Спорные вопросы ранней истории Киевской Руси
П. Толочко
Прошло целое тысячелетие, а открытие Руси продолжается и сегодня. Это естественно. Столь крупное и многомерное историческое явление, каким являлась Киевская Русь, привлекло к себе внимание многих поколений историков. И каждое из них вносит в дело его постижения свою посильную лепту. В целом исследователи воссоздали достаточно полный и объективный образ государства восточных славян, возникшего в результате их длительной политической и социально-экономической эволюции, обогащенной достижениями соседних народов. Киевская Русь развивалась в рамках общих закономерностей историко-культурного процесса средневековой Европы, в котором каждый народ принимал участие, прежде всего, собственными культурными традициями. Древнерусский народ создал яркую и самобытную культуру, выступил фактически соавтором многих достижений мировой цивилизации.
Вместе с тем наряду с традициями научно-объективного освещения истории и культуры Киевской Руси есть и другие, в которых внутренние закономерности развития подменяются внешними случайностями. В их основе лежит византийский стереотип удивления, который неизбежно влечет за собой поиск маленького чуда. Исходным в исследовании некоторых историков-медиевистов Запада является тезис неспособности восточных славян к социальному и политическому саморазвитию: «Не может быть, чтобы Киевскую Русь создали сами славяне». И начинаются поиски наставников, которым можно было бы перепоручить роль создателя восточнославянской государственности. Они приводят к самым различным результатам, часто взаимоисключающим. В роли восточнославянских культуртрегеров выступают греки, хазары, норманны и пр.
В 1982 г. на Международной конференции «Славянская культура и мировой культурный прогресс», организованной в Минске Международной ассоциацией распространения и изучения славянских культур при ЮНЕСКО, с пленарным докладом выступил профессор из ФРГ Г. Ротте. Он предложил глобальную периодизацию славянской истории. Главная его идея заключалась в том, что на всех этапах (а он их выделил семь), славяне всегда имели своих поводырей, сначала византийцев, потом скандинавов, хазар, а с XII в. немцев. Восточные славяне вышли на историческую арену поздно и без собственных культурных традиций, а культура Киевской Руси представляла собой простой симбиоз культурных элементов Византии, Хазарии, Скандинавии. Успешное ее развитие, согласно немецкому ученому, зависело от того, насколько удавалось сохранить и развить те пласты европейских культур, которые стали своими собственными.
В последнее время с рядом работ, обосновывающих идею хазарского происхождения Киевской Руси, выступил профессор Гарвардского университета (США) О. Прицак. Обвинив летописца Нестора в необъективности и сравнив его с современным политическим пропагандистом, он заявил, что «новейшему историку Украины и Восточной Европы следует наконец освободиться от пристрастий автора ПВЛ и не идентифицировать Русь с полянами для середины Х в., а вместе с тем проститься с концепцией славянского (полянского) происхождения Руси». Эти слова написаны в начале 70-х гг. XX ст., а в конце 80-х профессор О. Прицак с такой же легкостью, о чем речь ниже, распростился и со славянским происхождением полян, объявив их хазарами.
Когда-то один из лидеров современного норманнизма, утверждавшего приоритет скандинавов в развитии древнерусской государственности, А. Стендер-Петерсон под давлением археологических фактов, полученных широкими археологическими исследованиями древнерусских городов, вынужден был признать, что все аргументы норманнистов биты. Удивительно, но это признание привело его не к отказу от ложной теории, а к призыву искать для нее новые аргументы. Призыв был услышан. В работах Г. Арбмана, Э. Оксенстиерны, Т. Капелле, Г. Штокля и других западных историков норманнизм получил новые импульсы. Старая идея излагается в них при помощи того же манипулирования археологическими и письменными источниками, правда, уже не выступает в своей прежней категоричной однозначности. Варяги объявляются одной из ведущих сил, участвовавших в государственном строительстве на берегах Волхова и Днепра. Справедливости ради следует отметить, что аналогичный подход к проблеме характеризует и работы некоторых советских исследователей.
