Артур Степанянц,
Москва,
Апрель 2001
Опыт Нидерландской революции (1566 –1609 гг.) особенно интересен уже потому, что революция эта – одна из первых буржуазных революций в Европе; первых – и не совсем обычных. Так что когда приходится говорить о социальных и экономических причинах её возникновения, приходится сталкиваться с не совсем типичной ситуацией, анализировать которую без соответствующих оговорок и пояснений просто невозможно.
Революции предшествовали острые социальные противоречия между нарождавшимся капиталистическим и старым, феодальным, укладами (как это было и в случае с «классической» буржуазной революцией – Великой французской революцией) но они, во-первых, не имели того глобального масштаба, какой они приобрели в Англии или Франции, и, во-вторых, были сильно подогреваемы экономическим фактором, обостренным чужеземным вмешательством. Революция собственно и называется в традиционной науке буржуазной ровно потому, что буржуазия играла в революционном движении очень значительную роль.
С уверенностью можно сказать, что сами «революционеры» не ставили перед собой целью разрушение «старого» порядка, т. е. абсолютизма, и установление нового типа общественной организации – республики (в древнеримском понимании этого слова). Большей частью потому, что самих - то «революционеров» и не было: ни о какой ликвидации сословного деления, как то было в Англии или Франции, ни о какой разработке Конституции, обеспечившей бы всеобщее равенство, речь тогда не шла. В Нидерландах не было ни Локка, ни Вольтера, ни Руссо, который бы выразил общие настроения. Не было даже такого радикального Лильберна, который однажды просто бы сказал: «Все люди по природе равны. Никто из них не имеет права по природе какого-либо превосходства и власти над другими. Противоестественно, неразумно несправедливо было бы со стороны любого человека захватить и присвоить себе такую неограниченную силу и власть»1. Можно, конечно строить догадки, что помешало появлению подобного человека, но всё же magis amica veritas: не было его потому, что нечего было выражать.
Ещё характернее то обстоятельство, что на протяжении всей своей полувековой истории революция так и не дала своих идеологов. Конечно, в 1570-х погромы дворянских поместий, на время затихая, всё же продолжались, но происходило всё это стихийно, без попыток законодательного оформления этих мер.
По сути, целями всех категорий восставших было 1) улучшение своего материального положения, освобождение от непосильного экономического гнёта. Причем даже не нидерландских крестьян от нидерландских дворян, а освобождение всех категорий нидерландского общества от гнёта иноземного, гнёта испанской короны. Так же 2) восставшие, а в том числе крестьяне и городская беднота, хотели свободы вероисповедания (испанцы, сами будучи католиками, мешали им исповедовать кальвинизм). Между прочим, Энгельс был склонен считать именно этот фактор наиболее значимым, говорил, что именно «кальвинизм создал республику в Голландии»2. И эту этическую сторону революции действительно нельзя не учитывать.
Социальная напряжённость в нидерландском обществе, конечно, была, – но в той естественной мере, в которой она бывает в любом обществе, находящемся на стадии формирования капитализма.
Стремление к установлению естественного баланса между соотношением торгово-промышленной буржуазии и традиционного дворянства в аппарате управления было третей целью движения.
Таким образом, в силу специфичности характера Нидерландского освободительного движения XVI века, весьма уместно сперва четко определить область исследования. Очевидно, что после сделанных оговорок говорить о противоречиях между различными слоями общества самих Нидерландов, как об одном из факторов социальных причин революции, - вряд ли стоит, столь это риторический, а не исторический вопрос. И вот ещё почему: весьма очевиден тот факт, что Нидерландская революция как освободительное движение против испанского гнёта (чем она собственна была и дальше чего она не пошла) в принципе могла вполне перейти в глобальную борьбу низших нищенствующих слоёв населения против промышленной буржуазии. При условии, что противоречия между ними имели бы столь тотальный характер. Однако, как видно, этого не произошло, и не только потому, что когда в самом начале движения такая опасность возникла, дворяне толерантно сумели свести на нет эту тенденцию. В 1566 году и так тяжёлая экономическая ситуация (ниже она рассмотрена более подробно) обострилась неурожаем и резким повышением цен на все продукты, что привело к брожению среди бедноты. Крестьяне и рабочие мануфактур начали погромы. Сначала они коснулись только определённой группы дворян, городской магистратуры и католических священников. Однако очень скоро стало ясно, что если пустить восстание в естественное русло, то результат может оказаться очень неприятным. Заметим, не катастрофическим, ибо у восставших не было не только четко программы и единого руководства (координировали движение на местах кальвинистские пасторы), но даже чётко сформулированных лозунгов. Так что, по сути, это выступление мало чем отличалось от крупномасштабных голодных бунтов средневековья, а желания этих людей в общем сводились, условно говоря, к panem et circenses. Проправительственная дворянская группировка быстро мобилизовала все силы, и к 1567 году восстание было подавлено.
