Саратовский Государственный Технический Университет
Кафедра истории отечества и культуры
Реферат
на тему:
Культура эпохи средневековья
Выполнил:
студент группы PT-l2 Ужасный И.Ю.
Проверил:
Мысливцев В.Г
Саратов 2004
Содержание:
1. Введение стр. 3
2. Письменность стр. 3
3. Фольклор. Литература стр. 4
4. Живопись стр. 7
5. Архитектура стр. 9
6. Прикладное искусство стр. 12
7. Изобразительное искусство стр. 13
8. Быт стр. 18
9. Список использованной литературы стр. 20
1. ВВЕДЕНИЕ
Страшный урон нанесло «Батыево нахождение» развитию культуры Руси,
материальной и духовной. Сожженные города и селения, храмы и крепости,
запустевшие пашни, гибель ремесленных мастерских и увод в плен их хозяев –
из тех, кто остался в живых; безвозвратная потеря выдающихся творений
иконописцев, зодчих, авторов летописных сводов и житий святых, повестей и
сказаний, русских и иноземных – таков был печальный итог кровавого смерча,
обрушившегося на русские земли. Б.А.Рыбаков в книге о ремесле Древней Руси
убедительно показал гибельные последствия монголо-татарского погрома для её
судеб: многие ремёсла пришли в упадок, некоторые из них возродились только
в конце XIV-XV вв. По наблюдениям Тихомирова, переписка книг, тоже почти
прекратившаяся после нашествия народов «незнаемых», начинает налаживаться в
XIV в. Широко известен факт замирания каменного строительства, которое
снова ведётся в Новгороде и Пскове, Твери и Коломне лишь с конца XIII –
начала XIV вв. Повседневные потребности и заботы заставляли русичей после
иноземного вторжения браться за топор и соху. На место сожжённых изб и
хоромов ставились новые, распахивались пашни. Там, где возможно,
возобновляли работу ремесленники. Жизнь, несмотря на горькие потери и новые
кровопускания ордынцев, требовала своё, и потомки тех несчастных, что
погибли в тяжкую годину ордынского нашествия или пострадали от него, но
остались в живых, могли одно - два столетия спустя с гордостью сказать, что
Русь выстояла, более того – окрепла материально, политически, духовно.
2. ПИСЬМЕННОСЬ
Русь отнюдь не была столь неграмотной. Знание письма, счёта требовалось
во многих отраслях хозяйственной и иной деятельности. Берестяные грамоты
Новгорода и других центров, различные памятники письменности (летописи,
повести и т.д.), надписи на ремесленных изделиях (монеты, печати, колокола,
предметы вооружения, ювелирного дела, художественного литья и др.) говорят
о том, что грамотные люди никогда не переводились на Руси, причём не только
в среде монахов, но и ремесленников, купцов. Имелись они и среди бояр и
дворян. Состоятельные люди вели письменный учёт в своих хозяйствах; от XVI
века сохранились различного рода учётные книги, документы духовных обителей
– монастырей, копии с документов более ранних времён. В распоряжении
учёных, несмотря на все потери Батыевой эпохи и боле поздних ордынских
ратей, имеется всё же немало рукописного материала за XIV-XV века. Это
документы (духовные грамоты, договоры великих, в том числе московских, и
дельных князей, хозяйственные акты русской митрополии, епископских кафедр,
монастырей), жития святых, летописи и многое другое. Появляются руководства
по грамматике, арифметике, лечению травами (азбуковники, травники и др.).
Накапливались практические наблюдения, знания по строительной технике
(необходимы были при возведении зданий), динамике (расчеты дальности полёта
камней, ядер из стенобитных и прочих приспособлений; из пушек, которые
появились в конце XIV века), прикладной физике (чеканка монеты, литьё
пушек, сборка и починка часовых механизмов), прикладной химии (изготовление
красок, чернил), арифметике и геометрии (описание земель, торговые дела и
пр.).
Описания явлений природы (затмения, землетрясения и т.д.) довольно часты
в летописях. Пользовались популярностью переводные сочинения –
«Христианская топография» Козьмы Индикоплова (путешественника VI века),
«Шестоднев» Иоанна, экзарха болгарского, «Громник» и др. Астрономические
наблюдения приводятся в русских рукописных сборниках; медицинские – в тех
же летописях (описание болезней). А сборник XV века, вышедший из Кирилло-
Белозёрского монастыря, включил комментарии Галена, римского учёного II
века, к сочинению Гиппократа, древнегреческого «отца медицины» (V-IV века
до н.э.). Выдающееся для своего времени значение имела «Книга сошному
письму» (середина XIV века) – в ней описаны способы исчисления земельных
площадей и налогов с них.
