Куликовская битва: взгляд через столетия

Кириллин В. М.

Сегодня Россия больна. Все населяющие её народы в одинаково трудном положении. Ценой огромных потерь и пока еще слабых и плохо согласованных усилий мы пытаемся это положение преодолеть. Однако то, что с нами происходит, "кризисом" (в медицинском смысле этого слова, после которого или жизнь или смерть) всё же не назовёшь. Бывало похуже. Но до сих пор мы всегда находили в себе силы устоять и пойти дальше. И всегда в этом вековечном движении нас укрепляла память о славных исторических событиях. Ведь, в сущности, без них как вех прошлого не может быть ни настоящего, ни будущего. Они суть жизненно необходимые опоры. Приведу такой силлогизм. Что, например, происходит с человеком, если он утрачивает память о своём личном былом? Такой человек становится неадекватным, теряет способность правильно ориентироваться в пространстве и времени, может обрести полное безволие или опасную для других агрессивность. И такое состояние, когда гаснет сознание и теряется ощущение реальности, есть болезнь, сумасшествие, сомнамбулический сон. Оказавшись в нём, без посторонней помощи жить уже нельзя. То же, ибо самосознание отдельного человека, несомненно, соотносимо с самосознанием всего человечества, происходит и с сообществами людей — этническими, религиозными, политическими. Без памяти о себе самих, так или иначе зафиксированной, они в ходе всей человеческой истории либо влачат нецивилизованное (с точки зрения общего характера современной цивилизации) состояние, либо вообще исчезают.

Память, таким образом, животворит. И думается, её наличие у кого-то одного не должно бы раздражать кого-то другого как проявление неделикатности и высокомерия, если имеет место нормальное и справедливое взаимопонимание. Было бы очень странно упрекать современных верующих евреев в том, что они празднуют свою Пасху в воспоминание об избавлении собственных предков от египетского плена, тогда как множество египтян погибло; или корить верующих христиан за то, что они празднуют Пасху, вновь и вновь переживая трагедию крестной смерти и торжество воскресения Христа Спасителя, что так раздражало древних иудеев; или осуждать почитание французами императора Наполеона Бонапарта, который с помощью своих войск пролил так много нефранцузской крови. Обращение к событиям прошлого помогает людям и обществам сохранять своё достоинство и самобытность, жить сегодня и строить планы на будущее. Замечательное доказательство тому — исторические фильмы, созданные в годы Великой Отечественной войны. Разве тогда важно было людям, что в них не всё соответствовало буквальной истории? Людям тогда было важно, что от них веяло заразительным духом свободы и борьбы и он помогал им держаться и не сдаваться! Почему мы должны забывать о том значимом, что сделано было нашими предками? Величаться — да, не стоит. Это правда. Гордыня не лучший путь к обретению дружбы и любви среди подобных себе. Но и не нужно бы ворошить старые обиды! Тем более, когда речь идёт о давно минувшем. История — это, прежде всего, жизнь. А вот то, что мы об этом предмете думаем, может быть и наукой, и политикой, и спекуляцией. Но в любом случае всем угодить невозможно, ибо нет ничего безотносительного, ибо всегда кто-то находит, а кто-то теряет, но найдя или потеряв одно, утрачивает или обретает другое. Так — диалектически — устроен мир. Если понимать это, то излишен призыв к деликатности. Не в том дело! И если уж сегодня думать о нашей общей идеологии, то разумнее всё же строить её на основании именно сегодняшних политических, экономических, культурных, духовных реалий. А былое пусть остается науке и искусству.

Всё выше сказанное подразумевает очень важное для истории нашей страны событие, а именно Куликовскую победу, одержанную русским воинством над ордами Мамая ровно 625 лет тому назад в праздник Рождества Пресвятой Богородицы, 8 сентября по старому стилю. Ибо ныне это великое торжество, бывает, усиливаются либо обесценить, либо абсурдно перетолковать, либо вовсе признать мифом, а не историческим фактом. Некоторые, например, считают столкновение враждующих сторон за Доном в 1380 г. заурядной криминальной разборкой в условиях русско-ордынского военно-экономического союза; некоторые переносят место действия из-за Дона непосредственно в Москву, поскольку на известном пространстве в Куркинском районе современной Тульской области теперь ничего нет, там будто бы не найдено даже ни одного каменного наконечника от стрелы.

