Право Англии

Английская революция XVII в. и право. Одна из главных и исторически обусловленных черт этой революции состояла в том, что возглавлявшие ее предпринимательские круги Англии, тесно связанные с обуржуазившимися землевладельцами (джентри), не ставили своей целью коренную перестройку старой политической и правовой системы. Английское “общее право”, “право справедливости” и частично статутное право уже к XV—XVI вв. заметно приспособились к перспективе капиталистического развития.

Непримиримая оппозиция королевской власти и англиканской церкви со стороны новых экономически господствующих сил была обусловлена лишь определенными неприемлемыми для английского общества аспектами законодательной и судебной политики абсолютизма (земельной, торгово- промышленной, религиозной и т. д.). Что же касается правовой жизни в
Англии, то она в период революции подверглась изменениям лишь постольку, поскольку в ней ущемлялись коренные интересы пришедшего к власти блока лендлордов и предпринимателей. Характерно в этом отношении развитие аграрного законодательства революции. Именно в этой сфере у буржуазии и джентри возникли наиболее острые противоречия с королем, феодальной аристократией и англиканской церковью.

С начала гражданской войны парламент, стремясь покрыть большие расходы, связанные с ведением военных действий и содержанием армии, издал ряд актов о конфискации с последующей распродажей земель и иного имущества своих политических противников, сторонников короля — роялистов. Последние в этих парламентских актах рассматривались как “злоумышленники” (делинквенты). формально эти меры трактовались как военно-финансовые. Так, например, постановление палаты общин, принятое в сентябре 1642 г., именовалось “О возложении расходов по ведению войны на сторонников короля”. Но по существу социальное значение этих актов было значительно более глубоким. Они подрывали позиции старого дворянства, вели к уничтожению многих феодальных поместий, к превращению большой массы земель в собственность буржуазного типа.

В октябре 1646 г. в разгар гражданской войны парламент издал Ордонанс о конфискации земель архиепископов и епископов. Он положил начало секуляризации церковных земель. Конфискованные в соответствии с этим
Ордонансом земли затем (Ордонансом от 17 ноября 1646 г.) были пущены в распродажу, причем по очень высоким ценам. Покупатели земельных участков должны были уплатить за них сумму, составляющую не менее десятикратного размера дохода с этих земель, исчисленного на 1641 г. (т. е. до начала войны). Это привело к тому, что распродаваемые земли оказались в руках джентри и предпринимателей, в частности тех крупных ростовщиков, которые давали парламенту деньги взаймы.

В последующем (1649 и 1650 гг.) были приняты новые акты, которые распространили указанную выше процедуру на более широкий круг церковных земель (приходские маноры и т. д.). С провозглашением республики парламент издал в июле 1649 г. “Акт о продаже владений, маноров и земель, ранее принадлежавших бывшему королю, королеве и наследному принцу”. В этом акте указывалось, что цена на распродаваемые имения должна устанавливаться с учетом дохода за 13 лет. .Преимущественное право покупки (в течение 30 дней) предоставлялось держателям недвижимостей, а затем (в течение 10 дней)
— кредиторам. После истечения указанного срока королевское имущество поступало в свободную распродажу. Приобретенная таким образом недвижимость закреплялась за покупателями актами парламента или выдачей им соответствующих патентов.

Указанные выше законодательные акты революции о распродаже конфискованных земель отвечали интересам влиятельных кругов английского государства. В результате этого законодательства земля становилась достоянием богатой верхушки общества и не могла практически попасть в руки основной части крестьянства и тем более городской и сельской бедноты. Об этом свидетельствуют, например, итоги распродажи епископских земель: 50 % оказались в руках джентри, 29%—у лондонских купцов и торговцев и только 9 % земель были приобретены свободными крестьянами (иоменами).

