Древний Китай.
Формирование основ государства и общества
В отличие от Индии Китай - страна истории. Начиная с глубокой древности умелые и
старательные грамотеи-летописцы фиксировали на гадательных костях и панцирях черепах, бамбуковых планках и шелке, а затем и на бумаге все то, что они видели
и слышали, что происходило вокруг них и заслуживало упоминания. Отсюда - гигантское, практически необозримое количество письменных источников, которые,
в сочетании с обильными данными археологии, дают богатый материал для реконструкции политических событий, социальных процессов, мировоззренческих
идей. Не все источники и далеко не во всем заслуживают полного доверия: стоит напомнить, что значительная часть текстов - прежде всего трактаты
религиозно-этического содержания, но частично также и исторические сочинения - имеет явно дидактический характер. Одно несомненно: все древнекитайские тексты,
или почти все, сыграли огромную роль в последующей ориентации страны и народа, китайской цивилизации. Канонизированные потомками такие тексты, и прежде всего
те из них, в которых излагались учение древнекитайского мудреца Конфуция и связанный с этим учением взгляд на вещи, на мир, на человека, на общество и
государство, сыграли в истории и культуре Китая не меньшую роль, нежели доктрины брахманизма, буддизма и индуизма в судьбах Индии. И хотя между
китайским и индийским взглядами на мир было нечто общее в самом глубинном мировоззренческом аспекте - именно то, что отличало Индию и Китай в этом плане
от ближневосточно-средиземноморской системы мировоззренческих ценностей, - китайская цивилизация всегда была уникальной и во многом расходилась со всеми
остальными, включая и индийскую. А по некоторым пунктам разница между Китаем и Индией была огромной.
Начать с того, что если в Индии определенный кармой и пожизненно фиксированный социальный статус индивида почти не предоставлял простора для престижных
устремлений и это сыграло существенную роль в устремлении людей в сторону поиска мокши и нирваны, в направлении к впечатляющим, но практически мало
полезным упражнениям и ухищрениям аскезы и йоги, то в Китае, напротив, каждый всегда считался кузнецом своего счастья в земной жизни. Социально-политическая
активность, едва заметная в Индии, здесь была - как, впрочем, и на Ближнем Востоке и тем более в Европе - основой стремления к улучшению жизни и личной
доли каждого. При этом характерно, что если в ближневосточно-средизем-номорском регионе такого рода активность со временем стала всерьез подавляться религией,
призывавшей к царствию небесному либо настаивавшей на божественном предопределении (именно такого рода идеи были характеры для мировых
монотеистических религий, христианства и ислама), то в Китае активный акцент на поиски земного счастья, сделанный еще Конфуцием, продолжал неизменно
существовать всегда. И это далеко еще не достаточно отмеченное специалистами обстоятельство сыграло существенную роль как в истории страны, так и в жизни ее
народа, социальную активность которого трудно переоценить. Можно сказать, в частности, что именно с древности ведется отсчет небывалой насыщенности
китайской истории массовыми народными движениями. В этом же корни столь заметной и типичной именно для Китая социальной мобильности.
Возникновение китайской цивилизации
Древнекитайский очаг земледельческого неолита возник примерно в VI - V
тысячелетиях до н. э. в бассейне Хуанхэ. Это хорошо известная специалистам культура Яншао. Расписная керамика и навыки выращивания зерновых культур,
прежде всего чумизы, равно как и знакомство с одомашниванием скота (свинья), позволяют, наряду с некоторыми другими аналогичными факторами, ставить вопрос о
ее генетической связи с аналогичными культурами расписной керамики более западных регионов, в частности ближневосточного, где происходила неолитическая
революция и откуда шло массовое расселение неолитических земледельцев. И хотя этот взгляд на генезис китайского неолита вызывает возражения, значимость
которых усилилась за последние годы в связи с открытием юго-восточноазиатского центра незернового земледельческого неолита (таро, яме, батат, бобовые), тем не
менее многое, включая и некоторые новые археологические раскопки в западных районах Китая, по-прежнему говорит о том, что своими навыками в сфере зернового
земледелия и тем более практикой росписи и формами орнамента на керамике культура Яншао обязана более ранним западным вариантам единой серии культур
расписной керамики Евразии.