К сожалению, нельзя не признать: как-то в последнее время появилось среди нас много разных ниспровергателей. Одни разрушают или расточают страну — то, что не ими было создано; другие прибирают к рукам или крушат культурные ценности — то, что не ими было накоплено; третьи третируют основанные на извечном религиозном мировоззрении понятия морали и этики — то, чему сами не желают следовать; четвёртые пересматривают историю; пятым очень хочется навязать обществу новые нормы языка, новые праздники, вообще заставить людей отказаться от своего родного… На мой взгляд, подобных старателей объединяет общее: все они — какие-то клонические порождения общественного менталитета без корней и без отростков; это банальные временщики, ибо им, видимо, нет никакого дела ни до своих предков, ни до своих потомков, они живут сегодняшним днём, эгоистически руководствуются потребностями какой-то теперешней выгоды, и их волнует только собственное нынешнее преуспеяние. Глубинной основой такого отношения к жизни, вероятно, является духовно-интеллектуальная патология, то именно, что я для себя определил, наблюдая это явление, как комплекс Герострата или же Нерона. Подобные люди, на самом деле, суть победно шествующие неудачники! Ведь как бы они ни блистали внешне, в душе-то их не оставляет, скорее всего, болезненное чувство неудовлетворённости и непреодолимое желание любым способом вновь и вновь заявить о себе любимом, показать себя другим, предстать перед другими в ореоле глашатая или вершителя. Не оставляет их и мучительное ощущение, что на самом-то деле к их словам и решениям относятся с усмешкой. Только с горькой какой-то усмешкой. Ну да пусть их!

Очевидно, что провозглашенный сомневающимися тезис о якобы существовавшем русско-ордынском военно-экономическом союзе совершенно некорректен. И вот почему.

В начале XIII в. в Монголии произошли события, очень скоро сокрушительно повлиявшие на судьбы народов Азии и Европы. В 1206 г. на берегу степной реки Ононе монголы после длительных междоусобиц провозгласили своим верховным правителем нойона (то есть князя) Темучина, принявшего титул и имя Чингисхана (ок. 1155–1227). Так появилось новое объединённое государство . Создав превосходно организованное, спаянное железной дисциплиной и жестоко контролируемое его личной гвардией войско, Чингисхан начал свои беспримерные завоевания. За два десятка лет правления он подчинил себе огромную территорию от Северного Китая и Манчжурии до Туркестана и Казахстана. Один из его авангардных отрядов прошел через Кавказ и в начале 20 гг. XIII в. проник в южнорусские степи и Крым. После смерти Чингисхана расширение Великой Монгольской империи столь же успешно продолжили его сыновья и дети последних. В частности, его внук хан Бату (по-русски Батый, 1208-55), сын хана Джучи, организовал поход в Восточную и Центральную Европу, в ходе которого в 1237-1240 гг. была завоёвана и безжалостно разорена Русь. О том, какие несчастья в результате этого внезапного покорения постигли русичей, с трогательно скорбной выразительностью говорил некогда в одной из своих проповедей святитель Серапион, епископ Владимирский († 1275): "Тогда наведе на ны (Бог. — В. К.) языкъ немилостивъ, языкъ лютъ, языкъ, не щадящь красы уны, немощи старець, младости дhтий. Двигнухомь бо на ся ярость Бога нашего. По Давиду: "Въскорh възгорися ярость Его на ны!". Разрушены божественьныя церкви; осквернены быша ссуди священии, и честные кресты, и святыя книгы; потоптана быша святая мhста. Святители мечю во ядь быша; плоти преподобных мнихъ птицамъ на снhдь повержени быша; кровь и отец и братья нашея, аки вода многа, землю напои. Князий наших и воеводъ крhпость ищезе; храбрии наша, страха наполъньшеся, бhжаша; мьножайша же братья и чада наша в плhнъ ведени быша. Гради мнози опустели суть; села наша лядиною поростоша; и величьство наше смhрися; красота наша погыбе; богатьство наше онhмь в користь бысть; труд наш погании наслhдоваша; земля наша иноплеменикомъ в достояние бысть; в поношение быхомъ живущимъ въскрай земля нашея; в посмhхъ быхомъ врагомъ нашимъ, ибо сведохом собh, акы дождь съ небеси, гнhвъ Господень…"

