Современные политические взгляды российского общества и отношение людей к историческим личностям, так или иначе повлиявшим на развитие не только одной страны, но и всего мира, претерпели за последние несколько лет серьезные изменения. Однако нельзя забыть и пренебречь историческим опытом тех давних лет хотя бы по тому, что все это было, оставило свой след, а люди, управлявшие огромной страной, добивались определенных результатов, т.е. были достаточно сильными и умными.
Нельзя отрицать и того, что среди всех деятелей, направлявших народы на путь коммунистического развития, Ленин занимает первейшее место по всем позициям. В этой связи особый интерес представляют его взгляды именно в последний период жизни, когда его деятельность уже дала определенные результаты, а сам он уже должен был видеть свои и чужие ошибки и, каким-то образом, должен был попытаться скорректировать курс «революционной борьбы», изменить с учетом практического опыта свои взгляды на пути построения социализма.
Болезни и весьма скорой смерти Владимира Ильича посвящен обширный круг статей, исследований и воспоминаний. Однако данную тему ни в коем случае нельзя считать исчерпанной: многое в довольно внезапно поразившей Ленина немочи даже для историков до сего времени остается непонятным. Для начала необходимо, как принято говорить, поставить все точки над i в отношении официального диагноза так называемой последней болезни Владимира Ильича, приведшей к кончине.
Его установила довольно компетентная комиссия, вскрывавшая тело, состоявшая из ведущих врачей России: академика А.И. Абрикосова при участии профессоров О. Ферстера, В.П. Осипова, в присутствии А. Дешина, В. Буйнака, Ф. Гетье, П. Елистратова, В. Розанова, Б. Вейсброда, Н. Семашко. Все присутствовавшие лица подписали протокол о вскрытии. "Анатомический диагноз: распространенный атеросклероз артерий с резко выраженным поражением артерий головного мозга".1
Мозговой склероз, прогрессируя, вызывает расстройства психики, именно поэтому среди лечащих Владимира Ильича врачей преобладали психиатры. Хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство: особенность психических болезней в том, что, за небольшим исключением (вроде алкогольных психозов), они не развиваются в одночасье, а имеют весьма длительный период развития.
Возьмем курс психиатрии, по которому учат врачей, и откроем главу "Течение психических болезней": "Хроническая болезнь протекает длительно и имеет тенденцию к прогрессированию. Сюда же относятся и заболевания, которые могут протекать приступообразно (к ним относится, например, эпилепсия). В течении этих болезней различают несколько стадий:
а) "стадию предвестников" с такими общими явлениями, как чувство недомогания, головные боли, раздражительность, тревожность и т.п.;
б) "начальную стадию", в которой проявляются уже симптомы, характерные для данного заболевания. Выражаются в бредовых идеях, состояниях депрессии, растерянности и т.п.;
в) "развернутая картина", когда психоз может протекать непрерывно либо прерывисто, с периодами улучшения и повторными приступами, после которых психические нарушения также становятся все более тяжелыми.
Таковы прогрессирующие психические болезни, к которым относятся и психические расстройства на почве атеросклероза сосудов головного мозга"
В данной работе автор применил к фигуре Ильича метод, текстуального и психологического анализа, результаты которого с неопровержимостью доказывают: в Ленина не стреляла Фанни Каплан, и, что самое главное - многие его действия подпадающие ныне под многочисленные статьи Уголовного кодекса и осуждаемые самой моралью человеческого общества могут быть объяснены лишь одним - серьезнейшим психическим заболеванием.
Это утверждение разумеется требует доказательств и заслуживает пристального внимания. Ведь Ленин, как и Гитлер, Сталин, Мао, другие диктаторы века, не материал для историка. Это - "вечно живые примеры" политической опасности для целых наций, которые должны постоянно находиться в поле нашего зрения.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПОКУШЕНИЕ
Принято считать, что “красный террор” явился ответом на террор “белый”, то есть на террористические вылазки буржуазных элементов против коммунистов. Но на самом деле красный террор начался с момента захвата власти большевиками.
Официальной же датой начала красного террора принято считать 17 августа 1918 года, когда в Петербурге бывшим студентом - юнкером во время войны, социалистом Каннегиссером был убит народный комиссар Северной Коммуны, руководитель Петербургской Чрезвычайной Комиссии — Урицкий. Официальный документ об этом акте гласит: “При допросе Леонид Каннегиссер заявил, что убил Урицкого не по постановлению партии или какой-нибудь организации, а по собственному побуждению, желая отомстить за арест офицеров и расстрел своего друга Перельцвейга”.