Специальное изучение проблем генезиса китайской цивилизации показало, что и
последующие кардинальные нововведения в сфере материальной культуры были связаны, по меньшей мере частично, с инфильтрациями извне. Речь идет не о
миграциях в массовом масштабе; миграции были, видимо, минимальными. Хорошо известно, что преобладающим расовым типом на древнекитайской равнине издревле
были монголоиды (вкрапления европеоидно-австралоидных расовых типов единичны), и именно это весьма существенно отличает древнекитайский очаг цивилизации от
всех остальных, по крайней мере в Старом Свете. Но, несмотря на это, воздействия извне играли едва ли не решающую роль как в процессе трансформации
культуры Яншао в неолит черно-серой керамики луншаньско-луншаноидного типа, для которого были характерны ближневосточные виды злаков (пшеница, ячмень) и породы
домашнего скота (корова, овца, коза), гончарный круг и иные нововведения, к тому времени (II тысячелетие до н. э.) уже хорошо известные к западу от Китая,
так и при переходе от неолита к эпохе бронзы.
Бронзовый век в Китае зафиксирован археологами с середины II тысячелетия до н.
э., причем как темпы его появления и расцвета, так и высокий уровень бронзолитейного дела в сочетании с рядом иных важных нововведений, как,
например, письменность, практика строительства пышных дворцов и сооружения гробниц, искусство резьбы по камню, высококачественная отделка утвари,
украшений, оружия и многие иные аксессуары развитой урбанизации, позволяют предполагать, что цивилизация бронзового века в Китае (эпоха Шан-Инь) очень
многим обязана культурным влияниям извне. Если учесть, что иньцы были монголоидами, трудно опять-таки говорить о миграциях в сколько-нибудь
существенных размерах наподобие, скажем, арийской в Северной Индии. Но несомненно, что в какой-то степени такого рода миграции все же имели место. Об
этом наиболее убедительно свидетельствуют иньские боевые колесницы, запряженные лошадьми. Ни лошадей, ни колесниц доиньский Китай не знал, но зато и то, и
другое было хорошо известно в ближневосточной древности, о чем уже упоминалось. Идентичность иньских колесниц индоевропейским ныне уже совершенно очевидна для
специалистов, и это, в сочетании с данными некоторых лингвистических исследований о наличии в древнекитайской лексике определенного количества
индоевропейских корней, позволяет с немалой долей уверенности предполагать, что мигрировавшие в сторону Средней Азии в середине II тысячелетия до н. э.
индоевропейские племена могли сыграть определенную роль в процессе генезиса китайской цивилизации, предстающей ныне перед наукой в виде раскопанного
археологами иньского городища в Аньяне (XIII- XI вв. до н. э.) и всей династии Шан-Инь.
Династия Шан-Инь и проблема Ся
Древнекитайская историографическая традиция начинает историю Китая с описания
периода правления пяти легендарных императоров, эра владычества которых воспринимается как золотой век мудрости, справедливости и добродетели. Мудрец
Яо передал свой престол способному и добродетельному Шуню, а тот - великому Юю, начиная с правления которого власть стала передаваться по наследству. Юй
считается основателем первой в китайской традиции династии Ся.
В общих чертах это предание вполне вписывается в закономерность трансформации
избираемого на основе принципа меритократии правителя в наследственного монарха, о чем уже шла речь. Но вопрос об историчности династии Ся вызывает,
тем не менее, определенные сомнения. Китайская историографическая традиция считает, что эта династия правила Китаем на протяжении ряда веков в конце III и
начале II тысячелетия до н. э., пока ее последний недобродетельный представитель Цзе не растерял свой авторитет и не лишился поэтому морального
права управлять Поднебесной, - тогда он и был побежден добродетельным иньским Чэн Таном, основавшим новую династию. Это предание со всеми его деталями -
важность авторитета и добродетельности для сохранения и приобретения права на власть ~ тоже вполне соответствует реально существовавшей норме. Так в чем же
сомнения?