Да, порой действительно казалось, что революция может направиться в другое русло, антидворянское, но всё же эту тенденцию без особых проблем удалось свести на нет, и причём на довольно раннем этапе. И дело тут не только и не столько в сплочённости действий дворян и в отсутствии таковой у самих восставших. Важнее тут аспект ментальный. Нидерландская революция в принципе не имела ещё себе аналогов в Европейской истории, сами крестьяне и низшие слои горожан не ощущали, не осознавали необходимость и возможность глобальных социальных перемен. Средневековый феодальный менталитет ещё не успел трансформироваться в мышление новой формации, для которого бы классовая борьба как таковая, сам её новаторский принцип, стал бы доступен и приемлем. Предпосылки этой трансформации уже созданы, сам процесс уже пошёл, базируясь на основах кальвинистской этики, но пока что, в конце XVI века, урочное время ещё не наступило.
Итак, картина становится яснее. Буржуазная революция в Нидерландах в её непосредственно буржуазном аспекте была процессом, аналогичным английскому или французскому; победа революции была победой буржуазной собственности над феодальной. Революция была «борьбой за беспрепятственное капиталистическое развитие страны»3. Но её социальный аспект резко отличается от этих аналогов: действия нидерландской радикальной группировки, т. н. «гёзов», представляли собой просто отчаянную партизанскую войну против испанцев, на суше и на море. Без всякой программы, просто желая вредить иноземным врагам.
Теперь, прежде чем непосредственно говорить об экономических и социальных причинах революции, следует сказать немного о главной причине революции – исторической, т. е. о том, что и как «поставило страну в состояние всеобщего брожения», по удачному выражению Мотлея1. Предпосылки революции создавались на протяжении всего XVI века. Мария Бургундская, одна из правительниц герцогства Бургундии, (Нидерланды входили в его состав) вступает в конце XV века в брак с могущественным Максимилианом Габсбургом, укрепляя тем самым своё неопределённое положение. Нидерландские земли оказываются, таким образом, в династической зависимости от Габсбургов. Это, казалось бы, не слишком значительное событие (как только не менялась карта Европы на протяжении Средних веков, а тем более Нового времени) несёт за собой, однако, колоссальные последствия. Нидерландские земли приобретают статус провинций Испании и управляются отныне назначаемыми испанскими чиновниками - штатгальтерами. Внешне это вроде бы просто приобретение нового политического центра; в действительности дело обстоит глубже. Произошло встраивание в глобальную систему, с которой Нидерланды оказались имманентно несовместимы.
Во время правления короля Карла V Габсбурга (1500 – 1558) по Аугсбургскому миру 1548 и Прагматической санкции 1549 17 областей Нидерландов, в их числе Фландрия, Голландия, Зеландия, Фрисландия и Утрехт, - в качестве единого наследственного округа были окончательно официально включены в империю Габсбургов.
Слияние это произошло не абсолютно безвозмездно для Нидерландов - условием вхождения нидерландских территорий в союз, образованный Габсбургами, была, в принципе довольно символическая, квота имперского налога. После раздела империи в 1555, Нидерланды оказались во власти Филиппа II.
Филипп играет в вопросе возникновения Нидерландской революции центральную роль, поскольку именно его политика, направленная на ограбление богатых и мало защищенных Нидерландов, привела к необходимости начать военные действия. Если взглянуть на ситуацию не из-за угла, а с высоты птичьего полёта, окажется, конечно, что эта политика не была конкретно его прихотью, она была закономерной для испанского монарха в его положении. Но всё же неумеренность действий чиновников Филиппа привели к образованию революционной обстановки.
