Министерство образования Республики Беларусь

Средняя школа №94 г. Минска 11 «В» класс

Белов Максим.

Общественно-политическая жизнь

В СССР и БССР(1928-1939)

Научный руководитель: учитель истории

Рослякова Г.В

Минск 2001 г.

Оглавление

Введение

Глава 1. Два плана индустриализации………………………………………….4
Глава 2. Социально-экономические итоги форсированного развития страны……………………………………………………………………………..7
Глава 3. Общественно-политическая борьба (1932-1934 гг.)………………..10
Глава 4. Постепенное введение страны в «большую чистку»……………….14
Глава 5. Общественно-политическая борьба в БССР (1937-1938 гг.)……….20
Заключение………………………………………………………………………23
Список литературы……………………………………………………………...26

Введение.

В сознании людей всё больше утверждается понимание того, что глубокое проникновение в историю позволяет извлечь уроки для дня сегодняшнего.
Общество добивается гарантий необратимости перемен и одну из них справедливо видит в категорическом осуждении преступлений Сталина, созданной при нём модели социально-экономического и политического устройства.

Что же удержало нас сегодня от возвращения от возвращения к
«неосталинизму»? Другим стал мир? Верно, но и в этом другом мире время от времени, пусть не всегда (но ведь и Сталин был не навсегда), устанавливаются самые жестокие диктатуры. Другими стали мы? Августовские события 1991г. показали, что это-главное. И в это «другие», несомненно, входит наш страшный исторический опыт, полное разоблачение сталинизма и созданной в 30-50-ые годы системы. История всё же кое-чему нас научила.
Неприятие террористических форм государственности, ужас простого человека перед всесилием и беспощадностью карательной машины - самый понятный, эмоциональный, а поэтому сильный аргумент против диктатуры. Конечно, людей, для которых история – лишь разменная монета в политических комбинациях, вряд ли можно в чём-либо убедить. Однако сумятица и историческая малообразованность поразили за долгие годы фальсификацией и умолчанием широкие слои общества. Немалую вину за это несут и историки. Наши знания ещё слишком общи и приблизительны, а поэтому допускают многочисленность трактовок, прямых передержек и откровенных спекуляций.

В ряду не поясненных проблем есть и такая: сопротивление репрессиям, нравственный и политический выбор действующих лиц трагический событий.
Справедливо возложив главную ответственность за преступление на сильнейшего
– государство, мы всё же нередко слишком категоричны в утверждениях о всеобщей покорности, неведении и казённом единомыслии. Вряд ли верно сводить всё многообразие потоков общественной жизни даже того тяжелейшего времени лишь к широковещательным кампаниям и поддержки приговоров против
«врагов народа», судить об умонастроениях конца 30-х годов исключительно по гнусным митингам и выступлениям в газетах. Такое упрощение исторической реальности не только оставляет без ответа многие существенные вопросы, например об источниках жизнеспособностей общества, будущего очищения его от деформаций, оно глубоко несправедливо к памяти тех, кто, как мы, сопротивлялся. Подобное упрощение, по существу, лишает нас важнейших нравственных опор, обедняет демократическую культуру, устои которой всегда поддерживались примером людей, в самые тяжёлые времена находивших в себе силы жить по совести. Извлечение их имён из небытия, полноправное включение в нашу историю такое же условие очищения общества, как и разоблачение преступников.

Однако, люди, выступавшие против произвола, нередко действительно плохо понимали суть происходившего, были наивны в стремлении к справедливости и в вере в неведение вождя. Но разве это умоляет значение их в полном смысле этого слова смертельно опасных поступков? Объективно честная позиция, попытки противостоять подлости и насилию, независимо от того, на сколько эти действия осознавались как антисталинские, были сопротивлением репрессивной политике правительства. Да и, кроме того, факты свидетельствуют, что многие в 30-е годы хорошо разбирались в сути происходившего, знали истинную цену Сталину, ясно представляли, кто является инициатором террора.

В ряде случаев против намерений Сталина провести «большую чистку» выступали высокопоставленные государственные и партийные деятели. Сегодня уже трудно выяснить, что двигало каждым из них: инстинкт самосохранения, нежелание предавать друзей и близких или принципиальное несогласие с ужесточением репрессий. Но в любом случае факты эти необходимо знать и учитывать. Имеющие факты, думается, уже сейчас позволят оспорить упрощающее прошлое стереотипы, уточнить некоторые оценки, а значит, яснее представить один из самых сложных и трагический периодов нашей истории.