Следует заметить, что аутентичные иньские источники, надписи на гадательных
костях и черепашьих панцирях, ничего не говорят о подобного рода преданиях. Более того, вообще не упоминают о Ся, не используют этого знака для обозначения
государства либо династии и не содержат никаких данных о том, что такого рода государство (или династия) когда-либо существовало в Китае до Шан-Инь, даже под
иным именем. При всем том, что иньские надписи содержат весьма много сведений о соседних народах и взаимоотношениях с ними на протяжении ряда веков, такое
умолчание красноречиво. Конечно, не исключено, что иньцы до оседания их в бассейне Хуанхэ и тем более в районе Аньяна, где они оказались не сразу, имели
столкновения с иными обитавшими в этом регионе народами, может быть даже и протогосударствами. Возможно, эти столкновения привели к гибели какие-то более
или менее известные и даже достаточно долго существовавшие протополитические и политические структуры, воспоминания о которых впоследствии легли в предание о
Ся. И далеко не случайно китайские археологи почти каждую из вновь обнаруживаемых в бассейне Хуанхэ ранних бронзовых стоянок или промежуточных
между Луншань и Шан-Инь культур рассматривают в качестве возможных кандидатов на отождествление с Ся. Но, во-первых, доказать это практически невозможно,
пока не обнаружены надписи, которые позволили бы уверенно отождествить что-либо с Ся. А во-вторых, есть серьезные основания полагать, что такого Ся, о котором
говорят более поздние предания, вообще не существовало. Известно, что в начале Чжоу, когда предания записывались, термином Ся обозначалась совокупность
китайских земель и населения. Не исключено, что вторжение иньцев в бассейн Хуанхэ и приход их в район Аньяна со временем и были осмыслены как замена одних
(Ся) другими (иньцами),
Проблема Ся, немаловажная сама по себе, весьма значительна еще и как своего
рода лакмусовая бумага, которая выцвечивает характер и принципы составления древнекитайских источников, соотношение достоверности и дидактической
заданности в некоторых из них. Что-то существовало реально, что-то было со временем домыслено в соответствии с уже возникшими и ставшими нормой
представлениями о том, как именно это должно было бы быть. Потом то и другое обобщается, причем не в форме бесстрастной летописи, а в виде дидактического
назидания с явственным ритуально-этическим подтекстом. Возникает текст, впоследствии канонизируемый и воспринимаемый всеми как святая истина, как
"стоящая вне сомнений догма. Текст живет, обрастает комментариями, доживает до наших дней. Многое в нем достоверно и может быть косвенно
подтверждено археологией, аутентичными надписями. Авторитет текста растет. Но все ли в нем столь же истинно, как то, что может быть подтверждено? Пример с Ся
- а казусов такого рода древнекитайская историографическая традиция знает немало - убедительно говорит в пользу сомнений.
Как бы то ни было, но одно несомненно: в конце эпохи неолита в луншаньско-луншаноидной неолитической среде земледельцев бассейна Хуанхэ
появляется достаточно развитая бронзовая культура Шан-Инь. Появляется не сразу, но как бы волнами: одни стоянка и городища демонстрируют менее развитый
комплекс бронзовой культуры, другие - тот же комплекс, но с рядом принципиально новых и важных нововведений, которые едва ли могли спонтанно вызреть за те
немногие два-три века, которые отделяют друг от друга ранние и поздние иньские городища. Позднее аньянское городище демонстрирует явное превосходство иньцев
над окружающими их племенами. Оно проявлялось и в обладании высококачественной боевой техникой (колесницы, обилие бронзового оружия), и в наличии развитой
иероглифической письменности, и во многом другом. Иньская общность осела в районе Аньяна, причем есть основания полагать, что после этого (нам неизвестно,
сколь велика была иньская общность, через какой процесс ассимиляции с местным населением она прошла перед тем, как осесть в Аньяне) достаточно быстро
сложилось крупное политическое образование типа сложного составного протогосударства во главе с всевластным правителем, подчинившим своему влиянию
довольно обширную тяготевшую к иньцам и их культуре периферию.
Имеющиеся данные позволяют заключить, что в XIII - XII вв. до н. э.
