осознать все скрытые здесь смыслы. Мы не можем апеллировать к какому-либо собранию "достойных", но неизвестных мыслителей, находящихся в тени на протяжении всей истории, но столь же "творческих", как и фигуры с прославленными именами, как если бы существовала некая трансисторическая сфера, в которой измерялись бы достижения этих неизвестных "достойных" мыслителей. Идеи являются творческими, поскольку они удерживают интерес других людей. Само понятие творчества предполагает суждение одного поколения о другом. Должны ли мы говорить, что исследуем не творчество, а репутацию? Это различение появляется из нашего стремления героизировать, реифицировать индивида вне окружающего контекста. Хотя, казалось бы, это противоречит нашей интуиции, согласно которой причины должны предшествовать тому, что мы пытаемся объяснить, "креативность" конкретного философа не определена до тех пор, пока не прошло несколько поколений, ибо все зависит от того, насколько остро направлен фокус внимания на мысли индивида в долговременной структуре передающих идеи сетей.

Мой социологический критерий креативности — дистанция между поколениями, на которую передаются идеи. Я ранжировал философов Китая и Греции на основе того, сколько страниц им посвящено в различных изложениях истории философии. Мои рейтинги основываются на объединении рейтингов из всех источников [3]. Читатель может воспроизвести анализ и перераспределить границы между рангами; но я сомневаюсь, что это существенно изменит нашу картину структурных паттернов в данных сетях.

В источниках, наиболее близких к древним философам, также предпринимались попытки исторически судить о том, какие идеи пользуются влиянием и стоят того, чтобы о них помнили и за них боролись. Современные изложения истории китайской философии в конечном счете основываются на таких древних источниках, как труд раннего историка Сыма Тань (ок. 120 г. до н.э.), на критике Мэн-цзы, Сунь-цзы, Ханем Фэй-цзы современных им школ, а также на книге "Чжуан-цзы". Современные изложения истории философии, как и предшествующие им труды, часто включают целые пассажи из этих древних источников, и уделяемое им внимание пропорционально той доли внимания, которую ранние философы получали от ближайших им по времени последующих философов. Мы не можем выпрыгнуть из истории. Однако это не является ограничением для нашего понимания интеллектуального творчества; такова уж его природа. Интеллектуальное величие человека — это воздействие его идей на ход интеллектуальной истории, влияние на последующие поколения.

В моем ранжировании величие основано на степени интереса, проявляемого к философу другими мыслителями по прошествии длительных периодов времени. Каноны действительно меняются, но только среди тех фигур, которые вышли на первый план в длительной последовательности формирования репутаций. Первый порог — это та репутация, которая складывается на протяжении одного или двух поколений. По этой причине не так-то просто распознать уровень структурной креативности среди своих современников. Платон во время своей жизни был известен не больше, а возможно даже меньше, чем другие выходцы из кружка Сократа, такие, как Аристипп, основатель школы киренаиков, или Антисфен, зачинатель движения социального протеста, позже ставшего направлением киников. Аристотель в течение своей жизни наделал больше шуму; говорилось, что, возвращаясь из Афин с известием о триумфальной победе своего юного покровителя Александра Великого, Аристотель был в золотой короне и кольцах, и его несли на кресле, подобном трону. И все же Аристотелю пришлось спасать свою жизнь бегством, когда в 323 г. Александр умер [Grayeff, 1974, p.44-45] .

Доля реализма, присущая оценке в такой долгосрочной перспективе, является благотворным (хотя и неприятным) лекарством от нашего собственного эгоцентризма и от того, который мы приписываем нашим идеальным героям, тем редким "гениям" прошлых поколений, которые являются образцами в нашем внутреннем воображении. Интеллектуалы совершают свои прорывы, изменяющие ход течения идей, благодаря тому, что используют тот культурный капитал и ту эмоциональную энергию, которые приходят к ним из прошлого, перераспределяясь в поле напряжений среди их современников. Достоинство их вклада, его "подлинная ценность" и "социальное воздействие" зависят от того, как развивается эта структура после их смерти. Мы, интеллектуалы, — настоящие водовороты в реке времени, причем, возможно, в большей степени, чем другие люди, потому что наше дело — устанавливать связь между поколениями.

