Борьба идей в русской политологии XVII века.

Начатое при Иване Грозном «возрождение Руси» (Феофан Прокопович) держалось исключительно на его «тиранстве» и, естественно, не могло быть долговечным. После смерти царя все скоро сызнова вернулось в прежнее состояние. Осложнению ситуации способствовало и пресечение царской династии: два сына Ивана Грозного - Иван и Дмитрий - трагически погибли еще при жизни отца, а третий сын Федор не оставил потомства. Начался период Смуты и самозванства, затянувшийся более чем на два десятилетия. В 1613 г. созывается Земской собор, на котором совершается избрание на царство Михаила Федоровича Романова, ставшего родоначальником новой династии.

Трехсотлетняя история династии Романовых, в контексте развития политической идеологии, распадается на два периода. Первый охватывает время от царя Алексея Ми- хайловича до императора Александра I, когда сама власть выступает органом прогресса, и с ней сопрягает свои судьбы новообразованное ученое сословие - интеллигенция. Острота борьбы идей этого периода отмечена противостоянием традиционного православного консерватизма и зарождающегося либерализма.

Проблемы, обсуждавшиеся на этом этапе, переходят и в следующий период. Время от Николая I до Николая II - почти целое столетие! - характеризуется стремительным размежеванием общественных сил, отпадением интеллигенции от власти. Отныне она берет в собственные руки инициативу «освободительного движения», выражая все оттенки и разновидности политической идеологии. Борьба партий и направлений окрасила политическую атмосферу России XIX - начала XX в. Победа оказалась на стороне русского марксизма, или большевизма, и это обусловило сущность советского периода русской истории.

1. Реформы царя Алексея Михайловича и церковный раскол. Итак, после смерти Ивана Грозного, как было сказано, на Руси снова проросли удельные тенденции, и церковь, в обстановке начинавшейся Смуты, добилась учреждения патриаршества (1589). Пришедшей на смену Рюриковичей династии Романовых предстояло заново решать старые проблемы. Между тем новый царь Михаил Федорович с самого начала был связан «ограничительной записью», по которой он «без боярского совету не мог делать ничего». Со своей стороны и церковь добивалась возвышения над царством. Это облегчалось тем, что патриарх Филарет был родным отцом Михаила Федоровича. По словам одной летописи, он «не только слово Божие исправлял, но и земскими делами правил». Благо, сын его не отличался ни талантами, ни здоровьем - «скорбел ножками»! От него привычку к полновластию переняли и другие патриархи, в том числе и наиболее знаменитый из них Никон.

Все это и начал решительно пресекать царь Алексей Михайлович, прозванный современниками Тишайшим. В изданном им Уложении 1649 г. отменяется всякий другой суд, кроме суда государева. По нему теперь предстояло «судить бояром, и окольничим, и думным люд ем, и дьяком, и всяким приказным людем, и судьям, и всякая расправа делать всем людем Московского государьства от болынаго и до менынаго чину въправду». Государеву же суду подлежали и церковнослужители: за «бесчестье», нанесенное патриарху, «по суду и по сыску» полагались батоги, другим духовным чинам - либо трехдневная отсидка в тюрьме, либо денежные штрафы. Таким образом, упразднялось особое церковное право - «Божий суд», существовавший на Руси с древнекиевских времен.

Вслед за этим последовали непосредственно церковные реформы. Их проведение Тишайший поручает своему ставленнику - патриарху Никону. Политической подоплекой этих реформ стал вопрос о присоединении Украины к России. Однако выявилось, что препятствием служат обрядово-вероисповедные различия. В то время как западнорусское православие, находившееся под юрисдикцией константинополького патриарха, придерживалось «греческой» ориентации, Московская Русь исповедовала собственное «правоверие», сложившееся после обретения церковной независимости от Византии (1448). Так, московиты крестились двумя перстами вместо трех, Сына Божия надписывали именем Исус, поясным поклонам предпочитали коленные, аллилуйю пели сугубую, а не трегубую и т.д. Украинская сторона потребовала привести все это в соответствие с греческим оригиналом, поставив в зависимость от «восстановления истинной веры» переход «под высокую руку» московского государя. Алексею Михайловичу не оставалось ничего другого, как согласиться с выдвинутыми условиями и приняться за исправление «древлеотеческих преданий».