политическая структура Инь подразделялась на три неравные и структурно неодинаковые части. Первая - внутренняя зона с центром в столице. Зона
находилась под непосредственной юрисдикцией правителя-вана и его центральной администрации. Трудно с уверенностью отождествлять аньянское городище со
столицей Шан (для этого есть некоторые сомнения), но в любом случае столица Шан была где-то здесь же, рядом. О ней есть масса материалов в гадательных
надписях, обнаруженных в Аньяне. О ее облике свидетельствуют обнаруженные археологами изделия из царских гробниц и менее пышных могильников, раскопанных
близ Аньяна. Вторая зона - промежуточная. Она состояла из окружавших столицу Шан многочисленных региональных подразделений, управлявшихся титулованными
местными правителями, подчиненными правителю-вану (в их числе были и родственники вана, подчас и его жены). В надписях много материалов о таких
подразделениях, а точнее - о связях их с центром, об информации с мест и руководящих указаниях вана. И наконец, третья зона - внешняя. Она состояла из
различных племен, правители которых в какой-то мере признавали авторитет иньского вана, но вели себя независимо по отношению к нему. Строгой границы
между второй и третьей зонами не было. Подчас вчерашний региональный вассал-администратор мог сегодня выступить против вана в союзе с кем-либо из
независимых племенных вождей внешней зоны. Любой из этих последних мог вступить с иньским ваном в более тесный контакт и стать его вассалом. В целом, однако,
можно заметить, что разница между промежуточной и внешней зонами была в том, что первую населяли иньцы, тогда как внешнюю неиньские племена. Именно поэтому
существовала и своего рода закономерность:
чем ближе к столице, тем более гомогенно местное население, теснее его связь с
центром, очевиднее его зависимость от вана, от помощи вана, включая и военную.
Правитель-ван, возглавлявший всю структуру, был одновременно и
первосвященником, т. е. символизировал своей персоной сакрально-связующее единство складывавшейся и разраставшейся иньской общности. Должность его была
наследственной, но практика наследования находилась еще в процессе становления: так, век-полтора, вплоть до периода правления последних четырех ванов, право на
освободившийся престол обычно оспаривали представители старшего поколения в клане вана, его братья и кузены, но не сыновья. Только при последних четырех
правителях прочно установилась система наследования от отца к сыну - система, ставшая нормой в Китае. Параллельно с этим шел процесс отпочкования в клане
вана знатных субкланов-цзу, значительная часть которых специализировалась в сфере военного дела.
Система администрации в Шан-Инь, известная в основном опять-таки по данным гадательных надписей, свидетельствует о том, что в центральной столичной зоне
на долю вана и его аппарата администрации выпадали заботы об урожае, подготовке и расчистке полей, о решении других важных хозяйственных вопросов, а также о
защите тех или иных региональных подразделений и окраин от вторжений варварских племен. Анализ терминов показывает, что администрация делилась на три основные
категории - высших администраторов-сановников, низших чиновников-распорядителей, а также должностных лиц, отвечавших за военную
подготовку и охоту, что было очень важной и особой сферой деятельности иньской знати (к этой категории администраторов и служащих относились, в частности,
оружейники, конюшие, псари и др.).
Содержался весь этот аппарат администрации и обслуживания верхов за счет
избыточного продукта коллектива, редистрибуция которого была одной из функций власти. За этот же счет содержались многочисленные ремесленники разных специальностей,
работавшие под началом своих старших, которые включались в число чиновников вана и отвечали перед ним за работу своих подопечных. Вся ремесленная продукция
использовалась в централизованном порядке, примерно так, как это было в царско-храмовых хозяйствах Древнего Египта или Двуречья. Во время раскопок близ
Аньяна был обнаружен склад, в котором хранилось до 3,5 тыс. каменных серпов, и это безусловно свидетельствует о централизованно регулируемом характере
земледельческих работ на совместно обрабатывавшихся полях. Можно добавить к сказанному, что книга песен Шицзин также упоминает о больших полях,
обрабатывавшихся коллективами крестьян под контролем надсмотрщиков. Пусть это не было столь зловеще-символическим, как в изображениях на древнеегипетских рельефах
(человек с палкой или кнутом), но сам факт достаточно красноречив: на ииьских полях были надсмотрщики. Надписи именуют их обычно термином сяо-чэнь, иногда
другими терминами.
Хотя гадательные надписи почти ничего не говорят о формах общинной организации
иньского населения, можно с уверенностью сказать, что община в иньское время существовала. Надписи обозначают поселения термином "и". Население
этих "и" обрабатывало, видимо, свои поля, а формой извлечения избыточного продукта была скорее всего отработка крестьян или их представителей
на больших совместно обрабатывавшихся общественных полях - тех самых, забота о содержании которых была одной из важных функций вана и его помощников. Из
надписей типа: "Ван отдал приказ чжун-жэнь: "Совместно трудитесь на полях, тогда получим урожай"" - явствует, что о вспашке некоторых из
этих общих полей заботился лично ван, а обработка их казенным инвентарем дает основание полагать, что для этой работы привлекались трудившиеся в порядке
повинности общинники, о чем только что упоминалось. Впрочем, не исключено, что эти поля обрабатывались теми иньцами, которые находились в особом положении, т.