Отражением непримиримости парламентской оппозиции по отношению к феодальным привилегиям короля стал акт парламента, принятый в феврале 1646 г. Согласно этому акту, был ликвидирован фискально-феодальный орган абсолютизма, созданный еще в 1541 г., — палата феодальных сборов, которая следила за выполнением повинностей и уплатой платежей в пользу короны лицами, державшими землю от короля. Этот акт упразднял также рыцарские держания (держания на оммаже), так называемые файфы, рельефы и тому подобные феодальные поземельные институты. Рыцарские держания (а в этой форме обычно владели землей и ее новые приобретатели) превратились отныне в свободный сокаж, т. е. в поземельное владение капиталистического типа.
Такой же статус приобретали земли свободного крестьянства (фригольдеров, иоменов).

Но акт 1646 г. не облегчил положения большинства английского крестьянства, многочисленных копигольдеров (зависимых держателей земли).
Они должны были по-прежнему выполнять свои повинности и уплачивать поборы в пользу своих лендлордов. Более того, обязанности копигольдеров сохранялись и на тех землях, которые были конфискованы и пущены в распродажу. Так, например, в упомянутом выше акте 1649 г. о распродаже королевских земель прямо говорилось, что приобретатели королевских имений и имуществ, а также их наследники “будут иметь владения, пользоваться и осуществлять все те выгоды, привилегии, права, порядки и обычаи и на тех же основаниях получать все преимущества, выгоды от нарушенных условий, штрафы или возмещение за неисполнение договоров, владельческие иски или требования, как названные король, королева...”. Таким образом, для копигольдеров менялись лишь хозяева, обязанности же оставались неизменными.

Требования английского крестьянства о радикальной ломке старых феодальных порядков не только отвергались парламентом, но и влекли за собой жестокие репрессии. Об этом свидетельствует, в частности, подавленное
Кромвелем движение диггеров (копателей), проповедовавших общие права на землю.

Английская революция не затронула и многие другие поземельные институты, сложившиеся в средневековую эпоху (система майората, особый порядок распоряжения родовым имуществом и т.п.). Но она способствовала превращению земли в товар, открывала путь к дальнейшей экспроприации общинных земель у крестьян, к укреплению новых буржуазных принципов в подходе к земельной собственности.

Законодательство периода революции вторгалось также в отношения, связанные с регулированием промышленной деятельности и торговли.
Предпринимательские круги использовали свои позиции в парламенте для устранения в этой сфере всех сколь-нибудь значительных стеснений феодального типа, для утверждения основных начал капиталистического предпринимательства.

Еще в начале XVII в. парламент вступил в острый конфликт с короной по вопросу о монополиях и монопольных привилегиях, возникших на основе особых королевских патентов и лицензий. Эти монополии, чисто феодального типа, были серьезным препятствием для развития свободной конкуренции и вызывали глубокое раздражение у парламентариев. В результате острого конфликта в
1624 г. парламентом был принят закон о монополиях, в котором практика предоставления королевских привилегий в торговле и промышленности, ведущих к “неудобству и ограничениям для других лиц”, объявлялась незаконной.

Монопольные права признавались лишь за изобретателями, получающими соответствующие патенты на изобретение, что вполне соответствовало духу капиталистического предпринимательства. Борьбе с королевскими монополиями парламентарии придавали столь важное значение, что в ноябре 1640 г. палата общин приняла специальное постановление об исключении из своего состава лиц, которые в период беспарламентского правления Карла 1 нарушили закон, запрещающий монополии.

В августе 1650 г. парламентом был принят “Акт о поощрении и об учреждении торговли английского государства”. В этом акте закреплялись основы государственной политики в экономической сфере, указывалось, что парламент “озабочен вопросом о поддержании и развитии торговли и различных отраслей промышленности английской нации” и желает, чтобы “бедные люди этой страны могли получить работу и их семьи были обеспечены от нищеты и разорения, чтобы тем самым обогащалось государство и чтобы не осталось причин для лености и нищеты”.

Навигационный акт, изданный 9 октября 1651 г. (“Акт об увеличении торгового флота и поощрении мореплавания английской нации”), укреплял рядом протекционистских мер позиции английских купцов и судовладельцев в европейской и колониальной торговле, предусматривал ряд ограничений для иностранных торговцев и предпринимателей в Англии и английских колониях.
Этот акт оказал серьезную поддержку английским предпринимателям, стремившимся тогда к установлению гегемонии в мировой торговле.

