Венгрия в конце XIV - начале XV веков
Лайош Великий умер в 1382 г., не оставив сына. В патриархальном обществе это, разумеется, несколько затрудняло решение вопроса о престолонаследии, даже несмотря на то, что его дочери и их мужья были вправе рассчитывать на поддержку лояльных им аристократов. Мечта Лайоша увидеть свою старшую дочь Марию королевой обоих государств встретила противодействие польских баронов, которым не нравилась сама идея номинального правителя, не живущего в их стране. Эржебет, королева-мать, была вынуждена уступить: она отправила свою младшую дочь Ядвигу в Польшу, где та была коронована и выдана замуж за литовского князя Ягайло, бывшего в то время язычником. Ягайло принял крещение и взошел в 1386 г. на польский престол под именем Владислава II. В Венгрии все оказалось сложнее. Хотя Мария была помолвлена с Сигизмундом Люксембургским, маркграфом Бранденбургским, сыном императора Карла IV, палатин Миклош Гараи да и сама королева-мать предпочли сначала призвать на трон Людовика Орлеанского, брата французского короля. Венгерская аристократия, ведомая семейством Хорвата, не скрывала, что считает передачу власти по женской линии аномалией, и поэтому поддержала в качестве кандидата на престол Карла Дураццо, короля Неаполя, последнего представителя Анжуйской династии по мужской линии.
Началась анархия. Воспользовавшись ею, Сигизмунд ускорил бракосочетание со своей официальной невестой, и в конце 1385 г. это привело обе придворные группировки к примирению. Семейство Хорвати, однако, срочно созвало государственное собрание, выступившее против этого компромисса. Сигизмунду пришлось бежать в Богемию, а обе царствующие дамы были взяты аристократической оппозицией под стражу (несколько позднее Эржебет задушили). Карл II (Дураццо) короновался 31 декабря 1385 г., но его царствование оказалось очень коротким: 39 дней спустя он был убит. Аристократия во главе с кланом Хорвати отказалась сложить оружие даже после возвращения Сигизмунда, который прибыл в страну в сопровождении своего брата Вацлава, короля Богемии и Германии. Лишь с помощью придворной баронской лиги, которая официально правила страной, оказавшейся без монарха, Сигизмунд получил звание «капитана Венгрии», в марте 1387 г. был коронован как Жигмонд и вскоре освободил свою жену.
Тот путь, которым Жигмонд пришел к власти, значительно сужал диапазон его деятельности в первые годы правления и имел далекоидущие последствия для баланса сил в стране. Если Мария лишь номинально считалась правящей супругой (ее безвременная кончина в 1395 г., впрочем, упростила ситуацию), то условия, продиктованные баронами, которые реально руководили страной в период междуцарствия в 1386 г., Жигмонд был вынужден принять. Он официально стал участником лиги, признав ее право использовать против него силовые методы в случае, если нарушит данные им обещания, в том числе обязательства назначать членами Королевского совета исключительно представителей весьма узкого круга придворных баронов и прелатов, а также их наследников. Иными словами, он поддержал претензии участников лиги на наследственное право руководить страной наряду с запретом жаловать земли иноземцам. Это привело к явному усилению лиги, сконцентрировавшей в своих руках главные административные посты и земли из королевского фонда. Они не только щедро одаривали друг друга знаками отличия и поощрительными бенефициями, но и сумели хорошо «обкорнать» королевские владения, выкраивая из них для себя огромные частные имения. Молодой король, разумеется, не мог отказать им в оплате услуг. В результате больше половины — около 80 — из тех 150 замков, которые ранее принадлежали королям Анжуйской династии, перешли в руки 30 придворных семейств, а число деревень, оставшихся во владениях короля (сравнительно с тем, что имели анжуйцы), уменьшилось до одной трети (всего около 1100 деревень, или 5% от общего количества). Власть лиги с самого начала была прочной: внутреннюю феодальную оппозицию, которую пыталось подстегивать семейство Хорвати, усмирили, власть Жигмонда над южными провинциями восстановили, территорию вокруг Пожони, отданную в залог в трудном 1386 г., через несколько лет возвратили. Однако в общем и целом конец 1380-х и начало 1390-х гг. оказались поворотным моментом в растянувшемся на несколько столетий (1200—1500-е гг.) процессе, в результате которого роль короля как самого богатого землевладельца страны осталась в прошлом. Огромные личные состояния, накопленные семействами магнатов, изменили и социо-культурный облик страны, и систему политических отношений: отныне фракция баронов надолго стала потенциальным источником, способным вызвать распад государства.