В искусственных конструкциях историков, отстаивающих идею иноземного начала или благотворного импульса в создании Киевской державы, нет не только ответа, но даже и постановки вопроса, почему в среде кочевого хазарского и поморо-скандинавского мира наблюдались тенденции политической консолидации, а в восточнославянском обществе с его древней оседло-земледельческой культурой нет. И как это хазарам или скандинавам удалось создать для восточных славян то, чего они оказались не в состоянии создать для самих себя на своих землях. «Откуда есть пошла Русская земля». Этот вопрос, поставленный еще летописцем Нестором в конце XI или начале XII в., продолжает волновать исследователей и сегодня. И нельзя сказать, что все здесь уже для нас ясно и не требует дальнейших исследований. Спор историков о том, кто были русы и где их следует локализовать, начавшийся более 200 лет назад, продолжается. Он обусловлен характером источников. В большинстве своем (особенно иностранные) они содержат свидетельства не очень конкретные и далеко не однозначные. Выборочное их использование породило теории о южном и северном происхождении этнонима «Русь»: компромисную — о двойном (южном и северном), теорию социального содержания этого термина, обозначавшего якобы первоначально только знать, но не весь народ.
Посмотрим, какие сведения для решения этого вопроса содержатся в древнерусских летописях. При этом необходимо учитывать, что начальное древнерусское летописание, в том числе «Повесть временных лет», подвергалось неоднократной редакторской правке. Известно, что около 1118 г. такую редакцию осуществил сторонник Мстислава, после чего в летописи появился сильный норманнский акцент. Это, разумеется, исказило первоначальный текст и затруднило поиск оригинальных известий, но, к счастью, редактор был не очень прилежный и кое-что из написанного предшественниками оставил без изменений. Так, в статье 898 г. читаем: «БЪ единъ языкъ словЪнескъ: словЪни, иже сЪдяху по Дунаеви, их же прияша угри, и морава, и чеси, и ляхове, и поляне, яже нынЪ зовомая Русь». Немногим ниже в тексте этой же статьи, невообразимо сложном и противоречивом, находим такую сентенцию: «А словеньскый языкъ и рускый одно есть».
Историки, отстаивающие мысль о северном происхождении названия «Русь», также аппелируют к авторитету «Повести временных лет». Обычно они цитируют следующее ее место: «И бЪша у него (Олега.— П. Т.) варязи и словЪни и прочини прозвашася русью». Но при этом почему-то забывают отметить, что чудесное превращение северных пришельцев в русов происходит только после того, как они оказываются в Киеве. До этого летопись именует их варягами, чудью, словенами и др. Возникает здесь и еще один вопрос. Если название «Русь» уже в IX в. посредством тесных «славяно-финно-скандинавских контактов могло появиться только в среде этого смешанного населения», то почему Олег провозгласил «матерью городов руских» не какой-либо северный город, скажем Ладогу или Новгород, находившийся в центре этой Северной Руси, а Киев, располагавшийся от нее за тысячу километров. И как могло случиться, что письменные источники нигде не отразили название «Русь» применительно к северо-русскому населению.
Летописец и позже будет хорошо отличать Русь от варягов и даже словен. В 1015 г. Ярослав выступил из Новгорода на Киев с тысячью варягов и прочими воями. Святополк вышел ему навстречу «пристрой бсщясла вой, русь и печенЪгь». После утверждения на киевском столе уже Ярослав становится обладателем руской (читай — киевской) дружины. Для похода против Святополка и Болеслава польского «Ярославь же, совокупивъ Русь, и варяги и словЪнЪ».
Еще более показательны в этом плане свидетельства древнерусских летописей XII—XIII вв. В них понятия «Русь» или «Руская земля» выступают в двух значениях — широком, относившемся ко всем восточнославянским землям, входившим в состав Древнерусского государства, и узком, применявшемся только к южной части этих земель, то есть Киевщине, Черниговщине, Переяславщине.
Так, Юрий Долгорукий выступил с войском из Ростово-Суздальской земли «в Русь», то есть в Киев. Изяслав Мстиславич, вынужденный оставить Киев, ушел с «Руской земли» на Волынь, а затем снова вернулся на «Рускую землю». Передавая в 1148 г. сыну Юрия Долгорукого Ростиславу город Божский, Изяслав Мстиславич ставит ему следующее условие: «а ты постерези земл'Ь Руской оттол'Ь».
Изгнанный за несоблюдение этого ряда, Ростислав идет в Суздаль и говорит отцу: «Слышаль есмь, оже хощеть тебе вся Руская земля». Юрий Долгорукий в обиде за себя и своего сына воскликнул: «Тако ли мне части нЪту в Руской земли, и моимъ дЪтемъ?».
