Эмансипация как философская проблема

А.Г. Танхилевский

Эмансипация — тема, мимо которой в наши дни трудно пройти. Но затронув её, мы оказываемся затронутыми ею. Только что оставленный нами век был, несомненно, веком эмансипации. Но и в новом почти каждый из нас так или иначе вовлечён в эмансипационный процесс или сталкивается с его результатами.

Простой обзор словарей и энциклопедий даст нам немало различных значений и трактовок. На первый взгляд, общим для всех источников местом будет определение эмансипации как освобождения от угнетения.

Само это слово происходит от латинского глагола emancipare — освобождать ребёнка от отцовской власти или, в более широком смысле, отказываться от каких-либо полномочий или прав собственности, причём формально эти полномочия и права не уничтожались, а передавались другому лицу, и «эмансипируемый» таким образом обретал не свободу, а нового властителя. Подобное действие — отказ от своих полномочий и передача их другому лицу — было юридическим актом, зафиксированным ещё в законах Двенадцати Таблиц, и называлось emancipatio. Позднее об эмансипации стали говорить не только применительно к римскому праву, называя так аналогичные действия в других правовых системах, например в германском праве. Затем, в конце XIX — начале ХХ веков под детской эмансипацией стали понимать освобождение детей бедноты от непосильного — наравне со взрослыми — труда.

Определение римского права не менялось на протяжении веков, оставаясь термином юристов или историков. Ситуация изменилась, когда в 1828 году протестантам, а в 1829 — католикам Великобритании и Северной Ирландии были предоставлены избирательные права и право занимать должности в парламенте. Раньше этими правами пользовались только прихожане англиканской церкви.

Затем, после июньской революции 1830 года, впервые появляется словосочетание «эмансипация женщин», хотя идея избавления женщин от угнетения была сформулирована раньше, после Великой Французской революции, когда в 1793 году Олимпия де Гуж в «Декларации прав женщин» потребовала предоставления женщинам свободы собраний, активного и пассивного избирательного права и допущения к занятию государственных должностей.

Маркс был одним из первых, кто широко, повсеместно употреблял этот термин в философских, экономических, социологических трудах. Он дал развёрнутый обзор эмансипации буржуазии и пролетариата, эмансипации евреев и христиан, эмансипации государства, разработал типологию эмансипации — политическая, государственно-гражданская, религиозная, социальная эмансипация. Однако мы не можем здесь говорить о введении нового понятия в философский дискурс: Маркс нигде не даёт не только глубокого философского анализа природы эмансипации, но даже простого определения её. Возможно, Маркс сам не замечал собственного нововведения. Получивший юридическое образование, он мог воспринимать этот термин как заимствованный из римского права и перенесённый на современную почву без изменения его первоначального значения. По крайней мере, приняв это объяснение, мы не исказим его концепцию: трактовка эмансипации как избавления от изначально присущей зависимости, не влекущего за собой полного освобождения, прекрасно вписывается в теорию Маркса.

Примерно в то же время эмансипацией стали также называть освобождение рабов, как массовое, в масштабах отдельных государств или колониальных территорий, так и единичное. Впервые термин «эмансипация рабов» был употреблен в отношении рабов британских колоний, освобождённых в 1833 году. Указ об освобождении рабов в США, изданный А. Линкольном в 1863 году, назывался «Провозглашение эмансипации». В английском языке термин emancipation обозначает также и освобождение русских крепостных крестьян в 1861 году.

Однако вскоре, когда древнеримские дети, католики и рабы уже были освобождены, а женские движения начали своё бурное развитие, под эмансипацией стали понимать почти исключительно борьбу женщин за свои права. Остальные смыслы были вытеснены из обихода.

С течением времени появились новые значения. В современной политологии говорят об эмансипации общественных организаций, политических партий или движений, подразумевая обретение ими политической самостоятельности, их институциализацию, становление и эволюцию их идеологий и практик.