Таким образом, креативность — дело длительное. Поясним, что это означает. Минимальная единица интеллектуального изменения — это поколение, примерно тридцать три года. По крайней мере, столько времени необходимо для того, чтобы в философских предпосылках произошло значительное изменение; а чтобы увидеть, имеет ли это изменение структурное влияние на то, чем позднее могут заниматься интеллектуалы, требуются еще одно или два поколения. Социологи могут убедиться в этом на их собственной дисциплине: нам ясно, кого отнести к классиком социологии примерно в 1900—1930-е гг. (Вебер, Дюркгейм, Мид, Зиммель), но поколение, следовавшее непосредственно за ними, находилось как раз в процессе отсеивания этих имен из большей совокупности [4]; в течение жизни и сразу после смерти репутации этих классиков социологии колебались и были подчас более локальными и менее значительными. Творческая работа, которая привлекает внимание в течение 5 или даже 10, 20 лет, наименее устойчива: слишком мал этот срок, чтобы она могла быть оценена в долговременной перспективе интеллектуальной истории. Чтобы понять масштабность процессов, о которых идет речь, можно попытаться измерить, сколько места "постмодернистские" философы, наделавшие столько шуму в 1980-е гг., займут в историях философии, которые будут написаны через два столетия, или хотя бы через два поколения от настоящего времени. Разумеется, то же самое справедливо для сегодняшних фигурантов будущих историй социологии и любой другой дисциплины. Социологический подход заключается в том, чтобы видеть отношение между человеческим авангардом любого конкретного поколения (и, конечно же, еще более краткими периодами в несколько лет или десятилетий, которые составляют фокус внимания непосредственных интеллектуальных проектов) и гораздо более безличной, жестоко структурированной последовательностью поколений, являющейся царством креативности, которую мы называем исторически "великой".

Каков вклад третьестепенных философов?

Такая точка зрения может оставить нас в раздражающем сомнении. Не имеем ли мы дело всего лишь со славой, а не с самим творчеством? Разве нельзя допустить, что существовало множество творческих личностей, погребенных в безвестности, но их достижения просто не были оценены по заслугам? Это представление весьма влиятельно, потому что поддерживает большинство из нас, интеллектуалов, редко получающих то признание, которое, как нам кажется, мы заслуживаем. Подобно мифу о воскрешении, оно дает надежду на то, что после нашей смерти нас когда-нибудь "откроют". Но давайте рассмотрим этот вопрос внимательнее.

Примеры известной нам посмертной славы никогда не являются историями типа "из грязи — в князи". Наиболее важный случай в западной философии — это Спиноза. Популярность пришла к нему через 100 лет после смерти, когда он стал фаворитом одной из фракций в противоборствах между идеалистами времен Канта. Но Спиноза был все-таки известен и во время своей жизни; его слава возникла не на пустом месте, раз его посещал Лейбниц, да еще и заимствовал у него идеи. Спиноза начинал в картезианской сети в непосредственной близости от ее наиболее активного центра. Ницше боролся в безвестности 20 лет, прежде чем стать знаменитым в последние годы своего сумасшествия. Шопенгауэр ждал еще дольше: слава пришла к нему только в глубокой старости, и зенит ее пришелся на время после его смерти. Но и Ницше, и Шопенгауэр с ранних лет были связаны с главными интеллектуальными сетями, а их конфликты с соотечественниками отнюдь не противоречат обычной динамике творческих сетевых контактов. Оба были весьма плодовиты в публикациях, а это прямо коррелирует с творческой значительностью [Price, 1986; Simonton, 1988]; они обладали эмоциональной энергией и культурным капиталом, что характерно для творческого успеха. Открытия заново "забытых работ" были бы вообще невозможны, если бы авторы не имели с сетями интеллектуального мира той связи, благодаря которой их работы могли бы быть востребованы. А это значит, что такие связи интеллектуалы должны установить во время своей жизни, ибо после смерти их труды никогда за них этого не сделают.