Вся политика Филиппа определялась интересами испанского дворянства, для которого, как и для финансов самого государя, перспектива взимать очень немалые налоги с подвластных территорий представлялась очень заманчивой. Тем более стимулировало агрессивность этих покушений на благосостояние Нидерландов бедственное экономическое положение самой Испании. Оно сложилось даже вопреки ресурсам, поступавшим в бюджет последней благодаря богатым и перспективным американским колониям. Колоссальные растраты привели к резкому обострению экономической и вместе с тем социальной ситуации в самой Испании, и любая провинция с не испано-язычным населением стала восприниматься как бездонный и никем не охраняемый колодец, из которого можно черпать золотые гульдены. Но кроме Нидерландов у испанской короны в тот момент не оказалось надёжного источника для достаточного удовлетворения финансовых потребностей, так что всё бремя налогов легло на перспективную, богатую, быстро развивающуюся благодаря торговле область – Нидерланды.
Филипп твёрдо решил получить из региона всё, что было в его силах, и поэтому, когда представилась ситуация не слишком гласно установить железный контроль над провинцией, он выгодно ей воспользовался. В Нидерландах были оставлены испанские войска, введённые туда для противостояния Франции. На фоне этого он сделал всё, чтобы сосредоточить реальное управление регионом в руках своих ставленников – членов Государственного совета. Таким образом, последняя подпорка, державшая телегу с камнями на вершине горы была выбита, и телегу больше ничего не удерживало от стремительного падения вниз. Дальше уже не было «сдерживающего фактора» чтобы не увеличивать до любого предела налоги и пошлины.
Присутствие войск на территории региона открыло правительству Филиппа II очень значительный простор для всевозможной деятельности. Но начал он «откачку ресурсов», выражаясь языком газетчиков, всё же на законных основаниях: Филипп попросил в долг у нидерландских финансистов на несколько лет сумму, по приблизительным оценкам4 составлявшую около 3 млн. гульденов. Эти деньги сразу же пошли на уплату долгов кредиторам из других стран, которым Филипп просто не мог больше не выплачивать.
Но и нидерландским заимодавцам эти деньги нужно было возвращать рано или поздно. Тогда, чтобы избавиться от лишних проблем, он просто объявил в 1557 испанское государство банкротом, что исключило выплату этих займов вообще когда-нибудь. Нидерландские финансисты понесли огромные убытки.
Вообще для страны с развивающимся торговым и промышленным капитализмом наличие самого капитала в стране, его свободное обращение, имеет колоссальное значение. Деньги необходимы торговле, они, в конце концов, удерживают уровень занятости, а увеличение капитала ведёт и к созданию новых мест. Деньги или их косвенный эквивалент составляют основу начального капитала, который открывает простор для разномасштабной предпринимательской деятельности. Создаются структуры, обеспечивающие и выживание беднейших слоёв. Отсутствие свободно перемещающихся денежных ресурсов в условиях ситуации складывания капитализма означает катастрофу, т. е. когда многие крестьяне столь обнищали, что были вынуждены продавать всё своё имущество, и вместе с семьями начать вести бродяжническую жизнь. Потенциально деньги эти, в конце концов, давали возможность расширять мануфактурное производство, которое было второй по значимости5 статьёй дохода страны после торговли. Да и вообще, сам факт безусловного преобладания торгового капитала над промышленным говорит в пользу того, что «изъятие» 3 млн. гульденов чрезвычайно болезненно отразилось на экономике страны. Ведь в торговой сфере существование свободного капитала, пожалуй, ещё более важно, чем в сфере промышленности (где к тому времени еще не были изжиты применявшиеся в крайних случаях натуральные расчёты)6. Так что потерпели от этого далеко не только непосредственно кредиторы.
Однако всё же та база, которая создавалась в Нидерландах на протяжении с XIV века, а то и ещё раньше, дала возможность стране хотя и сильно пошатнуться, но всё-таки удержаться на ногах. Но это был предел.