Круг географических знаний расширяли русский путешественники. Они
оставили описания своих странствий. Таковы новгородец Стефан, побывавший в
Константинополе (середина XIV века), Григорий Калика (вероятно, посетил тот
же город в XIV веке; позднее, под именем Василия Калики стал, новгородским
архиепископом), дьякон Троице-Сергиева монастыря Зосима (Константинополь,
Палестина, 1420 г.), суздальский инок Симеон (Феррара, Флоренция, 1439 г.),
знаменитый Афанасий Никитин, тверской купец (Индия, 1466-1472 гг.), купцы
Позняков, Коробейников (святые места, вторая половина XVI века). Русские
люди, проникавшие на север, в Сибирь, составляли описания, «чертежи»
увиденных земель, послы – статейные списки со сведениями о зарубежных
государствах.
Этапное значение имело появление в России книгопечатания. Ещё Иван III
пытался наладить это дело – пригласил печатника Варфоломея Готана из
Любека. Но тогда ничего не удалось сделать. Лишь в середине 16 века, при
Иване Грозном, началось печатание книг, сначала – так называемой
безвыходной печати (с 1550-х годов), потом – с выходными данными. Первая
такая книга - «Апостол», изданный 1 апреля 1564 г. Иваном Фёдоровым,
дьяконом церкви в московском кремле. Два года спустя он и его помощник Пётр
Мстиславец уехали в Литву. Сначала Фёдоров работал в белорусском Заблудове,
затем – на Украине, во Львове (до кончины в 1583 г.). Здесь он издал тот же
«Апостол», первый печатный букварь – «для пользы русского народа». А в
Москве продолжатели его дела, сыгравшего огромную роль в дальнейшем
развитии просвещения, опубликовали около 20 книг богословского содержания.
3. ФОЛЬКЛОР. ЛИТЕРАТУРА
После монголо-татарского нашествия тема борьбы с ненавистной Ордой
становится ведущей в устном народном творчестве. Старые персонажи в новых
редакциях былин, новых былинах спасают Киев от ордынских туменов (былина об
Илье Муромце и Калине-царе), избивают ордынских придворных (былина о
женитьбе князя Владимира), побеждают ордынцев в состязаниях (былина о
Добрыне и Василии Каземировиче). Герои былин отказываются везти в Орду
дань, как приказывает князь Владимир. Илья Муромец, выходец из народа,
выражает в былинах его интересы, прежде всего русского крестьянства.
В текстах конца XV-XVI веков Добрыня Никитич не только не везёт дань
Батуру Батвесову, но требует от него платить дань Руси – так изменилась
обстановка после 1480 года, когда Русь окончательно сбросила ордынское иго.
Та же антиордынская тема разрабатывается в литературе XIV-XV веков. С
нею тесно связана другая – тема киевского и владимирского наследия,
необходимости объединения русских земель. После Батыева нашествия
составляются повести и сказания – о разорении Рязани, Евпатии Коловрате и
многие другие; позднее – о Куликовской битве, нашествии Тохтамыша на Русь в
1382 году. Эти и многие иные сочинения включают в летописные своды.
Летописание, после спада второй половины XIII века, набирает силы в XIV
веке, особенно в XV веке. Своды, в начале которых обычно помещают «Повесть
временных лет» и тем самым подчёркивают идею преемственности в развитии
Руси, её культуры с киевских времён, составляются в разных центрах. А те
старались укрепить свою независимость (Новгород Великий, Рязань и др.),
утвердить себя в роли политического лидера - объединителя русских земель
Северо-Восточной и Северо-Западной Руси (Тверь, Нижний Новгород, Москва).
Постепенно на первое место в области летописания, да и культуры в целом,
выдвигается Москва. Первые летописные своды возникают здесь в XIV веке. А в
начале следующего столетия составляется большой свод при митрополите
Киприане. За ним следует вереница сводов XV—XVI вв. — от свода митрополита
Фотия до больших сводов времени Ивана III, Василия III и Ивана IV
(Вологодско-Пермский, Воскресенский, Никоновский и мн. др.). Эту работу,
колоссальную по объему и значению, венчает Лицевой; свод — та же
Никоновская летопись, дополненная 16 тыс. миниатюр! Они сопровождают текст
с древнейших времен до Ивана Грозного; рисунки, продолжая традиции более
ранних лицевых сводов и будучи основанными на них, — своего рода «окно в
прошлое» Руси, России.
Враждебные по отношению к Москве позиции отразили некоторые летописи
Твери, Новгорода Великого и др.
Обзор всемирной истории давали Хронографы XV— XVI вв.