Кто-то, возможно, не увидит между этими примерами эмансипации ничего общего, кроме освобождения субъекта от зависимости. Проанализировав и сравнив их, я прихожу к выводу, что эмансипация есть явление целостное и вполне определённое, совершенно особая форма освобождения, предлагающая (а затем и навязывающая) нам особое понимание свободы. В какой бы области человеческой деятельности не протекал её процесс, она имеет единую структуру и четкие, её собственной сущностью определённые границы.

Поскольку эмансипация — это одна из форм освобождения, для выявления её природы необходимо ответить на следующие вопросы: каков субъект эмансипации или, другими словами, кто обретает свободу в процессе эмансипации; от чего он эмансипируется, что выступает источником несвободы; какие цели ставит он перед собой и как они достигаются, в каких пространствах происходит этот процесс, каковы его возможные результаты и существует ли критерий эмансипированности.

Первая ассоциация, возникающая, полагаю, у большинства из нас при слове эмансипация — феминистские движения. Соответственно, субъектом эмансипации чаще всего выступает женщина. Однако, эмансипироваться могут также и мужчины. Современные гендерные исследования рассматривают борьбу за свои права гомосексуалистов, лесбиянок (реже — других сексуальных меньшинств) и бисексуалов как специфические виды эмансипации. Я уже говорил об эмансипации католиков, протестантов и евреев. Можно также найти упоминание об

эмансипации мусульман. Маркс, кроме уже упомянутых форм эмансипации, писал об эмансипации граждан. Эмансипированы могут быть рабы или крепостные крестьяне. В современных западных (в основном американских) исследованиях по проблемам прав человека говорится об эмансипации негров в странах с преобладающим белым населением. Субъектом эмансипации могут выступать буржуазия и пролетариат, профессиональные сообщества, отдельно от последних — художники, средний класс, беднейший класс, дети, старики, человеческие ресурсы. Политология исследует эмансипацию политических партий и движений, общественных организаций, народов, территорий.

В первый момент может показаться, что между всеми субъектами эмансипации нет ничего общего. Их объединяет то, что все они — коллективные общности. Нигде в этом списке не упоминается отдельный человек, нигде речь не идёт об эмансипации личности. Эмансипируется всегда группа, сообщество, коллектив. Индивид может лишь входить в эмансипирующееся сообщество, быть его частью, но сам он не эмансипируется.

Каждая такая группа репрезентирует какое-нибудь качество, какой-нибудь отдельный признак всех её членов, но только один. Понимаю, что для того, чтобы быть отнесённым к какой угодно из этих групп, необходимо быть носителем целого набора признаков, иногда весьма обширного. Исчерпывающие определения еврея, негра, лесбиянки, фашиста, пролетария могут занять не одну страницу, а такие понятия как женщина или художник просто невозможно описать конечным количеством слов. Однако все признаки из этого набора, в конце концов, могут быть сведены к одному единственному (ведь именно поэтому они и используются для его определения). Мы знаем, что человек, все предки которого родом из Африки, причём не из северной её части, обладающий тёмной кожей и определённой формой носа, губ и т. д. — негр. Точно также мы знаем, что человек, способный создать произведение искусства и реализующий эту способность — художник. Таким образом, все признаки, входящие в этот вышеупомянутый набор признаков, служат для определения (или,

если хотите, формирования) одного более общего, объединяющего их признака, к которому они все могут быть сведены.

Но обладает ли этим же свойством тот общий признак, к которому сводятся несколько частных? Можем ли мы также свести несколько таких признаков к ещё одному, ещё более общему признаку? Как мы можем назвать женщину, художницу, гражданку Франции, живущую в Берлине, при этом негритянку, лесбиянку и троцкистку? Разумеется, никак, поскольку набор таких признаков ни к какому общему признаку несводим.

Однако мы не найдём случаев эмансипации, в которых её субъект обладал бы сразу двумя одинаково значимыми и репрезентируемыми характеристиками. Представители эмансипационных движений всегда группируются по одному признаку. Это значит, что все другие их признаки игнорируются. Каждый из них в отдельности обладает многими качествами и может быть очень развитой личностью, но все вместе они — только женщины, или только католики, или только буржуазия. Но отдельный человек не может быть только женщиной или только католиком. И если мы определяем эмансипацию как одну из форм обретения свободы, мы должны признать, что для эмансипации отдельного человека необходимо его всестороннее, целостное освобождение, в проекте которого учтены все характеристики его личности. Эмансипация не даёт такого освобождения, потому что она не освобождает человека. Человек не эмансипируется, эмансипируется некий абстрактный конструкт, в реальности существующий только разобранным на части, а в процессе эмансипации образующий единое, изолированное от человека тело.