В эти же годы у южных границ Венгерского королевства появились новые внешние силы, угрожавшие его целостности и безопасности. Захватив в 1354 г. Галлипольский полуостров и, таким образом, укрепившись на западном побережье Босфорского пролива, османские турки, всего несколько десятилетий назад представлявшие собой лишь небольшое княжество в Малой Азии, неумолимо стали продвигаться на Балканы, втягиваясь в тот вакуум власти, который образовался там в результате одряхления Византии и распада Сербии и Болгарии. При Мураде I и Баязиде I Молниеносном они завоевали большую часть Анатолии, Румелии и Болгарии, подчинили Сербию (наголову разбив армию Лазаря I на Косовом поле, 1389) и Валахию (1394). И хотя Венгерское королевство нельзя сравнивать со слабыми Балканскими государствами (турки в течение более ста лет и думать не могли о его захвате), участившиеся появления, а затем и постоянное присутствие турок на всей протяженности южных границ серьезно сказались на внешней политике государства, его экономическом потенциале и настроениях людей. Во-первых, венгерские короли в течение последних столетий предъявляли свои сюзеренные права монархам северных Балканских государств, регулярно вторгаясь в этот регион. Отныне возможности для этого исчезли. Во-вторых, со времени монгольского нашествия никакие чужеземные войска не разоряли внутренних венгерских территорий. Теперь нападения турок на южные области стали привычным делом. Их население либо покинуло насиженные места, либо оказалось в числе жертв насилия и уже с XV в. стало постепенно замещаться славянскими беженцами с Балкан.
Потрясенная драматизмом новой для них реальности, венгерская элита, как и следовало ожидать, не сумела быстро и адекватно отреагировать на нее. Требуя по привычке, чтобы венгерская армия проявила себя во всем блеске своей славы и мощи, элита настаивала на необходимости контрнаступательных действий, а затем обвиняла государей и правительство за те поражения и неудачи, к которым неизбежно приводила подобная стратегия: даже более могущественным, стабильным и богатым государствам Европы было бы непросто противостоять османской военной силе.
Жигмонд первым из венгерских королей на себе почувствовал напряженность внутренней политической ситуации и не сумел избежать ее последствий. Осознавая, особенно после сербской трагедии 1389 г., размеры нависшей опасности, он ежегодно с 1390 по 1395 г. организовывал военные кампании против османских турок. До решающего сражения дело, однако, так и не доходило, и единственным положительным результатом всех этих боевых действий стало восстановление на валашском троне в 1395 г. протеже Жигмонда — господаря Мирчи Старого. В 1396 г. Жигмонд возглавил объединенную многонациональную армию крестоносцев, чтобы «раз и навсегда» изгнать турок из Европы. Однако осада болгарской крепости Никополь обернулась катастрофой. На помощь осажденным прибыл сам султан Баязид, а неверная тактика, взятая на вооружение крестоносцами по настоянию французских рыцарей, привела почти к полному уничтожению христианской армии. Несколько знатных венгерских вельмож сложили свои головы в этих боях или были захвачены в плен. Сам Жигмонд едва избежал смерти и сумел вернуться домой лишь окольным путем — через Балканский полуостров.
Этот военный разгром стал основой для начавшейся в стране поляризации политических сил. Жигмонд вполне мог использовать реальность турецкой угрозы в качестве аргумента для усиления королевской власти. Он действительно предпринял попытки, по крайней мере с 1392 г., освободиться из-под опеки баронов, отправив в отставку их лидера — своего первого палатина Иштвана Лацкфи. Одновременно Жигмонд стремился создать противовес силе баронов в лице новой элиты из рыцарей aula regia и иноземцев, чья преданность покупалась, укреплялась и вознаграждалась жалованием им больших поместий, чинов и важных должностей. Так, польский рыцарь Лайоша Великого Штибор из Штиборка стал воеводой Трансильвании; Герман Циллеи из Штирии — графом Загорий; Эберхард из южной Германии — загребским епископом, а позднее и канцлером; Миклош Гараи — баном Хорватии и Славонии, позднее палатином; Филиппе Сколари (Пипо из Озоры), бывший служащий флорентийского банка в Буде, стал управляющим соляными палатами, затем ишпаном Темеша и, наконец, прославленным полководцем. Марцали, Переньи, Чаки, Розгони, Палоци и некоторые другие семейства также приобрели политический вес и немалые состояния при Жигмонде.