«Жития» князей, иерархов церкви, причисленных к лику святых, прославляют их деятельность (Дмитрий Донской, Сергий Радонежский, Стефан Пермский и др.). Для «житийной» литературы характерны панегирический стиль, торжественный, порой тяжеловесный язык. В то же время в ней встречаются живые, реалистические описания жизни монастырей, их обитателей.
Имели хождение переводные литературные сочинения; из них, а также
различных сборников (например, «Пчела» — свод афоризмов знаменитых авторов)
образованные русские люди черпали мысли, изречения Демокрита, Аристотеля,
Менандра и других мудрецов, писателей.
В сочинениях религиозных вольнодумцев-еретиков XIV—XVI вв. (они не
сохранились, их содержание реконструируют по сочинениям
оппонентов—ортодоксов, постановлениям церковных Соборов) проповедуются
смелые суждения о необходимости «дешевой» церкви, ненужности церковных
таинств (причастие и пр.), икон. Оспаривали они тезисы о троичности Бога,
непорочном зачатии. Писали о равенстве людей, народов, вер. А Феодосии
Косой, смелый вольнодумец середины XVI в., обосновывал «рабье учение» с его
коммунистическими идеалами в духе Томаса Мюнцера. Он пытался воплотить их в
жизнь в рамках общины единомышленников.
Эти реформационные, гуманистические в основе своей идеи были задушены в
начале и середине XVI в., когда еретиков, преданных анафеме, сжигали на
кострах, ссылали, лишали церковного сана.
Примечательная черта XVI в. в области литературы - расцвет публицистики.
Авторы слов, посланий, поучений, трактатов развивают идеи централизации,
усиления великокняжеской, царской власти, роли церкви, о положении
крестьянства и др.
Окольничий Ф.И. Карпов, живший при Василии III, считал, что светская
власть должна основывать свои действия на «законе» и «правде», подчинять
«злых, которые не хотят излечиться и любить Бога». В реальной жизни он
видит совсем другое:
1. Понял, какими вредными и неугодными путями, хромыми ногами, со слепыми очами ныне ходит земная власть и весь род человеческий.
2. В наши времена начальники не заботятся о своих подвластных и убогих, но допускают, чтобы их притесняли несправедливые приказчики, которые не заботятся о том, чтобы пасти порученное им стадо, но заставляют жить в тяжких трудах и терпении.
Ему вторит Максим Грек (до пострижения — Михаил Триволис), его современник, знаток античной философии, литературы. Афонский монах, приехав в 1518 г. в Россию в качестве переводчика, так в ней и остался. Ученый инок тоже полагает, что светская власть должна покоиться на правде, милости
(«правдою и хорошими узаконениями благоустроить положение своих подданных»), согласовывать пожелания духовенства, боярства, воинства- дворянства.
Максим Грек и князь Вассиан Патрикеев, из нестяжателей, обличают монастыри за жажду накопительства, ростовщичество, спекуляцию хлебом и прочие грехи. «Ради имений и славы», — писал В. Патрикеев, — монахи забывают о Христовых заветах; плохо относятся к своим крестьянам:
— Убогую братью, живущую в наших селах, всячески оскорбляем.
Он же призывает к соблюдению евангельских принципов:
3. Не подобает монастырям владеть селами.
4. Сел не держать, не владеть ими, но жить в тишине и безмолвии, питаясь трудом своих рук.
Отношение монахов к крестьянам возмущает и М. Грека: они «истязают их бичами за большие процентные долги, которые они не в состоянии уплатить; или же лишают их свободы и записывают себе навсегда в рабство; или, лишив их имущества, изгоняют бедных с пустыми руками из своих мест».
Он тоже против того, чтобы монастыри имели села и, тем самым, зависимых крестьян. В послании об Афонской горе пишет о монастырских старцах, которые живут своим трудом.
В середине и третьей четверти столетия выступает со своими сочинениями целая плеяда публицистов. И.С. Пересветов осенью 1549 г. подал предложения о проведении реформ молодому царю Ивану IV Грозному. Изложены они в форме челобитных и сказаний о взятии Магмет-салтаном Царьграда. Он – убеждённый сторонник сильной самодержавной власти в России. Монарх должен опираться на сильное и постоянное войско, ибо «воинниками он силён и славен». «Вельмож» нужно держать в повиновении, страхе:
- Царю нельзя быть без грозы; как конь под царём без узды, так и царство без грозы.
Для проведения успешной внешней политики (её, задачи в частности, - присоединение Казани, освобождение славян от турецкого ига) необходимы нововведения – денежное жалование «воинникам» - опоре царя и его политики; централизация финансов, суда. Будучи гуманистом, он, как Карпов и др., - противник холопства, поборник «правды» в деятельности людей, книжного учения, философской «мудрости». Монарх, по его представлению, должен быть мудрым, сильным человеком, а государство – светским и суверенным.