Итак, субъект эмансипации можно определить как сообщество или, употребив распространённый ныне термин, как коллективное тело. Далее нам предстоит ответить на вопрос, от кого он эмансипируется.

Поскольку коллективное тело, выступающее субъектом эмансипации — это абстрактная конструкция, объединившая в себе некое качество, в реальности разделённое во многих людях, человек не может выступить для него источником несвободы. На эту роль подходит лишь

другая абстрактная конструкция. Она должна обладать таким же бытием, иначе между ними не возникнет точек соприкосновения и никакое взаимодействие не будет возможным. Но таким же бытием может обладать лишь такое же абстрактное коллективное тело, объединяющее в себе какое-либо качество, в реальности разделённое между всеми его носителями. Таким образом, эмансипация — это взаимодействие двух коллективных тел, в процессе которого одно из них пытается обрести свободу, ограниченную другим.

Один пол может эмансипироваться от другого пола, одна гендерная идентичность — от другой гендерной идентичности, сословие — от сословия, раса — от расы, нация — от нации, конфессия от конфессии, но никогда — один человек от другого человека. Эмансипация не бывает индивидуальной, она всегда коллективна, институциализирована. Институциализация субъекта эмансипации и избавление его от каких бы то ни было индивидуальных составляющих составляют основу любого эмансипационного проекта.

В современной феминистской литературе широко используется термин «проект эмансипации» [1]. Согласно определению феминисток, проект эмансипации — это отдельный эпизод эмансипационного процесса, который отличают один определённый субъект эмансипации, один или несколько ограничителей его свободы, от которых он эмансипируется, цели (чётко ограниченная область, в которой достигается свобода) и стратегия их достижения. Очевидно, что процесс эмансипации может протекать только в рамках таких проектов, так что для его изучения мы рассмотрим структуру некоторых из них.

Вот классический образец такого проекта: женщины (субъект эмансипации) хотят добиться от государственной власти и общественного мнения (ограничители их свободы) права на аборты (цель) и для этого пикетируют парламент, вынуждая его принять соответствующий закон (стратегия). Ещё один пример: гомосексуалисты,

недовольные запретом собираться в общественных местах (вплоть до 60-х годов ХХ века — весьма распространённая репрессивная мера против сексуальных меньшинств, даже в Европе и США), требуют от властей предоставить им свободу собраний, при этом устраивают погромы баров и клубов, в которых им запретили собираться (волна таких погромов прокатилась по Нью-Йорку и по другим крупным городам США в 30-е, а затем и в 60-е годы). Пример из другой области — ребёнок, не достигший совершеннолетия, добивается от родителей разрешения работать, для чего подтверждает своё право в суде. Вот ещё один проект эмансипации: ирландские католики, чтобы добиться от британской короны права избирать парламентариев и самим баллотироваться в парламент, организовали в 1823 году Католическую ассоциацию — военизированную организацию, на содержание которой внутри Ирландии собирались налоги. Католическая ассоциация посылала королю Георгу IV петиции с просьбами предоставить им избирательные права и при этом открыто вела сбор негосударственных налогов и сепаратистскую пропаганду. Король, понимая опасность сепаратизма, был вынужден отступить, и в 1829 году ирландские католики получили избирательные права.

Что общего между этими случаями? Поскольку любой проект эмансипации подразумевает освобождение одного субъекта от другого, мы можем утверждать, что до возникновения этого проекта между ними существовали отношения несвободы, в которых один из них был, разумеется, властвующим, а второй — подчинённым. Эмансипация стремится изменить эти отношения, причем изменение должно быть не количественным — уменьшение властных полномочий и, соответственно, подчинённости, а качественным — переход власти от одного к другому, диаметрально противоположная расстановка сил. Обретение свободы автоматически сопровождается обретением властных полномочий.