Святослав Всеволодович после похода на город Дмитров, «возвратися опять в Русь». После убийства Андрея Боголюбского владимирские бояре говорили: «князь наш убьен, а детей у него нету, сынок его в Новгороде, а братья его в Руси». Новгородцы также понимали под «Русью» Киев и Киевскую землю. В летописной статье 1135 г. говорится: «иде в Русь архиепископ Нифонт». В 1142 г. новгородское посольство было задержано «в Руси» (в Киеве) до тех пор, пока оно не дало согласия на вокняжение в Новгороде князя Святослава . Изгнанный из Новгорода, князь Святослав "идущу в Русь к брату".
Всеволод БольшоеГнездо направил в 1195 г. своих послов к великому киевскому князю Рюрику Ростиславичу со следующим посланием. «Вы есте нарекли мя во своемь племени во ВолодимерЪ старЪишаго, а нынЪ сЪдЪл еси в Киев'Ь, а мне еси части не учинилъ в Руской земЪ». Посланный в 1223 г. в помощь южнорусским князьям против монголо-татар с ростовским полком, Василий Константинович не успел «к ним в Русь».
Подобное цитирование можно продолжить, но вряд ли в этом есть необходимость. И приведенных свидетельств достаточно, чтобы убедиться в том, что «Русь» в узком значении слова — это земли между Десной на севере, Сеймом и Сулой на востоке, Росью и Тясменем на юге, Горынью на западе. Другими словами, это те самые земли, где сидели когда-то поляне, северяне и древляне, составившие основу раннегосударственного образования «Русь». Характерно, что именно в этом регионе сохранилось больше всего гидронимов и топонимов, связанных с названием «Русь» — Рось, Россава, Роставица, Ростовец и др. Когда на Руси появилось несколько городов с названием Переяславль, первый из них, давший название остальным, стал называться Переяславлем-Руским.
Вряд ли можно сомневаться в том, что поздние летописные свидетельства возродили память и очертили нам ту первоначальную Русь, которая положила начало Древнерусскому государству. Видимо, и Константин Багрянородный, говоря о «Внутренней Руси», имел в виду именно этот регион. Искать ее на далекой северо-восточной окраине славянского мира, в междуречье Волги, Которосли и Трубежа, как это пытается делать О. Прицак, или же на севере, между Новгородом и Старой Ладогой, по Д. А. Мачинскому,— бессмысленно. В Идриси этот северорусский регион совершенно четко обозначен термином «Внешняя Русь», что равно аналогичному определению Константина Багрянородного.
Отождествив первоначальную Русь с островом Русов, и разместив его на севере ИЛИ на северо-востоке Руси, оба исслeдователя слишком вольно толковали письменные источники. Д. А. Мачинский, понимая, что свидетельства арабских авторов трудно соотнести с Ильменско-Ладожским регионом, выходит из положения тем, что объявляет их позднейшими пересказами древнего оригинального известия об острове Русов, дополненными подробностями, отражающими исторические реалии Южной Киевской Руси. Случилось это потому, что в 882 г. социальное ядро Ильменско-Ладожской Руси мигрирует на юг, «руский домен» перемещается в Среднее Поднепровье, а вместе с ними мигрируют и сведения источников. Правда, уже через 40 лет, согласно Д. А. Мачинскому, социальный центр Руси возвращается на север, и не понятно, почему, следуя его логике, свидетельства восточных авторов этого времени не дополнились подробностями, отражавшими реалии Северной Руси.
Тезис мигрирующего социального центра, выдвинутый О. Прицаком и поддержанный Д. А. Мачинским, несостоятелен. Ранние очаги государственности возникли практически одновременно в нескольких наиболее развитых регионах славянского мира. История возникновения и формирования древнейших княжеств Киевской Руси является ярким подтверждением этого. Более быстрыми темпами процесс сложения социально-классовых структур проходил в Среднем Поднепровье, где традиции государственности были известны уже в скифское время. И не случайно именно Среднее Поднепровье оказалось в центре формирования единого Дневнерусского государства и его народности. Попытки оспорить этот очевидный исторический факт, сопряженные, как правило, с необходимостью авторского переосмысления источников, заведомо обречены на неудачу. Парадоксальная оригинальность построений не способна разрушить историческую истину.
Б. А. Рыбаков полагает, что союз славянских племен Среднего Поднепровья принял имя одного из объединившихся в нем племен — народа Рос (или Рус), известного еще в VI в. далеко за пределами славянского мира. Произошло это, видимо, уже в конце VIII — начале IX в., и не случайно «Русь» как страна и народ неоднократно упоминается в это время арабскими и византийскими писателями.