е. были как бы приписаны к большим полям (опять-таки по аналогии с теми неполноправными, кто обрабатывал поля в царско-храмовых хозяйствах древнего
Ближнего Востока), К сожалению, данных на этот счет нет.
Судя по всему, иньцы жили компактным и этнически гомогенным (во всяком случае,
в пределах столичной, да ", видимо, промежуточной зоны) коллективом одноплеменников, сплоченных совместной обрядово-культовой практикой,
жертвоприношениями в честь их общих предков, божеств и духов. Как и индоарии, иньцы практиковали человеческие жертвы, для чего использовались чаще всего
пленные иноплеменники из числа -западных соседей иньцев - цян. "Принести в жертву предку Дину 300 цян", - гласит одна из многих аналогичных надписей.
В промежутках между очередными жертвоприношениями пленных цян подчас использовали на тяжелых работах, как, например, для расчистки земли под
пахотные поля, но сообщения на эту тему единичны и не очень понятны.
Ясно, однако, что жертвоприношениям в честь умерших предков-правителей,
обожествленных ванов, иньцы уделяли огромное внимание - как и вообще ритуалам и обрядам, в частности обряду общения с теми же умершими ванами. Собственно,
именно для нужд регулярной связи с покойными предками, от воли и поддержки которых, по представлениям иньцев, зависело нормальное существование
коллектива, и использовались гадательные кости. Информируя предков о положении и текущих нуждах, обращаясь к ним с просьбами в трудную минуту, иньцы
записывали на специально обработанных бараньих лопатках и панцирях черепах суть дела И проводили обряд гадания. Так и возникали те надписи, полторы сотни тысяч
которых ныне являются важнейшим, источником эпохи Шан-Инь.
Общество Шан-Инь и чжоусцы
Будучи сильным и процветающим протогосударством, окруженным разноплеменным
населением, более отсталым как в военном, так и в других отношениях, иньцы вели активную внешнюю политику, включая войны и расширение своих территорий за счет
соседей. Наибольшего могущества они достигли при У Дине, за долгие десятилетия правления которого военные экспедиции следовали одна за другой, причем
крупнейшую из них (13 тыс. войска) возглавила жена У Дина по имени Фу Хао, которая, судя по некоторым данным, была, кроме всего, еще и правительницей
одного из региональных подразделений промежуточной зоны. Вооруженная боевыми колесницами, состоявшая из профессиональных лучников и копейщиков и обраставшая
в случае нужды мобилизованными крестьянами-общинниками, иньская армия была достаточно грозной боевой силой, державшей в повиновении соседей внешней зоны,
часть которых предпочитала вассальные связи и тесный контакт с Инь опасности подвергнуться разрушительному опустошению со стороны иньского войска в случае
конфликта.
К числу таких соседей, племен внешней зоны, вступивших в контакт с Шан-Инь и
многое заимствовавших у иньцев, относились чжоусцы. Чжоуские предводители, признав сюзеренитет иньского вана, получали от него утверждение в их титулах, а
в конце Инь приобрели даже весьма престижную должность си-бо ("властитель Запада"). Благодаря этому они сумели укрепиться и затем создать коалицию
племен, которая в конечном счете и разгромила Шан-Инь. Впервые си-бо стал чжоуский вождь Цзи Ли, взявший себе жену из Инь. И хотя успехи Цзи Ли по
сколачиванию коалиции под своим началом завершились печально (по приказу иньского вана он был убит во время очередного визита с данью ко двору вана),
его дело продолжил сын и наследник Цзи Ли по имени Чан - будущий знаменитый чжоуский Вэнь-ван. Умный и дальновидный Чан действовал скрытно и осторожно.
Оказавшись в плену у вана, он сумел откупиться и продолжить деятельность по объединению недовольных владычеством иньцев племен, коалиция которых в середине
XI в. до н.э. была уже грозной силой. Сам Чан не успел довести замысел до конца, зато это дело завершил его сын, который " решающей битве при Муе в
1027 г. до н. э. разгромил Шан-Инь и провозгласил себя новым властелином под именем У-ван.