Под властью Батыя оказалась огромная территория — от западной Сибири и восточного Казахстана до Карпат, от северной Руси до Крыма и Кавказа, которая в русских летописях обозначена как "Большая Орда", а у немецкого путешественника начала XV века Шильтбергера — "Большие татары" (термин "Золотая орда" становится известен только с XVI века). Здесь, в низовье Волги (недалеко от современной Астрахани), Батый основал столицу своего улуса, назвав её Сараем. Народонаселение Батыева ханства было многообразным в этническом, культурном и религиозном отношениях: его составили восточные славяне, мордва, черемисы, волжские булгары, башкиры, огузы, половцы-кипчаки, остатки печенегов и хазар, аланы, черкесы, готы, греки, итальянцы; соответственно, это были язычники всяких мастей, мусульмане, христиане разных традиций. Однако властные функции в нём принадлежали исключительно представителям монгольского, включая и татар, этноса, которые, будучи в меньшинстве, постепенно смешивались с тюрками, усваивая и тюркскую речь. В сущности, с точки зрения ханов это было единое государство. При этом применительно к Руси вряд ли правомерно говорить о монгольской оккупации. Сараю главным образом и прежде всего был интересен политический контроль над относительно самостоятельной деятельностью разрозненных русских князей, сбор налогов в виде регулярной или же незапланированной дани, обычно весьма тяжёлой, и пополнение войск свежими силами. Князьям как ханским вассалам собственно и вменялось в обязанность выполнение этих задач под наблюдением присланных из Орды баскаков. Когда же возникало сопротивление, то на Русь направлялись суровые карательные экспедиции.

Тяжким бременем легла на плечи русичей экономическая зависимость от монголо-татарского ханства, неизмеримое число людей погибло, уведено было в рабство, сгинуло в смерчах многочисленных набегов и политических интриг из Сарая. Казалось бы, такое положение неминуемо должно было повлиять на угнетённую нацию, сломить её духовно, изменить в ней характер, парализовать в ней жизненную энергию, остановить развитие. Но ничуть не бывало! К счастью, завоевание монголо-татарами Руси не повлекло за собой их массового перемещения на Русь. Здесь их представители оставались в абсолютном меньшинстве и, скорее, сами испытали влияние — во всяком случае, культурное — со стороны восточных славян. Ведь Орда не была культурно единой даже в составе правящей верхушки. На это указывает, между прочим, динамичность последней в религиозном плане: во время завоевания Руси ханы ещё огнепоклонники, со второй половины XIII в. в Сарае начинает усваиваться ислам, но вместе с тем существует христианская Церковь, и некоторые ханы женятся на христианках (Ногай (ум. в 1300 г.) — на внебрачной дочери византийского императора Михаила Палеолога, Узбек (ум. в 1342 г.) — на дочери византийского императора Андроника Младшего); роднятся ордынцы в том числе и с русскими князьями, например, женой московского князя Юрия Даниловича (ум. в 1325 г.) была Кончака, родная сестра Узбека, в крещении Агафья. Более того, постепенно некоторые из среды завоевателей мирно переселяются на Русь, становясь основателями знаменитых русских фамилий, например, Аксаковых, Корсаковых, Салтыковых. Более или менее очевиден результат не влияния, а взаимовлияния на уровне языкового общения между Русью и Ордой. Уже к началу XIV в. тюркский язык в Орде становится общераспространённым и государственным. Но в русском языке немало тюркизмов, как, впрочем, и русизмов, например, в татарском (напомню, что первые татары были монголоязычным племенем, впоследствии полностью растворившемся в тюрках). Однако тюрко-русское языковое взаимодействие и взаимное влияние нельзя связывать только с монголо-татарским завоеванием: оно имело место ещё в эпоху Киевской Руси (с печенегами, половцами, булгарами). И после освобождения Руси в 1480 г. от ига не прекращались всевозможные контакты с осколками Орды — Казанским, Астраханским или Крымским ханствами. Продолжается этот процесс жизни по соседству и по сей день. Но выделить в нём что-то хронологически, этнографически, психологически определённое вряд ли возможно.

Союзничество русских с Ордой — факт очень условный, относительный и вынужденный, говоря метафорически — временное содружество ягнят с волком. Правда, подразумевая в данном случае под "овечкой" Северо-Восточную Русь, надо всё же отчётливо понимать, что в реальной внешней межгосударственной обстановке XIII-XIV столетий, в условиях постоянной западной угрозы русским князьям как хозяевам в подчинённой им земле куда выгоднее было поддерживать со своими юго-восточными сюзеренами мир, нежели воевать с ними. Всё-таки Орда была сравнительно веротерпима (что, правда, не исключало бесчеловечной жестокости ордынцев по отношению к побеждённым во время набегов) и не стремилась к полному захвату территорий. Тогда как экспансия со стороны ближайшего западного соседа Руси Великого Литовского княжества и католических рыцарских орденов нацелена была именно на территориальное, политическое и церковно-религиозное завоевание. Это понял ещё святой благоверный князь Александр Невский († 1263). Благодаря гибкости и расчётливости его потомков Северо-Восточная Русь сохранила свою государственность, свою культурную самобытность и к XIV ст. постепенно, подавив в себе тяжкое чувство угнетённости от ордынского ига, воспрянув духовно, накопила внутренние силы для успешного его преодоления. Данный процесс, между прочим, удачно согласовывался с неуклонным укреплением Москвы как центра русской земли и с последовательной концентрацией в руках московских князей политических, финансовых и военных сил. Вот что стало исходным основанием победы на поле Куликовом.