Король устроил проверку этой новой команды во время государственного собрания осенью 1397 г. в Темешваре. Он подтвердил содержание статей Золотой буллы, исключив из нее одно-единственное положение — пресловутое право подданных восставать против государя, а также сняв ограничение, обязывавшее аристократию нести воинскую повинность только в период оборонительных войн. Турецкая угроза, уничтожившая различие между оборонительными и наступательными операциями, действительно сделала это условие устаревшим, и Жигмонд, шагая в ногу со временем, предпринял попытку создать своего рода территориальную милицию. Каждый землевладелец должен был снарядить и содержать одного легковооруженного кавалериста от каждых 20 дворов проживавших на его земле крестьян (с 1435 г. по одному от каждых 33 дворов), отсюда и название «подворная милиция». Кроме того, в военное время церковь также была обязана отдавать половину своих доходов на нужды армии. Все это не могло не ограничивать налоговых привилегий двух высших сословий.
В атмосфере всеобщей подавленности, царившей после поражения под Никополем, бароны в начале 1397 г. подняли свой первый мятеж в ответ на очевидные попытки Жигмонда освободиться от их власти. Возглавил его Лацкфи. Однако восстание было вскоре подавлено, поскольку большинство баронов все еще поддерживали короля. Тем не менее с 1399 г. Жигмонд время от времени был вынужден покидать страну, чтобы поддерживать порядок в Богемии, также раздираемой усобицами баронов. Он рассчитывал впоследствии получить богемский престол, поскольку у его брата Вацлава не было наследника. Длительное отсутствие правителя спровоцировало критическую ситуацию. Вернувшись в Венгрию в апреле 1401 г., Жигмонд был задержан по приказу палатина Детре Бебека и канцлера (а также эстергомского епископа) Яноша Канижаи в замке Буды. Когда он отказался убрать всех своих «иноземных» сторонников, ему было заявлено, что он арестован. Совет баронов и прелатов взял на себя всю полноту административной власти, равную прерогативам обладателя Священной венгерской короны. Совет, однако, не пришел к единому мнению насчет преемника Жигмонда (в числе претендентов называли имена короля польского Владислава II, австрийского князя Вильгельма, а также Владислава — неаполитанского короля, сына Карла Дураццо). Поэтому бароны оказались вынужденными вступить в новые переговоры с Жигмондом: ему предложили сохранить трон в ответ на обещание избавиться в своем дворе от большинства иностранцев.
Вскоре Жигмонд стал «сильнее, чем когда-либо прежде». По крайней мере, по мнению короля Богемии; он не сдержал своего обещания, и это заставило баронов предпринять последнюю попытку добиться его низложения. Когда Жигмонд заключил договор с Альбрехтом IV, герцогом Австрийским (по которому оба они получали права взаимного престолонаследования в случае кончины одного из них, а Альбрехт становился правителем Венгрии на время отлучек Жигмонда), оппозиция во главе с Бебеком и Канижаи вновь восстала, призвав на трон Владислава, короля Неаполя. Тот направил свои войска в Далмацию и в августе 1403 г. был коронован на венгерский престол в городе Задар. Мятеж охватил всю страну. К восставшим присоединились почти все бароны, поднявшиеся в период правления Анжуйской династии, а также их многочисленные фамилиары. Казалось, что они сильны как никогда. Однако эта многоглавая гидра была неспособна объединить свои усилия, тогда как королевские военачальники действовали целеустремленно и решительно. Большинство баронов быстро сдались, чтобы попасть под действие объявленной Жигмондом всеобщей амнистии, тогда как продолжавшие упорствовать были вынуждены расстаться со своей собственностью или отправиться в изгнание. Ни один из них не был казнен. Владислав не позднее ноября 1403 г. вернулся в Неаполь, оставив в Далмации в качестве правителя своего боснийского вассала Хрвою. Далмация стала единственной провинцией, в которой Жигмонду не удалось восстановить свою власть. В 1408 г. он разбил войска Хрвои и вернул себе большинство хорватских городов, но город Задар, несколько замков и крепостей, а также острова Владислав сумел удержать, а затем продал их Венеции вместе со своими правами на все далматинские города. К 1420 г. в результате целой череды войн Венеция отвоевала всю Далмацию, и, хотя полководцы Жигмонда несколько раз брали верх над войсками наемников республики, по мирному договору 1433 г. Далмация навсегда оказалась потерянной для Венгрии. Завоевания тем не менее были куда более впечатляющими. Борьба за власть прекратилась: ослабленные и деморализованные противники Жигмонда не представляли отныне никакой угрозы для его власти в течение всего его длительного правления. Теперь Жигмонд получил возможность приступить к реализации своих широкомасштабных планов по реформированию государства, которые должны были послужить основой для его не менее честолюбивых планов в области внешней политики.
