Израильское царство после распада единого еврейского государства
Соломон умер в 928 (Бикерман, 1975, 192; Tadmor, 1981, 134) или 926 г. до н. э. (Weippert, 1988, 580). Наследником стал его сын Ровоам, рожденный аммонитской принцессой Наамой. Но царствовать спокойно он не смог. Вслед за кратким сообщением о смерти Соломона и воцарении Ровоама библейский автор пишет о собрании всех израильтян в Сихеме, чтобы провозгласить нового царя (I Reg,. 11, 43—12, 1). Сихем был расположен на территории племени Ефрема (Эфраима), и уже одно это было знаком недоверия к царю из племени Иуды, подозреваемого, по-видимому, в особом покровительстве именно этому племени, как это было при его отце. Дальнейшие события показывают, что иудеев на этом собрании не было. Вероятно, акт воцарения Ровоама, совершившийся в Иерусалиме, другие племена не признали и, созвав народное собрание, потребовали прихода туда Ровоама, что тому и пришлось сделать. Конечно, трудно себе представить, чтобы все взрослые мужчины неиудейских племен пришли в Сихем, но Библия подчеркивает, что это было именно всенародное собрание («qahal»), так что ясно, что здесь собрались не только родовые старейшины и племенная аристократия, но и представители более широких слоев населения (Malamat, 1965, 37 — 38). Выбор Сихема явно был не случаен. Как уже отмечалось, во время поселения израильтян в Палестине и во времена судей этот город был значительным религиозно-политическим центром, а также был связан с преданиями о патриархах (Campbell and Ross, 1962, 3—4). Выбирая Сихем для созыва собрания, израильтяне подчеркивали свою приверженность к домонархической традиции и свое желание если не вернуться к прежним временам, то, во всяком случае, ликвидировать чрезмерные притязания монархии.
На собрании Ровоаму был предъявлен ультиматум. От него потребовали уменьшить трудовую повинность (видимо, меньше привлекать к ней при возникновении чрезвычайных ситуаций) и снизить подати, после чего обещали признать царем. Речь явно шла о заключении договора с царем, как это было при двух первых монархах. Соломон, пришедший к власти по существу в результате государственного переворота, обошелся без такого договора, но теперь дело обстояло иначе. Недовольные своим тяжелым положением и дискриминацией по сравнению с иудеями члены других племен попытались переменить ситуацию с помощью старинного договора. При этом они, по-видимому, опирались на древний обычай, согласно которому новый царь издавал «акт милости», как это делали вавилонские цари, снижая при своем восшествии на трон подати и прощая недоимки (Taclmor, 1981, 135; Mitchell, 1982, 453). Однако Ровоам после некоторых колебаний отказался пойти на компромисс. При этом «старцы», т. е. представители старой племенной традиции и прежних политических институтов, уговаривали царя уступить, в то время как лица, в большей степени связанные с царским двором, настаивали на отказе от уступок (Malamat, 1965, 41—47). Ровоам последовал совету последних, и собрание отказалось признать его царем.
Ровоам понял свою ошибку и попытался все же достичь соглашения с отложившимися племенами. Он послал к ним Адоранима для каких-то переговоров. Но это была явно не та фигура, ибо именно этот человек, отвечавший за сбор податей, представал перед народом главным виновником его тяжелого положения. Адоранима забросали камнями и он погиб, а Ровоаму пришлось бежать из Сихема. Вместо него был призван Иеровоам, к этому времени возвратившийся из Египта. Было созвано новое собрание, которое провозгласило его царем. Это ясно показывает, что за всеми событиями в значительной степени стоял новый фараон (Malamat, 1965, 60). Только вениамитяне отказались последовать за остальными и подчинились Ровоаму (I Reg., 12, 1—20). Единое царство распалось. За северным царством сохранилось старинное общеплеменное название «Израиль», ставшее официальным наименованием государства. Южное царство, по названию наиболее крупного из оставшихся двух племен, стало именоваться Иудой, или Иудеей (Israel. 1995, 39—41).
