Обездоленные в СССР

Наш анализ советского проекта и его будущей траектории важен для всех. Мир стал таков, что мы или будем жить вместе, или умрем вместе. Мы должны найти свой язык для диалога с западной мыслью. Такого диалога и такого языка не было. Даже западные коммунисты говорили с КПСС на языке Суслова и глубоко заблуждались во всем, что касается СССР, - хвалили то, чего не было или что не следовало бы хвалить, и не видели тех ценностей, которые мы действительно создали. Поэтому они оказались на мели. Но главное в том, что сейчас решается вопрос необратимого выбора пути всей человеческой цивилизации. Сильно огрубляя, я бы сказал, что перед миром два пути: или сосуществование разновидностей коммунизма - или тоталитарный и единообразный фашизм. Таковы два проекта постиндустриального общества, иных не выдержит Земля. Размышляя о первом проекте, отрицающем идею "золотого миллиарда", мы обязаны осмыслить причины краха советского строя.

Сегодня мы можем понять то, что было даже трудно представить всего десять лет назад. Мы имеем опыт крушения. На изломе видно все, что скрыто от глаз в спокойное, стабильное время. Так в технике аварии и катастрофы - важнейший источник принципиально нового знания. Для рассуждений о крахе советского строя упорядочим некоторые понятия. Это лучше всего сделать, следуя мысли Антонио Грамши.

Учение о гегемонии Антонио Грамши

Антонио Грамши, основатель и теоретик Итальянской коммунистической партии, депутат парламента, был арестован фашистами в 1926 году, заключен в тюрьму, освобожден совершенно больным по амнистии 1934 года и умер в 1937 году. В начале 1929 года ему разрешили в тюрьме писать, и он начал свой огромный труд "Тюремные тетради". Опубликован он был впервые в Италии в 1948-1951 годах, в 1975 году вышло четырехтомное научно-критическое издание с комментариями. С тех пор переиздания на всех языках, кроме русского, следуют одно за другим, а исследовательская литература, посвященная этому труду, необозрима - тысячи книг и статей. На русском языке вышла примерно четверть "Тюремных тетрадей", а с начала 70-х годов, когда на всех парах пошла скрытая подготовка к перестройке, на имя Грамши "бонзы" КПСС наложили запрет (хотя, судя по многим признакам, сами идеологи перестройки работы Грамши усиленно изучали).

Поводом для изъятия Грамши из оборота служили его якобы глубокие расхождения с Лениным. На деле причина, видимо, в том, что учение Грамши было положено в основу всей грандиозной кампании по манипуляции сознанием населения СССР для проведения "революции сверху".

"Тюремные тетради" были написаны Грамши не для печати, к тому же под надзором тюремной цензуры. Читать их непросто, но усилиями большого числа "грамшеведов" прояснен смысл почти всех материалов. В целом речь идет о важном вкладе во многие разделы гуманитарного знания - философию и политологию, антропологию (учение о человеке), культурологию и педагогику. Этот вклад Грамши сделал, осмысляя опыт протестантской Реформации, Французской революции, русской революции 1917 года - и одновременно опыт фашизма. Он создавал таким образом новую теорию государства и революции - для современного общества (альтернативу ленинской теории, созданной для условий крестьянской России - традиционного общества). Однако оказалось, что, работая ради победы коммунизма, Грамши сделал множество открытий общенаучного значения.

Если сегодня открыть крупную западную научную базу данных на слово "Грамши", то просто поражаешься, какой широкий диапазон общественных явлений изучается сегодня с помощью теорий Грамши. Это и ход разжигания национальных конфликтов, и тактика церковной верхушки в борьбе против "теологии освобождения" в Никарагуа, и история спорта в США и его влияние на массовое сознание, и особенности нынешней африканской литературы, и эффективность тех или иных видов рекламы. Пожалуй, если 20-30 лет тому назад прагматическое западное обществоведение считало обязательным использовать для анализа всех важных общественных процессов методологию классического марксизма (конечно, наряду с другими), то сегодня считается необходимым "прокатать" проблему в понятиях и методологии Грамши.

Кстати, очень интересно выделение тех общественных проблем, в изучении которых классический марксизм оказывается малопродуктивным, а марксизм Грамши дает важные результаты (например, к классу таких проблем относятся национальные конфликты).