Заложив фундамент политической стабильности, Жигмонд мог опираться на группу своих надежных сторонников, которая сложилась в процессе борьбы с баронами. Эта новая аристократия, помимо обширных владений и влиятельных должностей, которые она получила за свою службу, после 1403 г. обрела и иные формы связи с королем в результате заключенных с ним символических и даже династических союзов. В 1405 г. Жигмонд женился на Борбале — дочери Германа Циллеи, став свояком своего нового палатина Миклоша Гараи, а в 1408 г., после победы над Боснией, учредил рыцарское королевское «Общество Дракона» — своеобразную лигу придворных, состоявшую из правящей четы, а также 22 рыцарей, оказавших ему наибольшие услуги при подавлении восстания баронов. В то же время, хотя титул барона по-прежнему использовался в отношении богатых людей и людей высокого общественного положения, сами сановники более не получали при назначении служебные земельные пожалования (honor), становясь, таким образом, просто придворными советниками. Их должности и титулы отныне не гарантировали им обретения большой земельной собственности и региональной власти. Королевские замки управлялись теперь военачальниками, не участвующими в политической жизни двора. Закончилась и монопольная власть баронов над административно-государственным аппаратом. Король стал обращаться за советом и консультациями к «особым советникам», набираемым из компетентных иноземцев, из среднего дворянства и духовенства или из юристов, финансистов или военных экспертов, которые могли вообще не принадлежать к благородному сословию. Поскольку последняя категория за свои услуги получала не земельные наделы, а лишь жалованье, реорганизация Королевского совета, предпринятая Жигмондом, в значительной мере предвосхитила появление в далеком будущем сословия аппаратной бюрократии. Улучшение деятельности канцелярий всех палат в результате появления в них сотрудников-мирян не привело к превращению этих канцелярий в исполнительные органы центральной власти. Они только оформляли в письменном виде королевские указы; контроль за их исполнением возлагался на aula regia, не особенно изменившуюся со времен Анжуйской династии. Чтобы заставить ее более эффективно и профессионально работать, было изменено даже законодательство. К концу правления Жигмонда существовавшие по отдельности в королевской курии суды высшей инстанции были объединены в единый суд «личного присутствия короля» (фактически в суд королевской канцелярии), поскольку длительные отлучки Жигмонда в последние годы его правления потребовали делегирования еще и «личного присутствия короля», а суд казначейства, который при Анжуйской династии время от времени занимался делами вольных королевских городов, теперь должен был заниматься только ими и вследствие этого все больше и больше заполнялся простолюдинами.