Поначалу Ровоам попытался предпринять меры для восстановления своей власти на севере. Трудно сказать, почему он не обратился к профессиональной армии своего отца, которая, казалось бы, именно для таких случаев и предназначалась. Но царь предпочел созвать ополчение. Однако начинать войну все же не стал. По-видимому, было ясно, что за спиной Иеровоама стоит Шешонк, а вступать в конфликт с фараоном иерусалимский царь не решился (Tadmor, 1981, 136). Отказавшись от попытки подавить восстание, Ровоам фактически признал разделение царства.
Образовавшиеся два новых государства были гораздо слабее единого, чего фараон и добивался. Через четыре года после раздела он предпринял поход в Азию. О масштабах этого предприятия судить трудно. Вряд ли соответствует исторической реальности претензия Шешонка обложить данью всю Сирию (ANET, р. 263—264). В Библии говорится только о захвате им Иерусалима и разграблении храма и дворца (I Reg., 14, 25—26). В помещенном на стене храма Амона в Фивах перечне городов, захваченных Шешонком, названо большое их количество; судя по этому перечню, Шешонк прошел и по Иудее, и по Израилю (ANET, р. 242—243). Это подтверждается и археологическими данными: было разрушено множество городов, а в Мегиддо победоносный фараон воздвиг свою победную стелу (Weippert, 1988,425-426; Kempinski, 1989, 13, 95). Достичь же своей основной цели — восстановления египетского господства в Азии — Шешонк не сумел, ибо сил у Египта для этого не было, да и сам Шешонк умер вскоре после своего похода (Перепелкин, 2000, 394).
Образование двух отдельных государств вместо единого потребовало определенной перестройки политических и даже религиозных структур. Новые государства были очень разными. Северное, Израиль, было гораздо больше Иудеи по размеру и по населению, оно включало в себя израильтян из десяти племен (I Reg., 11, 30). Оно было расположено на пересечении важнейших торговых путей, и под властью северного царя оказались наиболее значительные города, являвшиеся ремесленно-торговыми центрами, что вело, с одной стороны, к более ускоренному экономическому развитию, а с другой, — к увеличивающейся в связи с этим социальной дифференциации общества. Но те же самые обстоятельства делали израильское общество менее сплоченным и как следствие — более конфликтным.
На севере Иеровоам пришел к власти, опираясь на консервативные силы, стремившиеся восстановить «старые добрые нравы», и должен был учитывать эти стремления (Tadmor. 1981. 144). Сохранил ли он созданные Соломоном административные округа, сказать трудно. Но подати явно были уменьшены. Израильским царям пришлось фактически заново создавать государство. Сын Иеровоама Нават воевал с филистимлянами во главе «всех израильтян» (I Reg.. 1 5. 27), т. е. общенародного ополчения. С другой стороны, несколько позже упоминается командир половины колесниц (I Reg., 16, 9), а это уже говорит о существовании какого-то профессионального войска. Видимо, роль ополчения в северном царстве выросла, но наряду с ним была создана и профессиональная армия.
Из других должностных лиц Израиля упоминается глава царского дворца (I Reg., 16, 9). Этот человек был довольно близок к царю, поскольку тот пировал в его доме. Такая же должность существовала и при дворе Соломона. К сожалению, другие подробности деятельности высшего государственного аппарата в Израиле до нас не дошли. Но и по этим отрывочным сведениям можно судить, что он, вероятно, копировал аппарат единого царства, хотя, может быть, и в меньших размерах. Поскольку Иеровоам царствовал довольно долго — 22 года, можно полагать, что основы государственного управления в Израиле были заложены именно им.