Хронологически наиболее раннее упоминание названия «Рус» в арабской литературе принадлежит среднеазиатскому ученому IX в. ал-Хорезми. В своем географическом сочинении «Книга картины земли», написанном между 836—847 гг., он упоминает реку Друс (Данапрос — Днепр), которая берет начало с Русской горы (Джабал-Рус). Ибн Хордадбех, написавший в 80-е гг. IX в. «Книгу путей и стран», указывал: «Если говорить о купцах ар-Рус, то это одна из разновидностей славян. Они доставляют заячьи шкурки, шкурки черных лисиц и мечи из самых отдаленных [окраин страны] славян к Румийскому морю. Владетель ар-Рума взимает с них десятину. Если они отправляются по Танаису — реке славян, то проезжают мимо Хамлиджа, города хазар. Их владетель также взимает с них десятину». В сочинении неизвестного автора IX в. «Худул ал-Алам» говорится, что «страна русов находится между горой печенегов на востоке, рекой Рутой на юге и славянами на западе. Царя их зовут Хакан русов».
Ибн Хордадбех отметил, что по утверждению русов, они христиане. Сведения, подтверждающие это, находятся в «Житии Стефана Сурожского», в котором рассказывается о походе «новгородского» князя Бравлина в Крым, взятии города Сурожа и крещении там князя русов. Не исключено, что вместе с Бравлином приняла крещение и его дружина. Поход русов в Крым исследователи датируют концом VIII — началом IX в.. Он, как и все последующие походы киевских князей на Византию, преследовал прежде всего цель утверждения Руси на черноморских экономических рынках и преодоление сопротивления империи. О том, насколько успешными были эти ранние военные экспедиции, видно из того, что «Румийское море» стало называться «Руским». «А ДнЪпръ втечеть в Понетьское море треми жереломъ, еже море словеть Руское».
Среди аргументов, использующихся для доказательства северного происхождения названия «Русь», неизменно присутствует свидетельство Бертинской хроники епископа Пруденция 838— 839 гг. о посольстве русов. Придя в Константинополь к императору Феофилу, послы отрекомендовались представителями народа Рос («Rhos»), посланными от Хакана («Chacanus») «ради дружбы». Однако, при разбирательстве в столице Франкского королевства Ингильгейме неожиданно выяснилось, что они собственно не русы, но шведы (свеоны). Многим это признание послов кажется неотразимым аргументом в пользу северного происхождения названия «Русь», на самом же деле вывод здесь может быть скорее обратный. Уточнение послов весьма примечательное. Тождество норманнов и руси, на чем так упорно настаивают современные сторонники северного происхождения последней, оспорено самими шведами. Они действительно не были русами, но находились у них на службе и в данном случае совершенно справедливо рассматривали себя их представителями. Шведы будут входить в состав посольств русов в Константинополе и позднее, например, при Олеге и Игоре, но их этническое происхождение не может иметь прямого отношения к характеристике государства, от имени которого они выступали.
В последнее время некоторые исследователи, в том числе и советские, в вопросе происхождения названия «Русь» вновь вернулись к старой филологической точке зрения, связывавшей его этимологию с финским «Ruotsi» со значением «Швеция». Но кроме некоторого созвучия, в словах этих мало общего, как бы искусно не пытались их сроднить. Крупнейший польский историк X. Ловмянский, которому принадлежит наиболее обстоятельное и полное исследование этого вопроса, считает, что лингвисты, выводившие слово «Русь» из «Ruotsi», превысили границы своих исследовательских возможностей. Оба названия могли развиваться в это время независимо одно от другого, Название «Русь», согласно ученому, первоначально имело географический смысл и исконно определяло территорию Среднего Поднепровья. В процессе образования здесь государства оно стало его названием, а позже, видимо, приобрело также этническое и социальное значение.
Внимательное и непредвзятое чтение летописи, даже в исправленном летописцем Мстислава Владимировича виде, не дает основания видеть в названии «Русь» нечто чуждое для восточных славян, привнесенное в их жизнь только в IX—Х вв. Наоборот, тот факт, что название это быстро распространилось на весь восточнославянский мир, указывает на древние традиции его бытования в этой среде. Независимо от происхождения, в период восточнославянской политической и этнокультурной консолидации, название «Русь» отождествлялось с названием «славяне». Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, в каком смысле летопись употребляет выражения «Руские грады», «мы от рода Руского», «Русин» и др. Нет сомнения, что уже в IX— Х вв. бывшие межплеменные союзы восточнославянских племен — поляне, древляне, северяне, кривичи, волыняне, дреговичи, уличи, дулебы, словене и др.— слились в крупную этническую общность — народность, получившую название «рода руского», «Руси».