Разработка темы об общественно-политической жизни 29-38-х годов основано на обзоре документов, таких как книга О.В.Хлевнюка «1937: Сталин,
НКВД, советское общество» и книга Э.В.Клоповаи Л.А.Гордона «Что это было?».

Глава 1: Два плана индустриализации.
Исторический поворот конца 20 начало 30-х годов явился следствием и проявлением процессов, обусловленных как общими закономерностями социально- экономического развития в условиях социалистической индустриализацией, так и особенностями того конкретного варианта социалистического строительства, который был избран в стране.

Возможность и даже неизбежность противостояния различных вариантов социально-экономической стратегии в конце 20 – начале 30-х годов были связаны, с одной стороны, с задачами, которые должно было решить советское общество на данном этапе своего развития, с другой – с объективной обстановкой, в которой приходилось решать эти задачи.

К исходу первого десятилетия Советской власти, когда в основном завершилось восстановление разрушенного, СССР оказался на той же начальной стадии индустриального преобразования народного хозяйства, которой Россия достигла на кануне войны и революции. В фабрично-заводской промышленности к началу первой пятилетки производилось лишь 20 – 25 % национального дохода
СССР, тогда как сельское хозяйство давало около 50 %.

Объём промышленной продукции, выпускавшейся в то время даже по абсолютной величине, существенно уступал соответствующим показателям всех ведущих индустриальных держав, несмотря на гораздо более многочисленное население страны. При этом и в промышленности большинство рабочих было занято ручным трудом.

Потребность в решительных и быстрых индустриальных преобразованиях с необходимостью вытекало из подобного состояния производительных сил. Само же проведение индустриализации возникало скорее как следствие социально- экономической и общественно-исторической обстановке.

Огромное значение имели также особенности международного положения СССЗ в 20 – 30-е годы. Атмосфера капиталистического окружения, всеобщее убеждение в нарастании военной угрозы во многом определяли политический и экономический климат эпохи. И хотя на сегодняшний взгляд обстановка тех лет, когда совершался рассматриваемый здесь поворот, как будто и не показывает непосредственной опасности, последующие события подтверждают, что ощущение близящегося столкновения с внешним врагом было уже тогда гораздо более обоснованном и оправданным, чем это кажется, если принимать в расчёт одни только факты конца 20-х годов. Растущее сознание неотвратимости войны, в которой будут решаться судьбы страны и народа, делало возникновение различных подходов к индустриализации ещё более вероятным, а необходимость выбора между ними – еще более острой.

Первоначально в развёрнутом виде была выдвинута и обоснована стратегия индустриализации, связанная с продолжением НЭПА. В основу данной стратегии была положена идея достижения в ходе социалистической индустриализации, наиболее благоприятного сочетания нескольких важнейших и взаимообусловленных целей.

Первая из этих целей – индустриальная реконструкция экономики, обеспечение «расширенного воспроизводства (накопления) в государственной индустрии на основе расширенного воспроизводства в народном хозяйстве вообще…[1]Вторая цель – непременное и систематическое повышение удельного веса социалистического сектора экономики, достигаемое увеличением роли социалистической промышленности и социалистической торговли в народном хозяйстве, с одной стороны, социалистическим кооперированием крестьянского производства – с другой.[2]

Третья цель – одновременное с народно – хозяйственным ростом повышение жизненного уровня и культуры народа, достижение «расширенного потребления рабочих и крестьянских масс».[3]

Так в основных чертах выглядит один вариант стратегии индустриализации и строительства в СССР, отчётливо прочитывающееся во многих партийных документах.

Вместе с тем в те же годы начал формироваться, а в несколько лет получил полное развитие другой вариант социалистического строительства и индустриальных преобразований.

При решении многих вопросов, как полагал Сталин, необходимость во что бы то ни стало ускорить промышленный рост делала неизбежным широкое использование многообразных мер принуждения. Это был сталинский план форсированной индустриализации, с самого начала включавший меры экономического принуждения крестьянства. И со временем принуждение в сталинской стратегии стало рассматриваться как средство, которое может широко применяться и в отношении социалистического переустройства деревни в целом. В процессе формирования этой стратегии план длительного и чистого добровольного кооперирования был заменён установкой на быструю коллективизацию, достигаемую с помощью принуждения.