Разумеется, имела место и совокупность обстоятельств. Так, ко второй половине XIV в. Орда заметно ослабла, умалившись в своих внешних границах и, главное, распавшись на несколько ханств. Кроме того, с конца 50-х годов правление монгольской элиты в Сарае пережило череду кровавых династических распрей между потомками хана Джучи, что способствовало выдвижению на вершину ордынской власти более талантливых в военно-политическом плане представителей других родов, в частности Мамая — "темника", то есть правителя и военачальника крымского хана Абдуллы. От имени последнего Мамай и начал своё правление в западной части Орды — на пространстве между Волгой и Днепром, в Крыму и Предкавказье. Начиная с 1361 года он несколько раз достигает главенства в самом Сарае, всякий раз пользуясь прикрытием законных, но номинальных, марионеточных ханов, с калейдоскопической скоростью сменявших друг друга. При этом его интерес к Северо-Восточной Руси неизменен. Он последовательно играет на противоречиях между русскими князьями, особенно между московским Дмитрием Ивановичем (1350-1389) и тверским Михаилом Александровичем (1330-1396), спекулируя великокняжеским ярлыком. Но и собственное положение Мамая неустойчиво. С одной стороны, несмотря ни на что усиливается Дмитрий Иванович. Ему удалось, во-первых, подчинить себе многих русских князей, то есть стать на Руси признанным политическим лидером; во-вторых, достичь соглашения с Мамаем об уменьшении дани и даже не платить ему последней, то есть добиться экономической независимости; в-третьих, проявить вместе с тем свою военную мощь: в 1376 году он осадил волжский город Булгар и вынудил у мамаева наместника Махмата Солтана признание в покорности, а в 1378 году он вообще наголову разбил у впадающей в Оку реки Вожи посланные Мамаем на Русь войска. С другой стороны, из восточной половины Орды явился очень сильный правитель и кровный потомок Джучи хан Тохтамыш: к 1380 году он захватил Сарай, угрожая дальнейшим своим продвижением в западную половину улуса. В такой ситуации самовластному Мамаю оставалось либо немедленно оказать Тохтамышу сопротивление, либо сначала захватить Москву, укрепиться за счёт русских ресурсов и уж потом выступить против династически законного хана. Так что для Мамая поход на Москву был, в сущности, частью плана его борьбы за власть в Орде. Но вместе с тем вольно или невольно Мамай оказался проводником широкомасштабных конфессионально-политических планов Ватикана по отношению к Руси, проводимых, в частности, римскими папами Климентом VI (1342-1352) и Урбаном VI (1378-1389) через посредство Литовского княжества и, вполне возможно, генуэзских колоний в Крыму, на что указывают и его сговор с литовским князем Ягайлом Ольгердовичем (ум. В 1434 г.), и наличие в его войске итальянских отрядов. Таким образом, столкновение Руси с Мамаем никак нельзя низвести до масштаба бандитской разборки!

Ещё более странным представляется сомнение относительно историчности факта Куликовской битвы в 1380 г. Хотя действительно серьёзным основанием для такового является отсутствие весомых материальных подтверждений этого события в виде множества археологических фактов. Однако, во-первых, в средние века всё оружие — стрелы, копья, мечи, булавы, щиты и прочее как вещи потребные в воинском деле и дорогие никогда не оставляли на местах сражений, так что их сегодняшнее отсутствие в земле Куликова поля вполне объяснимо; во-вторых, скептики почему-то подзабыли, что то самое место, где произошло указанное сражение, исстари было пахотным, тем не менее ещё в конце XVIII – начале XIX в., по сообщениям тогдашней печати, крестьяне всё же находили на нём и человеческие останки, и разные предметы древнего вооружения. И теперь остаётся только сожалеть, что археология в то время была в весьма зачаточном состоянии, так что в XX ст. стали возможны лишь единичные находки предметов, относящихся к эпохе битвы (кольчуга, наконечники копий, сулица).