По целому ряду причин города также были в числе наиболее надежных союзников Жигмонда в деле проведения политики консолидации. Населенные преимущественно иноземцами, в основном немцами, города в периоды обострения ненависти к иностранцам могли рассчитывать только на защиту короля, который и сам был иностранцем. Ослабление центральной власти, кроме того, могло обернуться для них потерей привилегированного положения. С другой стороны, поскольку с 1387 г, количество королевских замков катастрофически уменьшилось, в глазах короля резко возросло значение укрепленных городов, и то, что города не давали мятежникам укрытия за своими стенами, в определенной мере способствовало победе Жигмонда над баронами. Признавая это, он пытался увеличить число укрепленных городов (в 1400 г. их было около 20), а заодно и усилить их политическую роль. Именно при нем было завершено строительство городских стен в Коложваре (Клуж), Кешмарке (Кежмарок), Эперьеше (Прешов) и Бартфе (Бардеево). Тем не менее его план возвести фортификационные сооружения в некоторых торговых центрах, или оппидумах (по сути, в разросшихся поселках, где раз в неделю функционировал рынок и собирались годовые ярмарки), потерпел неудачу из-за отсутствия финансов. Но это не помешало Жигмонду совершить поистине неслыханное: в 1405 г. он созвал общенациональную ассамблею городских представителей, на которой были приняты важные постановления. Вольные города освобождались от таможенных сборов на местную торговлю (соответственно, г. Буда временно утратил свои исключительные права на сбор этих пошлин); иностранным купцам разрешалось вести только оптовые торговые операции; города получили право на собственное судопроизводство и юридически были подчинены одной высшей судебной инстанции — упомянутому ранее суду казначейства. После 1405 г. был разработан Кодекс Буды, заменивший в качестве образца городского законодательства старинный «закон Секешфехервара». Новый кодекс установил общие юридические нормы гражданского права для вольных городов. Все это в высшей степени способствовало росту экономического значения и процветанию городов, укреплению позиций богатых купцов-патрициев, прочно удерживавших в своих руках власть над городскими магистратами в условиях весьма робкого соперничества со стороны гильдий и цехов.
Тем не менее реформы Жигмонда не могли устранить все аномалии в процессе урбанизации Венгрии. Города в основном были маленькими. Самым многолюдным считалась Буда (около 8 тыс. жителей). Города не имели системы взаимосвязей. Все «настоящие» (т.е. обладающие хартиями) города, независимо от их размеров и значения, были построены на пересечениях торговых путей, ведущих в Австрию, Польшу и на Балканы. Поэтому на обширных территориях центральных районов страны вообще не было никаких городов. Более равномерно были распределены несколько сотен ярмарочных центров, где местные крестьяне имели возможность торговать своей продукцией и закупать необходимые товары, с особой инфраструктурой, позволявшей как местным жителям, так и окрестным селянам пользоваться ее социальными преимуществами и обретать несколько большую личную экономическую независимость. В то же самое время эти провинциальные базары и ярмарки способствовали децентрализации внутреннего рынка, пока еще весьма ограниченного. Столь же ограниченным, впрочем, было значение и самих этих ярмарок, целиком и полностью зависящих от воли землевладельца, на чьей земле они располагались, будь то помещичьи или же церковные владения.
Кроме новой аристократии и городов меры Жигмонда по консолидации страны поддержала церковь. В отличие от большинства европейских государей, венгерские представители Анжуйской династии в течение почти всего XIV в. строго следили за кадровой политикой церкви, лично утверждая в должности ее прелатов. Однако в бурные 1380-е гг. ситуация вышла из-под контроля. В 1403 г. оба архиепископа Венгрии и несколько епископов встали на сторону мятежников. К этому их подтолкнуло и то обстоятельство, что римский папа Бонифаций IX (хотя Жигмонд поддерживал его в борьбе против соперника, антипапы Бенедикта XIII) сам лично симпатизировал неаполитанскому претенденту. Это послужило превосходным поводом для короля, когда все неприятности остались позади, самым серьезным образом ограничить власть Рима в Венгрии: с 1404 г. ни один вердикт папской курии не вступил в силу до его утверждения королем (placetum regium), и король особо оговорил свое исключительное право инвеституры (одобренное в 1417 г. синодом в Констанце). Жигмонд активно пользовался этим правом, получив значительную политическую поддержку от новых собственников. Нимало не колеблясь, он пользовался богатствами церкви для укрепления монархии: прежде чем заменить мятежных прелатов на лояльных, он оставлял их должности вакантными в течение нескольких лет, и те административные органы, которым передавались на это время их функции, сдавали церковные подати и пожертвования в королевскую казну. В последние годы своего правления Жигмонд вновь возродил этот метод пополнения казны, на сей раз с целью финансирования фортификационных работ и укрепления южных границ перед лицом турецкой опасности.