Можно говорить о трагедии Грамши. Почти всё из его мыслей и предупреждений, с которыми он обращался к товарищам ради того, чтобы научиться мобилизовать здравый смысл людей, поднять массы трудящихся до уровня интеллигенции - почти все было изучено и использовано противником в противоположных целях. Для подавления здравого смысла, для принижения человека, для эффективной манипуляции его сознанием, для усиления гегемонии господствующего меньшинства. Вершиной этой "работы по Грамши" была, конечно, перестройка в СССР.

Посмотрите, какая разница. Талантливый философ-коммунист в тюрьме, истратив последние силы, создает для "своих" блестящую теорию, объясняя городское общество. Виднейшие философы и идеологи буржуазии по крупицам собрали все записки и тетради Грамши. Ежегодно ему посвящается больше десятка диссертаций в США, регулярно собираются научные конференции. Но советские коммунисты не желают этой теории даже слышать. Печально.

Один из ключевых разделов труда Грамши - учение о гегемонии. Это - часть общей теории революции как слома государства и перехода к новому социально-политическому порядку. Вот, кратко, суть учения, прямо касающаяся нашей проблемы.

Согласно Грамши, власть господствующего класса держится не только на насилии, но и на согласии. Овладения собственностью как экономической основой власти недостаточно - господство собственников тем самым автоматически не гарантируется, и стабильная власть не обеспечивается.

Грамши - не идеалист, он подчеркивает, что "гегемония, будучи этико-политической, не может также не быть экономической". Но он уходит от "экономического детерминизма" истмата, который делает упор на отношениях собственности. Согласно Грамши, экономика -скелет общества, а идеология - его "кожа". Он пишет: "Конечно, нельзя сказать, что в человеческом теле кожа это всего лишь иллюзии, а скелет - единственная реальность, хотя долгое время говорилось нечто подобное... Не из-за скелета (в узком смысле) влюбляются в женщину, хотя понятно, насколько скелет способствует грациозности движений и т. п."

Таким образом, государство, какой бы класс ни был господствующим, стоит на двух китах - силе и согласии. Положение, при котором достигнут достаточный уровень согласия, Грамши называет гегемонией. Гегемония - не застывшее, однажды достигнутое состояние, а тонкий и динамичный, непрерывный процесс. При этом "государство является гегемонией, облеченной в броню принуждения". Иными словами, принуждение - лишь броня гораздо более значительного содержания. Более того, гегемония предполагает не просто согласие, но благожелательное (активное) согласие, при котором граждане желают того, что требуется господствующему классу. Грамши дает такое определение:

"Государство - это вся совокупность практической и теоретической деятельности, посредством которой господствующий класс оправдывает и удерживает свое господство, добиваясь при этом активного согласия руководимых".

Понятно, что это - большое усложнение формулы Ленина, у которого "государство - это машина для подавления одного класса другим" (или даже отход от этой формулы).

Если главная сила государства и основа власти господствующего класса - гегемония, то вопрос стабильности политического порядка и, напротив, условия его слома (революции) сводится к вопросу о том, как достигается или подрывается гегемония.

По Грамши, и установление, и подрыв гегемонии - "молекулярный" процесс. Он протекает не как столкновение классовых сил (Грамши отрицал такие механистические аналоги, которыми полон вульгарный исторический материализм), а как невидимое, малыми порциями, изменение мнений и настроений в сознании каждого человека. Гегемония опирается на "культурное ядро" общества, которое включает в себя совокупность представлений о мире и человеке, о добре и зле, прекрасном и отвратительном, множество символов и образов, традиций и предрассудков, знаний и опыта многих веков. Пока это ядро стабильно, в обществе имеется "устойчивая коллективная воля", направленная на сохранение существующего порядка. Подрыв этого "культурного ядра" и разрушение этой коллективной воли - условие революции.