На словах признавая ленинское понимание НЕПА как политики, принятой
«всерьёз и надолго», И.В. Сталин одновременно подчёркивал, что «всерьёз и надолго» не знает навсегда. Когда новая экономическая политика, говорил он в 1929 г., «перестанет служить делу социализма, мы её отбросим к чёрту».[4]

После нелегкой и очень сложной борьбы (ибо она затрагивала одновременно множество различных проблем помимо экономики, в первую голову вопрос о власти) выбор был сделан в пользу плана форсированной индустриализации.

Однако, опыт, накопленный колхозным движением к концу 20-х годов, не позволял в полной мере моделировать по сталинскому плану предстоящую массовую коллективизацию. Подготовка широкого колхозного движения только начинала разворачиваться, нарастать по всем направлениям, но далека была от завершения. Так, в обстановке нарастающей индустриализации и затянувшегося хлебозаготовительного кризиса (в 1927 г. уровень частных цен на хлеб в производящих районах поднимался на 100 и более процентов) начал производиться в жизнь первый пятилетний план развития народного хозяйства
СССР на 1928-29-1932-33.

Пятилетний план намечал такую экономическую политику, при которой участие деревни в финансировании индустриализации не должно подрывать крестьянское хозяйство. Напротив, доля сельского хозяйства в формировании накоплений, используемых для развития промышленности, должна была сокращаться с 54% в 1928 до 25% в 1932-33-х годах и «ножницы» цен предполагалось уничтожить.

Предусматривался подъём народного хозяйства за счёт роста социалистического сектора города и деревни и сокращение удельного веса капиталистических элементов. К концу пятилетки колхозы и совхозы должны были обеспечить 15.5% валовой продукции сельского хозяйства и 43% товарного производства зерновых культур. Предполагалось вовлечь в колхозы около 1/5 всех крестьянский хозяйств или 20 миллионов единоличников; охватить всеми видами кооперации до 85% крестьянский хозяйств, а производственной контрактацией – 75% посевных площадей. Колхозам предстояло освоить 20% всех посевных площадей, чтобы доля их валовой продукции поднималась с 1% в 1927-
28 гг. до 11.4% в 1932-33 гг., чтобы они могли дать стране свыше 500 миллионов пудов хлеба.

Напряжённость пятилетнего плана, утверждённого в мае 1929г., обусловилась технико-экономической отсталостью страны, внешнеполитической обстановкой. Но сбыться ему было не суждено. Его практическое воплощение вызывает ужас, т.к. рыночное равновесие было серьёзно нарушено.

Глава 2. Социально-экономические итоги форсированного развития страны.
Ошибочное представление о сплошной коллективизации как о краткой, единовременной «ударной компании» нашло своё отражение и в «гигантомании».
Создании агроиндустриальных комбинатов. Сталин и его окружение замыслили создать сельскохозяйственные фабрики по образу и подобию промышленного производства, а крестьянина из самостоятельного товаропроизводителя превратить в безликого исполнителя определённых трудовых операций.

Размеры предприятий были превращены в самоцель, крупные сельскохозяйственные предприятия насаждались независимо от местной целесообразности. В Витебском округе коммуна им. В.И. Ленина состояла из 4 тыс. крестьянских хозяйств и имела 32 тыс. гектаров. В Гомельском,
Оршанском и Могилёвском округах сельскохозяйственные «фабрики» создавались на площади от 5 до 10 тыс. гектаров. Особенно большой вред подобные гиганты наносили в национальных районах, дискредитируя принципы социалистического укрепления сельскохозяйственного производства. Здесь необходимо остановиться на весьма существенном аспекте коллективизации в Белоруссии.
Речь идёт о так называемой хуторизации. Хутора в Белоруссии получили широкое распространение ещё до революции, и особенно во времена столыпинской аграрной реформы, когда здесь было создано 55-60 тыс. хуторов и отрубов. Использование хуторской системы в период НЭПА было вынужденной мерой и обусловливалось исключительно стремлением ускорить общий подъём сельскохозяйственного производства.