Укрепление римской церкви или, точнее, восстановление ее единства также стало одной из главных задач внешней политики Жигмонда. Это самым тесным образом было связано с его желанием стать императором «Священной Римской империи», т.е. получить самое высокое звание среди всех христианских государей Европы. По мере утраты дееспособности его братом Вацлавом Жигмонд становился одним из наиболее вероятных претендентов на немецкий престол и в 1411 г. после смерти преемника Вацлава — Рупрехта действительно был избран королем Германии. Подобный ход событий оказал серьезное влияние как на его личное положение в качестве венгерского короля, так и на историю Венгрии в целом. То, что Венгерское королевство не входило в состав империи и в политическом, экономическом и военном отношениях было значительно сильнее любого из немецких государств и княжеств, позволяло Жигмонду пользоваться такой степенью свободы, какая обычно была недоступна королям Германии. Однако титул императора «Священной Римской империи» нельзя было получить без благословения папы. И прежде чем Жигмонд мог позволить себе рискованное и дорогостоящее путешествие в Рим, необходимо было преодолеть великий раскол в римской церкви, покончив, таким образом, с общим кризисом западного христианства.
С 1378 г. католическая церковь находилась под двойным главенством в лице двух соперничавших римских пап. Престол одного из них находился в Авиньоне, где в 1309 г. римский папа был «пленен» французскими королями, а другой 70 лет спустя был вновь избран в Риме. В 1409 г. синод в Пизе избрал даже третьего папу. Жигмонд с великой решимостью взялся за борьбу с расколом. В значительной мере благодаря его дипломатическому таланту, личному обаянию, а также энергии (он объездил почти все страны от Испании до Англии) ему удалось созвать собор католической церкви в Констанце (1414—18) — наиболее крупный и представительный съезд за всю средневековую и раннюю Новую историю Европы. На этом соборе была разрешена самая острая церковная проблема того времени: все три папы были вынуждены уйти в отставку, вместо них был единодушно избран новый иерарх римско-католической церкви. Теперь для Жигмонда путь к императорской короне казался открытым. Однако коронация состоялась лишь в 1433 г. Частично это было вызвано неспособностью участников Констанцского собора решить вторую задачу, стоявшую в его повестке: обеспечить реформирование церкви. В течение нескольких последних десятилетий Рим подвергался резкой критике за то, что папская курия стала слишком падкой на сугубо земные блага, все более превращаясь в могущественную, но весьма политизированную организацию. Жигмонд был в числе самых последовательных сторонников внутренней церковной реформы, но ему не удалось убедить в ее важности консервативное большинство собора. Противники реформ объединились в непримиримую оппозицию радикальному обновлению римско-католической церкви. В 1415 г. оппозиция отправила на костер Яна Гуса. Теолог и проповедник из Богемии, ученик английского богослова Джона Уиклифа, сумевший убедить многих своих сограждан в необходимости церковной реформы, стал национальным чешским героем и великомучеником, чья смерть довела до точки кипения и без того революционную атмосферу в Богемии. То, что Ян Гус прибыл в Констанцу, пользуясь покровительством Жигмонда, который не сумел его защитить, не добавило популярности королю Германии и Венгрии в Богемии (корону которой он также умудрился унаследовать в 1419 г.). К этому времени страна оказалась в руках гуситов. И хотя Жигмонд, не приняв «пражские постулаты», сумел короноваться на богемский трон в 1420 г., ему в течение следующего десятилетия пришлось вести оборонительную войну против гуситов на северо-западных границах Венгрии. И лишь после того, как он сам, а также некоторые из прелатов на Базельском соборе (1431—49) после безуспешных призывов к ним возглавить организационную реформу католицизма выразили готовность пойти на компромисс с умеренным крылом гуситского движения, сопротивление наиболее радикальных приверженцев учения Яна Гуса было сломлено.
В результате военных действий от гуситов пострадали прежде всего северные области Венгрии, пережившие несколько опустошительных набегов (Пожонь/Братислава, 1428; Надьсомбат/Трнава, 1430; комитат Сепеш, 1433). Влияние идей гуситов обнаружилось прежде всего в торговых поселках и деревнях южного комитата Серем (Срем), где папский инквизитор Джакомо делла Марка в 1436 и 1437 гг. сжег много еретиков и где проповедниками-гуситами были созданы первые венгерские переводы Библии (дошедшие до нас в неполных вариантах). Однако едва ли гуситы оказали непосредственное влияние на события, которые привели к первому крупному крестьянскому восстанию в Венгрии. Его главной причиной явилось сложное финансовое положение страны при Жигмонде, чьи повышенные налоговые требования к землевладельцам приводили к утяжелению податного бремени крестьян и поселенцев. Хотя налоги приносили казне в год как минимум весьма круглую сумму в 300 тыс. форинтов (а вполне возможно, и намного больше), политика становилась все более и более дорогостоящим занятием. Особенно для государя с непомерными внешнеполитическими амбициями, вынужденного содержать соответствующий всем его титулам двор и поддерживать обороноспособность страны. Помимо введения разовых налогов, особенно на церковь, и сдачи королевских владений в заклад (например, сделка с городами комитата Сепеш, большей частью населенными саксонцами и остававшимися в руках Польши вплоть до 1772 г.) он также возродил старую практику чеканки неполновесной монеты.