Зато абсолютно убедительны свидетельства народной памяти! Так, в русских рукописных книгах 40-х гг. XV в. — "Рогожском летописце", "Симеоновской летописи", "Новгородской первой летописи младшего извода" — содержится краткий рассказ "о великомъ побоище, иже на Дону" , созданный, вероятно, ещё в конце предшествующего столетия. Несколько летописных сводов последней трети XV–первой половины XVI в. — "Софийская первая летопись старшего извода", "Новгородская четвёртая летопись" и др. — сохранили пространную летописную "Повесть" о Куликовском сражении, текст которой, возможно, восходит к несохранившемуся сочинению, написанному почти сразу после описанного в нём события. Видимо, к рубежу XIV-XV вв. относится знаменитая поэтическая песнь "Задонщина", самые ранние списки которой датированы концом XV ст. Упоминание о битве имеется в литературно замечательном "Слове о житии и о преставлении великого князя Димитрия Ивановича" , а также в "Житии преподобного Сергия Радонежского" , составленных, по мнению учёных, блестящим русским писателем конца XIV–начала XV в. Епифанием Премудрым. Наконец позднее, как полагают, на рубеже XV-XVI ст., было создано самое подробное и самое популярное среди древнерусских книжников описание Куликовского сражения — "Сказание о Мамаевом побоище". Конечно, все указанные источники нельзя считать сугубо документальными историографическими свидетельствами, это, прежде всего, литературные формы духовно-художественного осмысления происшедшего. Но всё же их определённая фактографичность несомненна. Поэтическими по типу источниками являются и устные народные исторические песни — "Новгородцы идут против Мамая", "На поле Куликовом" и другие, сохранившиеся в записях начиная с XVII в. Кроме того, упоминания о битве обнаружены в некоторых княжеских грамотах XV в., она подтверждается данными древних разрядных книг и родословий, свидетельствами многих других памятников древнерусской письменности.

В связи с этим нельзя оставить без внимания традицию православной Церкви поимённо поминать за богослужением умерших христиан. Известно, в частности, что воинов, "от татаръ… избиенныхъ" поминали, по крайней мере, с конца XIV ст. в родительскую — "Димитриевскую" — субботу недели перед 26 октября по старому стилю. Этот передаваемый от поколения к поколению святой обычай частично отображён специальными древнерусскими книгами — "Синодиками", в которых среди присно поминаемых обнаруживаются и имена некоторых участников Куликовской битвы , известных, например, по "Сказанию о Мамаевом побоище". Наконец, действительность этого события подтверждается краткими сообщениями немецких хронистов конца XIV-XV вв. — неизвестным автором "Торуньских анналов", затем Детмаром Любекским, Иоанном Поссильге, Альбертом Кранцем, о победе также сообщали их современники персидский и арабский историки — Назим-аддин Шами и Ибн Халдун. Таким образом, сам факт столкновения в 1380 году московского и великого владимирского князя Дмитрия Ивановича с полчищем Мамая, конечно же, никак нельзя опровергнуть. Да и вообще невозможно представить себе, как это народ в собственной своей памяти сам себя обманывал всё прошедшее с тех пор время, пока не был "разоблачён" современными ниспровергателями! Право, поневоле думается то ли о невежестве, то ли о недобросовестности, то ли о преднамеренном идейном ревизионизме последних.

Кстати, позволю себе вопрос к сомневающимся. Почему, интересно, у них нет возражений относительно действительности и сокрушительных результатов ряда монгольских набегов на русские земли начиная с 1237 года? Так, в 1253 году была "Неврюева рать", в 1293 — "Дюденева рать", в 1322 — "Ахмылова рать", в 1377 — набег Араб-шаха, в 1382 — разгром Москвы ханом Тохтамышем, в 1408 — рать Едигея и так далее. Сколько было подобных нахождений на Русь — и больших и малых, но всегда опустошительных! О них тоже известно по сравнительно поздним источникам, но удивительным образом достоверность этих поздних сообщений в данном случае почему-то не опровергается…