Создавая необходимые условия для развития капиталистического предпринимательства, парламент отнюдь не считал необходимым разрабатывать специальное законодательство для облегчения тяжелого положения рабочего населения Англии. Правда, в апреле 1649 г. палата приняла постановление, где подчеркивалась необходимость “определения и установления заработной платы различных ремесленников... для их наилучшей поддержки и обеспечения существования в настоящее время дороговизны”.

Это постановление не устанавливало новых принципов по сравнению со средневековым “рабочим” законодательством. В нем говорилось лишь об исполнении законов 1562 и 1604 гг., т. е. законов эпохи абсолютизма, когда вопрос о заработной плате всецело был отдан на усмотрение четвертных сессий мировых судей, чья позиция по данному вопросу нередко определялась неприязнью к низшим слоям общества.

В июне 1657 г. парламент принял “Акт против бродяг и праздношатающихся, ленивых и беспутных людей”, в котором напоминалось о необходимости строго применять жестокие положения дореволюционного законодательства о нищих и бродягах.

Одновременно испытывающий влияние пуританской морали парламент не нашел ничего уместнее для укрепления основ семьи, чем как в чисто средневековом духе установить смертную казнь за кровосмешение и супружескую неверность.
Парламент также отменил старые англиканские законы, требующие посещения церкви по воскресеньям, но, в духе средневековых принципов в праве, установил запреты на “танцы, богохульное пение и выпивки” в воскресные дни.

Парламентское законодательство, принятое в годы революции, было слишком фрагментарно, чтобы существенным образом изменить облик законодательства и правовой системы в целом. В годы парламентского правления в Англии проявили себя силы разного политического направления, которые выражали недовольство непоследовательностью и нерешительностью английского парламента в законодательной сфере, а также и прецедентным правом Англии — “общим правом” и “правом справедливости”. Во время революции в парламент поступали многочисленные жалобы на злоупотребление судей и вымогательство юристов, членов закрытых адвокатских корпораций — иннов. В петициях выдвигались требования коренной реформы права. В Долгом парламенте неоднократно ставился вопрос о ломке старой правовой системы.

Учитывая настроения в стране, и прежде всего в армии, Кромвель в 1650 г. заявил, что нельзя “замалчивать необходимость реформ в области права, хотя юристы и вопиют, что мы стремимся упразднить собственность. Между тем право в том виде, как оно существует, служит только интересам юристов и поощряет богатых притеснять бедных”.

Созданный парламентом комитет по реформе права получил поручение
“обсудить, какие имеются недостатки в действующем праве, как могут быть предотвращены неудобства, возникающие вследствие волокиты, дороговизны и неупорядоченности судопроизводства”. Однако этот комитет оказался неэффективным, ибо ни в нем, ни в самом парламенте в сущности не было силы, заинтересованной в коренном пересмотре правовой системы. Работа комитета тормозилась действиями практикующих юристов. Например, при обсуждении вопросов о регистрации недвижимости (реальной собственности) они так запутали Один из юридических терминов — incumbrance (“обременение”), что понадобилось более трех месяцев для того, чтобы комитет мог разобраться в его значении.

Требования о реформе права выдвигались неоднократно и в период протектората Кромвеля. Так, на собрании офицеров в ноябре 1654 г. было принято обращение к Кромвелю о том, чтобы “принять меры к осуществлению необходимого упорядочения законодательства, удовлетворяющего общественную совесть”. Кромвель же по-прежнему осуждал “свирепое отвратительное право”, которое , по его словам, оправдывает убийц и посылает на виселицу человека за кражу одного шиллинга. Опираясь на армию, он оттеснил парламент от решения важнейших политических вопросов. Но, как и раньше, он предоставил юристам возможность заниматься реформой права. Для радикального вмешательства в правовую сферу ему не хватило ни соответствующей подготовки, ни решимости. А главное — против коренного изменения правовой системы выступали те социальные слои, на которые Кромвель опирался и интересы которых представлял, находясь у руководства английским государством.