Ермолай-Еразм, священник кремлёвской церкви, иосифлянин по убеждениям,
противник нестяжателей и еретиков, предлагает облегчить положение крестьян
(например, заменить все их повинности одним оброком – пятой частью урожая).
«Больше всего полезны, - убеждён учёный монах, - пахари, их трудами
созидается главнейшее богатство – хлеб».
Из убеждения в необходимости «праведного стяжания» (т.е. прибыли) исходит
Сильвестр, протопоп Благовещенского собора в Московском кремле, духовник
царя, одно время очень близкий к нему (1550-е годы). Идеи эти развиваются в
«Домострое» - своде житейских, моральных правил, поучений, который он
редактировал.
Мысли о сильной самодержавной власти, централизации характерны для ряда
летописных, повествовательных памятников: летописца начала царства Ивана
Васильевича (50-е годы), Лицевого свода (60-70-е годы), «Степенной книги»
(1562-1563 гг., вышла из кружка митрополита Макария), Казанской истории (60-
е годы). Макарий и его книжники составили «Великие Четьи-Минеи» -
грандиозный свод из «житий» русских святых, богословских сочинений,
церковных уставов.
Несомненно, самые выдающиеся публицисты опричной поры – не кто иной, как
сам царь Иван Грозный и его оппонент князь Андрей Михайлович Курбский.
Первый из них в послании ко второму защищает незыблемые, с его точки
зрения, устои «самодержавства», по существу – деспотии восточного склада.
Князь, бежавший из России в Литву от репрессий, развязанных мнительным и
жестоким царём, разоблачает его поведение, террористические методы
правления в целом. Царь, упрекая Курбского за измену, исходит из принципа:
миловать, мол, своих подданных-холопов царь волен, да и казнить тоже. Его
оппонент, не приемля царской «лютости», считает, что монарх должен править
вместе с «мудрыми советниками», слушать их, а не быть неограниченным
самовластцем-тираном.
С осуждением говорится о действиях Василия III в пору окончательного
присоединения Пскова к России (1510 г.) в летописном своде 1567 г.
Корнилия, игумена Псково-Печерского монастыря; об опричниках-душегубах – в
новгородских летописях (например, о погроме Новгорода в 1570 г.).
Патриотизмом и гордостью пронизана «Повесть о прихождении Стефана
Батория на град Псков» (1580-е годы, автор – Василий, псковский
иконописец). В самом конце века появляются повести о царе Фёдоре Ивановиче
(автор одной из них – патриарх Иов).
4. ЖИВОПИСЬ
Эпоха национального подъёма времени Куликовской победы, включившая и
годы подготовки к отпору извечному врагу (60-е и 70-е года XIV в.), и время
после подвига русичей в ожесточённой схватке с Мамаем, вызвала к жизни
небывалый расцвет культуры. Ярче всего он выразился в живописи – фресковой,
иконописной. Выдающееся место в ней заняла новгородская школа. Это фрески
XIV в. на евангельские сюжеты церквей Фёдора Стратилата, Спаса на Ковалёве,
Михайловской в Сковородском монастыре, Благовещенской на Городище,
Рождественской на кладбище и др. Одни из них привлекают монументальностью,
торжественностью; другие – мягкостью, лиричностью. Тоже можно сказать и о
новгородских иконах.
Мощная кисть Феофана Грека (Гречина) прославила новгородское и
московское искусство. В Новгород он приехал в 1370-е годы. До этого работал
в Константинополе, Галате, Халкидоне, Кафе. В его творчестве сплавились
византийские и русские черты живописного мастерства. Он оказал несомненное,
и большое, влияние на русских живописцев. В Новгороде он расписывал
фресками церкви Преображения на Торговой стороне, Спаса на Ильине. Из его
школы вышли мастера, работавшие над упомянутыми выше фресками церквей
Фёдора Стратилата, а также Успения на Волотове, иконами «Донская
богоматерь», «Спас». Его манера письма обладает удивительной,
завораживающей внутренней силой, глубоким психологизмом, смелостью и
уверенностью рисунка. Недаром современники отмечают, что работал он
свободно, легко: находясь на подмостках и создавая свои гениальные фрески,
он одновременно беседовал со многими посетителями, которые стояли внизу, с
восхищением наблюдая за тем, что возникало на их глазах. Разговаривая с
ними, Феофан в то же время «обдумывал высокое и мудрое»; «чувственными же
очами разумными разумную видел доброту».