Речь идет не просто о политике, а о фундаментальном качестве современного общества Запада. Это видно из того, что к близким выводам совсем иным путем пришли и другие крупные мыслители. Американский философ Дж. Узит, исследователь Хайдеггера, пишет: "К 1936 г. Хайдеггер пришел - отчасти ввиду его политического опыта в условиях нацистской Германии, отчасти как результат чтения работы Ницше, где, как мы легко могли убедиться, выражены фактически Те же мысли, - к идее, которую Антонио Грамши (почти в это же время, но исходя из иного опыта и рода чтения) называл проблемой "гегемонии": а именно, как править неявно, с помощью "подвижного равновесия" временных блоков различных доминирующих социальных групп, используя "ненасильственное принуждение" (включая так называемую массовую или народную культуру), так, чтобы манипулировать подчиненными группами против их воли, но с их согласия, в интересах крошечной части общества".

В советском строе возникло, на короткий исторический период, то, что Грамши называл "освободительной гегемонией" (или "гегемонией здравого смысла"). Не удержалась. Мы помним, какое длительное усилие создавала идеологическая машина КПСС в ходе перестройки, прежде чем в сознании "совка" было окончательно сломано культурное ядро советского общества и установлена гегемония "приватизаторов". Вся эта "революция сверху" (по терминологии Грамши "пассивная революция") была в точности спроектирована в соответствии с учением о гегемонии и молекулярной агрессии в культурное ядро. Советник Ельцина философ А. И. Ракитов откровенно пишет в академическом журнале: "Трансформация российского рынка в рынок современного капитализма требовала новой цивилизации, новой общественной организации, а следовательно, и радикальных изменений в ядре нашей культуры".

На что в культурном ядре надо прежде всего воздействовать для установления (или подрыва) гегемонии? Вовсе не на теории противника, говорит Грамши. Надо воздействовать на обыденное сознание - повседневное, "маленькие" мысли среднего человека. За обыденное сознание должны бороться как силы, защищающие свою гегемонию, так и революционные силы. Та часть обыденного сознания, которую Грамши назвал "здравый смысл" (стихийная философия трудящихся), открыта для восприятия идей справедливости. Если же речь идет о буржуазии, стремящейся сохранить или установить свою гегемонию, то ей важно этот здравый смысл нейтрализовать или подавлять, внедряя в сознание фантастические мифы.

Самая эффективная гегемония идущей к власти буржуазии была установлена во время Французской революции, когда быстро сложился тесный союз капитала и интеллигенции. Под этим союзом лежала тесная связь и буржуазии, и интеллигенции с немецкой Реформацией, породившей мощные философские течения (как говорится, "Кант обезглавил Бога, а Робеспьер короля"). Вообще, соединение протестантской Реформации с политической моделью Французской революции Грамши считает теоретическим максимумом в эффективности установления гегемонии.

Это - очень короткое и упрощенное изложение некоторых пунктов учения Грамши. Думаю, уже из этого изложения видно, насколько плодотворной и обширной является эта концепция. Грамши был одним из тех, кто заложил основы нового обществоведения, преодолевшего истмат (в его и марксистской, и либеральной версии). Недаром его имя называют в одном ряду с именами М. Бахтина в культурологии, М. Фуко и других новаторов в философии. Грамши-один из первых философов, которые почувствовали новую научную картину мира и перенесли ее главный дух в науку об обществе.

Истмат зародился в культуре, имеющей истоком механическую картину мира Ньютона, потому-то все его метафоры и аллегории механистичны, как движение поршня в паровой машине. Как говорят, эта картина мира покоится на "физике бытия". Иная картина мира стала складываться в нашем веке, в ней были учтены те "аномалии", которые исключались из механической картины - необратимость, нелинейность, флуктуации и цепные процессы, самоорганизация. Это - "физика становления". Главный ее интерес направлен на процессы перехода, изменения, катастроф.

Приведу несколько примеров тех общественных процессов, нынешнее изучение которых показало, что они протекали в соответствии с учением Грамши о гегемонии (в основном они взяты из американских диссертаций).

Пожалуй, самое крупное подтверждение верности теории Грамши - успешная стратегия партии Индийский национальный конгресс по ненасильственному освобождению Индии от колониальной зависимости. Множеством "малых дел и слов" партия завоевала прочную культурную гегемонию в массе населения. Колониальная администрация и проанглийская элита были бессильны что-либо противопоставить - они утратили необходимый минимум согласия масс на поддержание прежнего порядка.