Действия власти вызвали открытое недовольство не только в церковной среде, но и в массах закабаленного крестьянства. Связывая церковные преобразования с системой крепостничества, закрепленной Уложением 1649 г., они толпами снимались с насиженных мест и уходили в глухие леса Севера и Зауралья. Год от года возрастал психоз массовых самосожжений. В огне нередко гибли сотнями и тысячами. Сила стала против силы, изматывая и озлобляя друг друга. Русское общество надолго погрязло в глубоком и трагическом расколе.

Глава «ревнителей правой веры» протопоп Аввакум (1621-1682) обвинял Алексея Михайловича в кощунственном похищении духовной власти, сравнивая его церковную реформу с насильственным введением язычества при Царе Манассии. «В коих правилах, - вопрошает он, - писано царю церковью владеть, и догматы изменять, и святая кадить? Только ему подобает смотреть и оборонять от волн, губящих ея, а не учить, как вера держать и как персты слагать. Се бо не царево дело, но православных архиереов и истинных пастырей...». Аввакум превращает вопрос о троеперстии в целую политическую философию: «...Всяк бо крестяйся тремя персты, кланяется первому зверю, па-пежу, и второму - русскому, творят их волю, а не Божию, или рещи, кланяяся жертвует душею тайно антихристу и самому дияволу. В ней же бо щепоти тайна тайнам сокровенная: змий, зверь, лжепророк, сиречь змий диявол, а зверь царь лукавой, яко бо пророк папеж римской, и по нем патер русский и протчии подобии им». Идеолог старообрядчества подходит к церковным преобразованиям («догматному пременению») эсхатологически, видя в них знамение конца света.

Особенно ярко религиозно-политическая сущность старообрядчества выразилась в учении дьякона Федора, духовного сына протопопа Аввакума, сожженного вместе с ним в пустозерском срубе. Его сознание воспалялось убеждением, что «время страдания приспе» и антихрист уже царствует в мире. «Во время се, - наставлял он братию, - ни царя, ни святителя. Един бысть православный царь на земли остался, да и того, не внимающаго себе, западнии еретици... угасили... и свели во тьму многия прелести». Дьякон Федор призывает всячески сопротивляться против никоновых нововведений и ни в чем не повиноваться царским повелениям. Таким образом, старообрядчество отвергло представление о Москве как третьем Риме, перенеся идею святости и спасения на собственное движение.

Недолго оставался союзником царя Алексея Михайловича и патриарх Никон (1605-1681). Его амбиции отнюдь не удовлетворялись назначенной ему ролью простого сокрушителя «древлеотеческих преданий»; он в душе совершенно определенно вынашивал идею «частного, национального папизма», ставя священство выше царства. Ему было непереносимо видеть умаление духовной власти, и он, побуждаемый надеждой на сочувствие «собинного друга», самовольно оставляет святительскую кафедру и удаляется в монастырь. Но царь словно этого только и ждал: обратного приглашения не последовало. Более того, теперь само поставление духовных лиц совершается «повелением государя царя». Никону оставалось лишь протестовать из своего монастырского уединения: «... Всем архиерейским рука твоя обладает - и судом, и достоянием, страшно молить, обаче терпеть не возможно, еже нами слышится, яко по твоему указу и владык посвящают, и архимандрит, и игуменов, и попов поставляют и в ставилных грамотах пишут равночестна и Святому Духу, аще по благодати Святаго Духа и по указу великого государя. Не доволен Святый Дух посвятити... без твоего указу...».