С этим утверждением можно не согласиться, сказав, что Британская монархия не попала в подчинение к ирландской Католической ассоциации и король по-прежнему продолжал править. Точно также ребёнок,

получивший право самостоятельно трудиться, не стал главой семьи. И такие возражения могут возникнуть в отношении почти что каждого проекта эмансипации. Но я обращаю ваше внимание на приведённое выше определение — проект эмансипации всегда имеет одну цель, то есть он нацелен на устранение препятствий в одной, чётко ограниченной области. И в каждом из описанных выше случаев такая цель была достигнута, власть в этой области перешла от одного к другому — католики, получив избирательное право, стали определять, кто должен заседать в парламенте, а избираясь в него, сами стали отправлять властные функции. Также и ребёнок, начав самостоятельно трудиться, получает право самостоятельно распоряжаться своим трудом и своими деньгами — право, которое раньше было предоставлено его родителям. И женщина, получившая право на аборт, может впредь не только сама определять, когда и сколько она должна рожать детей, но и навязать своё мнение в этой области своей семье, обществу и государству, которые раньше решали этот вопрос за неё. Та же история и с гомосексуалистами: право свободно собираться в общественных местах — это право определить, в каких местах отныне будут собираться все остальные (ведь в общественных местах собираются все).

Кто-нибудь, быть может, возразит, что цель субъекта эмансипации — не власть над другим, а равенство с ним, и что именно достижение равенства объявляет своей целью любой проект эмансипации. Второе утверждение будет, несомненно, верным, но здесь следует рассмотреть, как именно дискурс об эмансипации определяет равенство. Американский политолог и эксперт по проблемам равенства полов Джони Ловендуски в статье «Равенство полов и правила игры» критикует традиционно принятую в современной политологии и политической социологии концепцию равенства, основанную на теории общественного договора [2]. Равенство, по её мнению — это равенство возможностей, на практике оно должно выражаться в выравнивании

стартовых позиций для всех участников конкуренции. «Не все люди начинают с одной и той же отправной точки» [3], — пишет Ловендуски, то есть возможности женщин и мужчин не равны. А значит, для обеспечения равенства необходимо применять к ним разные критерии. Законодательство и программы социального обеспечения должны оказывать женщинам большую в сравнении с мужчинами поддержку, причём в любой сфере их деятельности. «Политика должна включать предпочтительный подход для своих целевых групп» [4]. Но предпочтительный подход — это больше прав, а больше прав — это больше власти. Целевой группой в данном случае являются, конечно, женщины, которые для обеспечения «равенства» с мужчинами должны властвовать над ними.

Вот ещё один пример такого «равенства», на этот раз уже реализованного на практике. В Западной Европе и Северной Америке распространено мнение, что большинство негров, латиноамериканцев и азиатов (в отличии от белого населения) — преступники. Полиция относится к ним соответствующим образом, и это можно — вполне справедливо — расценивать как расизм. Поэтому в США и Великобритании представители национальных и расовых меньшинств могут требовать, чтобы их допрашивали, вели следствие по их делу или выезжали к ним по вызову с их стороны полицейские одного с ними происхождения. Это, несомненно, — точно такой же расизм, но он узаконен и считается большим достижением в обеспечении расового и национального равенства. Излишне говорить, что белые не имеют права требовать от полиции таких же привилегий. Это — власть цветного населения над белым.