Непосредственным поводом к восстанию 1437—38 гг. в Трансильвании, побудившим местных венгерских арендаторов, городскую бедноту, мелкопоместных дворян и поселенцев-румын взяться за оружие, явилось требование епископа Дьёрдя Лепеша выплатить ему десятину, в том числе недоимки за последние три года, только новыми монетами. Помимо этого епископ всячески пытался ограничивать право крестьян на свободу передвижения и не признавал за мелкими помещиками и румынскими переселенцами права не платить налоги. Восставшие, ведомые небогатым дворянином Анталом Будаи Надем, одержав победу над воеводой Ласло Чаком, по договору, достигнутому в Коложмоношторе 6 июля 1437 г., добились очень важных для себя уступок: «сообществу людей, населяющих государство» (universitas regnicolarum), как они были названы в документе, были обещаны уменьшение церковных податей, полная свобода передвижения, а также отмена девятины (специального налога в пользу землевладельца). Для контроля за соблюдением условий договора ежегодно должны были созываться крестьянские собрания, и помещики, виновные в нарушениях, должны были подвергаться наказанию.
Этот договор давал непривилегированным слоям населения возможность объединяться и в последующем развиваться именно в качестве самостоятельного сословия. Однако в сентябре венгерская аристократия, «саксонские» (немецкие) бюргеры и вольные стрелки — секеи (секлеры) (гайдуки, отряды которых будут считаться начиная с XVI в. самостоятельными политическими и даже этническими образованиями в составе населения Трансильвании) заключили Капольнское соглашение — договор о взаимопомощи против крестьян. Через месяц они заставили крестьян принять менее выгодные для них условия. Новое соглашение было отправлено на третейский суд Жигмонду, который прежде не раз подчеркивал неотъемлемость права крестьян на свободу передвижения. Когда известие о кончине Жигмонда в декабре 1437 г. достигло Трансильвании, местные магнаты перешли в открытое контрнаступление. Крестьяне, уже разоружившиеся и уставшие от бесконечных переговоров, оказали очень слабое сопротивление. Город Коложвар, который поддерживал крестьянство, пал в конце января 1438 г. и был на время лишен своих привилегий. Второго февраля 1438 г. Капольнское соглашение было подтверждено Тординским союзом, что и предопределило сословный состав трансильванского общества на несколько веков вперед.
Таким образом, долгое правление Жигмонда в первую его треть было обременено борьбой с баронами, а в последнюю — подавлением гуситов. Динамика противостояния туркам по времени совпадала с этим «графиком». Давление Османской империи на южные границы Венгрии резко ослабло после того, как в 1402 г. Баязид I был разбит и взят в плен центральноазиатским правителем Тимуром, заставившим Османскую империю в течение двух десятилетий переживать период внутреннего кризиса. Новая волна турецкой экспансии началась лишь в 1420-х гг., когда султаном стал Мурад II (1421—51). За это время Жигмонд успел не только заложить основы новой венгерской государственности и стать правителем европейского масштаба, но и предпринять попытки укрепиться на Балканах. Его намерение создать зону буферных государств из Боснии, Сербии и Валахии внешне напоминало стремление Лайоша Великого установить в этом районе свое господство. Однако в отличие от своего предшественника, которого интересовали лишь воинская слава и добыча, Жигмонду были нужны не столько вассалы, сколько надежные союзники, готовые на любые жертвы. Он не ожидал от них бескорыстного энтузиазма, стараясь всячески заинтересовать их, одаривая венгерскими земельными владениями и высокими знаками отличия. Так, после разгрома османских турок под Анкарой в 1402 г. князь (деспот) Сербии Стефан Лазаревич признал Жигмонда своим сюзереном, став членом «Общества Дракона» и одним из самых богатых землевладельцев Венгрии. Он был верен взятым на себя обязательствам, чем спасал южные комитаты страны, соседствующие с Сербией, от турецких нашествий вплоть до конца жизни (1427). Аналогичным образом дело обстояло и с Валахией — с той лишь разницей, что верный вассал Жигмонда господарь Мирчаумер в 1418 г. Усобица, начавшаяся после его смерти между провенгерской и протурецкой группировками, протекала с переменным успехом и привела к тому, что в 1420-х гг. Трансильвания подверглась нескольким набегам османских турок. Еще более эфемерным оказался союз с «великим боснийским баном» Хрвоей, который уже в 1413 г. отрекся от Жигмонда, хотя тот по-королевски щедро не раз осыпал его своими милостями.