Ахия, в свое время призвавший Иеровоама к выступлению против Соломона, и сам Иеровоам происходили из племени Ефрема. На территории этого племени находился Сихем, где и произошло разделение царства. Во время завоевания и заселения евреями Палестины племя Ефрема оказалось в благоприятном положении. В последние годы «судей» оно играло ведущую роль в религиозной и политической жизни израильского союза, и поэтому в ходе создания единого царства Давидом, и особенно Соломоном, явно чувствовало себя ущемленным (Mitchell, 1982, 452). Это племя и стало на первых порах основной опорой Иеровоама, что нашло выражение в признании им Сихема своей первой столицей. Недаром позже пророки порой называли северное царство не Израилем, а Ефремом (Jes., 11, 13; Jer., 31, 20; Ez. 19; Hos. 6, 10). Однако Иеровоам избежал ошибки Соломона, который столь вызывающе покровительствовал своему родному племени Иуды. Через некоторое время Иеровоам (по-видимому, укрепившись) перенес свою резиденцию в Тирцу, расположенную, как кажется, на территории племени Манассии (I Reg., 14, 17). Ему приписывается постройка (точнее, перестройка) города Пенуэля в Заиорданье (I Reg., 12, 25), расположенного на важном торговом пути (Mitchell, 1982, 457), который некоторое время тоже был, вероятно, его столицей. Иеровоам явно стремился освободиться от контроля какого-либо одного племени, пусть даже своего собственного. Может быть, именно это стремление и стало причиной резкого противостояния ему со стороны того же пророка Ахии, по-видимому, выражавшего мнение наиболее консервативной части израильского общества, чьи надежды на восстановление старых порядков Иеровоам явно не оправдал. К тому же, по-видимому, обострились отношения между царем и пророком в религиозной сфере.
Для укрепления своего государства и освобождения от религиозного авторитета Иерусалима Иеровоам использовал старые представления. Для этого по его приказу были отлиты две золотые статуи тельцов и поставлены одна в Бе-тэле, другая в Дане, т. е. на южной и северной границах Израиля (Rouillard-Bonraisin, 1995,60). В семитских религиях бык издавна был символом высшего бога, покровительствующего данному сообществу. В угаритских сказаниях в виде быка часто предстает Балу-Цапану, главный бог Угарита, а в виде телицы — его сестра и возлюбленная Анату. Филон Библский (fr. I, 31) приписывает финикийской Астарте голову быка как знак ее царской власти. Культу быка как воплощения божественной силы не были чужды и евреи до утверждения монотеизма. Об этом свидетельствует известный эпизод с «золотым тельцом» (Ex., 32, 1—8). Если верить этому рассказу, то Аарон при этом заверил собравшихся, что изготовленный им телец и есть тот Бог, который вывел Израиль из Египта, т. е. тот же Йахве. Видимо, это отвечало каким-то очень древним представлениям о воплощении Бога в образе быка. Так что акт Иеровоама был не каким-то чрезвычайным нововведением, а скорее, обращением к наиболее древнему слою религиозных представлении. В иерусалимском храме такого изображения Бога не было. Значит, сооружение золотых статуй быков являлось знаком разрыва с иерусалимским жречеством и выражением создания собственного культа, вероятнее всего, того же Йахве, но в соответствии с другими (явно гораздо более древними) представлениями. Так что разрыв с Иудеей стал не только политическим, но и религиозным. Этот разрыв был подтвержден также установлением религиозного праздника в другое время, чем в Иудее, и набором жрецов для святилищ в Бетэле и Дане не из традиционного племени левитов, которые, вероятно, были слишком связаны с иерусалимским храмом, а из других племен (I Reg., 12, 31 — 33)- Возможно, это тоже отвечало древним представлениям северных племен (Tadmor, 1981, 145).