Таким образом, в период революции коренное обновление английского права, восходящего к средневековой эпохе, так и не состоялось. Но революция породила новые условия, при которых английское право, несмотря на его почтенный возраст и традиционные источники, получило возможность обновляться и развиваться.

Эволюция английского прецедентного права. После революции в Англии продолжало действовать прецедентное право, выработанное в предшествующую эпоху в общей системе королевских судов (“общее право”), и в суде лорда- канцлера (“право справедливости”). Эти системы по-прежнему составляли костяк английского права и длительное время значительно превосходили по своему весу и значению статутное право, даже после его обновления революционным законодательством.

После революции, как и раньше, английская правовая система была далека от того, чтобы быть внутренне согласованной и гармоничной. В ней ясно обнаружились по крайней мере два противоречия. Первое — это противоречие между двумя ветвями прецедентного права: “общим правом” и
“справедливостью”. Второе — это внутреннее противоречие, присущее прецедентному праву, а именно: противоречие между принципом прецедента
(stare decisis) и судейским правотворчеством (judge-made law).

В традиционном противостоянии права и справедливости “общее право” в послереволюционные годы в целом одержало верх. Росту авторитета “общего права” способствовал конфликт, который возник еще в предреволюционный период между двумя соперничающими системами королевского суда.

Хотя “общее право” исторически возникло в королевских судах и способствовало усилению королевской власти в Англии, усвоенный им к XVII в. принцип прецедента (stare decisis) стал неожиданным препятствием на пути дальнейшего укрепления абсолютизма. Королей, в частности, Якова 1, раздражал тот факт, что их собственная политика должна была сообразовываться с судебными решениями, вынесенными к тому же по какому-то давнему и частному спору. Сами же королевские судьи считали себя не
“слугами короля”, а “слугами права”. По словам судьи и видного юриста того времени Э. Кока, право состоит из “приказов, ходатайств и прецедентов, которые не может изменить ни парламент, ни корона”.

С другой стороны, “право справедливости”, которое в отличие от “общего права” не было сковано прецедентом, несло в себе благотворное влияние римского права и было проникнуто духом предпринимательства, превратилось в главную опору судебной политики короля и в объект критики со стороны революционного лагеря. Этот парадоксальный на первый взгляд факт объяснялся тем, что председатель суда справедливости — лорд-канцлер — одновременно являлся высшим судебным чиновником короля. Он был всего лишь исполнителем королевской воли. Лорды-канцлеры следовали пожеланию генерал-атторнея королевской администрации Ф. Бэкона : “Судьи должны быть львами, но львами при троне”.

Парламентская оппозиция суду канцлера усилилась после нашумевшего процесса по делу некоего Глэвилля в 1615 г. В этом деле лорд-канцлер
Энесмер в соответствии с принципом “справедливости” пересмотрел решение суда “общего права”, вынесенное главным судьей суда общих тяжб Э. Коком, на том основании, что это решение базировалось на свидетельстве, о ложности которого суду не было известно при рассмотрении дела.

В связи с необычным столкновением юрисдикции двух судов король создал специальный комитет под председательством Ф. Бэкона. Последний поддержал право суда канцлера осуществлять свои решения даже в том случае, если они прямо противоречат результатам спора по “общему праву”. Это решение представляло собой чувствительный удар по престижу “общего права”, вызвав ответную критику политической оппозицией суда канцлера. Парламентарии жаловались на то, что “справедливость” — жуликоватая вещь, что она “зависит от длины ноги лорда-канцлера”.

Хотя в ходе революции попытки парламента упразднить суд лорда-канцлера не имели успеха и дуализм судебной системы в Англии сохранился, революция оставила заметный след в деятельности этого судебного органа. Учитывая настроения влиятельных кругов общества и их стремление к стабильному правопорядку, с конца XVII в. лорды-канцлеры проводят в своем суде более гибкую политику. Они стараются не повторять острых конфликтов системы
“справедливости” с “общим правом”.