Китай в период Западного Чжоу (1027 - 777 гг. до н.э.)
Немногочисленное племя Чжоу, разгромив иньцев, оказалось во главе крупного
военно-политического объединения, пределы которого вышли далеко за рамки прежней территории Шан-Инь и практически охватили почти весь бассейн Хуанхэ.
Перед чжоускими вождями встала нелегкая задача организовать управление многочисленным подчиненным им гетерогенным населением, наиболее крупную и
развитую часть которого составляли иньцы. Решая вставшие перед ними проблемы, предводители чжоусцев и прежде всего оказавшийся у власти после смерти У-вана
регент при малолетнем Чэн-ване, его дядя Чжоу-гун, направили основное усилие на быстрое и всестороннее усвоение наследия Инь и распространение этого наследия
на всю завоеванную территорию. Расчленив и расселив иньцев на новых землях, Чжоу-гун значительную часть их разместил в центре созданного им
военно-политического образования, в районе Лои, где искусными иньскими мастерами была выстроена для чжоусцев новая столица (Чэнчжоу - в отличие от
прежней, Цзунчжоу), ставшая местопребыванием немалой части чжоуской администрации, а также главным военным центром: здесь, в частности,
располагались восемь так называемых "иньских" армий, состоявших, видимо, из перешедших на службу к чжоусцам профессиональных иньских воинов.
Остальная часть администрации, еще шесть армий и сам ван со всем его двором продолжали, однако, жить в Цзунчжоу, т. е. на западе страны, в районе прежних
родовых поселений чжоусцев, откуда и пошло наименование описываемого периода (Западное Чжоу).
Усилиями первых чжоуских правителей, в основном все того же Чжоу-гуна, чжоусцы за несколько десятилетий сумели укрепить и легитимизировать свою власть.
Во-первых, была выработана концепция этически детерминированного права на власть, т. е. учение о Мандате Неба (тянь-мин), согласно которому Небо вручает
мандат на управление Поднебесной добродетельному правителю, лишая тем самым власти недобродетельного. С этой точки зрения была подвергнута официальному
пересмотру вся предшествующая и смутно известная чжоусцам история: согласно концепции Чжоу-гуна, зафиксированной в ранних главах книги исторических
преданий Шуцзин, некогда на территории Китая существовала династия Ся, имевшая законное право на власть, но лишившаяся этого права потому, что последний ее
представитель Цзе утратил добродетель и вел себя недостойно. Именно вследствие подобного хода событий, санкционированного Небом, власть оказалась в руках
основателя династии иньцев Чэн Тана. Инь-цы долго владели небесным мандатом, но последний иньосий правитель Чжоу Синь в силу опять-таки своей
недобродетельности утратил право на него, в результате чего великий Мандат Неба оказался в руках правителя чжоусцев Вэнь-вана. Koнцепция Мандата Неба - едва ли
не первая в истории Китая сознательно созданная и хорошо логически обоснованная социально-политическая теория - сыграла решающую роль в легитамизации власти
немногочисленного шкмени завоевателей-чжоусцев: право их на власть оказалось неоспоримым потому, что оно было санкционировано самим Небом, ставшим верховным
божеством в Китае. Небо же санкционировали эту власть не потому, что чжоусцы оказались сильнее других, а вследствие того, что на их стороне были мудрость и
добродетель.
Во-вторых, защитившись легитимной идеей, чжоусцы сумели наладить эффективную
централизованную администрацию, опиравшуюся на 14 армий центра в двух столицах. В функции этой администрации, представленной сановниками и чиновниками
различных категорий - как заимствованных у Шан-Инь, так и созданных заново, частично на чжоуской основе, - входили управление земледельческим хозяйством на
больших общих совместно обрабатывавшихся полях в зоне расселения самих чжоусцев, руководство ремеслом и строительством, обеспечение притока налогов и
дани с нечжоуских племен, включая иньцев, а также выполнение военных, судебных, редистри-бутивных и многих иных обязанностей. На административные должности
обычно назначались имевшие способности и заслуги аристократы, прежде всего из числа чжоуской и иньской родовой знати. Отправление высших должностей обычно
было наследственным, но это не являлось строгой нормой: есть сведения, что способных администраторов не раз передвигали вверх по служебной лестнице.