В конце концов, доведённое до полного апогея преобладание торгового капитала дало себя знать. Филипп продолжал политику «откачки ресурсов». В 1560 в Испании была на 40% повышена пошлина на импорт шерсти, в связи с чем импорт её в Нидерланды сократился почти в 2 раза7. С уверенностью можно сказать, что эта санкция была направлена прямо против Нидерландов и была как бы пробным камнем, который был пущен в нидерландский огород, поскольку уже немало камней туда перелетело, и испанцы хотели узнать, как на этот эксцесс отреагируют Нидерланды. Эксперимент привёл к тому, что страна оказалась в шоковом состоянии.
Дело в том, что Нидерланды были страной мануфактур, важным сектором производства была выделка ткани, но условия самой страны не позволяли получать должное количество первичного сырья. Поэтому шерсть экспортировали из других регионов, преимущественно из Испании. И сами испанцы прекрасно понимали, что тем просто некуда деваться, как-либо соглашаться на любые условия, либо просто катастрофически сокращать производство, ибо Англия и другие европейские страны конкретно в то время не могли предоставить нужное количество сырья. Это проблема была очень серьёзным ударом по нидерландской экономике. То, что за этим следовало ожидать чего-то более крупного, не вызывает никакого сомнения.
Вспоминается подобная ситуация, сложившаяся здесь в XIV веке, когда Филипп IV Красивый затеял войну во Фландрии. Тяжёлые взносы, возложенные королём на промышленные города, привели к массовым недовольствам. Король хотел всеми средствами вредить Англии8, хотя бы и через Фландрию. В частности он пытался влиять на политику Фландрии, пытаясь настроить ее против своего врага. Но экономические связи с Англией (Фландрия нуждалась в сырой шерсти, а основным её поставщиком тогда была Англия, и поэтому города Фландрии держалась всегда Англии) оказались куда прочнее политических с Филиппом, и маленькая Фландрия не побоялась открытого конфликта с Филиппом, требовавшим непомерно много. Всё закончилось тогда просто жестокими избиениями французов. Филипп удержал всё-таки приморскую часть Фландрии, но пародийным, хотя и единственно возможным, методом - путем запрета вывоза сырой шерсти за пределы Франции. Фландрия получала, таким образом, дешёвый товар. Этот случай очень ярко показывает, как сильно были зависимы Нидерланды от постоянного импорта-экспорта, торговли вообще ещё тогда, в XIV веке. В XVI же веке, с развитием производства и объёма торговли, эта зависимость стала вообще основой всего экономического устройства.
Но и повышением пошлины на экспорт шерсти Филипп не ограничился. В довершении всего нидерландским купцам закрыли доступ в испанские колонии. А англо-испанский конфликт парализовал торговлю с Англией, что, выражаясь современным языком, не просто оставило без работы тысячи людей, но и подорвало «основу основ». Вряд ли преувеличивал некогда Людовико Гвиччардини, флорентийский дипломат и историк, не раз бывавший в Нидерландах, говоря, что «иностранные купцы пользуются повсюду (в Нидерландах) большей свободой, чем во всех других государствах мира»9. Слова современника очень точно свидетельствуют о том, насколько важную экономическую роль играли купеческие компании. Несомненно и то особое, заботливое внимание ко всевозможным торговым предприятиям со стороны нидерландцев, которые осознавали, какую колоссальную роль в их стране играло купечество. Заметим, что, параллельно этому, Филипп продолжал получать свой «нормальный» годовой доход с региона, который составлял и на первых порах около 2 млн. флоринов10 (это половина всех средств, поступавших в испанскую казну).
Таковы доходы в казну
Филиппа с подвластных ему территорий (состояние на 1560)11
Нидерланды Италия Новый Свет Собственно Испания
2 млн. 1 млн. 0.5 млн. 0.5 млн.
флоринов
Для такой небольшой страны, как Нидерланды, этот удар был почти смертельным.
Все вышеперечисленные действия Филиппа привели к первому крупному возмущению – т. н. Иконоборческое восстание 1566 года, которое было уже упомянуто в начале.
Кто собственно составлял тут преимущественно социальную базу? В основном это были крестьяне и мелкие горожане, доведённые до предела вымогательствами испанцев (ибо этот удар едва ли не сильнее всего отразился именно на них). Многие люди покидали постоянное место жительство и начинали открытую войну с иноземными оккупантами. Однако в силу того, что в рядах восставших не было общности, да и не таким уж глобальным было движение, да к тому же, что очень важно, не нашлось тогда талантливого руководителя, взявшего бы всё в свои руки, - в силу всего этого восстание через год было благополучно подавлено. Да и что они делали? Они, потерявшие контроль бедняки, уничтожали иконы и прочие предметы в католических церквях.