Партийные и советские органы вполне ясно представляли себе, что хутора препятствуют осуществлению социалистических преобразований сельского хозяйства и потому рассматривали эту форму как меру кратковременную. 7 июня
1929 г. бюро ЦК КП(б)Б дало директиву: «Категорически запретить хуторскую и мелко поселковую форму землеустройства».

Сложные, трагические годы форсирования колхозного строительства сопровождались большими потерями. Это в первую очередь коснулось главной производительной силы сельского хозяйства – крестьянина. В ходе борьбы за колхозы был в значительной степени распылен и изъят из деревни тот ещё очень не большой слой «цивилизованных кооператоров». Переход к ликвидации
«кулачества» как класса был законодательно закреплён в постановлении ЦИК и
СНК СССР от 1 февраля 1930 г. Репрессии проводились в соответствии с делением кулачества на 3 категории: активно сопротивляющихся коллективизации, наиболее богатых, всех остальных. Практически это происходило примерно так: из район приезжал уполномоченный, собирал работников сельсовета, бедняцкий актив, спешно составлялись списки раскулачиваемых и начиналась вакханалия. Всех отнесённых к 1-ой категории без суда и следствия по решению «тройки» (первый секретарь райкома партии, председатель исполкома и начальник ГПУ) арестовывали, направляли в места заключения или расстреливали. Зачисленных во вторую категорию вместе с семьями выселяли в северный край, Урал, Сибирь и Казахстан. Отнесённые к 3- ей категории лишались права надела в своей деревне и им отводились участки за пределами колхозов. Но так как в Белоруссии была огромная нехватка земли, то и они попадали в категорию спецпоселенцев, находившихся под административным надзором (своеобразные концлагеря). Реальное раскулачивание превращалось в основной метод ускорений коллективизации, выступало не столько её результатом, сколько причиной.

Поскольку чётких критериев разграничения этих «категорий» не было, и они носили весьма условный характер, то под раскулачивание шёл гораздо более широкий круг сельских жителей. Только за 4 месяца (февраль – май) 1930-ого года в Белоруссии было раскулачено 15629 крестьянских хозяйств. При этом была прихвачена и часть середняцких хозяйств (2393). Весной 1931 года началась новая война раскулачивания. Борьба с «кулаком» продолжалась в течение всех 30-х годов. Заключительный её аккорд приходится на рубеж 30-40- х годов, когда проходила ликвидация хуторов в республике. Тысячи крестьян переселялись на центральные усадьбы, земля оставалась без хозяина.

Какова же цена сталинской коллективизации? К 1929 году к кулакам было отнесено 4% крестьянских хозяйств в Белоруссии. А число раскулаченных доходило в отдельных районах до 10-15%. Количество же «лишенцев»
(незаконно лишённых избирательных прав из-за отказа вступить в колхозы) поднималось до 20%. По статистике тех лет в «кулацких» семьях Белоруссии было разорено 95500 крестьянских хозяйств, а это значит – более 700 тыс. человек сдвинулось с места, лишилось крова (при 5 млн. человек, проживающих в то время на территории республики). Началось беспрецедентное по своим масштабам и последствиям глубинное «перепахивание» социальной и экономической структуры белорусской деревни. Чрезвычайно форсированная и насильственно проведённая коллективизация обернулась падением сельскохозяйственного производства, обострила трудности продовольственного снабжения населения.

Последствия «коллективизации» хозяйств не замедлили сказаться уже в 1-ый год её завершения. Сейчас уже широко известны последствия голода на
Украине, РСФСР, в Казахстане. Не обошла эта беда и белорусскую деревню, в основном юго-восточные районы республики. Вот такой документ сохранился в архиве компартии Белоруссии: «В настоящее время (лето 1933г.) по колхозам района (Гомельский район) невероятно тяжёлое положение с продовольствием.
Из 93-х колхозов в 45 колхозах отсутствуют какие бы то ни было продукты питания как в колхозах, так и у самих колхозников.… От голода уже умерли в колхозе «Вольная Праца» - 4 человека, «Воля» - 3, «Пески» - 2 и большое количество опухает…»

Так что «великий перелом» пошёл в обратную сторону: валовая продукция сельского хозяйства в 1933-1940 гг., по существу, оставалось на уровне 1924-
1928 гг., а средняя урожайность оказалась даже меньше.