Макс Хоркхаймер и Теодор Адорно в своей совместной работе «Диалектика Просвещения» говорят о таком же эффекте в области развития научного знания. Просвещение, согласно их определению, «преследовало цель избавить людей от страха и сделать их господами. Программой Просвещения стало расколдовывание мира» [5]. В этом

определении легко просматриваются субъект, ограничители его свободы, цель и стратегии её достижения. Поэтому проект Просвещения, как его понимают авторы, можно рассматривать как проект эмансипации. В данном случае подлинная сущность цели определена откровенно ясно — сделать людей господами. Нигде Хоркхаймер и Адорно не говорят об освобождении от незнания, только об избавлении от него. И обретённое знание никогда не выступает целью, всегда — только средством. «Знание, являющееся силой, не знает никаких преград ни в порабощении творений, ни в услужливости по отношению к хозяевам мира. Оно имеет своей целью не понятия и образы, не радость познания, но метод использования труда других, капитал. Единственное, чему хотят научиться люди у природы, так это тому, как её использовать для того, чтобы полностью поработить и её, и человека» [6]. Средство обретения господства — знание, наука. И авторы дают нам краткую, но исчерпывающую характеристику этой новой науки: «Власть и познание — синонимы» [7].

Общую для всех проектов эмансипации цель можно, таким образом, определить как обретение субъектом эмансипации власти.

Это подтверждает и названная выше общая для всех проектов стратегия достижения этих целей — насилие по отношению к источнику несвободы. Каждый раз проект эмансипации реализуется посредством навязывания другому своей воли. В мягкой форме, как в случае пикетирования парламента, или в жёсткой, такой как погром клубов, используя закон, как в случае с детской эмансипацией, или демонстративно нарушая его, как это делали ирландские католики, субъект эмансипации каждый раз прибегает к насилию и только с помощью насилия достигает поставленную цель. Эмансипация возможна только там, где возможно проявление власти или дискурс о ней. Эмансипация — это всегда претензия на власть.

Существует ли критерий эмансипированности? Если понимать эмансипацию в традициях обыденного сознания,

как освобождение от зависимости, и не вдаваться в дальнейшие подробности, придётся признать, что такого критерия не существует, ведь абсолютная свобода невозможна, а значит, освобождение не может быть завершено. Но если мы признаем, что эмансипация — это претензия на власть и осуществима она только в рамках отдельных проектов, обозначить критерий эмансипированности будет несложно. Проект можно считать реализованным, когда субъект эмансипации обретает власть над ограничителем своей свободы.

Эмансипация — процесс целостный, но внутренне противоречивый. Противоречия эти неизбежны, поскольку изначально обусловлены самой природой эмансипации. Я уже говорил, что ни в одном источнике не идёт речь об эмансипации отдельного человека, личности. Причина в том, что эмансипация личности просто невозможна. И хотя результатом освобождения должно стать обогащение и развитие освобождённого, результатом эмансипации всегда будет подавление личностной свободы и разрушение личности.

Мы выяснили, что субъект эмансипации — это коллективное тело, выражающее абстрактное единство некоторого качества, сущностного признака человеческой личности, в реальности существующего лишь разделённым на многочисленные, но одинаковые признаки различных людей. Поскольку вне человека эти признаки не существуют, человек неминуемо вынужден принять участие в эмансипации. Но сам человек эмансипируется лишь частично, настолько, насколько эмансипируется один его признак. Значит ли это, что все прочие признаки исключены из этого процесса? Нет, они тоже задействованы в нём. Если они не эмансипируются, значит, они не обретают свободу. Но вовлеченность в процесс освобождения подразумевает изменение уровня свободы. Следовательно, их свобода уменьшается, они теряют её. Каким же образом?

Каждый человек обладает многими качествами. Каждое из этих качеств в единстве с аналогичными качествами других людей образует вышеупомянутое абстрактное коллективное тело. Стремление к самореализации заставляет каждое такое качество бороться за свою свободу, ведь

возможность реализовать себя всегда чем-нибудь ограничена. Следовательно, любое абстрактное коллективное тело стремится выступить субъектом эмансипации. Однако взаимное противостояние двух субъектов может закончиться эмансипацией лишь одного из них. Второй в результате будет подчинён первому, ведь свобода одного неизбежно ограничена свободой другого, и обретение ещё большей свободы только усиливает это ограничение. Такой результат неизбежен не только в отношениях между субъектами, образующими бинарную оппозицию, как, например, мужчина-женщина, буржуазия-пролетариат, белый-негр, католик-протестант, то есть субъектами, выражающими качества, по определению присущие разным людям. Отношения между абстрактными коллективными телами, имеющими конкретное основание в одном и том же человеке, строятся по той же схеме. В результате эмансипации одно из присущих человеку качеств подавляет все остальные.