Среднее Поднепровье не единственное место, где источники называют русов. Они известны в Прибалтике (о-ов Рюген), Подунавье (Рутенская марка), Тюрингии и Саксонии (Рейсланд), Прикаспии и даже в Северной Африке («русская» колония в Сирии). Можно, конечно, допустить, что в результате каких-то событий единый народ рассеялся по миру. Но до сих пор никто не сумел этого доказать. Неопределенной остается изначальная этническая природа руссов — рутеннов, а также их прародина. Выводы, построенные на сходном звучании названий, крайне ненадежны.
А. Г. Кузьмин самой важной «Русью» считает Дунайскую, отождествляя упоминаемый в источниках V—VIII вв. Ругиланд (или Ругию) с Рутенской маркой Х—XIII вв. Именно отсюда, по его мнению, «Повесть временных лет» выводила полян — русь и всех славян. Здесь необходимо только заметить, что прежде чем расселиться с Дуная по равным землям, славяне пришли туда. «По мнозЪхъ же времянъх сЪли суть словЪни по Дунаеви, гдЪ есть ныне Угорська земля и Болгарьска. И от тЪхъ словЪнъ разидошася по землЪ» (ПВЛ, ч. 1, с. 11).
Киевская Русь и хазары. Положение Ф. Энгельса о том, что государство является продуктом внутреннего развития общества, подтвержденное всем ходом исторического развития, кажется, трудно оспорить. В большинстве случаев его и не оспаривают. Но если речь идет о восточных славянах, то вывод классиков марксизма нередко подвергается сомнению. В первом томе многотомной работы «Происхождение Руси» профессор О. Прицак пришел к весьма оригинальному заключению, что «идеи государственности не возникают спонтанно, но переносятся из одного региона в другой, а ее носителями и основателями государств являются купцы и воины, наиболее рано выделившиеся в профессиональные группы населения». Из последующего изложения видим, что во Францию или Германию, а также Хазарию государственность все же не была привнесена, но родилась там спонтанно. А вот в среду восточных славян — была, да еще сразу с двух сторон, с запада и востока. Некое торговое объединение «Русь», возникшее где-то в Галлии, устремило свои интересы на восток. В это же время (около середины VII в.) аналогичное объединение восточных купцов устремило свои интересы на запад. Два потока столкнулись на Волге и общими усилиями создали Древнерусское государство. Изначально оно состояло из двух частей: северной, где хозяевами положения были вендские и готские кланы, и южной, где господствовали авары, болгары, хазары.
А где же славяне? Их как-будто и вовсе не было. Когда-то О. Прицак приложил много труда, чтобы доказать ошибочность концепции славянского (полянского) происхождения Руси, теперь же аналогичная участь постигла и полян. Они, оказывается, тоже не славяне, но хазары. В недавно вышедшей работе, посвященной публикации так называемого киевского письма Х в., О. Прицак отвел значительное место доказательствам идентичности полян и хазар. На эту мысль навело историка содержание киевского письма, которое написано хазарским евреем и содержало несколько хазарских имен и названий.
Казалось бы, простая вещь. В хазарско-еврейском документе, написанном в Киеве в начале Х в., имеются хазарские имена. Следуя нормальной исследовательской логике, можно сделать вывод, что Киев в это время поддерживал отношения с Хазарией и в нем проживали выходцы оттуда. Но в таком утверждении нет ничего оригинального. К нему можно придти и без вновь открытого документа. Хотя бы на основании свидетельств «Повести временных лет», сообщившей нам о киевском урочище «Козаре» (местность, где проживали восточные купцы). Но это, если следовать обычной логике. А если необычной? Тогда получается нечто совсем другое. Киев становится хазарским городом, построенным не ранее первой половины IX в. на западной границе Хазарии, проходившей по Днепру. Посредством этимологических построений О. Прицак пытается показать, что название «Киев» происходит от имени «Куя», которое носил хазарский «вацир». Он же построил крепость в районе Берестово и разместил там оногурский гарнизон. Уроч. «Угорское» О. Прицак производит от старой формы «огрин» (оногур), что равно имени хорошо известного кочевого народа Оногур.