Так, лорд-канцлер Ноттингэм, которого в Англии называют “отцом современной справедливости”, заявил, что справедливость должна
“определяться правилами науки”, что нельзя допускать, чтобы “состояние людей зависело бы от прихоти суда”. Эта линия на упрочение правовых начал в суде канцлера привела к тому, что в XVIII в. система “справедливости” начинает застывать, подчиняясь правилу прецедента и обретая столь же формальную процедуру, что и система “общего права”.

Но и в XVIII, и в XIX в. в системе “справедливости” право не переставало развиваться. Так, например, непоследовательность революции XVII в. в вопросе о собственности, сохранение старых феодальных конструкций собственности, ограничения в распоряжении так называемыми “реальными” вещами привели к дальнейшему развитию института “доверительной собственности” (trust).

Этот институт отличался значительной сложностью и условностями, но он позволял обходить ряд стеснительных формальностей “общего права” и расширять возможности, реальные правомочия собственника в распоряжении своим имуществом. При этом канцлерам удалось сблизить конструкцию
“доверительной собственности” с конструкцией собственности по “общему праву”.

Однако и в XIX в. процедура “справедливости” вызывала большие нарекания со стороны английских предпринимателей. Рассмотрение дел в суде канцлера в силу его перегрузки было крайне затяжным и медлительным. Двойная система прецедентного права требовала от делового мира, пользующегося услугами высокооплачиваемых адвокатов, кроме того, и дополнительных расходов. По замечанию известного английского историка права Мейтланда, “справедливость перестала быть справедливостью”.

Несколько иной путь в это же самое время проделало “общее право”. Здесь после революции по существу наблюдается противоположный процесс : отход от жесткого принципа прецедента (stare decisis) в сторону увеличения судейского правотворчества (judge-made law). Судьи “общего права” понимали, что их претензии на руководящую роль в правовой системе могут быть оправданы, если они освободятся от ряда старых, явно устаревших правил и в большей степени откликнутся на потребности капиталистического развития.

Особенно отчетливо эта тенденция проявилась при главном судье
Мэнсфильде (1756—1788 гг.), который выработал ряд вполне современных и удобных для судебной практики доктрин. Недаром в английской литературе его называют “первым судьей, говорившим на языке живого права”.

Не порывая формально с принципом прецедента, Мэнсфильд вместе с тем внес существенные изменения в “общее право”, руководствовуясь при этом несвойственной этой системе идеей “справедливости” и “здравого смысла”.

Сам Мэнсфильд стремился “открыть” в “общем праве” именно такие принципы, которые отвечали бы потребностям капиталистического развития страны. Например, при рассмотрении дел о завещаниях он порвал с присущей
“общему праву” абсолютизацией внешней формы, которая предопределяла исход дела. Он стал отдавать предпочтение выявлению подлинной воли наследодателя, утверждая, что “законное намерение, если оно ясно выражено, должно корректировать правовой смысл терминов, неосторожно использованных завещателем”. Также и в сфере договорного права Мэнсфильд, в соответствии с новыми представлениями о контракте, придавал решающее значение “истинным намерениям” и воле сторон.

Мэнсфильд положил конец существованию особого купеческого (торгового) права, сложившегося еще в эпоху средневековья, и слил его с единой системой
“общего права”. Это сделало “общее право” более удобным и близким коренным интересам предпринимателей, подняло его авторитет в английском обществе.
Наконец, он упростил саму систему рассмотрения дел в судах “общего права”, заложив основы современного судебного процесса : расширил право сторон приводить доказательства, ввел апелляцию и т. д.

Таким образом, в процессе своей эволюции “общее право” приобретало такие важные качества, как стабильность и гибкость, отличалось теперь уже не только казуистичностью, но и рационализмом. Но полная “реанимация” общего права уже не могла произойти. В связи с окончательным установлением принципа прецедента в XVIII—XIX вв. оно как источник права начинает застывать и уступать свое место законодательству.