Страна недоедала, в ряде районов начался голод. Из месяца в месяц падала производительность труда в промышленности и не в последнюю очередь потому, что голодные рабочие просто не могли нормально трудиться. Совершенно расстроились финансы. Огромный дефицит бюджета правительство латало за счёт повышения цен на потребительские товары и расширение сети коммерческой торговли, а это вело к дальнейшему снижению уровня жизни.

Доведённая до крайней нужды люди начали роптать. Волнения охватили многие деревни. Крестьяне массами снимались с насиженных мест и бежали из колхозов, часть из которых просто разваливалась. Весной 1932-й г. в связи со снижением норм карточного снабжения хлебом начались антиправительственные выступления в городах. Все эти события заставили руководство страны пойти на некоторые послабления, в частности в отношении крестьян. Им разрешили продавать излишки продуктов на рынке по свободным ценам. Однако было уже поздно. Кризис приобрёл хронический характер. С осени 1932-ого г. многие районы страны охватил жесточайший голод, счёт жертв которого шёл на миллионы. Распространились случаи людоедства.
Спутником голода стал миф, поразивший не только сельские местности, но и ряд крупных городов. По стране прокатились голодные бунты. Крестьяне пытались бежать в города, где хлеб выдавали по карточкам. Резко увеличилось количество беспризорных детей.

Удержаться тогда у власти сталинское руководство сумело лишь при помощи самых жестоких репрессий. Из колхозов до последнего зерна насильно вывозили хлеб, нередко обрекая крестьянина на голодную смерть. Всех недовольных арестовывали и высылали. Голодающие районы оцепили заградительными отрядами. Скитающихся в поисках куска хлеба людей – «бродяг», по официальной терминологии, собирали в специальные лагеря и посылали на тяжёлые работы. «Закручивание гаек» коснулось даже рабочих, к которым власти обычно относились более лояльно, чем к крестьянам. По закону, изданному в ноябре 1932 г., за один прогул рабочих увольняли, лишали карточек и квартир. И это зимой в голодающей стране! Чисткой городов и выселением «чуждых, дезорганизаторских элементов» сопровождались введение паспортной системы, начавшееся в первые месяцы 1933г. Одновременно резко сокращалось количество горожан и рабочих, которых централизованно снабжали продовольствием. О масштабах выселения и снятия со снабжения дают представление такие цифры: за год, с 1932-го по 1933-ий численность населения, получавшего от государства хлеб, уменьшилось с 40,3 до 39 млн.

Страна находилась в крайне тяжелом положении, и это усиливало возмущение народа политикой правительства. Недовольство усугублялось тем, что его пик пришёлся на период завершения 1-ой пятилетки, когда настало время «платить по векселям», выданным сталинским руководством в конце 20-х годов.
Подорванная «скачками» страна не только голодала, она перестала верить.

Глава 3. Общественно-политическая борьба (1932-1935 гг.).

Усиление антиправительственных и антипартийных настроений особенно чутко улавливали рядовые члены ВКП(б). Они попадали в сложное положение. С одной стороны существовали такие понятия, как партийный долг, принадлежность к правящей партии, с другой – эти люди не понаслышке знали, что такое полуголодное существование, очереди, тяжёлые условия труда, беззаконие и произвол. Справляться с этой противоречивостью каждый пытался по-своему.
Большинство предпочитали полностью подчиняться генеральной линии, не обременяя себя излишними сомнениями, и мучительными раздумьями. Были и такие, кто пытался раскрыть глаза московским вождям. В партии оставалось не мало принципиальных противников Сталина и его политики. Они видели выход из положения в смене партийного руководства и отказе от сталинских авантюр.
Многие заявляли, что необходимо сократить экспорт и улучшить снабжение рабочих, накормить голодающих крестьян, которые в поисках хлеба разъезжаются по Союзу. Более решительные прямо требовали убрать Сталина и его сторонников.