В 1390-е годы Феофан Грек переехал в Москву. Здесь он расписывал кремлевские храмы — церковь Рождества Богородицы и придел Лазаря к ней
(вместе с Симеоном Черным), соборы Благовещенский (вместе с Прохором с
Городца и Андреем Рублевым), Архангельский.
Для Благовещенского собора в Нижнем Новгороде великий живописец создал иконостас; сохранилась, к сожалению, лишь его часть. А московские росписи совсем не дошли до нас.
Известность и признание, которые Феофан получил на Руси, засвидетельствовал Епифаний Премудрый, известный автор «житий» святых, в том числе Сергия Радонежского. Он пишет о художнике, как «изографе нарочитом и живописце изящном во иконописцах», «преславном мудреце»,
«философе зело хитром». А на одной из летописных миниатюр Гречин изображен за работой.
Его младший современник Андрей Рублев, величайший русский живописец
средневековой Руси, родился в 1360-е или 1370-е годы, скончался около 1430
г. Его судьба тесно связана с двумя обителями — Троице-Сергиевой и
московской Андрониковой. В первой из них он был «в послушании» у преемника
Сергия Радонежского — игумена Никона; вероятно, работал в иконописной
мастерской. Затем перешел в Москву, и здесь расписывал, вместе с Феофаном
Греком и Прохором с Городца, Благовещенский собор в Кремле (в летописях
известие об этом — под 1405 г.; это — первое упоминание о нем). Три года
спустя он, уже в содружестве с близким ему Даниилом Черным, трудится над
росписями Успенского собора во Владимире. Следующие его творения -фрески и
иконы Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря (середина 1420-х годов), в
конце жизни — фрески Андроникова монастыря.
Рублеву или его ученикам приписывают и другие работы, например, в
Звенигороде к западу от Москвы — росписи алтарных столбов Успенского собора
на Городке, алтарной преграды Рождественского собора Саввино-Сторожевского
монастыря. Предания говорят и о многих других фресках и иконах, как будто
им же написанных. Но это весьма проблематично. Во всяком случае нельзя не
видеть, что имя Рублева, его мастерство приобретали большую популярность,
которая сохранилась и в более поздние времена.
Самое прославленное произведение Рублева — «Троица» из иконостаса
Троицкого собора Троице-Сергиева монастыря. Образы трех ангелов, явившихся
Аврааму, написаны в благородных античных традициях, с безупречной
изящностью, мягкостью, лиризмом. В иконе проявился истинно национальный
русский гений — ее гармоничность, нежность, прозрачность красок,
поэтичность и душевность отразили лучшие черты национального характера,
лиричность русской природы То же можно сказать об иконе «Спас» из
Звенигорода и других работах гениального мастера. Простота, ясность,
мягкость красок, образов, идеи мира, гуманности, источаемые его иконами и
фресками, делают творения Рублева высочайшими образцами живописного
мастерства, национального духа русского народа эпохи собирания земель
вокруг Москвы, открытой борьбы с Ордой, складывания великорусской
народности.
Иконы и фрески Рублева, он сам упоминаются в летописях. Иконы его дарили друг другу знатные люди. А Стоглавый собор 1550 г. постановил: «Писати иконописцем иконы... как писал Андрей Рублев и прочие пресловущие иконописцы».
Писание икон в XV в. стало занятием многих людей, и они широко распространялись по всей Руси. Их сюжеты оставались традиционными — сцены и персонажи Ветхого и Нового Завета. Но нередко появляются и светские мотивы. Мастера пишут на иконах природу, городские здания и, что еще интересней, реальных людей. Так, на иконе «Молящиеся новгородцы» изображены боярин и его семья, всего девять фигур. На другой — новгородцы и суздальцы той поры, когда они сражались друг с другом на Ждане горе
(1135). Иконопись Новгорода XV в. переживала расцвет; она привлекает яркостью красок, точной и тонкой прорисовкой фигур.
Московская живопись отмечена немалыми достижениями к концу XV столетия
Связано это с творчеством выдающихся мастеров — Дионисия и его школы. Он сам и его помощники украшали фресками соборы Иоснфо-Волоколам-ского,
Пафнутьево-Боровского, Ферапонтова (под Вологдой) монастырей и др. Их же трудами создан иконостас Успенского собора в Московском Кремле. В изображении Богородицы, считавшейся покровительницей Москвы, других персонажей библейской истории поражают яркая красочность, декоративность, которые потом надолго станут отличительными чертами русской иконописи
XVI—XVII вв. Творения Дионисия, «хитрого» (искусного), по словам летописца, мастера, и других художников пронизаны атмосферой победного ликования, торжественности, уверенности. Они ярко отразили свое время — завоевание независимости от Орды, объединение русских земель и создание единого могучего государства во главе с Москвой.