Спустя несколько дней, социалистка Фанни Каплан покушалась на жизнь Ленина в Москве.
Сведений о жизни Фанни Каплан почти не сохранилось. У нас нет даже фотокарточки (та, что хранится в деле о покушении на Ленина, вызывает определенные сомнения), поэтому трудно восстановить ее внешний облик. В 1921 году в Москве начал выходить журнал "Каторга и ссылка", так вот в первом номере этого журнала было помещено фото группы каторжанок, отбывавших срок заключения в Акатуе (Забайкалье). Фотография сделана в 1917 году в Чите. Среди этих женщин была и Каплан. Сложность в том, что еще в 20-е годы этот номер журнала был отправлен в спецхран и сегодня получить его невозможно.
Писательница Нина Берберова в романе "Железная женщина" отмечает, что советские исследователи ошибочно называют Каплан Фанни: на самом деле ее звали Дора. Так называет ее в своих воспоминаниях и известный террорист, социалист-революционер Борис Савинков.2
В 1918 году на допросе у чекиста Николая Скрыпника она назвала себя Фейга, что по-еврейски означает "фиалка". В еврейской среде двойные имена употреблялись очень часто. Вторые имена-прозвища давались и по занятию родителей, и по месту жительства.
Настоящая фамилия Каплан - Ройдман. На допросе у зампреда ВЧК Петерса она показала: "Я, Фанни Каплан, жила до 16 лет под фамилией Ройдман. Родилась в Волынской губернии, волости не помню. Отец мой был еврейский учитель. Теперь вся моя родня уехала в Америку".3
Живя в семье священнослужителя, Фанни не могла не воспринять основ исповедуемого им учения, базирующегося на фанатическом суперкритицизме.
В начале ХХ века семья Ройдманов приезжает в Киев. Здесь девочка-подросток с головой бросается в революционную деятельность. Она переживает свободу, а чуть позднее - погром в Киеве. Событие это подвигает ее к террору. Совершить ничего героического не удалось. Во время сходки на нелегальной квартире из-за неосторожного обращения взрывается бомба.
С тяжелой контузией Каплан попала в жандармское управление города Киева. Допрашивал ее начальник управления полковник В.Д. Новицкий. Она быстро сломалась - и все подписала, почти не глядя.
Скоро собрался военно-окружной суд. Приговор жесток - высшая мера наказания. Судьи не хотели делать скидок на возраст - в стране революция. Однако военный генерал-губернатор твердой рукой вывел: "Вечные каторжные работы".
В самом конце 1906 года Каплан-Ройдман прибыла в Забайкалье. Мальцевская каторжная тюрьма. Здание деревянное, одноэтажное. Режима почти никакого. Начальник тюрьмы Павловский, как вспоминали каторжники, "человек не злой и стесняющийся". Тюрьма немноголюдна - всего 33 политзаключенных. Жили большой семьей.
Вкушая общий хлеб, Каплан "вкушала" и идеи. После прибытия в феврале 1907 года нескольких женщин из Акатуя, среди которых была знаменитая Мария Спиридонова, возобладали идеи эсеров-террористов.
Для Каплан встряска, вызванная смертным приговором, усугублялась контузией. Это отразилось на здоровье. Она ослепла. Почти три года полной слепоты. Ее возили в Читу в больницу. Лечение не помогло. Зрение частично вернулось лишь в 1912 году, когда всех женщин из Мальцевской тюрьмы перевели в Акатуй.
Весной 1917 года пришла весть об отречении императора Николая. Следом за ней - амнистия. Телеги с бывшими заключенными двинулись в Читу. Здесь и сфотографировались на память.
Зная предыдущую жизнь Фанни Каплан, можно усомниться в том, что это была лучшая кандидатура для теракта такого чрезвычайного значения.
После освобождения из тюрьмы Каплан была совершенно больна. Сильнейшее нервное расстройство плюс слепота делали ее абсолютно беспомощной. Лечилась в Харькове, осень и зиму 1917 - 1918 годов провела в Крыму. Летом приехала в Москву. Поселилась у бывшей каторжанки Пигит в Замоскворечье. Именно там находится завод Михельсона.
В пятницу 30 августа Ленин должен был выступить на двух митингах: на Хлебной бирже, потом на заводе Михельсона. В 17 часов он обедал в Кремле, в своей квартире. Выехал на митинг в 18 часов. На митинге на Хлебной бирже было несколько ораторов, Ленин выступил с большой речью не первым и покинул биржу после окончания митинга примерно в 20 часов.