Ряд членов партии в это время попытались сооргонизоваться и вести целенаправленную антисталенскую пропаганду в ВКП(б). Наиболее широкую известность приобрели материалы так называемого Союза марксистов – ленинцев, идейным вдохновителем которого стал М.Н. Рютин. Именно он подготовил в 1932 г. документ под названием «Сталин и кризис пролетарской диктатуры» и обращение «Ко всем членам ВКП(б)». В обращении в частности говорилось: «Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его политикой заведены в невиданный тупик и переживает смертельно опасный кризис… Сталин за последние 5 лет отсёк и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру…

Авантюристические темпы индустриализации, влекущие за собой колоссальное снижение реальной заработной платы рабочих и служащих, непосильно открытые и замаскированные налоги, инфляцию, рост цен и падение стоимости червонца; авантюристическая коллективизация с помощью невероятных насилий, террора… привели всю страну к глубочайшему кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду как в деревне, так и в городах…

Ни один самый смелый и гениальный провокатор… не смог бы придумать ничего лучшего, чем руководство Сталина и его клики…»1

О содержании рютинских документов, личности самого Рютина и его сторонников, обстоятельствах разгроми Союза марксистов-ленинцев написано много.2

В ответ на волнение в партии Сталин принял свои обычные меры. В 1932-
1933 гг. прокатилась новая волна репрессий против коммунистов. С конца 1932 г. началась чистка партии, целью которой было подавление малейшей оппозиционности, подчинение коммунистов воле вождя.

Ядро репрессивных мероприятий против инакомыслящих в партии составляли ряд громких дел. Большая группа членов ВКП(б), в том числе бывшие лидеры оппозиции Л.Б. Каменев и Г.Е. Зиновьев (они были, между прочим, главными ораторами против Троцкого), были превличены к уголовной ответственности по делу Союза марксистов-ленинцев. 38 человек в конце 1932 – начале 1933 гг. были арестованы по сфабрикованному делу так называемой антипартийной контрреволюционной группы, правых Слепкова и других ( «бухаренская школа»
). Среди них – известные обществоведы и сторонники Бухарена в период его борьбы со Сталиным в конце 20-х годов, а так же один из ведущих деятелей
«правового уклона» - Н.А. Угланов, занимавший до 1929 г. постсекреторя московского комитета партии.

7 августа 1932 г. ЦИК и СНК СССР приняли написанный Сталиным закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» - знаменитый закон «о пяти колосках», по которому даже за незначительные хищения применялся расстрел и лишь в редком случае грозило десятилетнее тюремное заключение.

Массовые репрессии и высылка применялись не только по отношению к крестьянам, которые, по мнению Москвы, не проявляли необходимой твёрдости и рвения в конфискации хлеба.

Все эти факты и штрихи, конечно, не могут заменить целостную картину состояния общества на рубеже пятилеток. Но самым существенным фактом, определяющим поведение вождя, являлось, конечно, позиция высшего руководства партии- Политбюро и ЦК.

…1 декабря 1934 г. в Ленинграде для обсуждения решений ноябрьского пленума ЦК ВКП (б) намечалось провести собрание партийного актива.
Докладчик – первый секретарь обкома С.М.Киров спешно (пленум завершился лишь 28 ноября) готовил своё выступление. «Промышленность неплохая.
Сельское хозяйство. Сомкнуть с/х товарооборотом. Прямой продуктооборот – рано. Товарооборот не использован, а между тем…без товарооборота…Укрепление хозрасчёта…Роль денег…Новый стимул вперёд» 1, - набрасывал он конспект предполагаемого доклада. Однако незадолго до начала актива в Смольном некто
Л. Николаев застрелил Кирова. И этот выстрел положил конец «потеплению»
1934г.

Уже через несколько дней после убийства Кирова начались аресты бывших сторонников зиновьевской оппозиции (т.к. в НКВД вынуждены были подчиниться и, отбросив все остальные версии, принять на вооружение сталинскую: Кирова убили зиновьевцы). 16 декабря были арестованы Каменев и Зиновьев. 28-29 декабря в Ленинграде выездная сессия Венной коллегии Верховного суда СССР приговорило к расстрелу 14 человек, обвиненных в непосредственной организации убийства Кирова. В приговоре утверждалось, что все они, включая убийцу Николаева, были «активными участниками зиновьевской антисоветской группы в Ленинграде» и спустя несколько лет, потеряв надежду на поддержку масс, организовали «подпольную террористическую контрреволюционную группу», во главе которой стоял так называемый «Ленинградский центр».9 января 1935 г. в особом совещании при НКВД СССР рассматривалось уголовное дело мифической «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова,
Залуцкого и других». По нему проходили 77 человек, в том числе видные деятели партии. Все они были осуждены на разные сроки тюрьмы и ссылки. 1 А ещё через неделю 16 января – от 5 до 10 лет заключения получили 19 человек, проходившие по делу так называемого «Московского центра» во главе с
Зиновьевым и Калиневым. Никаких доказательств причастности бывших оппозиционеров к убийце Кирова Николаеву не существовало. Сталин жестоко и цинично расправился со старыми политическими соперниками. Но аресты верхушки сторонников Зиновьева стали лишь первым мероприятием новой компании политического террора.