Итак, Куликовская битва всё же была! К сожалению, её ход может быть описан только на основании перечисленных выше источников. При этом воссоздание картины реально происшедшего, надо признать, представляет по-настоящему огромную трудность, ибо все сохранившиеся тексты не являются точными историографическими документами: в ряде фактов они противоречивы, в некоторых случаях искажают историческую правду за счёт преувеличений, анахронизмов, домыслов, нарочитой идеализации во имя идейно-художественного, поэтического осмысления воспоминаний об одержанной над полчищем Мамая и весьма значимой для последующей истории русской государственности победе. Так что выявление в них достоверной информации — это большая проблема исторической науки и историков профессионалов, предполагающая строгую академичность соотнесения и научного анализа всех имеющихся данных, а не запальчивые и спекулятивные соображения дилетантов. Необходимо критическое, опирающееся на комплексный подход, но вместе с тем и бережное использование повествований о битве и других данных. Именно поэтому, несмотря на огромное число разного рода сочинений о Мамаевом побоище, целостных его описаний не так уж много, да и в них многие суждения о нём до сих пор остаются спорными. Значительно лучше обстоит дело с текстологическим и литературно-историческим изучением имеющихся в распоряжении учёных повествований, а также с их научными публикациями.

И всё же вкратце попытаюсь воспроизвести известное.

Летом 1380 г. Мамай выступил с огромным — по источникам из 100–150 тысяч человек — войском против Дмитрия Ивановича. Согласно "Сказанию о Мамаевом побоище" его целью, вопреки политике Сарая, было полное завоевание подвластных московскому князю земель: "Азъ, — заявил он своим соратникам, — не хощу тако сътворити, како Батый, но егда доиду Руси и убию князя их, и который его град красный довлhетъ намъ и ту сядемъ вhдати и Русью владhти…" . Мамая согласились поддержать великий князь литовский Ягайло (1350-1434), а также князь рязанский Олег Иванович (ум. В 1402 г.). Правда, некоторые тексты свидетельствуют, что Олег вместе с тем послал известие в Москву о совместных планах Мамая и Ягайло. Несмотря на то, что ранние повествования весьма резко Олега осуждали за отступничество, видимо, контаминировав отдельные разновременные факты его биографии, всё же двойственность его поведения, так сказать, службу "и вашим и нашим" вполне можно понять. Ведь дело происходило в условиях ещё не сформировавшегося единого русского государства, когда между властителями отдельных русских земель шла неприкрытая борьба за главенство, а ход и итоги этой борьбы определялись в значительной степени извне — политикой Орды и Литвы. Будучи относительно самостоятельны, князья ни в чём не были обязаны друг другу, если не объединялись в союзы. Но и союзные договоры нередко нарушались. Такова логика феодальной разрозненности. Кроме того, само положение Рязанской земли среди прочих русских областей просто должно было вынуждать Олега из двух зол выбирать наименьшее: и Москва стремилась его подчинить себе, и кратчайшие пути на Русь из Сарая пролегали через его землю, так что при ордынских набегах первый и самый тяжкий удар (например, как в 1378 г. от Мамая) всегда доставался рязанцам. Необходимо также принять во внимание, что о действиях Олега во время Мамаева похода 1380 г. мы ведь знаем по источникам сугубо литературным и сравнительно поздним, авторы которых, несомненно, оценивали происшедшее с точки зрения итогов исторического хода развития русской государственности и в плане их религиозного осмысления как торжества Добра над Злом. Как на самом деле вёл себя Олег в обстоятельствах борьбы Дмитрия Ивановича Московского с самовольным ордынским темником Мамаем документально не известно. Правда, известно, что действительно имел место союзный договор Олега с литовским князем Ягайлом, расторгнутый в 1381 г. по случаю заключения союза с Москвой, и что затем им действительно было совершено предательство князя Дмитрия, когда во время похода на Русь хана Тохтамыша он ради избавления рязанской земли от разорения примкнул к ордынцам и способствовал их продвижению к Москве. Как говорится, худая молва крепче доброй славы. Вероятно, в сознании живших позднее русских книжников сведения об Олеге, несмотря на последующие его мирные отношения с Москвой, обобщились в пользу самого существенного — а именно его позорного коварства по отношению к своим соплеменникам и единоверцам. Но даже если суд соотечественников над этим князем и был в чём-то правым, надо отдать должное неизвестным русским книжникам, работавшим над разными версиями "Сказания о Мамаевом побоище": под их пером, в отличие от краткого и пространного вариантов "Повести", рязанский князь не однозначно отрицательная фигура. Так, после Куликовской победы он, хотя и скрывается в Литве, однако сам перед собою всё же горько раскаивается в своём двурушничестве как грехе безбожия: "Горе мнh грhшному и отступнику вhры Христови, аз поползохся, что видех, къ безбожному присяглъ". Поразительная чёрточка национального характера и духовность понимания истории, — милость к падшим!