Значит, на завод он приехал с большим опозданием, после 20 часов, более часа выступал, потом ответил на многочисленные вопросы. Следовательно, вышел из помещения, где проходил митинг, около 22 часов.4
В котором часу темнеет в Москве в конце августа? Ответ в перекидном календаре: заход солнца 30 августа - в 20 часов 15 минут.
Во дворе гранатного цеха было темно. Слабый свет из открытой двери осветил группу военных и милиционеров. Поодаль стоял автомобиль. Ленин направился к нему, и тут прозвучали выстрелы.
Тут же после покушения началось то, что весьма условно можно назвать предварительным следствием.
На допросе у председателя Московского ревтрибунала Дьяконова шофер Ленина С. Гиль заявил: "Когда Ленин был уже на расстоянии трех шагов от автомобиля, я увидел сбоку, с левой стороны от него, на расстоянии не больше трех шагов протянувшуюся из-за нескольких человек женскую руку с браунингом, и были произведены три выстрела, после которых я бросился в ту сторону, откуда стреляли, стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе".5 Несколько неловко вышло у Степана Казимировича - и Ленин не дошел до машины трех шагов, и рука с браунингом возникла на расстоянии трех шагов, и выстрелов было три. Как в сказке! И ведь Гиль смог даже рассмотреть, что рука была женской, и точно определил марку пистолета, который тут же называет револьвером. Пистолет браунинг лучше, ибо он - любимое оружие эсеров-террористов...
Создается впечатление, что Гиль произнес заученный текст. В пользу этого говорит и конкретизация марки пистолета, который фактически попал в ВЧК только на следующий день. Если судить по дате, то Дьяконов допрашивал Гиля 30 августа. Возможно ли это?
Первый допрос Фанни Каплан Дьяконов провел в помещении военного комиссариата Замоскворецкого района, куда она была доставлена. Допрос начался в 23 часа 30 минут и продолжался около полутора часов, то есть закончился примерно в 1 час ночи 31 августа. А что делал в это время Гиль? Между 22 и 23 часами ночи он везет Ленина в Кремль, отказавшись доставить его в ближайшую больницу. Почему? Раненый истекает кровью, больница рядом, но... машина едет в Кремль. Потом туда собирают врачей, и шофер находится рядом. Именно Гиль звонит управляющему делами Совнаркома Бонч-Бруевичу. На все это нужно время.
Мария Ульянова просит его сообщить о покушении Крупской. Крупская в это время в Наркомате просвещения. Гиль выполняет поручение. Таким образом, после приезда в Кремль он более двух часов находится рядом с Лениным. Как же Дьяконов мог допросить его 30 августа? Следовательно, протокол допроса Гиля - фальшивка.
Если Гиль стал свидетелем выстрела, то нужен был человек, который видел бы террористку в помещении цеха до начала митинга. Таким свидетелем стал Н. Иванов, предзавкома завода Михельсона, распоряжавшийся подготовкой помещения для митинга. Как заявил он на допросе, женщина эта делала вид, будто рассматривает книги на лотке, но вела себя подозрительно. Все время курила.
Последним звеном заданной схемы стали показания военного комиссара 5-й Московской пехотной дивизии С.Н. Батулина. "В момент выхода народа с митинга, - показал он на допросе 30 августа, - я находился в десяти или пятнадцати шагах от т. Ленина, шедшего впереди толпы. Я услыхал три выстрела и увидел т. Ленина, лежащего ничком на земле. Я закричал: "Держи, лови" - и сзади себя увидел предъявленную мне женщину, которая вела себя странно. На мой вопрос, зачем она здесь и кто она, она ответила: "Это сделала не я". Когда я ее задержал и когда из окружившей толпы стали раздаваться крики, что стреляла эта женщина, я спросил еще раз, она ли стреляла в Ленина, последняя ответила, что она".6
5 сентября, находясь в военных лагерях, Батулин пишет дополнение к своим предыдущим показаниям, перечеркивающее все, что он утверждал ранее. Здесь уже есть погоня, арест, основанием которого явилось пролетарское чутье. "Я услышал три резких сухих звука, которые я принял не за револьверные выстрелы, а за обыкновенные моторные звуки. А вслед за этими звуками я увидел толпу народа, до этого спокойно стоявшую у автомобиля, разбегавшуюся в разные стороны, и увидел позади кареты автомобиля т. Ленина, неподвижно лежавшего лицом к земле... Человека, стрелявшего в т. Ленина, я не видел".7
Почему стал разбегаться рабочий народ, вполне понятно: кому хочется попасть в ВЧК, а вот почему побежал товарищ Батулин - не совсем ясно. Только побежал он вдоль по Серпуховке и тут вдруг заметил (кто-то должен же был ее заметить) женщину с портфелем и зонтиком в руке, державшуюся за дерево. Несмотря на быстрый бег и полную темноту, Батулин не столько разглядел, сколько "учуял", что это она. Непонятно, почему все обращали в этот вечер внимание на подозрительных женщин?