На первый взгляд, такое утверждение кажется абсурдным. Но различные качества одного человека противостоят друг другу так же, как и качества разных людей, в одном человеке несовместимые. Человек всегда вынужден выбирать, какое из его качеств является для него приоритетным. Он выбирает одну из своих возможных идентичностей, отвергая при этом все остальные. Претензии различных идентичностей противоречат друг другу. Результатом выбора одной из них могло бы стать сбалансированное соотношение всех присущих человеку качеств, но эмансипация отвергает возможность такого баланса, так как её результатом должно стать не равенство, а власть.

На практике это выглядит следующим образом. Один и тот же человек является одновременно женщиной и католичкой. В какой-то момент она решает эмансипироваться одновременно в каждом из этих качеств. Эмансипация — это претензия на власть, следовательно, на навязывание воли субъекта эмансипации всем прочим субъектам. Навязывание собственной воли подразумевает утверждение собственных ценностей. В данном случае — женских и католических ценностей. Очевидно, что эти ценности противоречат друг другу. Отношение феминисток и католической церкви к абортам, браку, детям, к равенству полов и распределению

ролей между ними, к природе женщины противоположны и несводимы к какому либо компромиссу. Баланс между мнениями в этом случае не возможен (иначе не будет установлена власть и это будет не эмансипация), поэтому необходим выбор. Результатом такого выбора должно стать абсолютное предпочтение одной системы ценностей и резкое неприятие другой. Таким образом, она может эмансипироваться как женщина, порвав при этом с католицизмом, или как католичка, подавив в себе женщину.

В такой ситуации оказывается любой, кто вступает на путь эмансипации. Каждый раз, выбирая, в каком из присущих ему качеств эмансипироваться, человек, в сущности, выбирает, какие свои качества он должен подавить и принести в жертву эмансипации.

И эмансипация сексуальных меньшинств — не исключение. Лесбиянка не эмансипируется как женщина, гомосексуалист не эмансипируется как мужчина. Напротив, каждый из них настаивает на своих отличиях от гетеросексуалов одного с ними биологического пола. Своим поведением они всячески пытаются дать понять, что они — нечто совсем иное, что они обладают особой сексуальностью, не похожей на сексуальность натуралов. Недаром исследования по этим проблемам называются гендерными исследованиями. Термин «гендер» разработан специально для обозначения сексуальной идентичности, не предзаданной изначально физиологией, а самостоятельно обретённой. Излишне говорить, что в процессе эмансипации по признаку гендерной идентичности биологически-половая идентичность подчиняется гендерной и подавляется. Лесбиянка — не женщина. Гомосексуалист — не мужчина.

Примеры можно найти не только в области эмансипации сексуальности. Нация и религия часто могут вступать в непримиримый конфликт. Во время восстаний индейцев в США в XIX веке индейцы, обращённые в христианство, либо отказывались от новой веры, чтобы воевать против белых, либо переходили на их сторону, обратив оружие против своих соплеменников. В балканских конфликтах 90-х годов ХХ века сербы-мусульмане

оказались между молотом и наковальней и были вынуждены выбирать между национальной и религиозной идентичностью.

Общеизвестна проблема художника, выбирающего, принести ли всю свою жизнь (то есть полнокровный, многогранный процесс, определяемый всеми присущими человеку характеристиками) в жертву творчеству (одному-единственному качеству) или наоборот, пожертвовать свободой творчества ради ценностей, лежащих вне искусства. Свободное творчество и ангажированность несовместимы, ангажированный художник — всегда исполнитель воли заказчика.

Подавление личности в интересах субъекта эмансипации — проблема (или норма?) любого проекта эмансипации. Каждый дискурс, разработанный каким угодно субъектом эмансипации, настаивает на исключительной важности этого субъекта в сравнении с остальными. Поэтому любые проекты освобождения человека как целостной личности эмансипаторским дискурсом отвергаются. Индивидуализм для эмансипации неприемлем. Симона де Бовуар, например, которую сложно обвинить в стремлении ограничить свободу женщин, была, всё же, сильно раскритикована современницами-феминистками за слишком индивидуалистские проекты решения женских проблем. Между тем, она всего лишь предлагала каждой женщине улучшать свою личную жизнь, взяв контроль над ней в собственные руки.