На рубеже XV—XVI столетий, с одной стороны, определяется преобладание
московской живописной школы в России; с другой — усвоение ею традиций
местных школ, которые постепенно нивелировались под влиянием общерусского
культурного центра, каким стала Москва с ее мастерами, идеями,
устремлениями. Парадность, торжественность, праздничность, ликующая
возвышенность не могли не трогать сердца русских людей того славного и
сложного времени. Но нарастали, и тогда, и позднее, черты официозности,
возвеличения самодержавия. С этим причудливо сочетались черты реализма,
пробивавшиеся сквозь толщу догматических, консервативных устоев в живописи,
как и в целом в культуре. Например, в росписях царских палат, сделанных
после «великого» московского пожара 1547 г. (а наблюдал за работой сам
царский духовник Сильвестр), преобладающее место заняли не церковные, а
светские, в том числе исторические, темы. Подобные «вольности» вызвали
протест поборников старины, традиционалистов. В частности, влиятельный
царский дьяк И. Висковатый (глава Посольского приказа) возмущался тем, что
Бог Саваоф и иные «духи» изображены на фресках по-земному, как обычные
люди. Но его не послушали.
В середине века, после взятия войсками Ивана Грозного Казани, появилась
икона «Церковь воинствующая», посвященная этому важному событию. На ней
изображен юный царь, скачущий с алым знаменем во главе своих ратников.
Многие «земные» сюжеты художники запечатлели на миниатюрах — в «Четьях-
Минеях» митрополита Макария, Лицевом летописном своде, «Христианской
топографии» Козьмы Индикоплова.
Красочность и тщательная проработка деталей, изящество и тонкость рисунка
характерны для икон «строгановской школы». Ее представители (Прокопий
Чирин, Никифор Савин и др.) работали в Москве, но часто выполняли заказы
сольвычегодских богачей Строгановых. Их произведения, яркие, красочные,
миниатюрные, напоминают ювелирные изделия. Они оказали в последующем
большое влияние на развитие русского искусства; например, ее традиции до
сих пор сохраняют мастера Палеха.
В целом живопись конца XV—XVI в. дала русскому искусству немало —
мастерство в рисунке, яркость красочной гаммы, радостное ощущение бытия,
подъем национального духа. Но одновременно наблюдаются известный отход от
могучих образцов Андрея Рублева и Феофана Грека, снижение богатырского
«дыхания» искусства эпохи Куликовской битвы. При этом поступательное
развитие живописи подготовило его будущие успехи.
5. АРХИТЕКТУРА
После монголо-татарского нашествия долгое время летописи
упоминают лишь о строительстве недошедших до нас деревянных сооружений. С
конца XIII в. в избежавшей разорения Северо-западной Руси возрождается и
каменное зодчество, прежде всего военное. Возводятся каменные городские
укрепления Новгорода и Пскова, крепости на приречных мысах (Копорье) или на
островах, порой с дополнительной стеной у въезда, образующей вместе с
основной защитный коридор – «захаб» (Изборск, Порхов). С середины XIV в.
стены усиливаются могучими башнями, в начале над воротами, а затем и по
всему периметру укреплений, получающих в XV веке планировку, близкую к
регулярной. Неровная кладка из грубо отесанного известняка и валунов
наделяло сооружение живописью и усиливало их пластическую выразительность.
Такой же была кладка стен небольших однокупольных четырехстолпных храмов
конца XIII – 1-й половины XIV вв., которым обмазка фасадов придавала
монолитный облик. Храмы строились на средства бояр, богатых купцов.
Становясь архитектурными доминантами отдельных районов города, они
обогащали его силуэт и создавали постепенный переход представительного
каменного кремля к нерегулярной деревянной жилой застройке, следующей
естественному рельефу. В ней преобладали 1-2 этажные дома на подклетах,
иногда трехчастные, с сенями посередине.
В Новгороде развивалось его прежняя планировка, прибавилось улиц,
ведущих к Волхову. Каменные стены Детинца и Окольного города, а так же
церкви построенные на средства отдельных бояр, купцов, и групп горожан,
изменили облик Новгорода. В XIII-XIV вв. зодчие переходят в завершениях
фасадов церквей от полукружий-«закомар» к более динамичным фронтонам –
«щипцам» или чаще к трехлопастным кривым, отвечавшим форме сводов, более
низких над углами храма. Величественны и нарядны храмы 2-й половины XIV в.