Ну а что сказать о творческой работе, которая попросту погребена навечно? Здесь важно знать, что отличает интеллектуальную жизнь тех, кто далек от сетевого центра. Чем больше мы отдаляемся от главных фигур на сетевой карте, тем более характерным для философов становится развитие идей лидера по своей линии преемственности, добавление критических замечаний, интерпретаций и комментариев.

На самом деле, здесь нет никаких погребенных сокровищ; возможно, мы и нашли бы в таких трудах подлинные сокровища, если бы подвергли их переоценке, но в них ничего нет. Можно ли тогда говорить о том, что на уровне третьестепенных фигур сокрыто некое тайное творчество? Учтем, что они являются типичными эпигонами — лояльными, обученными, возможно, настроенными полемически против оппонентов. Чего не хватает третьестепенным мыслителям, так это оригинальности и глубины. Кстати, совсем не обязательно, чтобы третьестепенные фигуры были малоизвестны во время своей жизни.

Возможно, самая удаленная окраина интеллектуального мира, которую мы можем познать исторически, состоит из лиц, не снискавших вообще никакой известности — ни во время своей жизни, ни даже благодаря случайным связям со знаменитостями. Такого рода личности изображены в исторических бытописательских сочинениях и иногда попадают в поле зрения таких историков, как Элизабет Роусон [Rawson, 1985, p. 49]. В своем исследовании она хотела показать привычки чтения обыкновенных жителей провинции, в данном случае — землевладельцев в сельской местности Римской империи ок. 50 г. до н.э. Случайная выборка позволяет сделать вывод, что существовало довольно много живших в разных местах людей, которые не только читали, но и развивали идеи эпикурейцев и стоиков. Ясно, что в этом случае мы оказываемся на периферии интеллектуального мира, — не только потому, что эти идеи стары, но еще и потому, что они искажены. Такие люди отличаются даже от тех наших "третьестепенных" философов, которые все же обладали некоторым весом в интеллектуальных сетях своего времени. Впрочем, об этой периферии полезно знать, чтобы трезво оценивать реальность, а также потому, что это знание помогает нам понять наше собственное положение. Горизонтальное измерение интеллектуальных структур почти не меняется в течение столетий; мы ведь тоже живем в массе читателей и тех, кто претендует на звание писателя, размышляем о старых идеях, не осознавая того, что делаем, и мечтаем при этом об интеллектуальной славе. Творческие эпохи бывают реже, чем эпохи рутинного мышления; и даже в лучшие времена внутренние круги интеллектуального мира окружены следующими одна за другой перифериями, где и находится большинство из нас [5].

Структурная модель интеллектуальной жизни: долговременные цепи в Китае и Греции

Об интеллектуальной истории принято писать в терминах "школ". В текстах, восходящих к эпохе Воюющих царств в древнем Китае (до 220 г. до н.э.) говорилось, правда несколько риторически, о "ста школах" чиа (см., например, Чжуан-цзы, глава 33). Диоген Лаэртский (ок. 200 г. н.э.) группировал биографии философов в ионийскую и италийскую школы или "ряды преемственности". Однако под "школой" могут подразумеваться, по крайней мере, четыре различные вещи.

"Школа" в широком смысле означает, что некоторые люди разделяют сходный образ мысли. Здесь не подразумевается какой-либо социальной организации. Так, около 100 г. до н.э. официальный историк династии Хань Сыма Тань впервые сгруппировал ранних китайских философов в шесть "школ". Среди них была и "даосская школа", поскольку ее тексты напоминали книгу "Дао дэ цзин". Но в предыдущие столетия термин "дао" использовался представителями многих интеллектуальных лагерей, а строго организованной даосской религии еще предстояло появиться через несколько веков. Подобные "школы мысли" не имеют значения, если не основываются на каких-то осязаемых структурах.

Понятие школы в более строгом значении предполагает доказательство интеллектуального влияния среди ее членов. Этим в основном и занимаются исследователи интеллектуальной истории. Тем не менее я не буду прослеживать образование такого рода "школ".