Допросы самой Каплан направлены только на получение признания. О доказательствах совершения теракта нет и речи. Никто из свидетелей, привлеченных к следствию, не видел Каплан стрелявшей. В момент ареста в ее руках не было оружия, а если верить повторным показаниям Батулина, то сам арест произошел на значительном расстоянии от места покушения. Первый и почти единственный вопрос к ней: она ли стреляла? Каплан признается сразу, на первом же допросе у Дьяконова.
Кроме Дьяконова, допрашивали ее еще три человека: зампред ВЧК Петерс, нарком юстиции Курский и завотделом ВЧК по борьбе с контрреволюцией Скрыпник.
Когда формальное признание было получено, следователи попытались разработать отдельные направления и связи арестованной с различными политическими силами. Конечно, активнее всего разрабатывали линию Каплан - ЦК партии эсеров. Занимался этим Петерс. Из протокола допроса:
"Петерс: Расскажите всю правду. Я не могу поверить, что вы это сделали одна.
Каплан: Уходите!
Петерс: Потом. Потом уйду, а сейчас я буду записывать ваши показания".8
И он их записал. Правда, пришлось дважды допросить ее.
Усиленно прощупывались связи Каплан с бывшими политкаторжанами, особенно с Марией Спиридоновой. Последняя уже сидела под замком после июльского восстания левых эсеров в Москве.
Параллельно Скрыпник разрабатывает линию Каплан - профсоюз железнодорожников (ВИКЖЕЛЬ).
При неспешном расследовании все эти линии можно было признать перспективными для следствия, но... Что-то не получилось. Виной тому была Каплан. Она не только больше не устраивала следствие, но становилась даже опасной.
После покушения на Ленина набирает силу красный террор. По официальным данным, по всей стране расстреляны 14 тысяч человек. Председатель ВЧК Феликс Дзержинский имел прямое отношение ко многим из них, но только не к Каплан. При внимательном анализе имеющихся документов невольно приходишь к выводу, что для Дзержинского Каплан как бы не существовала.
Под протоколами ее допросов нет ни одной подписи председателя ВЧК, то есть он ее не только не допрашивал, но даже не видел! Или... не мог видеть? Хотел, но не мог? 30 августа Дзержинский едет в Петроград расследовать убийство председателя Петроградской ЧК Урицкого. 31 августа он получает известие о покушении на Ленина и ночью едет обратно в Москву. 1 сентября Дзержинский прибыл в столицу и... не допросил Каплан, которая, если верить официальным данным, еще три дня находилась в заключении.
Вернемся чуть назад. Ночь с 30 на 31 августа. Заместитель председателя ВЧК Петерс сидел у себя в комнате. На место преступления к заводу Михельсона он не поехал сам и не послал никого из руководителей ВЧК: "Мной было дано распоряжение привезти женщину в ВЧК".
Есть все основания не доверять "памяти" Петерса. Обратимся к воспоминаниям коменданта Кремля Павла Дмитриевича Малькова.
"Вызвал меня Аванесов (член коллегии ВЧК) и предъявил решение ВЧК: Каплан расстрелять, приговор привести в исполнение коменданту Кремля Малькову.
- Когда? - спросил я Аванесова.
- Сегодня...
Круто повернувшись, я вышел от Аванесова и пошел к себе в комендатуру".9
Почему приговор должен был приводить в исполнение комендант Кремля?
На территории Кремля в Кавалерском корпусе находилась тюрьма для особо опасных преступников. Здесь ожидал своей участи известный разведчик Локкарт. Рядом с ним – Мария Спиридонова и герой мировой войны генерал Брусилов. Сюда же привезли Каплан. Сюда, в Кавалерский корпус, а не в ВЧК!
"По моему приказанию часовой вывел Каплан из помещения, где она находилась". Было четыре часа дня, вспоминает Мальков, 3 сентября. Устному приказанию вывести арестованную мог подчиниться только часовой, непосредственно подчиненный коменданту.10
Мальков продлил жизнь Каплан минимум на три дня. Продлил в своих воспоминаниях, подстраивая их под официальное решение о расстреле Каплан 3 сентября.