Это восстание весьма важный и интересный момент, поскольку оно было первым во временном отношении и одинаковым, по сути, со всеми последующими возмущении. Так что уделим ему немного более внимания. Нельзя говорить о социальных причинах и забывать при этом об инициаторах и социальной базе восстания.
Оказывается, в разных местах дело обстояло немного по-разному. В Антверпене это были ремесленники и городская беднота. В Турне, помимо горожан, – сотни крестьян (руководителями были кальвинистские органы правления – консистории). Вообще эти выступление были массовым и порой весьма и весьма агрессивным явлением, что как бы вообще для традиционного позднесредневекового общества не очень характерно. В Турне чуть ли не в первую очередь были сожжены финансовые документы и поземельные монастырей и церквей. В Валансьене ситуация развивалась аналогично. В Дендермонде, Мехельне, Ауденаарде, Генте тоже. В Мидделбюрхе иконоборцы подожгли «богатеев» и некоторых лиц из магистратуры и принудили власти освободить «еретиков». В Утрехте действия, помимо экономического, носили особенно острый социально – политический характер. Сама наместница, Маргарита Пармская охарактеризовала творившиеся там беспорядки как не только «ниспровержение религии, но и уничтожение судопроизводства и всякого политического порядка»12.
Как видно, всё-таки революционные, а точнее – анархические, элементы в этой революции присутствовали и были не на втором плане. Но, главное, они не были осознанным переворотом против буржуазии или дворян вообще – они были как бы физиологической реакцией на конкретную сложившуюся ситуацию.
Характерный момент и то, что базой восстания были Брабант, Зеландия, Турне, Голландия, Утрехт – те области, которые наиболее страдали от прекращения торговли с Англией. А в аграрной окраине восстание затронуло лишь отдельные районы.
До определенного момента и дворяне имели сходные цели с восставшими представителями «низов», но когда дошло до резкого социального конфликта, дворяне отступили, раскололись, распустились по договору с Пармской. Руководители дворян, граф Эгмонт и принц Оранский, начали преследовать иконоборцев. К 1567 восстание подавлено.
Собственно, оно не было революционным актом по сути, как уже было сказано, и это не жалко повторить, однако вполне являлось таковым по образу действий восставших. Ведь и до событий 1566 года были многочисленные налоговые бунты. Да и вообще для Европы описываемого времени налоговые бунты весьма характерны: вспомним, хотя бы, всем известное крупное антиналоговое крестьянское выступление во Франции 1548. Тогда юг Франции был тоже охвачен массовым противоборством. Мишенью стали преимущественно сборщики налогов и ростовщики, а в Нидерландах – католические церкви, как символы всего испанского, и имения происпанских дворян, а так же представителей налоговых служб.
Теперь посмотрим на реакцию испанской стороны. Филипп, видимо, не был поражён, но зато был раздосадован и решил действовать на предпринимателей manu militari, что оказалось большой ошибкой.
Сразу же после событий 1566-67 его чиновником герцогом Альбой, который был прислан в качестве штатгальтера, была создана ещё одна причина Нидерландской революции. К весне 1567 Альба устроил «Совет о мятежах» (который должен был покарать мятежников). Начался массовый террор, казни, преследования. Для войны с влиянием генеральных штатов (которые никто не отменял) Альба ввел 1% налог со всего недвижимого имущества; 5% - с продажи недвижимости и отдельной статьёй 10 % налог, алькабалу, с продажи любых товаров13. Правда, с алькабалой он согласился подождать до 1571 года. Но остальные налоги стали сразу собираться.
Терпение и возможности населения существования впроголодь были истощены. Вспомним ещё и тот факт, что налог с нидерландских провинций с 1542 по 1558 возрос с 2.5 до 7 млн. гульденов14.