К чести Жигмонда, он, увидев, что цепь буферных государств начинает рассыпаться, начал выстраивать альтернативную систему обороны. В стратегически важных районах он передвинул венгерские границы в глубь территории соседних государств. В Боснии, например, он дошел до Яйце, поскольку в ее южных районах к началу 1430-х гг. уже прочно закрепились турки. Одновременно он посадил Сколари на должность ишпана Темеша, а затем помог братьям Таллоци из Рагузы (они начинали свою карьеру финансистами, а теперь контролировали банаты Хорватию, Славонию и Серень/Северин) установить централизованное управление на своих территориях и выделил средства на строительство и модернизацию укреплений, на организацию и содержание мобильных отрядов (состоявших в основном из южных славян — дворян-беженцев со своей челядью), готовых сражаться с турками. Последняя встреча Жигмонда с турками (как, впрочем, и первая) закончилась довольно бесславно. В 1428 г. он попытался штурмом взять крепость Галамбоц (Голубац), которую, по договору с Лазаревичем, должны были передать в его владение, но комендант сдал ее туркам после смерти деспота Сербии. Осаждавшие были взяты в кольцо подоспевшими на помощь турками, и Жигмонду вновь чудом удалось вырваться из окружения. Тем не менее его стратегические планы оказались эффективными: сочетание глубоко эшелонированной обороны (она состояла из двух линий приграничных укреплений от низовьев Дуная до Адриатики) и мобильных отрядов (при благоприятных обстоятельствах они могли быстро переходить от обороны к наступлению) в течение почти целого столетия позволяло Венгрии защищаться от турецких полчищ, а когда она в конце концов все-таки пала, венгры, пользуясь своей тактикой, в течение нескольких десятилетий могли вести диверсионную войну в пограничных зонах.
Эти далекоидущие планы, как и прочие политические достижения Жигмонда, остались недооцененными венгерской элитой. Он был слишком миролюбив и хорошо воспитан, чтобы стать популярным среди сильной и воинственной венгерской аристократии. Его явные неудачи в сражениях против турок вызывали презрение, а политика, более ориентированная на Запад (и связанные с этим длительные отлучки), — раздражение; его шкала ценностей и приоритетов (например, преодоление церковного раскола) представлялась непостижимой. И тем не менее он был сильной личностью: даже в случае неудачи умел привлечь людей на свою сторону, подчинить их своей воле, вызвать в них чувство коллективизма и корпоративности. С его смертью исчезло последнее препятствие на пути углубления классового расслоения и усиления влияния сословий в политической жизни общества.
Как и повсюду, сословиями назывались группы лиц, типичные для того или иного класса собственников (possessionati), обладавшие определенным общественным положением и привилегиями, — иными словами, все «нормальные» подданные государства (regnicolae). Помимо дворянства к сословиям относились лица духовного звания, жители вольных городов и трансильванские общины саксонцев. В отличие от большинства стран Западной Европы, в Венгрии, как, впрочем, и в Польше, дворянство заметно возвышалось над всеми остальными сословиями. В середине XV в. две трети всей земельной собственности Венгерского королевства находилось в руках аристократии и дворянства, поэтому здесь понятие «сословие» стало почти синонимом дворянства как класса. Мы уже знаем, что зачатки корпоративной политической жизни в Венгрии с наиболее характерным для нее институтом — государственным собранием (generalis congregatio), в котором «жители» могли уча