Сразу же после осуждения Зиновьева и Каменева при личном участии Сталина было подготовлено и разослано на места закрытое письмо ЦК ВКП (б) «Уроки событий, связанных со злодейским убийством тов. Кирова». В нём категорически утверждалось, что террористический акт против Кирова был подготовлен ленинградской группой зиновьевцев, именовавшей себя
«Ленинградским центром». Их идейным вдохновителем объявлялся «Московский центр» зиновьевской группы, во главе которого стояли якобы Каменев и
Зиновьев. Оба этих «центра» были объявлены в письме «по сути дела замаскированной формой белогвардейской организации, вполне заслуживающей того, чтобы с его членами обращались, как с белогвардейцами»2 Разъяснять же в 30-ые годы, как обычно поступали с белогвардейцами, никому не требовалось.

26 января 1935г. Сталин подписал постановление Политбюро ЦК ВКП (б) о высылке из Ленинграда на север Сибири и в Якутию сроком на 3-4 года 663 бывших сторонников Зиновьева.

Волна террора организовалась сразу же после убийства Кирова; захватила не только членов партии. Из Ленинграда и Москвы выселяли так называемый социально чуждый элемент уцелевших представителей дворянства, буржуазии и т.д. Повсеместно раскрывались всевозможные «контрреволюционные» и
«террористические» заговоры. По подсчётам В.Малова и Н.Чистякова, в декабре
1934 г. только по закону от 1 декабря был репрессирован 6501 человек.3

Для воспитания «бдительности», ненависти к инакомыслящим, абсолютной преданности вождю и «генеральной линии» в срочном порядке была организована проработка переписанной по-сталински истории партии. Её втолковывали в кружках, на многочисленных лекциях и докладах, политзанятиях. Из библиотек изымались книги «врагов» и просто литература, которая хоть как-то расходилась с Новыми версиями исторических событий. Вычищались музейные экспозиции.

Всё это накладывало значительный отпечаток на общественное сознание.
Убийство Кирова и сопровождавшие его политические «заморозки» остались в памяти довоенного поколения как один из поворотных пунктов в истории страны.

Глава 4.Постепенное введение страны в «большую чистку».

Новые испытания, постигшие советское общество после убийства Кирова, навсегда остались в памяти довоенного поколения как точка отсчета массового террора начало 1937г. И всё же размах, свойственный 1937-1938гг., репрессии приобрели не сразу. Сталин и его помощники вводили страну в «большую чистку» постепенно, используя для этого любые возможности и ломая возникавшее противодействие.

Не успели отгреметь процессы над «террористами», как началась кампания проверки партийных документов. Инициатором её проведения вновь был Сталин.
В мае 1935г. под его диктовку подготовили и разослали на места ЦК ВКП (б) о беспорядках в учёте, выдаче и хранении партийных документов. В письме выдвигалось требование, навести порядок в партийном хозяйстве и исключить возможность проникновения в партию чуждых элементов.1 Формально намеченное предприятие предполагало проверку наличия и подлинности партийных билетов и учётных карточек. Однако фактически под нажимом руководства партии проверка превратилась в чистку с массовым применением арестов.