Конечно, интеллектуальное влияние важно, но оно не объясняет причины того, почему лишь немногие из тех, кто мог прочесть или услышать о какой-либо идее, приобретают интеллектуальную значимость, трансформируя свой культурный капитал в новом направлении. Взятое само по себе, прослеживание "влияний" подразумевает бесконечный регресс, в котором идеи любого мыслителя всегда могут быть рассмотрены как следствия более ранних влияний. Но канал, несущий энергию интеллектуального творчества, представляет собой нечто большее, чем просто идеи, парящие в атмосфере влияния, даже если мы можем точно констатировать факт влияния, указав на наличие соответствующего текста в личной библиотеке конкретного мыслителя. Главным каналом является личный контакт при встрече лицом к лицу. Далее я хочу показать, что два других типа "школ" или "кружков" имеют наибольшее значение.

Один из них характеризуется тем, что включает цепи личных отношений, среди которых наиболее важными являются отношения между учителями и их учениками; наряду с этими вертикальными связями имеют место и горизонтальные личные контакты между представителями одного поколения.

Для другого типа специфично то, что "школа" представляет собой в буквальном смысле организацию — то есть место, где происходит обучение, — а руководство и собственность переходят к следующим поколениям через открытую преемственность, как в Платоновой Академии, Ликее Аристотеля, или неоконфуцианской Академии Долины Белого Оленя, основанной Чжу Си. Здесь доктрина является частью организационной собственности школы и символом ее социальной идентичности.

Что показывают китайские и греческие сетевые схемы? Первое, что поражает, — то, насколько представленные в них философы, особенно первостепенные (с именами, набранными целиком заглавными буквами), связаны с другими философами. Эти связи являются одновременно и вертикальными (цепочки "учитель—ученик", пересекающие поколения), и горизонтальными (знакомства между ровесниками). У наиболее важных фигур такие связи есть на всех выделенных нами уровнях; "звезды" связаны не только с большим числом первостепенных и второстепенных философов, чем кто бы то ни был, но также и с меньшими, третьестепенными, фигурами [7].

Самые выдающиеся философы не являются организационно изолированными, они — звенья в цепочках учителей и учеников, которые также являются известными философами либо членами кружков видных интеллектуалов-современников. Как правило, самые выдающиеся философы — ученики других выдающихся философов. В дополнение к этой вертикальной организации социальных сетей, пересекающих разные поколения, творческие интеллектуалы обычно включены в группы интеллектуально равных, причем такие группы могут быть кружками союзников или состоять из соперников и оппонентов.

В случае Греции я разделил философов на доминирующих (dominant)2, первостепенных (major), второстепенных (secondary) и третьестепенных (minor). Сетевые связи просчитаны как "назад" (к прямым и опосредованным предшественникам), так и "вперед" (к ученикам) [8]. Мы назвали их, соответственно, "восходящей" и "нисходящей" сторонами сетей и получили следующее распределение:

Греческие философы

Восходящие связи

Нисходящие связи

Доминирующие (8)

3,8

4,0

Первостепенные (20)

2,0

2,2

Второстепенные (68)

1,3

1,0

Третьестепенные (237)

0,7

0,4

У доминирующих философов, по сравнению с первостепенными, в среднем, намного больше старших коллег и ровесников, обладающих интеллектуальной значительностью, и эта тенденция сохраняется по мере снижения уровня. Различия возрастают при анализе сетевых "выходов" (связей с учениками и младшими коллегами). Более того, если мы исследуем данную сеть на предмет значимости тех интеллектуалов, с которыми связан каждый философ, то мы увидим, что более именитые философы, как правило, сами связаны с другими философами высокого уровня значимости. Из 28 доминирующих и первостепенных философов 18 (64%) связаны личным контактом с другими философами той же значимости, по сравнению с 33 из 68 (49%) второстепенных философов, связанных так с коллегами своего уровня. Вообще, чем выше степень значимости, тем больше связей: Сократ прямо связан с 3-мя другими первостепенными философами и с 11-ю второстепенными; Платон связан с 3-мя первостепенными и 6-ю второстепенными философами.