Подкрепляет ли О. Прицак свои филологические изыскания археологическими материалами? Ведь если бы версия хазарского Киева была верной, то мы вправе ожидать от его археологических раскопок обнаружения таких же материалов, какие выявлены, скажем, в Саркеле, Иттиле, других хазарских центрах. Археологии О. Прицак не касается вовсе. А жаль. Если бы он обратился к данным археологического изучения Киева, то увидел бы, что его материальная культура характеризуется местной славянской самобытностью. Вещи хазарского круга, так называемой салтово-маяцкой культуры, в Киеве встречаются в единичных экземплярах и едва ли составляют ничтожную долю процента от общего числа находок. Не выдерживает испытания археологией и утверждение О. Прицака о строительстве Киева не ранее первой половины IX в. Материалы, свидетельствующие о развитии на «Киевских горах» важного административно-политического и культурного центра полянского союза племен, датируются концом V—VIII вв. Они неоднократно публиковались, и вряд ли есть необходимость возвращаться к уже проделанной работе. Может, стоит только подчеркнуть, что уже с IX в. в Киеве на местной основе сложилась новая городская древнерусская культура, не имеющая ничего общего к хазарской.
Рассуждения на тему хазарского Киева привели О. Прицака к еще одному «открытию». Имеется в виду его вывод о хазарском происхождении полян. Этимология названия «поляне», как она дается автором «Повести временных лет», действительно показывает, что оно понималось в Древней Руси как связанное с аппелетивом «поле». А поскольку в районе Киева, как утверждает О. Прицак, полей нет, только одни горы и леса, то можно предположить, что поляне до прихода на берега Днепра жили в степях к востоку от него. Почему — к востоку, а не к западу? Ведь там тоже имеются поля, в том числе и знаменитое Перепетово поле, которое начиналось в каких-нибудь сорока километрах южнее Киева. Да потому, что Хазария-то располагалась к востоку от Днепра.
Других письменных источников для решения вопроса, кто такие поляне и откуда они пришли, кроме как «Повесть временных лет», нет. И не случайно, именно ее свидетельства привлекаются О. Прицаком для обоснования своего вывода. При этом, выборочно, а те, которые не вписываются в его схему, объясняются вымыслом редактора летописи. О. Припаку импонирует, "что в двух случаях поляне названы в одной группе с северянами и вятичами, из чего как бы следует вывод, что они были левобережными южными соседями северян и вятичей, то есть хазарами. Строить столь ответственный исторический вывод на основании простого летописного соседства племен полян с другими восточнославянскими группами, конечно же, нельзя. К тому же, поляне значительно чаще выступают соседями древлян и северян, а вовсе не вятичей. Более того, летописец в ряде мест совершенно четко объединяет полян и древлян в одну группу, противопоставляя ее другой, которую составляли радимичи и вятичи. «Поляномъже живущим особъ, яко же рекохомъ, сущимъ от рода словъньска, и нарекошася поляне, а древляне от словънъ же, и нарекошася древляне: радимичи бо и вятичи от ляховъ».
Подобные известия находятся и в других местах летописи. «Тако же и ти словъне пришедше и съдоша по Днъпру и наркошася поляне, а друзии древляне, зане сЪдоша в лЪсъх». В статье 885 г., рассказывающей о победе Олега над радимичами, содержится следующая сентенция: «И бЪ обладая Олегъ поляны, и древляны, и съверяны, и радимичи, а с уличи и тъверци имяше рать».
Таким образом, в летописи значительно больше свидетельств о непосредственном соседстве полян с древлянами и северянами. И все они совершенно определенно указывают на их славянство. «Аще и поляне звахуся, но словенскаа ръчь бЪ. Полями же прозвани быша, зане в поли съдяху, а язык словенски есть».
Еще более решительно разделался О. Прицак с хазарской данью полян. Действительно, если поляне были хазарами, то как-то нелогично, что они платили дань хазарам же. А раз так, то дани этой и вовсе не было; все это позднейшее сочинение редактора «Повести временных лет». Вот только не объяснил О. Прицак, зачем славянину, потомку древних полян, понадобилось возводить на бедных хазар такую напраслину, а заодно и выставлять в не очень привлекательном свете своих далеких предков. Во всем ведь должен быть какой-то смысл.
О хазарской дани полян в летописи говорится трижды: в недатированной части «Повести временных лет» и в статьях 859 и 862 гг. Проанализируем эти сообщения и посмотрим, дают ли они основания для обвинения летописца или редактора в вымысле.