Узнав о выступлении против Руси и попытавшись было — безуспешно — остановить врага богатыми дарами, Дмитрий Иванович призвал русские земли к отпору, и вскоре ему удалось собрать значительную рать, правда примерно на треть меньшую Мамаевой (источники указывают разные цифры). Но не все русичи пришли на помощь Дмитрию, в его войске по разным причинам не было отрядов из Великого Новгорода, Твери, Смоленска, Рязани, Нижнего Новгорода. Силы русских состояли из профессиональных воинов, объединённых в дружины, и народного ополчения. Первые, разумеется, осваивали воинское искусство с раннего детства — учились верховой езде, обращению с мечом, саблей, копьём, луком, щитом, кинжалом, самострелом и другими предметами вооружения. Понятно, что от обретённого при этом мастерства зависел успех человека в конкретной схватке. Но и ополченцы, несомненно, были достаточно умелы, ведь тогда одним из основных способов выживания была охота, а она предопределяла наличие смелости, реакции, твёрдой руки, меткого глаза. Очевидно, что и те и другие владели ещё приёмами рукопашной борьбы и кулачного боя. Все воины делились на конных и пеших, на тяжело и легко вооружённых. Вероятно, имела место и специализация: кто-то был метким лучником, кто-то особенно силён с копьем, кто-то с мечом. Думаю, это были, хоть и не великаны (средний рост примерно 160 см), но очень крепкие люди (между прочим, каждый воин нёс на себе около 16 кг, а то и больше, включая доспехи и оружие), и очень отважные, выносливые бойцы, способные выдерживать многочасовую битву (между прочим, только собственно схватка на Куликовом поле длилось порядка четырёх часов). Так что, признаюсь, не хотел бы я встретиться с подобным удальцом на тропе войны без надлежащих навыков!

Как свидетельствует "Сказание о Мамаевом побоище", вместе с военными приготовлениями к сражению Дмитрий Иванович также очень серьёзно предался духовному укреплению, заручившись поддержкой Церкви, отслужив молебны в кремлёвском Успенском соборе перед образами Спасителя, Пресвятой Богородицы, святителя Петра и в Архангельском соборе перед образом архангела Михаила, испросив благословение себе и своим воинам у радонежского подвижника и игумена Троицкого монастыря преподобного Сергия. С XV ст. на Руси знали и верили, что святой старец, предрекая князю победу, отправил вместе с ним "на брань" двух своих духовных чад — иноков Александра Пересвета и Андрея Ослябю.

В конце августа Дмитрий Иванович двинулся из Москвы в Коломну и оттуда, "урядив" свои полки, дальше на юг. Он стремился опередить соединение Мамая с союзниками, что ему и удалось. 8 сентября на рассвете его войско перешло с левого берега реки Дон на правый, в то место, где в эту реку впадала Непрядва. Переправа была уничтожена, пути отступления отрезаны водой. На Куликовом поле русские оказались прямо перед врагом, но зато защищёнными позади, с правого и левого флангов от обходных маневров мамаевой конницы. Войска московского князя расположились как бы эшелонами: за Передовым, или Сторожевым, полком (под командованием князей Дмитрия и Владимира Всеволодовичей) стал Большой полк из пеших воинов (во главе с московским боярином Тимофеем Васильевичем Вельяминовым); справа и слева исполчилась конница (подчинённая, соответственно, Микуле Васильевичу Вельяминову и бывшему полоцкому князю Андрею Ольгердовичу); позади этого основного войска также находилась конница, резервная (возглавляемая переяславским князем Дмитрием Ольгердовичем). Но главная тактическая заслуга Дмитрия Ивановича состояла в том, что в дубраве на берегу Дона он скрыл резервный Засадный полк, который возглавили князь Владимир Андреевич Серпуховской и воевода Дмитрий Михайлович Боброк Волынский. И, конечно же, огромное значение имела сила духа, с которой русское воинство вышло на борьбу и которую отчетливо понял, например, создатель "Сказания о Мамаевом побоище", вложивший в уста московского князя речь вроде этой: "Отцы и братия, Господа ради подвизайтеся, святыхъ ради церквей и вhры христианскыя! Сиа бо смерть на живот вhчный! Ничто же земнаго помышляйте! Не уклонимся убо на свое, о воини, да вhнци побhдными увяземся от Христа Бога, спаса душам нашим!" Укреплённые настроением своего предводителя, воодушевлённые новым — письменным — благословением преподобного Сергия Радонежского, обнадёженные таинственными предуказаниями о победе, уверенные в своём стоянии за правду, русичи ждали приближения полчищ Мамая. Нельзя при этом не отметить того, как психологически глубоко и исторически верно понимал повествователь это состояние неколебимого и сосредоточенного ожидания и святой готовности отдать жизнь: в стане русских "бысть тихость велика", тогда как со стороны противника слышался "стук великъ и кличь, яко торгъ снимается и яко градъ зижется". Как красноречив это контраст между спокойной твёрдостью и вызывающей наглостью!