Наконец, в-третьих, решение проблемы власти на местах чжоусцы нашли в частично заимствованной у иньцев, частично разработанной ими самими системе
наследственных уделов, пришедших на смену иньским регионально-вассальным подразделениям промежуточной зоны. Об этой важной системе, сыгравшей едва ли не
решающую роль в истории чжоуского Китая, следует сказать особо.
Сущность системы сводилась к тому, что вся гигантская периферия Чжоу, т. е. та
часть заселенной различными племенами территории, которая не примыкала к обеим столицам, но считалась находившейся под непосредственным политическим контролем
чжоусцев, делилась на уделы, предоставлявшиеся в наследственное владение и управление родственникам и приближенным правителя. Источники упоминают о 70 с
небольшим таких уделах, подавляющее большинство (53 - 55) которых было пожаловано братьям, сыновьям и племянникам первых чжоуских правителей, включая
и регента Чжоу-гуна. Пожалование удела предусматривало предоставление новому владельцу исключительного права господства над всей управляемой территорией и
над обитавшим там или переселенным туда населением. Существует немало документов типа инвеституры (введение в право владения - обычно это надписи на
бронзовых ритуальных сосудах), детально описывающих состав пожалования с перечислением земель, поселений, племенных групп, регалий, ритуальной утвари и
прочего имущества, передающегося новому владельцу удела.
Как правило, вместе с ним на новое местожительство направлялась и дружина
воинов-чжоусцев ("люди вана" обычно упоминаются при перечислениях в записях), которая призвана была являть собой социально-политическую опору
нового владельца удела, костяк чжоуского господства там. Тем самым немногочисленный чжоуский контингент создавал то этнически и политически
господствующее ядро, ту группу тесно связанных друг с другом родственников и соплеменников, благодаря существованию которой правящий клан в новом уделе не
только сравнительно легко упрочивал свою власть, но и оказывался ведущим в процессе постепенной этнической консолидации в рамках удела.
Система уделов была вынужденной формой политической структуры в молодом государстве, гигантская территория которого с неразвитой инфраструктурой и
примитивным механизмом редистрибуции явно не соответствовала стремлениям малочисленной этнической группы чжоусцев се возглавлять и контролировать.
Эффективность аппарата центра была достаточна для контроля в рамках двух столиц и общего руководства. Руководство же на местном уровне должны были взять на
себя как раз те чжоусцы, которым и были пожалованы уделы. Владельцы уделов на первых порах являли собой администраторов-наместников, комендантов чжоуских
гарнизонов в иноплеменном окружении. Естественно, все они были тесно связаны с центром, зависели от его помощи и военной поддержки в случае нужды. Логично и
закономерно, что эта связь подчеркивала и освящала величие власти вана, неприкосновенность его статуса и функций в качестве всеобщего сюзерена,
верховного правителя, носителя небесного мандата, "сына Неба" (тянь-цзы) - этим титулом официально именовались чжоуские правители. Упомянутая
связь реально подкреплялась спорадическими инспекционными поездками вана или его представителей в уделы, т. е. повседневным контролем центра, а также визитами
владельцев уделов ко двору с данью и подарками, своего рода отчетами о деятельности. В функции центра входило, особенно на первых порах, также и
введение в права владения наследников умерших правителей, что обычно совершалось в форме торжественного церемониала с клятвами и напутствиями,
нередко при личном участии вана, в одном из столичных храмов.
Если прибавить ко всему сказанному, что в начале Чжоу внешняя периферия широко
раскинувшего свои пределы государства отнюдь не была стопроцентно лояльной, то станет очевидным, что для того времени (ХI - Х вв. до н. э.) система уделов
оказалась вполне оправдавшей себя формой привычной региональной администрации, особенно в отдаленных от столиц районах периферийной промежуточной зоны. С
годами, однако, ситуация изменялась.
Упадок власти вана и укрепление уделов
Несколько десятилетий стабилизации привели к некоторой трансформации
политической администрации в Чжоу. На смену первым сильным правителям пришли более слабые их преемники, привычно опиравшиеся на существующую систему власти.
Однако эффективность далеко еще не институционализировавшейся централизованной власти была связана не столько с сохранением статус-кво, сколько с энергичными
волевыми действиями, при отсутствии которых система в целом начинала давать сбои, а воплощенная в уделах тенденция к дезинтеграции наращивала силу. Эта
сила стада особенно заметной с начала IX в. до н. э.