Другая блестящая и сознательно разработанная "операция" - мирный переход Испании после смерти Франко от тоталитарного и закрытого общества к либеральной рыночной экономике, федеративному устройству и демократии западного типа. Кризис гегемонии франкистской элиты был разрешен посредством серии пактов с претендующей на гегемонию левой оппозицией. В результате этих пактов и компромиссов левые были "приняты в элиту", а франкисты сменили одиозную окраску и фразеологию, стали "демократами". Левые же смогли "уговорить" массы потерпеть, отказаться от своих социальных требований - правые этого бы не смогли.

Важное условие гегемонии в гражданском обществе - его стандартизация и сегментация. Здесь требуется сохранять "атомизацию", индивидуализацию людей, но в то же время соединять "сегменты" общества связями, не приводящими к органическому единству - связями, безопасными для гегемонии. Как показали исследования по методологии Грамши, эффективным средством для этого стал в США спорт. Он порождал такие символы и образы, которые связывали мягкими, ни к какому социальному единству не ведущими связями самые разные сегменты общества - от негритянского дна до буржуазной элиты. Спорт создавал особый срез общей массовой культуры и обыденного сознания.

Наконец, совершенно в логике учения Грамши велся либеральной интеллигенцией подрыв гегемонии социалистических сил в странах Восточной Европы. В США сделаны, например, диссертации о роли театра в разрушении культурного ядра этих стран - захватывающее чтение (сам Грамши в своей теории также уделял большое место театру, особенно театру Луиджи Пиранделло, который немало способствовал приходу к власти фашистов в Италии)".

Сам Пиранделло тоже понимал эту роль театра. Он писал, что Муссолини - "истинный человек театра, который выступает, как драматург и актер на главной роли, в Театре Веков".

Так, рассмотрена работа известного в ГДР театра Хайнера Мюллера, который в своих пьесах ставил целью "подрыв истории снизу". Это - типичный пример явления, названного "антиинституциональный театр", то есть театр, подгрызающий общественные институты. Согласно выводам исследования, постановщики сознательно "искали трещины в монолите гегемонии и стремились расширить эти трещины - в перспективе вплоть до конца истории". Концом истории издавна было названо желаемое крушение противостоящего Западу "советского блока". Такой театр мы видели и в Москве.

И вот резюме: крушение советского строя мы можем рассматривать как утрату культурной гегемонии над слишком большой частью народа. При этом советское государство лишилось активного согласия со стороны граждан на продолжение его власти. В этих словах применение силы и не могло спасти дела. Да оно было и невозможно, поскольку офицерский корпус (военная интеллигенция) чуть ли не одним из первых освободился от культурной гегемонии советского проекта. Это -общее описание ситуации. Перейдем к конкретным причинам.

Советский строй и проблема духовного голода

Так почему же рухнул брежневский коммунизм? Ведь не было ни репрессий, ни голода, ни жутких несправедливостей. Как говорится, "жизнь улучшалась" - въезжали в новые квартиры, имели телевизоры, ездили отдыхать на юг, мечтали о машине, а то и имели ее. Почему же люди с энтузиазмом поверили Горбачеву и стали ломать свой дом? Почему молодой инженер, бросив свое КБ, со счастливыми глазами продает у метро сигареты - то есть занимается тем, что на его вожделенном Западе является делом неграмотного беспризорника? Почему люди без тени сожаления отказались от системы бесплатного обеспечения жильем - ведь многих ждет бездомность. Это явление в истории уникально. Мы же должны его понять.

Уже первые подходы к проблеме показывают, что анализ будет сложным. Для него не годится методология упрощенного истмата с его понятиями "объективных предпосылок" и "социальных интересов". Мы уже девять лет видим, как массы людей действуют против своих интересов и нередко идут на смерть, ссылаясь на абсурдные причины. Вспомните, как жили армяне в Нагорном Карабахе и какие претензии выдвигали они к бакинскому руководству в 1988 году. У них плохо принимаются телепрограммы из Еревана - а проклятый Баку не дает денег на новый ретранслятор! Явные и скрытые конфликты, приведшие к слому целой цивилизации, какой была Россия-СССР - это очень неравновесная, самоорганизующаяся система. Истмат не имел языка для описания таких систем. Но надо начинать. Знаю, что многое из сказанного покажется странным. Но таковы и процессы. Слой простых причин снят. Мы должны углубляться в область непривычного.