Избрание в качестве главных святилищ Израиля Бетэля и Дана, стоявших на границах государства, отвечало политическим целям Иеровоама, но могло вызвать недовольство жречества Силома. Этот старинный культовый центр утратил свое значение после захвата его филистимлянами и постройки храма в Иерусалиме и теперь надеялся на восстановление своей прежней роли в новом государстве. Выразителем его интересов и выступил, по-видимому, Ахия, занявший по отношению к Иеровоаму и его дому резко отрицательную позицию (Caquot, 19б1, 26).
Распад единого царства привел к утрате еврейскими государствами контроля над другими территориями. Все завоевания Давида были потеряны. Более того, филистимляне, которые, казалось бы, уже были не в силах претендовать на гегемонию в Палестине, перешли в новое наступление и захватили город Гаваон. Под его стены явился израильский царь Нават, сын Иеровоама, с израильским ополчением. Но во время осады некий Бааша (Вааса) из племени Иссахара убил его и провозгласил себя царем, а затем захватил столицу и истребил всех родственников своего предшественника (I Reg., 15, 27—30). Это был первый кровавый переворот в истории недавно образовавшегося царства, но далеко не последний. Какова была дальнейшая судьба Гаваона, неизвестно. Но и через много лет после переворота израильтяне все еще осаждали этот город (I Reg., 16. 15). Трудно себе представить, чтобы осада продолжалась столь долго; вероятно, после захвата власти Бааша покинул стены Гаваона, но, поскольку значение этого города было для израильтян слишком велико, они позже возобновили попытку овладеть им.
Для Бааши важнее оказалось противостояние с Иудеей. На дороге, соединявшей Иудею с остальным миром, недалеко от самого Иерусалима он начал строить крепость Раму, что приводило фактически к блокаде Иудеи. И иудейский царь Аса, не имея сил самостоятельно справиться с врагом, обратился за помощью к царю арамейского государства Арам Бар-Хададу, отправив ему богатые дары и прося разорвать союз с Израилем и заключить союз с Иудеей. Подношения сделали свое дело. Армия Бар-Хадада вторглась в Израиль с севера и захватила всю северную часть Галилеи (I Reg., 15, 17—20). Иудеи же, воспользовавшись этим, не только сняли блокаду со своей страны, но и, овладев Рамой, разрушили то, что успели построить израильтяне (Parker, 1996, 219). Однако справиться с Израилем и обезопасить свои северные границы Иудея могла только с помощью Арама, что ясно говорит о ее бессилии, а союз, вероятнее всего, просто прикрывал признание Иудеей верховенства Арама (Гельцер, 1958, 71).
А Израиль вскоре после войны с Арамом погрузился в гражданские раздоры. Полководец сына Бааши царя Элы (Илы) Зимри (Замврий) составил заговор и убил царя на втором году его правления. Но армия, которая в это время вела войну с филистимлянами, отказалась его признать и осадила израильскую столицу Тирцу. Зимри был вынужден покончить с собой, процарствовав всего семь дней, а вслед за этим сама израильская армия разделилась. Та ее часть, которая продолжала осаду филистимского Гаваона, выдвинула претендентом на трон своего командующего Омри (Амврия), а другая — Тимни (Фамния). Этот фактический раскол страны и противостояние ее двух частей продолжался четыре года, и только после смерти или убийства Тимни Омри был признан царем всего Израиля (I Sam., 16, 8—23). В Библии умалчивается, какая часть израильской армии поддерживала Тимни, но скорее всего та, что располагалась па севере и противостояла Араму (Tadmor, 1981, 147). Это дает основание сделать вывод, что война с северным соседом после потери ряда галилейских городов не закончилась.