Пережившие процесс внутренней консолидации уделы, особенно сравнительно
отдаленные от столиц и потому более независимые от центра, понемногу укреплялись. Правители их в 4 - 6-м поколениях уже чувствовали себя полными
хозяевами в своих уделах, воспринимая их в качестве вотчины, родной земли. Их подданные, также давно уже прошедшие период первичной адаптации и ассимиляции,
единодушно воспринимали своего удельного правителя как естественного и единственно возможного вождя. Внутренние связи в уделах усиливались за счет
разраставшихся семейно-клановых генеалогических уз, которые тщательно культивировались в практике чжоуского Китая и благодаря которым пестрый
этнический конгломерат за век-два становился спаянным разветвленной сетью родства мощным коллективом, во главе которого по принципу конического клана
оказывался опять-таки глава удела, титулованный аристократ, владетельный правитель значительной родовой территории со все возраставшим населением.
Уделы не были одинаковыми. Одни из них с самого начала были крупнее соседних, что помогало им быстрее расти и легче одолевать соперников в междоусобных
схватках. Другие были выгодно расположены, что позволяло им богатеть или приращивать земли за счет более слабых соседей. Третьи, окраинные, смело
увеличивали свои пределы за счет войн с племенами внешнего пояса. Четвертке, напротив, оказывались зажатыми более сильными соседями и в неравной борьбе постепенно
теряли наследие отцов. Словом, общей динамикой было постепенное сокращение числа первоначальных уделов с одновременным укреплением уцелевших и удачливых,
и это привело к усилению нескольких крупных уделов, политика а междоусобная борьба которых при слабых правителях второй половины Западного Чжоу задавали
тон в политической жизни чжоуского Китая.
Первым признаком того, что некоторые из уделов в состоянии уже потягаться с
самим чжоуским ваном, было выступление правителя одного из уделов, Э-хоу, против Ли-вана в середине IX в. до в. э. И хотя мятеж Э-хоу объединенными
усилиями центра с его армиями и ряда вассальных удельных правителей был подавлен, сигнал оказался тревожным. Не исключено, что все эти события сыграли
определенную роль в том, что непопулярный Ли-ван вскоре был низложен. На протяжении 14 лет престол находился в руках двух гунов-рсгентов, после чего на
него был возведен подросший Сюань-ван, сын Ли-вана Учтя уроки недавнего прошлого, Сюань-ван попытался было провести ряд реформ, направленных на
усиление центральной власти. Ему, в частности, принадлежит инициатива введения новой системы налогообложения: известно, что именно он настаивал на учете
податного населения и что в период его правления в текстах стал употребляться знак "чэ" для обозначения понятия налог. Однако реформы наталкивались
на сопротивление окружающих и, главное, оказались слишком запоздалыми, чтобы привести к успеху.
Сюань-ван правил достаточно долго (827 - 781), но государственной мудростью он, невзирая на стремление к реформам, не отличался. Так, например, вместо того
чтобы резко ограничить систему обретавших опасную для централизованного государства независимость уделов, он с барской щедростью пошел по пути создания
новых: при нем были созданы уделы Чжэн, занявший со временем важное место в системе чжоуских уделов-царств, и Щэнь, сыгравший трагическую роль в судьбе его
сына и наследника Ю-вана. Ю-ван, как повествуют источники, поставил свою любимую наложницу выше законной жены, дочери правителя Шэнь, чем вызвал
недовольство тестя, который в союзе с соседними варварскими племенами вторгся в Цзунчжоу и сверг Ю-вана. Именно после этого сын Ю-вана, Пин-ван (внук только
что упомянутого правителя удела Шэнь), был вынужден в 771 г. до н. э. перенести свою резиденцию в восточную столицу, в Лои, на чем формально и закончился
исторический период Западного Чжоу. Земли же в районе старой столицы Цзунчжоу Пин-ван должен был отдать одному из союзников, который на базе этих земель
создал новый удел Цинь - тот самый, что спустя полтысячелетия объединил царства чжоуского Китая в рамках единой империи.
Восточное Чжоу. Период Чуньцю (VIII - V вв. до н. э.)
Восточное Чжоу - эпоха упадка власти чжоуских ванов, длившаяся свыше
полутысячелетия. Она подразделяется на два важных исторических периода - Чуньцю и Чжаньго. Первый из