Когда в 1571 вышеозначенный году налог всё же был введён (точнее не алькабала, а её эквивалент, который, кстати, превосходил её размером), то возникла буквально столбняковая ситуация: расторгались торговые сделки, банкротились банки, началась массовая эмиграция, людей тесно связанных с торговлей - в первую очередь. Думается, что не слишком преувеличил один из очевидцев обстановки, присутствовавший при объявлении о введении эквивалента алькабалы, говоря, что «объявление о налоге наполнило город раздирающими воплями и всеобщим смятением»15. Этот налог был так тягостен и опасен собственно в силу специфики региона: в Нидерландах многие товары, прежде чем попасть к покупателю, успевали пройти не один десяток посредников. Такие выводы сделал весьма компетентный аналитик16, изучая сложившуюся тогда ситуацию. Примечательно, что пишет сам Вильгельм Филиппу, который уже ведёт военные действия с повстанцами через Альбу: «Наши города клянутся друг другу выдержать всякую осаду и скорее зажечь наши собственные дома и сгореть вместе с ними дотла, нежели подчиниться притеснениям Альбы»17. Принц этими словами уже намеренно направляет народное недовольство против внешнего врага. Которое туда уже и так направлено. Впрочем, это иллюстрирует, какой уровень близости существовал между двумя противостоящими сторонами социальной лестницы, если принц вот так обращался к Филиппу перед восставшими крестьянами, а те его слушали. А Альба, как бы в ответ на это, утверждает, что единственный эффективный способ борьбы с взбунтовавшимися налогоплательщиками – «не оставить ни одной живой души»18.
Закономерным следствием беспорядков, войны и противостояния стало то, что проблемой каждого дня опять стал непредсказуемый голод, этот дамоклов меч всего средневековья.19 И все дальнейшие события происходят на фоне всеобщего крестьянского разорения, которое сопровождается массовым увеличением числа пауперов (тех деклассированных элементов, которых в России называли просто «бродягами» или «нищими»). Эти люди, лишённые средств к существованию, становятся ополченцами, «гёзами», ведущими подпольную борьбу с испанцами.
Теперь хочется снова вернуться к вопросу социальному. Как уже было сказано, социальные противоречия внутри нидерландского общества существовали скорее как побочное явление, чем как основной рычаг самой революции, хотя и встречались некоторые случаи открытого противоборства. Но, по сути, социальные противоречия внутри каждой европейской страны были на лицо и были обострены началом складывания глобального мирового рынка. Так, нидерландские дворяне при подаче петиции Маргарите Пармской предупреждали её о большой вероятности «всеобщего волнения и бунта»20 в случае, если положение низов не будет хоть отчасти улучшено. Чтобы не утонуть в голословности (ибо ситуация с социальным вопросом генезиса этой революции действительно очень сложная и противоречивая) посмотрим на социальную ситуацию, которая сложилось на протяжении самой революции.
Напомним, что все события происходят в условиях всеобщей урбанизации Нидерландов. В 16 веке на этой небольшой территории было уже 300 городов и 6500 деревень с населением около 3 млн. человек21. Бурно развивается капитализм; корпоративная торговля и цеховое ремесло приходит в упадок. Это означает появление некоторого числа свободно перемещающегося населения в поисках работы и социального статуса. В деревне появляется буржуазно-фермерское хозяйство. Жизнь во всех аспектах оказывается сосредоточенной в крупнейших городах. Подавляющее большинство продукции фландрских и брабантских мануфактур сбывается через Антверпен22. Антверпен, наряду с такими портовыми гигантами, как Флиссинген и Бриль, становится во время смутной ситуации объектом центральным, контролирование которого определяет приоритеты всей политической ситуации. Недаром захватить эти гиганты означало овладеть ситуацией, недаром захват Бриля в 1572 был сигналом ко всеобщему восстанию.
Восстанием были охвачены так же такие центры как Феер, Арнемёнден, Энкхейзен. Крестьяне там абсолютным большинством производили оперативный самосуд над происпанскими дворянами. Существующая власть, естественно, была заменена новой. В управление этими городами встали руководители движения, дворяне-кальвинисты, которые организовывали и осуществляли восстание. Они выполняли те судебно-административные функции, без которых город просто не мог существовать: жизнь, хоть и неспокойная, продолжалась. Это самоуправление не имело ничего общего с горой Табор. Тут в скобках хочется заметить одну деталь, иллюстрирующую насколько всё таки Нидерландская революция была специфическим явлением. Дело в том, что «всеобщее восстание» осуществляли отдельные группы людей, отряды доведённых до крайности людей. Но управлением занималась только буржуазия. Мало того, навербованным беднякам местами даже платили за службу.