Начнем с очевидного. Главные дефекты любого социального проекта состоят в том, что он не удовлетворяет каким-то фундаментальным потребностям значительных частей общества. Если обездоленных людей много и они сильны, проект под их давлением изменится или, при достижении критического уровня, терпит крах. Давайте разберемся, кто и чем был обездолен в советском проекте. И не будем сразу выставлять оценки: мол, эта потребность разумна и достойна, а та - каприз, а вон та - порок. Сначала надо хладнокровно описать реальность.

Вспомним вторую банальность: человек живет в двух мирах - в мире природы и мире культуры. На этот двойственный характер нашей окружающей среды можнопосмотреть и под другим углом зрения. Человек живет в двух мирах - мире вещей и мире знаков. Вещи, созданные как природой, так и самим человеком - материальный субстрат нашего мира. Мир знаков, обладающий гораздо большим разнообразием, связан с вещами, но сложными, текучими и часто неуловимыми отношениями (например, "не продается вдохновенье, но можно рукопись продать"). Даже такой с детства привычный особый вид знаков, как деньги (возникший как раз чтобы соединять мир вещей и мир знаков), полон тайн. С самого своего возникновения деньги служат предметом споров среди философов, поэтов, королей и нищих. Деньги полны тайн и с древности стали неисчерпаемым источником трюков и манипуляций.

Откуда вырос советский проект и какие потребности он считал фундаментальными? Он вырос прежде всего из мироощущения крестьянской России. Отсюда исходили представления о том, что необходимо человеку, что желательно, а что - лишнее, суета сует. В ходе революции и разрухи этот проект стал суровым и зауженным. Носители "ненужных" потребностей были перебиты, уехали за рубеж или перевоспитались самой реальностью. На какое-то время в обществе возникло "единство в потребностях".

По мере того как жизнь входила в мирную колею и становилась все более и более городской, узкий набор "признанных" потребностей стал ограничивать, а потом и угнетать все более и более разнообразные части общества. Для них Запад стал идеальной, сказочной землей, где именно их ущемленные потребности уважаются и даже ценятся. О тех потребностях, которые хорошо удовлетворял советский строй, в этот момент никто не думал. Когда ногу жмет ботинок, не думают о том, как хорошо греет пальто.

Чем же отличается крестьянская жизнь от "городской"? Тем, что она религиозна. А значит, земные потребности просты и естественны, зато они дополнены интенсивным "потреблением" духовных образов. Речь идет не столько о церкви, сколько о космическом чувстве, способности видеть высший смысл во всех проявлениях Природы и человеческих отношений. Пахота, сев, уборка урожая, строительство дома и принятие пищи, рождение и смерть - все имеет у крестьянина литургическое значение. Его жизнь полна этим смыслом. Его потребности велики, но они удовлетворяются внешне малыми средствами.

Жизнь в большом городе лишает человека множества естественных средств удовлетворения его потребностей. И в то же время создает постоянный стресс из-за того, что городская организация пространства и времени противоречит его природным ритмам. Думаю, стратегической ошибкой была принятая в период индустриализации ориентация на промышленное развитие в крупных городах (мегаполисах). Опора советского строя -село и малые города, их и надо было укреплять и развивать. Видимо, на это не хватало средств, да и расщеплено было сознание наших марксистов, увлеченных идеей прогресса.

Итак, реальностью жизни большинства граждан в СССР стал стресс, порожденный городской средой обитания. Этот стресс давит, компенсировать его - жизненная потребность человека.

Вот пример. Транспортный стресс вызывает выделение нервных гормонов, порождающих особый, не связанный с голодом аппетит. Приехав с работы, человек хочет чего-нибудь пожевать. Не нормально поесть, чтобы утолить голод, а именно пожевать чего-нибудь аппетитного (так называемый "синдром кафетерия"). Кажется, мелочь, а на деле - потребность, ее удовлетворение должно быть предусмотрено жизнеустройством. Если же это считается капризом, возникает масса реально обездоленных. Мать, которая говорит сыну, целый час пробывшему в городском транспорте: "Не жуй бутерброд, сядь и съешь тарелку щей", - просто не знает, что ему нужен именно бутерброд, красивый и без питательной ценности. Таких "бутербродов" (в широком смысле слова) советский строй не производил, он предлагал тарелку хороших щей.