Последний допрос Каплан датирован 31 августа. После этой даты ее уже не допрашивали. 1 сентября в Москву приехал Дзержинский. За двое суток он не смог сделать главного – допросить Каплан?! Значит, к моменту его возвращения Каплан была уничтожена. Ее не только расстреляли, но и труп сожгли. Никаких следов не осталось. Дзержинский поставлен перед фактом. И он смолчал. Почему? Ответ на этот вопрос не прост.
К лету 1918 года усилилась критика методов работы ВЧК, ставилась под сомнение необходимость ее существования. Тут уже и Ленин не мог помочь. А ведь у ее председателя мечта была. Еще при царском режиме, в тюрьме, он твердо сказал сокамерникам, ругающим жандармов: "...я считал бы за честь быть жандармом революции".11 Фраза поразила и запомнилась, запомнилось и странное логическое заключение: плохо не то, что жандармы лгут, провоцируют, пытают, плохо то, что делают это они ради карьеры или денег, а не ради идеи. Если бы они делали это искренне, считая свое дело правым, их бы не в чем было упрекнуть.
Его ВЧК работала за идею, искренне защищая Советскую власть и себя, ибо любое государственное учреждение уже в зародыше имеет бюрократическую тенденцию самосохранения и увеличения сферы влияния.
Дело Каплан в свете сказанного выше кажется организованным. Назвать конкретных организаторов пока нельзя. Однако можно уверенно сказать, что в тот момент не было ни одной политической силы, которой было бы выгодно покушение на главу правительства. Нити покушения ведут в Кремль.
Немало ходит легенд о том, что Фанни Каплан не казнили, что ей сохранили жизнь, причем активное участие в ее судьбе принял сам Ленин.
Иван Божко из Запорожья в июне - июле 1945 года на Колыме слышал, что Каплан видели на одном из островов среди колымских болот, где размещалась спецтюрьма.
Научный работник из Киева слышал от отставного офицера внутренних войск, будто бы Каплан до 1941 года находилась в строгой изоляции в тюрьме города Махачкалы. Когда возникла угроза захвата Северного Кавказа немецкими войсками, она была эвакуирована в город Гурьев на Волге.
Если совместить оба рассказа, то они смогут показаться вполне правдоподобными, ибо путь этапа, которым везли Каплан с Волги, вполне мог лежать дальше на Север и на Восток.
Эту версию опровергают некоторые очевидные логические выкладки:
1. Каплан провела в кремлевской тюрьме только несколько часов, и раненый Ленин физически не имел возможности встретиться с ней. Кроме того, маловероятно, чтобы Председатель СНК поставил под сомнение свою репутацию, встречаясь неофициально с безвестной террористкой.
2. Встреча Ленина с Каплан не могла состояться уже по той простой причине, что это не входило в планы организаторов покушения. Умный и проницательный Ленин легко мог понять, что Каплан лишь подставная фигура, маскирующая истинных исполнителей и организаторов покушения. Если таковое было в действительности!
Следствие по делу о покушении на Председателя СНК с самого начала допустило досадную "оплошность": не была произведена экспертиза оружия, из которого стреляли в Ленина.
Орудие совершения преступления не заинтересовало высокопоставленных следователей. Их больше интересовала политическая сторона дела.
3 сентября 1918 года в газете "Известия ВЦИК" опубликовано сообщение о том, что 2 сентября в ВЧК "явился один из рабочих, присутствовавших на митинге, и принес револьвер, отобранный у Каплан. В обойме оказалось три нерасстрелянных патрона из шести". Мелкие, но вполне замечательные неточности: если анонимный рабочий вдруг через три дня после покушения принес револьвер, то как же может идти речь об обойме, ведь последняя использовалась только в пистолетах.
Зато фраза об обойме вполне подтверждает показания шофера Гиля о виденной им женской руке с браунингом - любимым оружием эсеров-террористов. Так косвенные намеки исподволь работают на сверхзадачу - увязать покушение на Ленина с левыми эсерами.
Подобная заданность следствия наводит на мысль об инсценировке покушения, имеющей два варианта:
1. Ленин ничего не знал о готовящемся покушении и был его жертвой. Цель покушения: запугать Ленина, используя страх вождя для усиления роли ВЧК.
2. Ленин сам был организатором инсценировки, а фактически - грандиозной провокации в целях уничтожения партии левых эсеров и дальнейшего развязывания красного террора.
Имеются факты в пользу второй версии.
В истории болезни Ленина описывается пуля, извлеченная из правого грудино-ключичного сочленения, так называемая пуля № 2 типа "дум-дум", имевшая глубокие крестообразные насечки, которые при проникновении в тело должны были развернуться, но, как отмечал академик В.В. Петровский12, "разрыва пули не произошло". (Это могло произойти только в случае, если пуля не принимала участия в выстреле, то есть была изъята из целого патрона и приобщена к делу.)