Но царя мало заботили подобные обвинения: его политика не предусматривала самостоятельности церкви. Сменилось и само окружение московского государя: вместо прежних «ревнителей благочестия» он приблизил к себе ученых мужей, таких как Артамон Матвеев, Федор Ртищев, Арсений Суханов. Все они были приверженцами образованности и просвещения, слыли покровителями наук и художеств.

2. Теория мудрого правителя: Симеон Полоцкий (1629-1680). В политическом обиходе укореняется теория мудрого правителя, заимствованная из западноевропейских источников. Ее проводниками становятся пришлые книжники - ученый монах из Белоруссии Симеон Полоцкий и хорват-славянофил Юрий Крижанич, оба прибывшие в Москву по приглашению царя Алексея Михайловича, но по-разному устроившие свои судьбы на новой родине. Первый достигает высших почестей и удостаивается звания воспитателя царских детей, второй по подозрению в прокатолической деятельности ссылается вскоре в Тобольск, где и пребывает в пятнадцатилетнем заключении. Впоследствии он обратно возвращается в Рим и принимает там постриг в одном из доминиканских монастырей. Из сочинений Симеона наиболее известны «Вертоград многоцветный» и «Рифмологион», Крижанича - «Политика», или, по другому названию, «Разговоры об владательству».

Все творчество Симеона пронизано жаждой познания и истины. В соответствии с духом своего времени он на первое место ставит изучение Священного писания, подчеркивая его нравственно обновляющую сущность. Вместе с тем, с его точки зрения, для всякого человека необходимы «свободные» науки, наставляющие в житейских делах. Лишь в единстве с ними вера способна привести к мудрости.

Мудрость добродетельна; мудрый человек всегда «ко правым делом... строится», его цель - «правость», общее благо. Симеон осуждает тех, кто, «мудрость имеяй», скрывают ее от других, «утаяют». Это самое большое преступление. От всякого человека он требует «научения», «слова послушания», т.е. приобщения к образованности, грамоте. Невежество плодит только зло, и люди невежественные подобны безобразным слонам и горбатым верблюдам, которые, прежде чем начать пить воду, стараются «первее нога-му ону возмутити», дабы не видеть в ней отражения своего «нелепия». Так и невежды «препинати слова обыкоша и книг не читати», страшась обличения своей «злобы».

Но книга учит не только благородству и мудрости; она открывает глаза на мир, делает осмысленным само существование. Просвещенный человек становится «гражданином», т.е. сознает свое отношение к государству, различает добродетельного царя от тирана:

Кто есть царь и кто тиран, хощеши ли знати,

Аристотеля книги потщися читати.

Он разнствие обою сие полагает:

Царь подданным прибытков ищет и желает;

Тиран паки прижитки всяко ищет себе,

о гражданской нимало печали потребе.

Собственно в «Вертограде многоцветном» большее внимание уделяется теме власти. Симеон Полоцкий создает образ идеального правителя, складывая его из черт как христианских, так и языческих правителей («добродетели суть и во поганех»). Главное достоинство царя - попечение о подданных, любовь к ним. Таков библейский царь Давид, просивший Бога казнить за грехи не народ, а его одного:

Оле любве царския! Сам хощет умрети,

аки отец ли мати за любыя дети.

Таков и римлянин Октавиан, который любил беседовать с простыми людьми и сказал своим советникам: хочу быть царем, какого желал бы себе сам, если бы был одним из этих малых. Автор восхваляет поступок Александра Македонского, спасшего замерзающего воина, усадив его на собственный трон; Траян, разорвав царское одеяние, отдает его на повязки раненым; Тит считает погубленным день, в который он не сотворил никому добра. Но царь обличает и недостатки подданных: Филипп наказывает врача Минекрита, возомнившего себя богом Дием, «яко искусен бяше недуги целити». Он во время пира усаживает его на высокое место и велит возжечь перед ним кадило, а явств не подавать, так как боги в них не нуждаются. Сурово расправляется Камбиз, царь персидский, с неправедным судьей: с него сдирают кожу и покрывают ею «седалище судебное» в назидание остальным, - «Оле отмщения! Люта зело и страшна правды учения». А царь Селевкий «народство ваше» закон, дозволявший ослеплять прелюбодея. Но «врачество» закона - в его исполнении; если же «законы в книгах всуе пол ожени», пользы от них не будет никакой, как и от лекарств, лежащих без употребления.