Важным этапом в окончательном оформлении английского прецедентного права явилась вторая половина XIX в., когда в Англии окончательно утвердилась парламентарная система, что потребовало упрочения и упрощения правовой системы. В 1854 г. был принят Акт о процедуре по “общему праву”.
По этому акту отменялась крайне казуистическая, средневековая система королевских судебных “приказов” (writs) и вводилась единая система иска.
Акт 1858 г. разрешил судам “общего права” пользоваться средствами защиты интересов сторон, выработанными в системе “справедливости”, и наоборот, канцлерский суд получил право рассматривать и разрешать вопросы, составляющие ранее исключительную компетенцию судов “общего права”.

Актом же 1854 г. в законодательном порядке был признан принцип связывающей силы прецедента. Важную роль в этом сыграла судебная реформа
1873 — 1875 гг., приведшая к объединению общей системы королевских судов с судом лорда-канцлера в единый Высокий суд, который мог в равной мере применять нормы как “общего права”, так и “права справедливости”. Этот закон парламента завершил процесс соединения “общего права” и “права справедливости” в единую систему прецедентного (судейского) права.

Несмотря на то, что после реформы 1873—1875 гг. и до настоящего времени
“общее право” и “право справедливости” выступают как единое судейское прецедентное право, полного слияния этих двух систем не случилось. Слияние коснулось в большей степени судебно-организационных и процессуальных норм.
Что касается норм материального права (например, доверительная собственность и др.), то они по-прежнему четко различаются практикующими юристами и самими судьями.

Таким образом, ко второй половине XIX в. в основном окончилось реформирование высших судебных органов, а также формирование самих основополагающих доктрин английской правовой системы: доктрины судебного прецедента и доктрины “верховенства права”.

Первая из них означала, что решения суда палаты лордов, апелляционного суда, высшего суда являются обязательными, составляют прецедент, которому должны следовать сами эти суды и все нижестоящие судебные органы. В судебной практике Англии считается, что принцип stare decisis
(обязательность прецедента) применяется лишь к той части судебного мнения, которая непосредственно обосновывает решение по делу ( ratio decidendi), тогда как за прочими рассуждениями судьи (obiter dicta) не признается обязательная сила. В случае расхождения между прецедентами общего права и права справедливости приоритет должен быть отдан последнему.

Доктрина “верховенства права” выводится в английской юриспруденции еще со времен Э. Кока, у которого, как отмечалось выше, уже встречаются мысли о том, что выше любого закона должна стоять сама “идея права”, которая
“открывается” прежде всего в судебной практике. Доктрина “верховенства” или
“господства” права (rule of law) стала английским эквивалентом более широкой концепции правового государства.

Развитие судейского права в силу жесткой связанности судей прецедентами вышестоящих судов во многом зависит теперь от позиции палаты лордов, возглавляющей судебную систему Англии. В современный период истории прецедентного права с большой остротой встает вопрос, насколько сама палата лордов обязана следовать своим собственным решениям.

В течение нескольких десятилетий (с знаменитого “трамвайного дела” 1898 г.) палата лордов категорически отказывалась изменять выработанные ранее прецеденты. Она исходила из того, что должна следовать своим собственным решениям, и только за законодательной властью сохранялось право отменять прецеденты. Такая позиция лордов привела к существенному ограничению судебного нормо-творчества, которое в XX в. было связано главным образом с толкованием законов, а не с установлением новых правовых норм.

Практически это означало, что с конца XIX в. дальнейшее развитие права осуществлялось в Англии уже не путем судейского нормотворчества, а посредством принятия новых писаных законов.

На современном этапе истории английского права стало очевидным, что прецеденты не могут быстро и радикально урегулировать самые различные сферы общественной жизни, которые эффективнее регламентируются более динамичным по своей сути законодательством. Но с 60-х гг. наблюдается новое ослабление принципа прецедента. В 1966 г. палата лордов особым заявлением оповестила о своем отходе от жесткого принципа прецедента, в частности, о допустимости пересмотра своих собственных решений. Правда, этим своим новым правом палата лордов пользуется достаточно осторожно, причем в основном по гражданским делам.

В настоящее время в Англии резко сокращается сфера применения судебного прецедента, и суды в большинстве случаев выносят решения на основе законодательства. Это не исключает, однако, использования судами в некоторых областях права (например, деликтное право) ссылок на прецеденты, в том числе и относящиеся к XVI—XVII вв. Количество судебных прецедентов, придающих неповторимое своеобразие всей английской правовой системе в целом, по-прежнему достаточно велико. Число их составляет около 800 тыс.