Взаимосвязи между китайскими философами позволяют выявить сходную структуру:

Китайские философы

Восходящие связи

Нисходящие связи

Доминирующие (9)

4,7

6,0

Первостепенные (16)

2,4

1,6

Второстепенные (61)

1,5

1,0

Третьестепенные (356)

1,0

0,4

У философов, доминировавших на протяжении длительных периодов интеллектуальной жизни, опять-таки значительно больше связей как с предшественниками, так и с последователями. Еще раз подчеркнем: здесь мы рассматриваем только их непосредственные контакты — с философами их собственного поколения и с теми, кто принадлежал к предыдущему и следующему поколениям. Если же мы исследуем целую цепочку, восходящую назад во времени, то увидим: чем более значителен философ, тем более значимы его контакты в последовательных звеньях этой цепочки:

Китай: доминирующие философы (9):

2 шага

4 шага

Количество первостепенных или доминирующих философов в восходящей линии

2,1

3,3

Количество второстепенных философов в восходящей линии

1,9

3,0

Обе группы в восходящей линии

4,0

6,3

Китай: первостепенные философы (16)

2 шага

4 шага

Первостепенные или доминирующие философы в восходящей линии

0,8

1,4

Второстепенные философы в восходящей линии

1,6

2,5

Обе группы в восходящей линии

2,4

3,9

Китай: второстепенные философы (61):

2 шага

4 шага

Первостепенные или доминирующие философы в восходящей линии

0,6

1,0

Второстепенные философы в восходящей линии

1,0

1,7

Обе группы в восходящей линии

1,6

2,7

Два шага в цепочке связей покрывают обычно ровесников философа и поколение его учителей (хотя в плотных сетях могут быть цепочки из двух и более горизонтальных связей). Четыре шага открывают возможности для более сложных цепочек [9]. На рис. 1 Гунсунь Лун связан с Мэн-цзы в предыдущем поколении через несколько посредников; а сам Мэн-цзы связан с Мо-цзы, жившим 3 поколениями раньше.

В среднем "звезды" китайской философии соседствуют в двух сетевых шагах с 2 первостепенными и 2 второстепенными философами. При расширении круга до 4 шагов к предыдущим и последующим поколениям каждый философ был обычно связан с более чем шестью другими выдающимися мыслителями. Те первостепенные философы, которые не являются доминирующими, в гораздо меньшей степени связаны с другими первостепенными философами: у них в среднем чуть меньше одной связи в рамках двух шагов и чуть больше одной связи в рамках четырех шагов. При этом они связаны со второстепенными философами почти так же тесно, как и "звезды". Второстепенные философы имеют еще более скромные восходящие связи, но все же они богаче, чем у третьестепенных философов.

У греков наблюдается во многом та же самая картина:

Греция: доминирующие философы (8):

2 шага

4 шага

Количество первостепенных или доминирующих философов в восходящей линии

1,8

3,9

Количество второстепенных философов в восходящей линии

4,1

8,3

Обе группы в восходящей линии

5,9

12,1

Греция: первостепенные философы (20):

2 шага

4 шага

Первостепенные или доминирующие философы в восходящей линии

0,9

2,2

Второстепенные философы в восходящей линии

1,0

2,7

Обе группы в восходящей линии 1,9 4,9

 

 

Греция: второстепенные философы (68):

2 шага

4 шага

Первостепенные или доминирующие философы в восходящей линии

0,7

1,6

Второстепенные философы в восходящей линии

1,5

2,9

Обе группы в восходящей линии

2,2

4,5

Непосредственное сетевое соседство самых выдающихся греческих философов во многом сходно с сетевым соседством крупнейших китайских философов. Для греков характерно даже большее количество связей со второстепенными фигурами, чем у китайцев, так что на расстоянии четырех шагов по восходящей линии они связаны в среднем с двенадцатью выдающимися философами. У первостепенных философов (не "звезд") и в Греции, и в Китае примерно те же виды связей. При этом необходимо отметить, что у греческих второстепенных философов связи существенно теснее при углублении в сеть на четыре шага, чем у второстепенных философов-китайцев. Фактически, у греческих второстепенных философов примерно столько же глубоких связей, сколько и у первостепенных философов. Причиной этого является то, что многие из второстепенных греческих философов располагаются по нисходящим линиям в непосредственной близости от доминирующих мыслителей с их богатыми связями. Второстепенные же фигуры — такие, как Кратес Киник, Спевсипп или Антисфен — выигрывают от включения в линии перед Платоном или Сократом. Высокая плотность, характерная для греческих философских сетей в нескольких периодах, в Китае достигается лишь частично во время Академии Чжу Си и группы "Сокровенного знания", линий преемственности братьев Чэн и других неоконфуцианцев.