Чем добродетельней монарх, тем лучше и «покойней» в обществе, ибо подданные во всем копируют деяния своего правителя:

Обычай бо есть в людех царя подражати, еже ему любезно, всем то возлюбляти.

Благо убо есть царству, егда благи нрави

царствуяи восприемлет, ради всех неправы.

Царь свят мудростью и правдой, а «через святость царя и людие святи», - афористически заключает свои размышления о власти Симеон Полоцкий.

Как видно, автор «Вертограда многоцветного» примыкает к той линии русской политической философии, которая представлена раннедворянскими идеологами XVI в. -Карповым и Пересветовым. Подобно им, он также выступает за правовое ограничение самодержавной власти, создание системы просвещенной монархии.

3. Наука политики: Юрий Крижанич (ок. 1617-1683). Идеал мудрого правителя разрабатывает и Крижанич. Источником его политических воззрений послужили сочинения многих западноевропейских мыслителей - Филиппа де Комина, Паоло Парути, Юста Липсия и др. О них он сам упоминает в предисловии к своему трактату. В нем три части: одна называется «О благе», другая - «О силе», третья - «О мудрости». Их объединяет общее стремление к возвышению России как главного центра и оплота мирового славянства.

Крижанич мечтает видеть русский народ «самым прославленным» среди других народов. Этим определяется ключевая сентенция мыслителя о долге и обязанностях монарха: «Честь, слава, долг и обязанность короля - сделать свой народ счастливым. Ведь не королевства для королей, а короли для королевств созданы». Поэтому для блага страны правители должны заботиться о развитии земледелия, ремесел, торговли. Сила же государства держится на справедливых законах. «Крутое правление, - пишет Крижанич, - причина того, что Русь редко населена и малолюдна. Могло бы на Руси жить вдвое больше людей, чем их живет сейчас, если бы правление было помягче». Помочь этому может лишь просвещение. Правители должны обладать не только «знанием наиважнейших и наивысших вещей», каковы суть философия, математика, механика, но и политики, или «королевской мудрости» - науки об управлении народом. Ибо во всяком государстве, как и в человеческом теле, все функции распределены между его частями: «Сила - у воинов, богатство - у торговцев, а государственная мудрость пребывает более всего у короля и у его советников». Отсутствие политической мудрости делает правителя тираном, «людодерцем». Тиран устанавливает в своем царстве жестокие законы и мучает людей до смерти.

В подтверждение своих мыслей Крижанич ссылается на пример Ивана Грозного: «...царь этот был не только жадным и беспощадным людодерцем, но и лютым, безбожным, жестоким мясником, кровопийцей и мучителем». Таким именно изображается московский самодержец в западноевропейской историографии того времени. За это он понес страшное наказание: по Божьему повелению «царство было отнято от рода царя Ивана, и самого рода этого не стало». В то же время благочестивых и мудрых правителей, замечает Крижанич, явно намекая на царя Алексея Михайловича, «Бог обычно жалует множеством наследников, так что престол переходит к их детям и к детям детей их, и... слава отца не меркнет и при недостойных потомках». Философией «людодерства» представляется ему макиавеллизм, который он называет созданием сына дьявола.