И подобных явлений, неведомых крестьянину (и непонятных нашим старшим поколениям), в городе множество. Вновь подчеркнем, что кроме природных, биологических потребностей, для удовлетворения которых существуют вещи, человек нуждается в потреблении образов. Эти потребности тем не менее фундаментальны.

Сложность проблемы возрастает, если вспомнить, что мир вещей и мир знаков перекрываются, разделить их трудно. Многие вещи, вроде бы предназначенные для какой-то "полезной" цели, на самом деле дороги нам как образы, знаки, отражающие человеческие отношения. Старая чашка, модное платье, мотоцикл - все это образы, не сводимые к материальным функциям, но они воплощены в вещах. В жизни крестьян потребность в образах в огромной степени удовлетворяется как бы сама собой - связьюс природой и людьми, типом труда. В городе эта потребность покрывается производством огромного количества вещей-знаков, "ненужных" вещей.

В моей жизни я видел три средства добывания огня. В годы войны и в деревне, и в городе (особенно у пришедших с фронта) в ходу было огниво, его называли "катюшей". У всех почти одинаковое: кресало, кремень и трут. Но каждое высекание огня было событием, пробуждавшим космическое чувство. Чаще всего оно проводилось на людях и сопровождалось шуткой, анекдотом, сентенцией, поэтической строфой. Каждое такое событие оживляло и дополняло мир образов. Когда установилась "нормальная" жизнь, в ход пошли спички - стандартные и утилитарные, хотя и несущие тайну огня. Теперь - зажигалки. Часть их тоже утилитарна, но рядом возникло множество зажигалок-знаков. Красивые вещицы, сделанные с изощренной фантазией, они много дают человеку, крутящему их в руках, ощущающему их вес, фактуру, звук пьезокристалла.

В советское время престарелые идеологи клеймили вдруг вспыхнувший в нашем скромном человеке "вещизм". Стоявшую за ним потребность подавляли средствами государства - и она в конце концов вырвалась из-под гнета уже в уродливой форме. Наша оппозиция сегодня пошла тем же путем: Россию, мол, отличает высокая духовность, а Запад бездуховен. Это неверно, а на практике - тупик. Речь просто идет о том, что духовность может быть разной по сути и выражаться совершенно разными образами и знаками. Мы считаем, например, что любовь к деньгам - бездуховность. А для протестантов-пуритан деньги были знаком избранности, добывание их было бескорыстным и аскетическим служением Богу. Речь шла о духовности высокого накала. Обзывать их просто корыстолюбцами - значит не понять сути Запада, а значит, не суметь ему противостоять в его походе против нашего, иного типа духовности. И не суметь ему объяснить самоубийственности этого похода. У неолибералов в ходу формула: "конец истории". Считается, что речь идет о ликвидации советского блока, но важнее другой смысл - "полная победа города над деревней или Запада над Востоком".

Это формула Лео Страусса, главного политического философа неолиберализма. Насколько абсолютен ее пессимизм, говорит его пояснение: "Завершение истории есть начало заката Европы, Запада, и вследствие этого, поскольку все остальные культуры были поглощены Западом, начало заката человечества. У человечества нет будущего".

Запад и утоление духовного голода

Эта проблема встала во весь рост при сломе традиционного, проникнутого религиозным чувством общества Средневековой Европы и возникновении нового, буржуазного общества. Главный удар нанесла протестантская Реформация (по выражению Энгельса, "случившееся с немцами национальное несчастье").

Протестантизм, дав этическую основу для капитализма, одновременно разрушил священные образы. Карл Густав Юнг пишет: "Бессознательные формы всегда получали выражение в защитных и целительных образах и тем самым выносились в лежащее за пределами души космическое пространство. Предпринятый Реформацией штурм образов буквально пробил брешь в защитной стене священных символов... История развития протестантизма является хроникой штурма образов. Одна стена падала за другой. Да и разрушать было не слишком трудно после того, как был подорван авторитет церкви. Большие и малые, всеобщие и единичные, образы разбивались один за другим, пока наконец не пришла царствующая ныне ужасающая символическая нищета. Протестантское человечество вытолкнуто за пределы охранительных стен и оказалось в положении, которое ужаснуло бы любого естественно живущего человека, но просвещенное сознание не желает ничего об этом знать, и в результате повсюду ищет то, что утратило в Европе".