– поры расцвета новгородской республики, - полнее отражавшее мировоззрение
и вкусы горожан. Стройные, удлиненных пропорций, с покрытием на восемь
скатов по трехлопастным кривым, которое позднее часто переделывалось на
пощипцовое, они совмещают живописность и пластическое богатство
архитектурного декора (уступчатые лопатки на фасадах, декоративные аркады
на апсидах, узорная кирпичная кладка, рельефные «бровки» над окнами,
стрельчатые завершения перспективных порталов) с тектонической ясностью и
компактностью устремленной вверх композиции. Широкая расстановка столбов
внутри делала просторнее интерьеры. В XV в. Новгородские храмы становятся
интимнее и уютнее, и них появляются паперти, крыльца, кладовые в
подцерковье. С XIV-XV вв. в Новгороде появляются каменные жилые дома с
подклетками и крыльцами. Одностолпная «Грановитая палата» двора
архиепископа Евфимия, построенные при участии западных мастеров, имеет
готические нервюрные своды. В других палатах стены членились лопатками и
горизонтальными поясками, что перешло в монастырские трапезные XVI в.
В Пскове, ставшем в 1348 г. независимым от Новгорода, главный,
Троицкий собор имел, судя по рисунку XVII в., закомары, расположенные на
разных уровнях, три притвора и декоративные детали, близкие новгородским.
Поставленный в кремле (Кром) на высоком мысу при слиянии Псковы и Великой,
собор господствовал над городом, который рос к югу, образуя новые,
огражденные каменными стенами части, прорезанные улицами, ведущими к
кремлю. В дальнейшем псковичи разрабатывали тип четырехстолпной
трехапсидной приходской церкви с позакомарным, а позднее и восьмискатным
пощипцовым покрытием. Галереи, приделы, крыльца с толстыми круглыми
столбами и звонницы придавали этим, словно вылепленным от руки приземистым
постройкам, возводившимся вне кремля, особую живописность. В псковских
бесстолпных одноапсидных церквях XVI в. барабан с куполом опирался на
пересекающиеся цилиндрические своды или на ступенчато расположенные арки. В
Пскове, как и в Новгороде улицы, имели бревенчатые мостовые и были так же
застроены деревянными домами.
С началом возрождения Москвы в ней в 1320-1330-х гг. Появляются
первые белокаменные храмы. Не сохранившийся Успенский собор и собор Спаса
на Бору с поясами резного орнамента на фасадах восходили по типу к
четырехстолпным с тремя апсидами владимирским храмом домонгольской поры. Во
второй половине XIV в. строятся первые каменные стены Кремля на треугольном
в плане холме при впадении Неглинной в Москву-реку. На востоке от Кремля
расстилался посад с параллельной Москве-реке главной улицей. Схожие по
плану с более ранними, храмы конца XIV – начала XV вв. благодаря применению
дополнительных кокошников в основании барабана, приподнятого на подпружных
арках, получили ярусную композицию верхов. Это придавало зданиям живописный
и праздничный характер, усиливавшийся килевидными очертаниями закомар и
верхов порталов, резными поясками и тонкими полуколонками на фасадах. В
соборе московского Андроникова монастыря угловые части основного объема
сильно понижены, а композиция верха особенно динамична. В бесстолпных
церквах московской школы XIV- начала XV вв. каждый фасад иногда увенчивался
тремя кокошниками. В формировании к концу XV в. централизованного
государства выдвинуло задачу широко развернуть строительство крепостных
сооружений в городах и монастырях, а в его столице – Москве – возводить
храмы и дворцы, отвечающие ее значению. Для этого были приглашены в столицу
зодчие и каменщики из других русских городов, итальянские архитекторы и
инженеры по фортификации. Основным строительным материалом стал кирпич.
Московский Кремль, вмещавший резиденции великого князя, митрополита,
соборы, боярские дворы, монастыри, был во второй половине XV в. расширен до
нынешних размеров, а посад охватил его с трех сторон и был прорезан
радиальными улицами. На востоке от Кремля возникла Красная площадь, часть
посада была окружена в 1530-х гг. каменной стеной, а затем каменная стена
Белого города и деревоземляная стена Земляного города окружили столицу
двумя кольцами, что и определило радиально - кольцевую планировку Москвы.
Монастыри-крепости, защищавшие подступы к городу и созвучные Кремлю по
своему силуэту, со временем стали композиционными центрами окраин Москвы.
Радиальные улицы с бревенчатыми мостовыми вели к центру через увенчанные
башнями ворота Земляного и Белого городов. Жилая застройка городских улиц
состояла в основном из деревянных домов, имевших два – три этажа на
подклетах, отдельные крыши над каждой частью дома, средние сени и крыльцо.
Кремли других городов, как и в Москве, следовали в своих планах рельефу
местности, а на ровных местах имели правильные прямоугольные планы.