Валерий Савчук рассматривает эту сторону бунта в статье «Общество обезболенных»: «Дисциплины гораздо больше в обществе охраны животных, пацифистов, зелёных. Дисциплина же «своего», самолично выбранного мира, всегда жёстче, ибо она претендует на свободу самоосуществления. Протест воплощается в жесточайшие практики самоограничения в маргинальных основным формам жизни направлениях» [8]. Фуко, рассматривая в статье «Что такое просвещение?» феномен дендизма, говорит, что денди, протестуя против обыденности,

заявляя о своих правах на оригинальность, выражая, таким образом, свою претензию на власть, обрекает себя «дисциплине более деспотичной, чем самые жесточайшие религии» [9]. «Быть современным, — пишет Фуко, — не значит принимать себя таким, каков ты есть; это значит воспринимать себя объектом тяжкой и сложной работы, которую Бодлер, в терминах своего времени, называет «дендизмом». Такая современность «не освобождает человека в его собственном бытии»; она подчиняет его задаче сотворения себя» [10]. То есть чем дальше, чем интенсивнее и основательнее конструирует себя субъект эмансипации, чем отчетливей обозначает он дистанцию между собой (подчинённым) и властителем (ведь именно так можно трактовать в данном случае отношения «маргиналия-норма»), тем сильнее встраивает он себя в систему, тем жёстче и всеохватнее становится его зависимость от этой системы. Это легко объяснимо, ведь чем сильнее декларируемое отличие от нормы, тем большему набору требований приходится следовать. Бунтарь должен подчиниться своему бунту и подчинение будет тем сильнее, чем отчаяннее и радикальнее будет бунт.

Никакая система невозможна без иерархии. Это справедливо по отношению как к социальной системе, выстраивающей иерархию многих входящих в неё людей, так и к отдельной личности, иерархизирующей присущие ей качества в соответствии с системой ценностей. В этом — суть эмансипации. Освобождение личности изначально не значится в списке её целей. Стремление к власти только усиливается необходимостью институциализации субъекта эмансипации, поскольку любая система требует иерархии. Односторонняя вовлечённость личности в эмансипационный процесс не приносит ей освобождения, а только усугубляет её зависимость. Человек попадает в подчинение к одной из форм своего бытия. Обратной стороной эмансипации всегда будет ангажированность.

Субъект эмансипации всегда претендует на то место, которое до начала эмансипации занимал источник его

несвободы. Он не просто подчиняет себе того, кто прежде властвовал над ним, он вытесняет его с принадлежавших ему ранее позиций и начинает играть его роль.

Возможны два сценария отношений подчинённого и властвующего. В первом случае подчинённый может воспринимать себя как изначально равного властителю и считать, что их сущности одинаковы, а различия, лежащие в основе их разделения и неравенства либо надуманы и сконструированы, следовательно, легко устранимы, либо несущественны, следовательно, не могут быть достаточным основанием для подобного разделения. Второй вариант: подчинённый осознаёт принципиальное изначальное различие между собой и властителем, настаивает на нём, возможно, даже культивирует его, но при этом не связывает напрямую сущность и ту роль, которую играет носитель этой сущности. В этом случае он, хотя и понимает, что их разделение на властителя и подчинённого произошло именно по этому сущностному признаку, считает такое разделение неоправданным и тоже устранимым. Очевидно, что в каждом из описанных случаев подчинённый считает возможным для себя занять место властителя. Проект эмансипации — одна из форм взаимодействий между властителем и подчинённым, и он легко вписывается в приведённую выше схему. А поскольку цель эмансипации — всегда власть, исполнение роли властителя становится для подчинённого не просто возможным, а необходимым.