В действительности буржуазное общество не только не утратило символы, но и создало целый мир новых образов. И потому устояло. Огромную силу и устойчивость буржуазному обществу придало как раз то, что оно нашло универсальную (для его людей!) знаковую систему - деньги. Деньги стали таким знаком, который был способен заменить любой образ, представить любой тип отношений. Все - покупается! За деньги можно получить любую вещь-знак, удовлетворить любую потребность. В целом, общество стало безрелигиозным, но наполнилось огромным числом фетишей (вещей-образов). Отношения людей приобрели форму отношений вещей и были ими замаскированы.

Опираясь на теорию Грамши, культурологи сегодня очень высоко оценивают роль вещи ("ширпотреба") в установлении и поддержании буржуазии в западном обществе. Вещи (материальная культура) создают окружающую среду, в которой живет средний человек. Они несут "сообщения", оказывающие мощное воздействие на обыденное сознание. Если же вещи проектируются с учетом этой их функции как "знаков"("информационных систем из символов"), то в силу огромных масштабов и разнообразия их потока они могут стать решающей силой в формировании обыденного сознания.

В свое время, доводя эту мысль до крайности, Рокфеллер сказал, что американцам, чтобы завоевать сознание африканской интеллигенции, надо наладить производство всего двух красивых и недорогих вещей: полуботинок и авторучек. Их человек видит и трогает непрерывно, от зари до зари. Рокфеллер предлагал не пожалеть средств для разработки самой лучшей авторучки с роскошным дизайном.

Именно дизайн ширпотреба стал в США главным механизмом внедрения в сознание культурных ценностей (создания и сохранения "культурного ядра"). Специалисты особо отмечают способность этого механизма эффективно проводить "стандартизацию и сегментацию" общества. Особое место среди вещей-символов занимает в США, а теперь и в Европе, автомобиль.

Автомобиль вроде бы был ответом на естественную потребность человека перемещаться в пространстве, но в действительности он гипертрофировал эту потребность, создав совершенно новую вещь-символ. Людей заставили желать автомобиль, и он стал играть важную роль в культурной гегемонии буржуазного общества - и подрыве культурной гегемонии в советском обществе. Огромные массы советских людей, не имевшие "хорошего" автомобиля, почувствовали себя обездоленными (как сказал Маркс, "животное хочет того, в чем нуждается, человек нуждается в том, чего хочет"). Массовая автомобилизация не имела никакого экономического или социального оправдания. В Европе реальные затраты на перемещение человека на 1 км в автомобиле почти втрое выше, чем в автобусе, и вдвое выше, чем на пригородном поезде. Соответственно выше и энергетические затраты. Но ездить на автомобиле примерно втрое дешевле, чем на автобусе, - благодаря огромным государственным субсидиям.

Почему же государство производит такое массированное финансирование автомобилизации за счет тех, кто не имеет автомобилей? Потому, что автомобиль - залог сохранения гегемонии, важный вклад в стабилизацию буржуазного общества.

Поскольку речь при стабилизации общества шла прежде всего об образах, стало возможным наращивать, их потребление с относительно малым увеличением материальной основы-пойти по пути создания "виртуальной (несуществующей) реальности". Важнейшей частью жизни стали витрины - вид вещей, которые потреблялись уже только как образы, без покупки. На Западе подавляющее большинство посетителей крупных универмагов просто ходит, разглядывая витрины, не собираясь ничего покупать. Кстати, пока Запад к этому не пришел, целых полтораста лет начальной индустриализации рабочие массы создавали себе "виртуальную реальность" сами - беспробудно пили.

Следующим шагом стала современная реклама: образ создавался прямо в пространстве, в эфире. Суть рекламы - вовсе не в информации о реальных товарах, которые человек должен купить. Главное - создание изобилия образов, они и есть "бутерброды". Только кажется, что это - отражение изобилия вещей и возможностей. Реклама - иллюзия, часть той вымышленной ("виртуальной") реальности, в которой живет человек Запада.