Две максимы скрепляют политическую мудрость: «Познай самого себя» и «Не верь чужестранцам». Самопознание у Крижанича служит этносоциологическим принципом; в него от вкладывает идею познания «природы, нрава и состояния» народа, пределов и богатства государства. В славянском характере Крижанича прежде всего огорчает «ксеномания» - любовь ко всему чужому, иностранному. «Эта смертоносная чума, - пишет он, - заразила весь наш народ. Ведь не счесть убытков и позора, которые весь наш народ (до Дуная и за Дунаем) терпит из-за чужебесия». Причину этого он усматривает в невежестве, враждебном отношении к науке. Беря в пример Русь, Крижанич сокрушается: «Главный довод врагов науки в том, что учение приносит с собой ересь. Но разве на Руси поднялся раскол не от глупых, безграмотных мужиков и не от глупых причин?». Без просвещения, без знаний славяне так и останутся в зависимости от чужестранцев. По поводу их заси-лия на Руси ученый-хорват восклицает: «... а на Руси что делается! Инородные торговцы везде держат товарные склады и откупы и всякие промыслы: вольно им ходить по нашей земле и покупать наши товары дешевою ценой, а нам привозить дорогою и бесполезные... Иные обольщают нас суетными именами академий и высших училищ, степенями докторов и магистров, но все это пустяки; земля пополняется множеством бездельных писак и книжников. Лучше было бы им в молодости учиться полезным и потребным для народа ремеслам...». Таким образом, для Крижанича политическая мудрость сводится к национальному самоопределению, основанному на развитии промышленности и просвещения.

Отсюда понятным становится его критическое отношение к системе крепостничества. Крижанич считает недопустимым, что труд в России закрепощен и крестьяне не могут свободно распоряжаться принадлежащим им имуществом. Государство, на его взгляд, должно всячески заботиться «о процветании народа, и прежде всего, чтобы все жили безопасно и, как подобает свободному гражданину, пользовались и наслаждались своим имуществом». Однако здесь он не до конца последователен и допускает «кабальное рабство» и рабство «дворовых людей». Поясняя, что это - «за деньги купленные рабы», Крижанич сводит вопрос к добровольной самопродаже, оправдывая последнее ссылкой на философский принцип свободы воли.

Наконец, содержание политической мудрости включает выбор «наилучшей» формы правления. Крижанич подробно рассматривает «самоеладство» - монархию, «боярское правление» - аристократию и «общевладство» - демократию. По его мнению, демократия ведет к анархии, ибо там каждый стремится стать государем. Аристократия возвышает только немногих, что уже само по себе является несправедливостью. Поэтому Крижанич высказывается за «самовладство», полагая, что хотя монархия и может превратиться в тиранию, однако это легче исправить, чем другие системы: «для этого не надо ничего, кроме желания одного человека». Кроме того, при самовладстве, на его взгляд, лучше соблюдается всеобщая справедливость, а стало быть, покой и согласие в народе.

Однако существование самовладства обусловливается поддержанием ее основополагающих «твердынь», каковы суть: а) православная вера, б) «покорное повиновение подданных королям», в) «занятость людей всех сословий и запрещение праздности и безделия», г) «закрытие рубежей» и запрет на выезд подданным в другие страны и д) целостность и неделимость государства.

После смерти короля все деяния его «должны быть рассмотрены и оценены народным сеймом, и сейм должен просить нового короля исправить те законы, которые оказались бы противоречащими народному благу». И сделать это надо прежде, чем король примет присягу, ибо после королевской присяги утверждается самовладство и все строится на повиновении и контроле. Таким образом, монархия оказывается закрытой политической системой, ограждающей народ от «чужебесия» и ересей - духовных и политических. Теория Крижанича во многих отношениях предваряет позднейшую «офирскую» утопию М.М.Щербатова.

Анализ русской политической мысли второй половины XVII в. дает все основания для вывода о том, что проблема власти и государства выходит на уровень секуляризованного сознания, решительно освобождаясь от реликтов прежнего византинизма. Совершается переход от идеи царства как богохранимой державы к идее имперства как служения обществу, попечения о благе и пользе народа. Своей полноты этот процесс достигает в эпоху петровских преобразований.

Список литературы

Замалеев А.Ф. Учебник русской политологии. СПб. 2002.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://nicbar.narod.ru/