Крепостные стены стали выше и толще. Навесные бойницы и зубцы в виде
ласточкина хвоста примененные итальянскими архитекторами в Московском
Кремле, появились и в кремлях Новгорода, Нижнего Новгорода, Тулы и др.
Позднее башни стали декорироваться лопатками и горизонтальными тягами, а
бойницы – наличниками. Свободнее от новых влияний были крепости дальних
Кирилло-Белозерского и Соловецкого монастырей, с мощными стенами и башнями,
сложенными из крупных валунов и почти лишенными украшений.
Сохранившаяся часть великокняжеского кремлевского дворца в Москве
с огромным одностолпным залом наделена чертами западной архитектуры
(граненый руст, парные окна, ренессансный карниз), но вся композиция
дворца, слагавшаяся из отдельных зданий с переходами и крыльцами, близка к
композиции деревянных хором. В архитектуре Успенского собора Московского
Кремля, который было предложено строить наподобие одноименного собора XII
в. во Владимире, традиции владимиро-суздальского зодчества подверглись
существенному переосмыслению. Величественный пятикупольный храм с редкими
щелевидными окнами, прорезанными в могучих барабанах и в глади стен,
опоясанных аркатурным фризом, мощнее по пропорциям и монументальнее своего
прототипа. Впечатляющим контрастом несколько суровым фасадам собора служит
интерьер с шестью равномерно расставленными высокими тонкими столбами,
придающими ему вид парадного зала. Храм-колокольня Ивана Великого,
господствовавший не только не только над Кремлем, но и над всей Москвой,
стал традиционным образцом для подобных высотных доминант и в других
русских городах. Попытка перенести в русский храм мотивы раннего
венецианского Возрождения привела к несоответствию ярусных членений фасада.
В других храмах второй половины XV-XVI в. встречаются свойственные
Московской архитектуре XIV-XV вв. ярусы килевидных закомар, но их ритм
менее динамичен, а размеренные членения фасадов, украшенных аркатурными
фризами узорной кладкой с терракотовыми деталями, делают храмы нарядно-
величавыми. Терракотовые детали встречаются в Белозерье и Верхнем Поволжье,
например, в дворцовой палате в Угличе, где венчающие щипцы над гладкими
стенами заполнены узорной кирпичной кладкой с терракотовыми вставками.
Фасады других светских построек этого времени, как правило, скромнее.
От XIV-XVI вв. сохранилось несколько деревянных церквей. Более
ранние – «клетские», напоминающие избу с двухскатной крышей и пристройками.
Церкви XVI в. – высокие, восьмигранные, крыты шатром, а пристройки с двух
или с четырех сторон имеют криволинейные кры-ши – «бочки». Их стройные
пропорции, контрасты фигурных «бочек» и строгого шатра, суровых рубленых
стен и резьбы галереи и крылец, их неразрывная связь с окружающим пейзажем
– свидетельства высокого мастерства народных мастеров – «древоделей»,
работавших артелями.
Рост Русского государства и национального самосознания после
свержения татарского ига отразился в каменных храмах-памятниках XVI в.
Являя собой высокое достижение московского зодчества, эти величественные
постройки, посвященные важным событиям, как бы соединяли в себе
динамичность деревянных шатровых церквей и ярусных завершений храмов XIV –
XV вв. с монументальностью соборов XVI в. В каменных церквах-башнях
ведущими стали формы, присущие камню, - ярусы закомар и кокошники вокруг
прорезанного окнами шатра. Иногда и шатер заменялся барабаном с куполом или
же башни с куполами окружали центральную, крытую шатром башню. Преобладание
вертикалей наделяло ликующей динамичностью устремленную в высь композицию
храма, как бы вырастающего из окружающего его открытых «гульбищ», а
нарядный декор придавал сооружению праздничную торжественность
В храмах конца XV и XVI вв. применение так называемого крестчатого свода, опиравшегося на стены, избавляло интерьер от опорных столбов и позволяло разнообразить фасады, которые получали то трехлопастное, то имитирующее закомары завершение, то увенчивались ярусами кокошников. Наряду с этим продолжали строить четырехстолпные пятикупольные храмы, иногда с галереями и приделами. Каменные одностолпные трапезные и жилые монастырские постройки XVI в. имеют гладкие стены, увенчанные простым карнизом или пояском узорной кладки. В жилой архитектуре господствовало дерево, из которого строились и дома в 1-2 этажа, и боярские и епископские дворцы, состоявшие из связанных переходами многосрубных групп на подклетах.
В XVII в. переход к товарному хозяйству, развитие внутренней и внешней торговли, у