Для достижения этих целей провидения проверки было поручено не только партийным органам, но и НКВД. О характере их взаимодействия свидетельствовали докладные, которые начальники местных управлений НКВД посылали в Москву руководившему чисткой Ежову. "В соответствии с директивами НКВД СССР, - докладывали белорусские чекисты, - были даны специальные указания местным органам НКВД о пересмотре имеющихся материалов в отношении членов партии, проходивших по разным делам, по заявлениям рабочих, колхозников и по групповым агентурным делам... Все эти данные было предложено передать соответствующим партийным организациям и во всех случаях, когда будут разоблачены явные враги и подозрительные, немедленно арестовывать их и следствием устанавливать пути и каналы прихода этих людей в партию и практическое использование ими своего пребывания в партии в контрреволюционных и шпионских целях"2. Помимо сбора компрометирующих материалов на коммунистов чекисты брали на учёт всех исключительных из партии и организовывали за ними агентурное наблюдение. Многие из потерявших в ходе чистки партийный билет под разными предлогами были арестованы. По неполным данным, только на 1 декабря 1935 года в связи с проверкой партдокументов были арестованы 15218 человек и «разоблачено свыше 100 вражеских организаций и групп». Всего за время компании проверки документов было отобрано 249 тыс. партийных билетов.3

Ещё одна волна репрессий прокатилась по стране в связи с организацией стахановского движения. Это соревнование за повышение производительности труда, начавшееся в сентябре 1935 г. С рекорда донецкого шахтёра А.
Стаханова, позволило во многих случаях улучшить положение дел на производства. Однако в ходе движения возникло и не мало проблем, усугубленных безграмотной политикой правительства. Руководство страны ошибочно решило, что новое движение свидетельствует о возможности очередного «большого скачка» - резкого одновременного повышения производительности труда. На предприятиях начали проводить «сплошную стахановизацию», требовать, чтобы достижения отдельных рабочих-моряков превращались в норму для целых коллективов. Сделать же это было невозможно, ибо стахановцам для рекордов готовили особые условия. Подхлёстывание
«сплошной стахановизации» породило массовую штурмовщину и дезорганизацию.

«Козлами отпущения» за этот провал Сталин сделал так называемых
«саботажников» и «консерваторов» из хозяйственных руководителей, которые якобы не перестроились и мешали работать стахановцам. Он объявил также, что дальнейшее развитие движения зависит от решительности борьбы с врагами. Их искали повсюду: и среди рабочих, и, особенно, инженерно-технических работников. Повсюду поводом для преследования могло стать неосторожное слово в адрес стахановцев, производственные неполадки, невыполнение плана.
Технические, организационные проблемы оценивались как политические.

Какими-либо обобщающими данными о количестве осужденных за «саботаж стахановского движения» литература не располагает. Но, судя по отдельным фактам, счёт шёл на десятки тысяч. Так только в Свердловской области к концу ноября, т. е. Всего за два месяца по «стахановским» делам было осуждено 47 чкловек.1

Вместе с тем и в 1935-м и в первой половине 1936 г. наряду с усилением террора наблюдалась другая тенденция – попытки притормозить его, сгладить особенно болезненные последствия произвола. Сколько-нибудь заметное существование этой тенденции было возможно, прежде всего, потому, что к развёртыванию массовых репрессий в варианте (1937 г.) пока не был готов сам
Сталин. Об этом свидетельствовали и его публичные выступления, в которых он давал повод надеяться на смягчения репрессивной политики, и постепенные, осторожные практические действия. Скорее всего, Сталина сдерживало опасение подорвать сравнительно успешное развитие народного хозяйства страны на основе принятого в годы второй пятилетки умеренного экономического курса.
Могли играть свою роль и внешнеполитические расчёты на сотрудничество с западными демократиями. Несомненно, Сталин сталкивался с противодействием репрессивной политике в части партийного и государственного аппарата.

При всей скудости имеющихся источников можно обнаружить факты недовольства усилением репрессий и со стороны части партийных руководителей. В 1935 – 1936 гг. партийные органы на местах нередко принимали решения, осуждающие репрессии. (В 1937 г. таких решений практически не было). Конечно, их многочисленность вовсе не свидетельствует о том, что в партийном аппарате формировалась сколько-нибудь серьёзная аппозиция сталинскому руководству. Однако вывод о стремлении части партийных работников предупредить неконтролируемый шквал репрессий эти факты сделать позволяют.

Дополнительным аргументом в пользу такого вывода может служить широкое осуждение в партии так называемых перегибов при проверки партдокументов.
Это компания, которая практически превратилась метод чистки и репрессий, покалечила судьбы многих людей. Исключённых из ВКП (б) арестовывали, увольняли с работы, выселяли из квартир. Нередко гонения обрушивались на родных и близких. Были известны случаи, когда из школы изгоняли детей коммунистов, потерявших партбилет.

Достаточно широкую известность получили то