Результатом такой сохраняющейся на протяжении поколений плотности является то, что выдающиеся греческие философы наследуют интеллектуальный капитал и побуждающую к творчеству энергию от очень большого опосредованного сообщества. Платон находится на расстоянии двух связей от Горгия и четырех — от Протагора, Эмпедокла, Парменида и Пифагора. Эпикур — в четырех связях от Демокрита, но также и от Сократа. Аркесилай, скептик и реформатор Академии, находится на расстоянии двух связей и от Аристотеля, и от Зенона Стоика, а также в четырех связях от Сократа. Густая сеть Аристотеля включает 6 первостепенных и 12 второстепенных философов. Такая же сеть у Хрисиппа, этого наиболее утонченного из стоиков: она включает 4 первостепенных и 10 второстепенных философов. Как видим, слава плодит славу, и чем плотнее сеть, тем лучше.

Важность личных связей

Что означает тот факт, что у именитых философов больше всего вертикальных и горизонтальных связей, особенно с другими именитыми философами? Здесь можно подозревать действие каких-то методологических артефактов. Возможно, мы знаем о большем количестве связей первостепенных философов с третьестепенными просто потому, что о первых сохранилось больше информации, включающей имена их учеников и ровесников. Но вспомним, что "третьестепенные" фигуры были в свое время, как правило, довольно известными персонами с репутацией самостоятельных мыслителей, хотя и местного значения. Философы, о которых мы знаем только потому, что они упомянуты в связи с другими философами, являются не "третьестепенными", но случайными фигурами. Последние же составляют отдельную категорию, которая здесь не рассматривается.

Более основательно следующее предположение: то, что мы считаем творческой значительностью философов, — просто результат наличия у них большого числа личных последователей, которые ретроспективно делают своих учителей знаменитыми. Не является ли тавтологией, когда значительность философов определяется через их тесную связь с интеллектуальным сообществом, а затем утверждается, что причина этой значительности состоит в этих связях? Ответом на такое возражение будет "нет". На самом деле, здесь меньше круговой взаимосвязи, чем кажется. Можно показать, что данная модель не просто обусловлена нашими же скрытыми определениями.

Во-первых, имеются эмпирические исключения. В греко-римском мире знаменитыми философами, стоящими вне цепочек выдающихся последователей, были Гераклит, Филон Александрийский и скептик Энесидем. В Китае первостепенными философами-одиночками были анонимный автор "Дао дэ цзин", Дун Чжуншу, философ династии Хань, среди второстепенных фигур — ранние "легистские" политики Шэнь Бухай и Шан Ян (расцвет у обоих ок. 350 г. до н.э.), а также Ван Чун, рационалист династии Хань. Более того, существует достаточно большое число случаев творчества "на закате дней", когда самые значительные достижения делаются в конце линии преемственности при отсутствии даже второстепенных учеников, которые могли бы ее продолжить. В греко-римском мире первый такого рода пример являет собой Августин; в исламском — Авиценна (Ибн Сина, расцвет ок. 1120 г.). Гегель, переоценивавший значимость принципа: "Сова Минервы вылетает в сумерки", очевидно, думал, что его собственная философия — лишь подтверждение этого принципа, но ученики Гегеля показали неправоту учителя.

Кроме того, можно указать на такие исторические прецеденты, когда выдающиеся философы не являются современниками, лично не связаны в цепочки, не являются членами одних и тех же организаций, не концентрируются в одних местах. Тот факт, что такие структуры установлены эмпирически, говорит о том, что дело здесь не в концептуальной тавтологии [10].