Но всё же снова 
о социально-политических причинах восстания.
Интересен следующий факт, касающийся управления Филиппа: своими действиями он ущемил интересы буквально каждой социальной ячейки нидерландского общества,
хотя сам он о последствиях подобного рода политики, видимо, вряд ли задумывался. Его политику в Нидерландах, как ровно противоположно
ориентированную по сравнению с позднее действовавшей во Франции Наполеона III, можно по праву назвать политикой
«антилавирования». Так, указом 1559, где была сделана оговорка, что епископами могут становиться только богословы с университетским образованием, он de facto обеспечил денежные
должности опять же своим ставленникам из Испании. Этим указом он отбирал у дворян правомерную привилегию занимать выгодные епископские должности,
поскольку те, конечно, не были «богословы с университетским образованием»23. В оппозицию сразу встало дворянство под предводительством вельмож (членов при
этом Государственного совета) – Принца Вильгельма Оранского, графов Эгмонта и Горна. Дворяне надеялись поправить своё положение за счёт секуляризации
монастырских земель по уже означенным причинам. Представители, находившиеся в парламенте, стали требовать отмену
«плакатов» (особых законов против еретиков) и восстановления вольностей страны, а так же вывода испанских войск24, которые им тоже обходились весьма
и весьма недёшево.
Большой интерес проявляло испанское правительство к доходам частных лиц. Олигархия самого высшего уровня тоже не избежала вымогательств испанской короны. Показательно, что об этом писал сам Альба к Филиппу: «Большие суммы непременно должны быть выжаты из частных лиц. Должно быть также получено согласие Генеральных штатов на взимание постоянного налога»25.
Наравне с этим притеснения коснулись и аббатов, которые теперь должны были содержать королевских назначенцев. Все ухудшалось и положение мелкого дворянства, недовольное нарушением их привилегий королем. Поправить финансы они надеялись за счёт секуляризации церковных земель, реформировав церковь в духе кальвинизма. Филипп же был ярым католиком.
Говоря о причинах революции, нельзя не упомянуть ещё и о такой социально-экономической причине, как голод 1565-66г. Он коснулся в основном крестьян, рабочих мануфактур, просто небогатых горожан. Начались голодные бунты. Руководство взяли на себя кальвинистские общины – консистории - которые перешли к организации массовых выступлений в крупных торгово-промышленных центрах. Характерно, что руководящие должности в этих консисториях занимали
И в заключении - к чему пришла революция. Нидерландская революция безусловно победила, территория перешла к новой форме правления, была образована Республика Соединённых провинций. Однако устройство нового, буржуазно-демократического, государства, заложенное ещё Утрехтской унией 1579 не имело республиканской сути, как то было во Франции после 1789. Верховный суверенитет принадлежал Генеральным штатам, представительному органу управления, который регулировал все вопросы (введение новых налогов, законы, вопросы войны и мира). Однако делегации провинций имели лишь по одному голосу и, кроме того, голосовали строго согласно предписаниям правителей своих провинций (т. н. Императивный мандат). Но решения, принимаемые ими, были действительны, лишь когда принималось единогласно. В противном случае арбитром выступал штатгальтер. Правда, на практике этого почти не случалось.
В общем система управления изменилась в сторону либерализации. Но до известных пределов. В той же Голландии, где она была наиболее развитой, избирательным правом обладали лишь 2 тыс. мужчин из 800 тыс. населения26. В Голландии управлением занялась крупная буржуазия, и лишь во Фрисландии вместе с дворянами заседали горожане. Но, всё равно, образование самостоятельного государства было, конечно же, победой.