С введением жесткого принципа прецедента потребовалось регулярное издание отчетов о судебных решениях. В 70-х гг. XIX в. Инкорпорированным советом по судебным отчетам стали издаваться ежегодные сборники судебных отчетов (The Law Reports), имеющих полуофициальное значение. Получили распространение также и другие публикации судебных отчетов и решений. Но лишь около 70 % решений палаты лордов и судебного комитета Тайного совета публикуются в судебных отчетах. Отсутствие официальных сведений о судебных решениях или же их обработка в виде компьютерной базы данных не исключают использования судами (а также практикующими юристами) и неопубликованных решений высших судов.

Развитие английского законодательства в XVIII—XX вв. В XVII—XVIII вв. наличие авторитетного и разработанного судейского права определило положение закона как малозначимого источника права в английской правовой системе. В XVIII в., несмотря на упрочение положения парламента, преобладавшие в нем лендлорды и финансовая аристократия мало внимания уделяли законодательной деятельности. В это время парламент больше интересовало установление контроля над исполнительной властью, чем реализация своих прав в законодательной сфере. Парламент утверждал в большом количестве лишь так называемые частные билли, имеющие не нормативный, а юрисдикционный характер (подтверждение земельных прав отдельных лендлордов, огораживание общинных земель и т. д.).

Характерной чертой английского статутного права еще в начале XIX в. оставалось то, что наряду с актами, принятыми под влиянием новых общественных потребностей, по-прежнему действовали многочисленные законы, принятые парламентом еще в средневековую эпоху. Это придавало английскому законодательству крайне запутанный вид, создавало трудности его применения в судах.

В XIX веке, особенно после избирательной реформы 1832 г., законодательная деятельность парламента резко активизировалась.
Законодательство постепенно становится важным и динамичным средством правового регулирования новых политических и социально-экономических отношений, рождающихся в ходе капиталистического развития. Оно же стало основным инструментом для расчистки правовой системы от явно устаревших, архаичных и часто противоречащих друг другу средневековых статутов. Новое законодательство, что было особенно важно, проявило себя более эффективным и быстродействующим средством модернизации права, чем “общее право” и
“право справедливости”.

С 20-х гг. XIX в. для упорядочения и пересмотра старых законов парламент стал использовать такое средство, как издание консолидированных актов, объединяющих без изменения законодательного текста предшествующие статуты, принятые парламентом по какому-нибудь одному вопросу. Так, например, в 1823—:1827 гг. правительство Р. Пиля осуществило через парламент частичную реформу старого уголовного законодательства, сведя в 4 консолидированных акта около 300 старых запутанных статутов.

7 новых консолидированных актов в области уголовного права были приняты в 1861 г. Особенно широко консолидация законодательства стала применяться в конце XIX и еще больше в XX в. С 1870 по 1934 г. было принято свыше 109 консолидированных актов. Некоторые из этих актов по-прежнему в той или иной степени несли в себе устаревшую юридическую терминологию и косное правовое мышление. Многие из них были непомерно сложны и громоздки. Так, например,
Акт 1894 г. о морской торговле содержал свыше 748 статей, причем чрезвычайно детализированных.

Особенностью английского права в XIX—XX вв. стало и то, что оно осталось некодифицированным. Еще в первой половине XIX в., в частности, благодаря работам известного юриста И. Бентама, критиковавшего английское право за его “непознаваемость”, отдельные юристы предпринимали попытки кодифицировать “общее право”. Но их попытки оказались безуспешными. В 1866 г. по инициативе известного юриста Стифена была образована парламентская комиссия по кодификации права в Англии. Сам Стифен подготовил проект уголовного кодекса. Но деятельность комиссии натолкнулась на яростное сопротивление со стороны адвокатов и судей, для которых было проще и выгоднее сохранять право в его первозданном виде. В результате общественное мнение Англии оказалось неподготовленным к идее кодификации.