Разрывные пули "дум-дум" со свинцовым сердечником и безоболочечной головной частью впервые применены англичанами в англо-бурской войне. Решением Гаагской конференции (1899 г.) они запрещены к применению "как бесчеловечное оружие уничтожения". При попадании в цель пули "дум-дум" сильно деформировались и причиняли смертельные ранения. Именно такое ранение и было у человека, рентгеновский снимок которого видел академик Петровский.
"Это было, - писал Петровский, - опаснейшее, смертельное, очень редко встречающееся ранение. По моим, очень значительным, военным наблюдениям, проникающих травм груди такого рода ранений было только два, все подобные повреждения заканчивались смертью".13
Только приняв вторую версию, можно правильно оценить чудесное исцеление Ленина, небрежность следствия и скорую казнь Каплан.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ (1922-1924 гг.)
23 апреля 1920 г. Московский комитет партии Пятидесятилетие организовал торжественное собрание в честь дня рождения Ленина. Зал был полон. Казалось, выступлениям не будет конца...
В своей обычной академической манере докладывал собравшимся Лев Борисович Каменев—старый соратник Ильича, хотя и часто с ним споривший, а иной раз и расходившийся. Ленин, говорил Лев Борисович, это человек, который «неоднократно оставался один, человек, который неоднократно объявлялся сектантом, раскольником, который неоднократно видел, что он как будто оказывается в стороне от широкой исторической дороги. И вдруг выяснялось, что эта широкая историческая дорога пролетариата лежит там, где стоит Ленин».
Горький сравнил Ленина с Христофором Колумбом. Через несколько недель Горький напишет о Ленине очерк, в котором будут такие слова: «Я начал свою работу возбудителя революционного настроения славой безумству храбрых. Был момент, когда естественная жалость к народу России заставляла меня считать безумие большевиков почти преступлением. Но теперь, когда я вижу, что этот народ гораздо лучше умеет терпеливо страдать, ...чем сознательно и честно работать, я снова пою славу священному безумству храбрых. Из них же Владимир Ленин — первый и самый безумный».
Блистал парадоксами один из лучших ораторов партии — Луначарский: «Если спросить кого-либо из нейтральных людей, как он представляет себе Ленина, он скажет: Ленин—материалист, человек-практик, человек без иллюзий, человек в практической борьбе жестокий, не останавливающийся ни перед чем, человек хитрый... Между тем, кто знает Ленина ближе, тот должен сказать, что редко когда земля носила на себе такого идеалиста. О своем идеале, о своей слепой вере в человека, о своей бесконечной любви к человеку Владимир Ильич никогда не говорит».
Среди выступавших был и Сталин. Он отметил одну черту, «о которой никто еще не сказал, это скромность товарища Ленина и его мужество признать свои ошибки». Завершая свою краткую речь, Сталин вспомнил осень 1917 г. «Нам казалось, что все овражки, ямы и ухабы на нашем пути нам, практикам, виднее. Но Ильич велик, он не боится ни ям, ни ухабов, ни оврагов... Он говорит: «Встань и иди прямо к цели». Мы же, практики, считали, что невыгодно тогда так было действовать, что надо обойти преграды... И несмотря на все требования Ильича, мы не послушали его, пошли дальше по пути укрепления Советов и довели дело до съезда Советов 25 октября, до успешного восстания. Ильич был уже тогда в Петрограде. Улыбаясь..., он сказал: «Да, вы, пожалуй, были правы». Это опять нас поразило. Товарищ Ленин не боялся признать свои ошибки. Эта скромность и мужество особенно нас пленяли». В зале захлопали.
Наконец, на сцене Ленин. Он только что приехал: «Должен поблагодарить за две вещи: во-первых, за те приветствия, которые сегодня по моему адресу были направлены, а, во-вторых, еще больше за то, что меня избавили от выслушивания юбилейных речей». И, желая прекратить поток славословия, Ленин заговорил о партии. «Наша партия может теперь, пожалуй, попасть в очень опасное положение... человека, который зазнался.. Это положение довольно глупое, позорное и смешное. Известно, что неудачам и упадку политических партий очень часто предшествовало такое состояние, в котором эти партии имели возможность зазнаться... Главные трудности еще не могли быть нами решены... Позвольте мне закончить пожеланиям, чтобы мы; никоим образом не поставили нашу партию в положение зазнавшейся партии».14
Точно установить, с какого момента Владимир Ильич заболел, трудно, но что болезнь началась раньше марта 1922 года - на это есть некоторые доказательства. По крайней мере люди, близко к нему стоявшие, говорили, что временами Владимир Ильич жаловался на небольшое недомогание, а иногда были и более серьезные признаки, заставлявшие задуматься. Партийная цензура не пропустила бы никогда более подробных сведений. Но удалось, совершенно случайно, обнаружить нужные сведения в воспоминаниях младшего брата Ленина, Дмитрия Ильича.