Роль рекламы в поддержании гегемонии прекрасно осознается идеологами. Видный американский политолог Дж. Майерс говорил: "Не вызывает сомнения, что реклама, учитывая силу ее внушения, наглядность и ее возможности создавать символические ценности, играет большую роль в идеологическом конфликте капитализма и социализма".А специалист по психологической войне П. Лайнбарджер выразился определеннее: "Реклама воздвигла психологическую Великую стену, которая мешает проникновению в Соединенные Штаты иностранной или какой-нибудь другой сомнительной пропаганды и делает эту страну почти неуязвимой в случае внезапного идеологического нападения из-за океана".

Понятно, что погружение огромной цивилизации в "виртуальную реальность", создаваемую по формулам специалистов с Мэдисон-авеню, где сосредоточены главные исследовательские центры в области рекламы, таит в себе опасность страшных деформаций культуры. Теоретически можно даже показать, что в длительной перспективе столь концентрированный контроль над миром образов, лишающий его принципиального разнообразия, неминуемо будет приводить к катастрофам в культуре Запада. Историк А. Тойнби на склоне лет с горечью заметил: "Я полагаю, что судьба нашей западной цивилизации зависит от исхода нашей борьбы со всем, что поддерживает Мэдисон-авеню". Но у нас речь не об этом, а о том, что Запад обильно кормит своих подданных плохой, но вкусной и привлекательной "пищей" образов.

Сложный "рацион" знаков

Мы уже говорили в предыдущей статье (Наступление Голема. "НС", 1996, № 8), что главным средством господства является язык - та система знаков, которая формирует логосферу. Наравне с логосферой в культуре можно выделить особый мир графических и живописных форм, воспринимаемых с помощью зрения - эйдосферу (от греческого слова эйдос - вид, образ). Породив "общество спектакля", XX век показал немыслимые ранее возможности зрительных образов как средства власти.

Как правило, они употребляются в совокупности с текстом и числами, что дает многократный кооперативный эффект. Он связан с тем, что соединяются два разных типа восприятия, которые входят в резонанс и взаимно "раскачивают" друг друга - восприятие семантическое и эстетическое. Самые эффективные средства информации всегда используют контрапункт (гармоничное многоголосие) смысла и эстетики. Они одновременно захватывают мысль и художественное чувство ("семантика убеждает, эстетика обольщает").

На этом основана сила воздействия театра (текст, звук голосов, свет, пластика движений). Воздействуя через разные каналы восприятия, сообщение, "упакованное" в разные типы знаков, способно длительное время поддерживать интерес и внимание человека. Поэтому эффективность его проникновения в сознание и подсознание несравненно выше, чем у "одноцветного" сообщения.

Исключительно эффективно применяли зрительные образы при установлении своей гегемонии фашисты в Германии. Сподвижник Гитлера А. Шпеер вспоминает, как он использовал зрительные образы, оформляя съезд нацистской партии в 1934 году:

"Перед оргкомитетом съезда я развил свою идею. За высокими валами, ограничивающими поле, предполагалось выставить тысячи знамен всех местных организаций Германии, чтобы по команде они десятью колоннами хлынули по десяти проходам между шпалерами из низовых секретарей; при этом и знамена, и сверкающих орлов на древках полагалось так подсветить сильными прожекторами, что уже благодаря этому достигалось весьма сильное воздействие. Но и этого, на мой взгляд, было недостаточно: как-то случайно мне довелось видеть наши новые зенитные прожектора, луч которых поднимался на высоту в несколько километров, и я выпросил у Гитлера 130 таких прожекторов.

Эффект превзошел полет моей фантазии. 130 резко очерченных световых столбов на расстоянии лишь двенадцати метров один от другого вокруг всего поля были видны на высоте от шести до восьми километров и сливались там, наверху, в сияющий небосвод, отчего возникало впечатление гигантского зала, в котором отдельные лучи выглядели словно огромные колонны вдоль бесконечно высоких наружных стен. Порой через этот световой венок проплывало облако, придавая и без того фантастическому зрелищу элемент сюрреалистически отображенного миража".

Гениальным изобретением для передачи сообщений людям, не привыкшим читать, были комиксы - короткие упрощенные тексты, каждый фрагмент которых снабжен иллюстрацией.

Сначала это были юмористические тексты с рисунками, потом столь удачная форма распространилась на другие типы сообщений, вплоть до сугубо педагогических - а название сохранилось.

Став важной часть