В конце XIX в. в английском праве стали появляться своеобразные
“суррогаты кодексов” — консолидированные статуты с элементами кодификации.
Такими были Акт о переводном векселе 1882 г., Акт о товариществах 1890 г.,
Акт о продаже товаров 1893 г. и др. Эти статуты не ограничивались консолидацией, а довольно существенно пересматривали ранее действовавшее право, в частности, принципы “общего права”. Но в отличие от кодексов они не представляли собой принципиально нового правового регулирования в какой- либо отрасли права, а объединяли в себе нормы, относящиеся к сравнительно узким и специальным сферам (например, Акт о лжесвидетельстве 1911 г., Акт о подлоге документов 1913 г. и т. д.).

В XIX веке в связи с ростом законодательной активности было осуществлено официальное издание сборников статутов Англии. В 1810—1822 гг. были опубликованы статуты парламента (Statutes of the Realm) в 9 томах, принятые за период с ХШ в. по 1711 г. Но это издание не внесло ясности в крайне запутанное статутное право, поскольку сюда были включены документы, не являвшиеся законодательными актами, а многие статуты были напечатаны с пробелами, далеко не в точной редакции. Кроме того, многие акты в этом сборнике были явно устарелыми и не применялись на практике. В 1870—1878 гг. было осуществлено новое официальное издание — “Пересмотренные статуты”
(Revised Statutes). В последующем закрепилась практика ежегодного издания сборников новых публичных и частных актов парламента.

Рост законодательства особенно в конце XIX — начале XX в. значительно потеснил позиции прецедентного права. По словам известного историка права
У. Сигля, “общее право стало подобно старой паре штанов, столь заплатанной статутами, что заплаты заменили ббльшую часть первоначальной ткани”. Тем не менее и судейское право не уступило полностью своих позиций, в частности, оно пополнилось прецедентами — толкованиями самого статутного законодательства.

В XX в. в Англии законодательство окончательно превратилось в основной и наиболее продуктивный источник права. Оно становилось все более сложным не только в силу своей исторической специфики, но и благодаря принятию большого числа новых публичных актов по вопросам, которые ранее не были предметом законодательного регулирования (трансплантация человеческих органов, использование компьютерных данных и т. д.).

Усложнению статутного права способствует появление и такого сравнительно “молодого” источника права, как акты делегированного законодательства. К их числу относятся акты исполнительной власти, издаваемые на основе и в рамках специальных законов парламента о делегации своих полномочий. Такие акты принимают различные формы, чаще всего
“приказа” (order). Высшим по силе из таких приказов остается “приказ в
Совете”, который издается правительством на основе полученных им делегированных полномочий от имени короны и Тайного совета. Но наиболее распространенной формой делегированного законодательства являются приказы министров.

Акты делегированного законодательства в ряде сфер общественной жизни
(образование, здравоохранение и т. д.) по своему числу и значению превосходят статутное право. В условиях множественности источников права и быстрого увеличения числа законодательных актов вопрос об их систематизации приобрел в XX в. особую остроту. Основной формой ревизии и упорядочения многочисленных законов оставалась консолидация. Удобство этой формы определяется тем, что консолидирующие акты проходят через парламент посредством упрощенной законодательной процедуры. Консолидация принимала различные виды. Это и простое объединение ранее изданных по одному вопросу законодательных положений, и такая систематизация законодательства, которая не исключала внесения в него отдельных изменений и усовершенствований.

Специальный парламентский Акт о процедуре консолидации законодательства
1949 г. обобщил сложившуюся парламентскую практику, подчеркнув принцип неизменности консолидируемых законодательных положений. Он признал допустимым консолидирующие акты с внесением “изменений и незначительных усовершенствований” в действующее право. Формально эти изменения призваны устранять двусмысленность и сомнительные или устаревшие положения, но практически бурный процесс консолидации английского законодательства во второй половине XX в. привел к существенным изменениям в правовой системе в целом.

В Законе 1949 г. специально указывалось, что изменения, установленные консолидирующими актами после их утверждения парламентом, имеют силу закона. В последние деся