"По официальным данным, Владимир Ильич заболел в 1922 году, но он рассказывал мне осенью 1921 года, что он хочет жить в Горках, так как у него появились три такие штуки: головная боль, при этом иногда и по утрам головная боль, чего у него раньше не было. Потом бессонница, но бессонница бывала у него и раньше. Потом нежелание работать. Это на него было совсем не похоже... Бессонница у него всегда бывала, он и за границей жаловался, а вот такая вещь, как нежелание работать, - это было новым".) "С марта 1922 года начались такие явления, которые привлекли внимание окружающих. Выразились они в том, что у него появились частые припадки, заключавшиеся в кратковременной потере сознания с онемением правой стороны тела. Эти припадки повторялись часто, до двух раз в неделю, но не были слишком продолжительными – от 20 минут до двух часов. Иногда припадки захватывали его на ходу, и были случаи, что он падал, а затем припадок проходил (выделено мной. - ), через некоторое время восстанавливалась речь, и он продолжал свою деятельность".15
Описание симптомов дает основание предположить наличие у Ленина не только сосудистого атеросклероза, при котором припадков (в таком виде) не происходит. Явно проглядываются признаки еще какого-то сопутствующего заболевания. "В начале болезни, еще до марта, его иногда навещали отдельные врачи, но признаков тяжелого органического поражения мозга в то время не было обнаружено и болезненные явления объясняли сильным переутомлением".16
В начале декабря 1921 г. Политбюро решает «предоставить тов. Ленину десятидневный отпуск». Это еще не болезнь. Страшная усталость навалилась на Владимира Ильича, но он не торопится уезжать. Только с января начинается длительный отпуск. Правда, одно только перечисление того, что сделал Ленин за время «отдыха», займет более 20 страниц. Уже в конце марта он вернулся в Москву — открывается XI съезд партии. Однако через несколько дней Владимир Ильич договаривается с Орджоникидзе о длительной поездке на Кавказ — врачи советуют горный воздух. С присущей ему основательностью изучает Ленин путеводитель по Кавказу, дает согласие на то, чтобы его и Надежду Константиновну охранял Камо. Извлечена пуля, которая оставалась после покушения 1918 г. Но уехать не удается. Идет конференция в Генуе. В ЦК нет единства по вопросу о монополии внешней торговли. Лишь 23 мая 1922 г. Владимир Ильич уезжает в Горки, а вскоре—первый приступ болезни, паралич правой стороны тела, расстройство речи.
Летом 1922 г. наступило улучшение. Еще нет разрешения работать, но можно встречаться с товарищами, обсуждать политические вопросы. О чем же еще говорить политикам!? Почти каждый день беседы с членами ЦК. Наконец-то разрешили читать газеты. Можно читать! И сразу список из почти полутораста изданий на пяти языках.
«Я никогда не забуду, — писал профессор Ферстер, лечивший Владимира Ильича,—с какой благодарностью и счастьем в конце сентября 1922 г., когда его страдания значительно уменьшились, он принял мое заявление, что он, хотя и в сильно сокращенном объеме, к началу октября может снова приняться за свою работу».17
2 октября Ленин вернулся в Москву. Еще весной он понял, что болезнь его будет прогрессировать и времени осталось мало, катастрофически мало. Он набрасывается на работу. Груда дел: создание СССР, монополия внешней торговли, IV конгресс Коминтерна, вопросы пролетарской культуры и люди, люди, постоянные встречи, выступления, заседания.
Все встречавшиеся тогда с Владимиром Ильичем отмечали его болезненный вид и оптимизм. Однако это был человек, к которому «смерть уже беспощадно простирала свои костлявые руки».
Когда после первого инсульта Ленин вернулся к делам, он был явно встревожен тем, что Сталин исподволь уже укрепил и власть, и авторитет своего поста, да и свое собственное положение; он впервые оказался ведущей фигурой в партии. Ленину не понравилась ни первое, ни второе. В то время он был сильно озабочен ростом бюрократической тенденции в государстве и в партии; он стал испытывать сильное недоверие к Сталину.