В подавляющем большинстве проектов эмансипации подчинённый выстраивает отношения с властителем так, как это описано в первом сценарии. Неравенство в правах и возможностях между субъектом эмансипации и ограничителем его свободы воспринимается как несправедливое и искусственно созданное последним, в то время как на самом деле их реальные способности позволили бы им выполнять одинаковые функции и выступать в одних ролях. Общее место феминистского дискурса — признание равных способностей и возможностей мужчин и женщин во всех сферах их деятельности и отрицание каких-либо специфических особенностей женщин, которые не позволили бы им заниматься деятельностью, считающейся исключительно мужской.

Нация или раса, заявляющие о своих правах, никогда не забывают упомянуть, что причина их неравенства и зависимости от другой нации или расы — исключительно в претензиях этой последней на господство, но никак не в цвете кожи, разрезе глаз, языке или первоначальной территории проживания первой. Так же и подавляемая религиозная конфессия опишет свои отношения с господствующей религией.

Буржуазия и пролетариат взаимодействуют по тому же принципу: буржуазия присваивает себе те функции, которые пролетариат так же мог бы успешно выполнять, создавая, таким образом, искусственное различие между ними, однако не существует причин, по которым пролетариат был бы не способен взять орудия производства в свои руки и выполнить функции буржуазии. Отношения раба и господина — это отношения двух одинаковых людей, один из которых насильно и противоестественно подчинён другому.

По второму сценарию развиваются отношения между детьми и родителями, между сексуальными меньшинствами и традиционным большинством и между политическими партиями. Очевидно, что различие между родителями и детьми предзаданы изначально, что именно они и являются причиной неравенства, и что их изменение никогда не станет возможным: нельзя стать отцом своего отца. Но при этом можно претендовать на занятие его места и выполнение его функций.

То же самое происходит с сексуальными меньшинствами. Гомосексуалист не говорит, что он такой же, как и гетеросексуал, и не стремится стать им, напротив, он всячески демонстрирует свою инаковость, репрезентирует себя именно как другого, признаёт, что именно это его отличие от гетеросексуала и составляет его сущность. Но при этом он не считает, что такие различия могут служит основанием для определения их ролей и выстраивания отношений «властитель-подчинённый».

Итак, каждый субъект эмансипации стремится занять место того, от кого освобождается. Место, которое он раньше не занимал. Место, которое ему не свойственно. Чужое место. Он хочет сыграть чужую роль. Но, поскольку

действие происходит не на сцене, а в жизни, он вынужден отказаться от другой роли — от той, что продиктована ему его сущностью, от своего подлинного бытия. Процесс эмансипации неизбежно изменяет сущность её субъекта, вынуждает его быть другим вместо того, чтобы быть самим собой.

Движение феминисток, восставая против положения женщин, часто восставало против женской природы. Первые женские клубы, открытые во Франции после Великой французской революции с подачи Олимпии де Гуж, и разрешённые тогда же общественные собрания женщин были закрыты конвентом после призывов к женщинам носить мужскую одежду. И многочисленные последующие требования различных женских движений — допустить женщин к службе в армии, к прочим мужским профессиям, к занятию мужскими видами спорта, предоставить женщинам право на аборты (фактически — избавить от рождения детей и материнства) — преследовали цель изменить женскую природу, отнять у женщин их подлинную сущность и дать взамен иную, чуждую.

Эта опасность была осознана довольно скоро и уже в XIX веке движения в поддержку женской эмансипации весьма часто сопровождались движениями, направленными против неё.

В 60-е — 80-е годы ХХ века был поставлен под вопрос статус пола. Существует ли вообще пол? Я уже говорил о введении нового термина — гендер — для обозначения «сконструированного» пола, не зависящего от биологического. Гендерная теория рассматривает мужчину и женщину именно как гендер, а не как пол. Таким образом, в реальности не существует мужчин и женщин, любая сексуальность — социальный конструкт, она задаётся и контролируется обществом и при определённом изменении общества тоже может быть изменена. Следовательно, суть проблемы женского освобождения искажена, — нужно не выравнивать женщину и мужчину, а уничтожить их женственность и мужественность, создать новую единую идентичность.

Т