Текст из недатированной части. «По сихъ же лътЪхъ, по смерти братьЪ сея (Кия, Щека и Хорива.— П. Т.) быша обидимы древлями и инЪми околными. И наидоша я хазарЪ, съдящая на горах сихъ в лъсЪхь, и ръша козари; «Платите намъ дань». Съдумавше же поляне и вдаша от дыма мечь, и несоша козари ко князю своему и къ старЪйшиным своимъ». Старейшины нашли эту дань недобрым предзнаменованием, указывающим на то, что придет время и не поляне хазарам, а наоборот, хазаре полянам будут платить дань. Так оно и случилось, подытожил статью летописец.
Обычно этот текст, как и все введение в «Повесть временных лет», связывается с именем Нестора. Разумеется, он имел к нему отношение, но не как летописец-создатель, а как сводчик и редактор записей своих предшественников. Рассказ о хазарской дани полян появился значительно раньше летописной деятельности Нестора. Об этом со всей очевидностью говорит окончание цитированного выше известия: «Тако и си владвша, а послЪже самими владЪють; яко же и бысть: володЪють бо козары руськии князи и до днешнего дне». Конечно же, «днешний день» — это не конец XI — начало XII в. Утратив свои позиции на Волге под ударами дружин Святослава и Владимира, хазары скоро исчезают со страниц истории не только как политическое образование, но и как народ. На смену им пришли печенеги, а затем и половцы, которые окончательно ассимилировали хазар. С половцами Русь вела напряженную борьбу, но нельзя сказать, что русские князья владели ими. Даже если речь идет о хазарах тмутараканских, то и в этом случае выражение «володЪють» не могло относиться ко времени Нестора, которое следует рассматривать скорее как закат власти Руси над далекой Тмутараканью. Вполне возможно, что запись эта появилась в 60-е гг. XI в. и принадлежит монаху Печерского монастыря Никону, который некоторое время проживал в Тмутаракани. Впрочем, не исключено и более раннее ее появление (например, время Мстислава Тмутараканского и Ярослава Мудрого).
Ко что же смутило О. Прицака в самой статье? Оказывается, мечи, которые поляне преподнесли в качестве дани хазарам. Согласно ему, это не полянская, но русская традиция. Меч, судя по данным арабских географов, играл важную роль среди русов. Совершенно верно: среди русов и среди славян, но не среди хазар, оружием которых была сабля. Если бы поляне киевские являлись хазарами, то должны были дать в качестве символической дани саблю, а не меч.
Статья 858 г. «Въ лито 6337. Имаху дань варязи изъ заморья на чуди и на словйнах, на мери, и на вс'Ьхъ, кривичЪхъ. А козари имаху на полянах, и на с'ЬверЪх, и на вятичЪхъ, имаху по бЪлЪ и вЪверицЪ, от дыма». Здесь О. Прицаку кажется подозрительным упоминание в качестве дани беличьих шкурок. Почему? Да потому, что эти животные не водились в Южной Европе. Трудно, конечно, поручиться за достоверность данного утверждения по отношению к Южной Европе, но что оно не имеет никакого отношения к рассматриваемому летописному известию, это совершенно точно. Поляне, северяне и вятичи проживали ведь в Восточной Европе, к тому же в ее лесостепной и полесской зонах, где белки водятся, говоря словами летописца, и до сего дня.
Статья 862 г. «Они же рЪша: «Была суть 3 братья, Кий, Щекъ, Хоривъ, иже сдЪлаша градокъ сь, и изгибоша, и мы сЪдимъ родь ихъ, платяче дань козаромъ». Так ответили киевляне на вопрос приплывших к Киеву Аскольду и Диру, «чий се градокъ?» .Из. контекста ответа совершенно ясно, что киевляне 60-х гг. IX в. видели себя наследниками рода Кия, попавшими в данническую зависимость от хазар.
О. Прицак считает версию, содержащуюся в Ипатьевской летописи, недостоверной и противопоставляет ей статью Лаврентьевской летописи: «и мы сЪдимъ, платяче дань родомъ их, Козаромъ». Единственный аргумент в пользу большей достоверности известия Лаврентьевской летописи — ее более ранняя редакция. Если бы речь шла о редакциях древнерусского периода, такое утверждение имело бы смысл. Но и Лаврентьевский, и Ипатьевский летописные своды составлены в позднесредневековое время, и нет гарантии, что сводчик XIV в. располагал более древним и достоверным протографом, чем сводчик XV в. К тому же статья Ипатьевской летописи находит близкие аналогии в других летописных списках, а статья Лаврентьевской — нет. Читая последнюю, нетрудно убедиться, что она подверглась сильному редактированию, исказившему ее смысл. Если согласиться с О. Прицаком и поверить в истинность утверждения статьи Лаврентьевского свода, то окажется, что киевляне по отношению к Кию и его роду совершенно чуждое население. Это туземцы, платящие дань хазарам. И непонятно, отчего это импонирует О. Прицаку. Ведь статья в такой редакции разрушает его собственный вывод об основании Киева хазарами.