В конце ноября врачи предписали неделю абсолютного покоя, но только 7 декабря Ильич уезжает в Горки. Перед отъездом просит секретаря сохранить в кабинете книгу Энгельса «Политическое завещание». Вернулся 12 декабря. Сразу же встреча с Дзержинским. Двухчасовой разговор со Сталиным. Вскоре—два приступа болезни. Врачи требуют немедленного отъезда в Горки. Категорический отказ. С огромным трудом удалось уговорить Владимира Ильича нигде не выступать и совершенно отказаться от работы. Состояние ухудшается. Не помогают ни компрессы, ни лед. Страшные головные боли. Особенно после бессонных ночей. Надо уезжать. Он ждет—18 декабря Пленум ЦК, где должен решиться один из коренных вопросов — о монополии внешней торговли. Конечно, будет борьба. Большинство ЦК—против монополии. Безоговорочно за нее Ленин, Троцкий, Красин. И вот, наконец-то,—решение Пленума подтверждает незыблемость монополии внешней торговли. На Пленуме на Сталина возлагается ответственность за соблюдение режима, установленного для Ленина врачами.
21 декабря Надежда Константиновна записывает под диктовку небольшое, всего в 8 строк, письмо Ленина Троцкому. Выражая удовлетворение решением Пленума, Владимир Ильич предлагал не останавливаться и продолжать наступление, поставив вопрос о монополии на XII съезде партии. Узнав о письме, взбешенный Сталин вызвал Крупскую к телефону и, грубо обругав ее, угрожал передать «дело» в Центральную Контрольную Комиссию (ЦКК). Надежда Константиновна ответила, что знает лучше всякого врача, о чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем. Она сама знает, что волнует, а что нет. Во всяком случае, лучше Сталина. Сталин бросил трубку.18
Надежда Константиновна тогда ничего не сказала Ильичу— в ночь с 22 на 23 последовал второй удар. Паралич. Понимая реальность угрозы смерти, Владимир Ильич просит врачей разрешить ему продиктовать в течение 5 минут письмо к съезду. Он начинает последнее сражение—диктует свое завещание партии.
Он начал с опасности раскола между "двумя классами" - рабочими и трудовым крестьянством, на чей союз опиралась деятельность партии. Но эту опасность он видел в отдаленном будущем. В "ближайшем будущем" он предвидел угрозу раскола между членами Центрального Комитета; большую опасность такого раскола он видел в отношениях, которые служились между Сталиным и Троцким. Сталин, по его словам, "сосредоточил в своих руках необъятную власть"; Ленин не был уверен, сумеет ли Сталин "всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью". Троцкий, который был "самый способный человек в нынешнем ЦК", проявлял "чрезмерную самоуверенность и чрезмерное увлечение чисто административной стороной дела". Другие ведущие фигуры в Центральном Комитете также не избежали критики. Зиновьеву и Каменеву он припомнил их сомнения в решающий момент октября 1917 года, что, конечно, не являлось случайность, но этот эпизод "также мало может быть ставим им в вину лично, как небольшевизм Троцкому". "Бухарин не только крупнейший, ценнейший теоретик партии", но "он никогда не понимал вполне диалектики", и его взгляды "с очень большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским"". Это было явно неожиданное суждение о человеке, чьи книги "Азбука коммунизма", написанная в соавторстве с Преображенским, и "Теория исторического материализма" были в то время широко известными партийными учебниками. Но каким бы ни было суждение Ленина о недостатках коллег, единственное, что он смог рекомендовать в своем "завещании", - это расширить состав Центрального Комитета до 50, до 100 человек; но это вряд ли помогло бы делу.
Осенью 1922 года внимание Ленина привлекли события в Грузии, где включение Грузинской республики в состав СССР вызвало сильнейшее сопротивление со стороны ЦК Грузии. В сентябре в Грузии побывала комиссия, возглавляемая Дзержинским; она вернулась в Москву, привезя с собой двух заупрямившихся руководителей. В этот момент через голову Сталина, который занимался этим вопросом, вмешался Ленин; он полагал, что добился компромисса. Но он не следил за ходом событий, и отношения с грузинами вновь осложнились. Теперь в Тифлис отправился Орджоникидзе; после яростной борьбы он удалил мятежных руководителей и заставил ЦК Грузии принять предложения Сталина. Через несколько дней после того, как было продиктовано "Письмо к съезду", Ленин, непонятно по каким мотивам, вернулся к грузинскому вопросу. Он продиктовал меморандум, в котором признавался, что "сильно виноват перед рабочими России" в том, что не смог эффективно вмешаться в ход событий на более раннем их этапе. Он осудил недавние события как пример "великорусского шовинизма", упомянул "торопливость и админис