Согласно "Сказанию о Мамаевом побоище", битва началась поединком между троицким иноком Александром Пересветом и ордынским ратником, имя которого — Челубей, Телебей или Темир-мурза — появляется в переделках "Сказания" лишь с XVII в. Оба богатыря погибли, ударив друг друга копьями. Сразу после этого полки противников сошлись: "И ступишася крhпко бьющеся, но са-ми о себя разбивахуся, под конскими ногами умираху, от великия тhсноты задыхахуся, яко не мощно бh вмhститися на поле Куликове, мhсто то тhсно меж Дономъ и Мечею. На томъ полh силнии полки сступишася, из нихъ же выступиша кровавые зори от блистания мечнаго, велик стукъ бысть и звукъ от копейнаго ломления, яко не мощно бh слышати, ни зрhти грознаго и горкаго часа, в колико тысящь създаниа божия погибает…". Через некоторое время русичи стали слабеть под натиском мамаевских сил, лично участвовавший в этом бою великий князь Дмитрий Иванович был ранен и "нужею склонися с побоища, яко не мощно бh ему". Видя "великую пагубу христианскую", начальник русского засадного полка князь Владимир Андреевич хотел было выступить на врага, но его остановил мудрый и прозорливый Дмитрий Волынец. "Бhда велика, княже! — сказал он. — Не уже прииде година! Начиная бо без времени, вред себh приимет! Мало убо потръпим, да время получим и отдадим въздание противникомъ!". И не раз ещё останавливал Волынец порывы своих соратников, со слезами смотревших из засады, как гибнут их товарищи. Наконец нужный момент настал, и воевода воскликнул: "Братья и друзи, дръзайте! Сила бо Святого Духа помогает намъ". Неожиданно русские ратники, "аки соколы изучены" на жаворонков, налетели на ордынцев с тыла. Исход битвы был решён. С криком "Увы нам! Христиане умудриша насъ!…" воины Мамая бросились бежать, и "ни единъ не могий избыти, бяху бо кони их потомлены". Сам Мамай едва спасся. Но свою борьбу за власть в Орде и на Руси он бесславно проиграл: после бегства с Куликова поля он был разбит на реке Калке своими же собратьями, подчинёнными хана Тохтамыша, нового правителя Сарая и, брошенный войсками, бежал в Крым, где очень скоро был убит. Узнав о поражении Мамая, Ягайло Ольгердович поспешил ретироваться; к нему в Литву от гнева и кары победителя удалился и Олег Рязанский. А князь Дмитрий Иванович, отдав погребальные почести погибшим ратникам, с триумфом и молитвенной радостью возвратился в Москву, вновь посетил преподобного Сергия теперь уже ради благодарственных богослужений и "сяде на своем княжении". Отныне, за одержанную им победу его любовно и горделиво стали величать в народе Донским.

Может показаться странным, что собственно в Орде поход Мамая на Русь не вызвал совершенно никакого отклика и в анналах ордынской истории он никак не отразился. Конечно, какие-то документы об этом могли просто не сохраниться. Но скорее всего, в Орде антирусская авантюра Мамая воспринималось как мало значимое событие. Во-первых, против Руси выступил самозванец и узурпатор власти, главенство которого в сознании монгольской элиты было и сомнительным и призрачным; во-вторых, он опирался на войска разноплеменных наёмников, единственным объединяющим интересом которых были грабёж и личное обогащение, и уж конечно не созидание или какая-либо иная высокая мотивация. В-третьих, для Орды в целом поход Мамая, действительно, не был делом государственной важности и не потребовал от неё предельного напряжения; более того, поражение Мамая даже облегчило укрепление в Сарае законной власти в лице хана Тохтамыша (верховенствовал в Орде с 1380 по 1395 г.). Напротив, для Руси означенное событие имело чрезвычайную важность. Действиями русских руководил непреложный мот