Согласовать показания внутренне противоречивой статьи Лаврентьевской летописи нет возможности, да, собственно, и большой необходимости. Исследователи летописей уже давно пришли к выводу, что правильное ее чтение находится в Ипатьевской летописи. А. А. Шахматов предложил следующую уточненную редакцию этой статьи: «А мы сидим, род их, и платим дань козарам».
Подводя краткий итог сюжету о хазарской дани полян, приходится признать, что несмотря на попытки поставить под сомнение сведения «Повести временных лет», они в целом верно отражают исторические реалии. Ни к полянам, ни к Киеву хазары не имели другого отношения, кроме того, что на определенном этапе истории, по-видимому, во второй половине VIII в., они распространили на них данническую зависимость.
В работах некоторых западных историков утверждается, что «мирное торговое государство» — Хазарский каганат — оказало исключительно благотворное влияние на государственное и культурное развитие восточных славян. Конечно, соседство и взаимодействие двух этнополитических образований — ранней Руси и Хазарии — не могло пройти для них бесследно. Но полагать, что влияние оказывалось односторонне, обогащая только славян,— было бы исторически неверно. Раскопки Киева, других ранних древнерусских центров показывают, что в их слоях содержатся лишь отдельные вещи хазарского происхождения, не оказавшие сколько-нибудь заметного влияния на развитие восточно-славянской материальной культуры.
Более ощутимым, по-видимому, было влияние Хазарии на сложение экономических и политических структур в восточнославянском мире. Не случайно, киевские князья в начале IX в. позаимствовали от хазар титул кагана. Однако переоценивать этот момент вряд ли следует. Необходимо помнить, что государство «Руская земля» развивалось и крепло не под патронатом Хазарии, а в постоянной борьбе с хазарской экспансией. Есть основания полагать, что уже в период правления в Киеве князей Аскольда и Дира (60—80 гг. IX в.) она была преодолена в собственно «Руской земле». Олег в 884 и 885 гг. освободил от хазарской дани северян (по-видимому, восточных) и радимичей, а окончательно с хазарской данью покончено при княжении Святослава Игоревича.
Русь и норманны. Северными соседями восточных славян являлись скандинавские народы, чьи воинские дружины, судя по свидетельствам летописи, предпринимали частые грабительские набеги на Русь. Какое-то время их данниками были новгородские словене, кривичи, финно-угорские племена чудь и меря. «Въ лЪто 6367. Имаху дань варяги изъ заморья на чуди и на словЪнех, на мери и на всЪхъ, кривичЪхъ». Трудно сказать, сколь регулярной была эта дань. Отдельные летописные известия указывают скорее на ее эпизодический характер. Местное население неоднократно восставало против варягов и изгоняло их за море. «Въ лито 6370. Изъгнаша варяги за море, и не даша им дани, и почаша сами в собЪ володЪти».
В отличие от прибрежных районов Западной Европы, куда норманны устремлялись в большом количестве, Русь не знала сколько-нибудь интенсивной их экспансии. Географическое положение Северо-Западной Руси не давало возможности норманнам неожиданно нападать на города и захватывать их. Что касается глубинных районов восточнославянских земель, то трудности здесь были еще большими. Проникнуть незамеченными по системе рек и волоков к Смоленску, Чернигову или Киеву скандинавы практически не могли.
И тем не менее, варяги на Руси были. Задача современных исследователей состоит не в том, чтобы как-то дезавуировать этот очевидный факт или, наоборот, объявить его определяющим в развитии древнерусской государственности (как это до сих пор имеет место в западной историографии), а в том, чтобы объективно разобраться в нем и найти ему правильное объяснение. Здесь историков поджидают значительные трудности, и они их далеко не всегда успешно преодолевают. Главная состоит в отсутствии качественных письменных источников. Скандинавские саги носят заметные фольклорные традиции да к тому же «страдают», что вполне естественно, норманнской позицией. Сильно обедненн