Как видно, социальные и политические причины революции были очень тесно переплетены. Революция возникла в силу объективных причин. Но и складывание их самих было ускорено извне, а именно - испанским влиянием. Именно испанский фактор привел в движение те рычаги, которые раньше, чем в остальных европейских государствах запустили процесс буржуазной революции. Истоки понимания размаха и мощи самого движения лежат опять в его первопричинах: избыточном напряжении экономической ситуации и значительном политическом гнёте, преследовании протестантов. Собственно, всей революционной ситуации могло, пожалуй, и не сложиться, если бы испанское правительство учитывало специфику Нидерландов. Не углубляясь снова в подробности, скажем, что экономика страны была развитой, даже процветающей, но вместе с тем и очень ранимой. (По сравнению с тем же югом Испании, откуда было выкачано весьма большое количество ресурсов. Но это не подорвало в момент всей экономики региона). В заключении хочется сказать о той значимости, которую имела революция для Нидерландов, о глобальности произошедшего. А значит – и о глобальности причин тоже. Перспективу на все события и на грандиозность причин, заставивших её произойти, удачнее всего дал, пожалуй, директор Ост-Индийской компании, Томас Мос (1571 – 1641): «Если сравнить времена их [ голландцев ] порабощения с их настоящим положением, то они покажутся нам другим народом»27. Комментарии, кажется, излишни.
1 Лильберн Д. Сочинения. М., 1989, стр. 35
2 Энгельс Ф. Собрание сочинений в 22 томах. Т. 3, стр. 256
3 Адде М. Нидерландская революция/ История нового времени: Европа и Америка. М., 1991, стр. 270
4 Мотлей Д. Л. История Нидерландской революции и основания Республики
Соединённых провинций. Спб., 1865 – 66, стр. 133-135
5 Пиренн. А. Нидерландская революция. М., 1937, стр. 15
6Бааш. Э. История экономического развития Голландии в 16 – 18 веках. М., 1949, стр. 78-79
7 Чистозвонов А. Н. Генезис капитализма в Нидерландах. М., 1987, стр. 120
8 Чистозвонов А. Н. Нидерландская Буржуазная революция 16 века. М., 1958, стр. 18-19
9 Виппер Р. Ю. История Средних веков. Киев, 1996, стр. 123-124
10 Гвиччардини Л. Описание Нидерландов.// Из архивов Флоренции. Спб., 1991, стр. 20
11Проблемы социально – политической истории Средних веков. //Тезисы научн. Конф. 15 декабря 1993г. Спб., 1994, стр. 56
12Там же, стр. 125
13 Хрестоматия по истории позднего средневековья // Нидерландская буржуазная революция в документах и свидетельствах. Гл. 5: Пармская М. М., 1981, стр. 280
14 Стасюлевич М. История Средних веков в исследованиях новейших учёных. Изд 2-е. Спб., 1887
15 Там же, стр. 15
16 Чистозвонов А. Н. Бюргерство и буржуазия в Нидерландах (15 – 18 вв..) // Социально-экономические проблемы генезиса капитализма. М., 1984, стр. 88
17 История Средних веков. Под общ. ред. З. В. Удальцовой и С. П. Карпова. – М.: Высш. шк.. 1991, стр. 92
18 Оранский В. Послание Филиппу II 31 октября 1568г // Нидерландская буржуазная революция в документах и свидетельствах. М., 1981, стр. 40
19 Хрестоматия по истории позднего средневековья// Нидерландская буржуазная революция в документах и свидетельствах. Ч. 3, Гл. 7: Герцог Альба. М., 1981, стр. 57
20 Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового запада. Сретенск,: МЦИФИ, 2000, стр 130-137
Блок М. Апология истории или ремесло историка. М., 1986, стр. 98
21 Хрестоматия по истории позднего средневековья// Нидерландская буржуазная революция в документах и свидетельствах. Ч. 3, Гл. 9: Петиция дворян к М. Пармской. М., 1981, стр 60
22 Вопросы экономической и социальной истории. /Под. Ред. Петровой В. З. М., 1986, стр. 67
23 Там же, стр. 90
24 Стасюлевич М. История Средних веков в исследованиях новейших учёных. Изд 2-е. Спб., 1887, стр. 195
25 История Средних веков. Под общ. ред. З. В. Удальцовой и С. П. Карпова. – М.: Высш. шк.. 1991, стр. 128
26 Хрестоматия по истории позднего средневековья// Нидерландская буржуазная революция в документах и свидетельствах. Ч. 3, Гл. 7: Герцог Альба. М., 1981, стр. 114
27 Мос Т. Сочинения. Мемуары. // Из архивов английской Ост - Индийской компании. Под. Ред. А. Кушетника. Спб., 1989, стр. 75