Я утверждал, что репутация в некотором смысле не отличима от творчества. То, что мы считаем интеллектуальным величием, состоит в производстве идей, влияющих на последующие поколения, которые либо повторяют их, либо развивают, либо выступают против них. Из данного определения не следует, что великий мыслитель — тот, у кого есть личная сеть выдающихся последователей. Гипотетически, чьи-либо идеи могут повлиять на более поздние поколения без передачи в личной форме. Сказав это, я бы добавил, что в принципе можно определить, удостаивались ли некоторые индивиды большего ретроспективного признания, чем они заслуживают, в том смысле, что они на самом деле не производили те идеи, которые им позднее приписывались

Мы можем также поставить под вопрос значимость горизонтальных связей между первостепенными философами. Например, тот факт, что Сократ или Цицерон знали в свое время практически всех, можно расценить как тривиальное обстоятельство, сравнив его с клубным объединением достигших известности людей, подобным современному, когда кинозвезд и прочих знаменитостей приглашают в одно и то же место для встреч друг с другом, независимо от того, как удалось каждому из них прославиться. Но давайте проанализируем эту возможность.

Во многих случаях контакты "по горизонтали" что-то давали философам, ибо они предшествовали их последующим творческим результатам. Так было и с Цицероном, и с Сократом: оба имели много встреч в юности. По отношению к большей части философов я бы утверждал, что контакты между первостепенными персонами — это не просто феномен "клубного объединения" ("clubbing together" phenomenon); горизонтальные связи действительно существенны. Но дело здесь, строго говоря, не во "влиянии" в общепринятом смысле, когда один человек передает идеи другому. Со всей очевидностью это проявляется там, где люди находятся в близком контакте задолго до того, как кто-то из них становится творческой личностью [11]. Я полагаю, что существуют три взаимоперекрывающихся, но аналитически различных процесса, которые проявляются через личные контакты. Первый из них — это передача культурного капитала, идей и смысла того, что с ними делать; второй процесс состоит в передаче эмоциональной энергии — и от случаев предыдущего успеха, и от сосредоточения энергии в "котле" группы; третий включает передачу некоего структурного чувства интеллектуальных возможностей, особенно в плане соперничества.

Эти процессы действуют во всех типах личных контактов — как в вертикальных цепочках учителей и учеников, так и в горизонтальных контактах между ровесниками. Рассмотрим такой вопрос: почему вертикальные связи являются превалирующими и почему они коррелируют со степенью значительности? Можно было бы ответить, что по звеньям этих цепочек передается интеллектуальный капитал: Аристотель — первостепенный философ, потому что получил хорошее образование от Платона, который, в свою очередь, получил хорошее образование благодаря своим контактам с Сократом, Архитом, Евклидом из Мегары и другими. Это, конечно, не вся история, поскольку выдающиеся фигуры молодого поколения создают себе репутацию, не просто воспроизводя приобретенный культурный капитал, но разрабатывая его в новых направлениях. Но даже если согласиться с тем, что эти интеллектуальные ресурсы действительно важны, то следует спросить: почему же их так часто получают именно посредством личных контактов, а не более дистанцированным способом — через книги?

В принципе уже вскоре после появления первых интеллектуальных сетей можно было усвоить важные философские доктрины без личного контакта с автором. Личная близость давала, конечно, некоторое преимущество во времена неповоротливых и медленных способов книгоиздания. Но поражает тот факт, что при взгляде на всю толщу известной нам истории структура личных связей не меняется в сколько-нибудь значительной степени с самого раннего до самого последнего времени.

Личные цепочки присутствуют в поздние периоды греко-римской античности, так же как и в ранние. Сеть Ван Янмина около 1500 г. н.э., когда книгоиздание было уже достаточно распространено, очень мало отличается от сети Мэн-цзы за 1800 лет до этого. Решающий довод состоит в том, что в европейской философии как Нового времени, так и в современной, включая весь XX век, наблюдаются одни те же типы сетей. Мы еще видим цепочки от Брентано к Гадамеру, Маркузе и Арендт, от Фреге к Витгенштейну и Куайну, группы в Вене, Париже и других местах [12]. Я бы осмелился предсказать, что значимость личных связей не снизится и в будущем, независимо от того, какая схема новых коммуникационных технологий будет изобрет