С приходом к власти Омри на израильском троне оказался умный, сильный, энергичный правитель (Mitchell, 1982, 466). По-видимому, его вдохновлял пример Давида, который тоже был военным командиром, но сумел создать мощную державу и стать царем. Важным актом Омри была постройка новой столицы. После шести лет царствования в Тирце он купил гору Самарию (Шомрон), на которой воздвиг одноименный город (I Reg. 16, 23—24). По преданию, его название напоминает имя прежнего владельца горы, но это сообщение справедливо расценивается исследователями как «народная этимология», более вероятно, что ранее здесь находилась какая-то деревня, название которой унаследовано городом (Tadmor, 1981, 149—150). Находки керамики доказывают, что на горе, действительно, было небольшое поселение (Weippert, 1988, 514—516; Herr, 1997, 137). Видимо, и в этом предприятии Омри следовал примеру Давида. Но главное было в другом. Все прежние столицы Израиля, в том числе Тирца, которая в этом качестве пребывала дольше всего, были городами старыми, со своими традициями и связями. Создавая совершенно новую столицу, Омри освобождался от наследия старины и мог действовать более свободно, не очень-то оглядываясь на обычаи. Хотя Самария находилась на территории племени Иссахара, покупка земли, на которой она была построена, делали ее личным владением царя.
Выбор места для новой столицы был не случаен. Она располагалась на довольно высокой горе, стоявшей между горной страной севера и менее высоким нагорьем юга, соединяя тем самым разные районы царства. С западной оконечности горы было видно даже Средиземное море (Weippert, 1988, 535). Не менее важно и то, что место было очень удобным для торговли с финикийским побережьем (Mitchell, 1982, 467).
Опять же подобно Давиду и Соломону, Омри стремился установить союзные отношения с Тиром, царь которого, Итобаал, тоже пришел к власти в результате переворота (Ios. Contra Ар. I, 18). И он добился этого. Между Тиром и Израилем был заключен союз, скрепленный браком дочери Итобаала Иезавели с сыном Омри Ахавом (Tadmor, 1981, 149). Когда Ахав стал царем, Иезавель играла огромную роль при израильском дворе. Политический союз отразился в религиозной сфере распространением финикийских культов и особенно культа тирского «владыки» (I Reg., 16, 31—33), который стал чуть ли не официальным в Израиле. Как когда-то Соломону, так теперь Омри и Ахаву тирский царь оказал помощь в строительстве, в том числе в Самарии и в стратегически важном городе Мегиддо, укрепления которых аналогичны тем, что защищали финикийскую колонию Тосканос в далекой Испании (Parrot, Chehab, Moscati, 1975, 241; Harden, 1980, 49; Mitchell, 1982, 469—471).
Резко изменил Омри и политику в отношении Иудеи. Вместо продолжавшейся несколько десятилетий вражды, приводившей часто к открытым войнам, Омри предпочел союз с ней. По-видимому, новый царь сделал вывод из сравнительно недавней истории, когда союз Иудеи и Арама стоил Израилю поражения и потери ряда городов. Омри выдал свою дочь Гофолию (Аталию) замуж за Иорама, сына иудейского царя Иосафата (II Reg., 8, 26). Правда, в другом месте (II Reg., 8,18) ее же называют дочерью Ахава и, следовательно, внучкой Омри; но, как отмечают исследователи, хронологические соображения делают первое утверждение более вероятным (Mitchell, 1982a, 488).
Союз с Тиром и Иудеей обеспечил Израилю безопасность северо-западных и южных границ, усилил торговые связи с финикийским побережьем, что давало возможность получать самые разнообразные товары. Израиль, сделавшись важным промежуточным пунктом торговли Тира с Иудеей и другими южными районами Сиро-Палестинского региона, сам стал играть важную роль в транзитной торговле. Свидетельством внешнеторговой активности израильтян является находка в Самарии египетских алебастровых сосудов с выгравированным на них именем фараона Осоркона II (Elat, 1979, 541).
Позже сын Омри Ахав выставил для войны с Ассирией 10 тысяч воинов и 2 тысячи колесниц. Это было очень большое для того времени войско, что само по себе свидетельствует о силе Израиля. Не менее важно и упоминание о количестве боевых колесниц. Кони не разводились в Палестине, и получить их можно было только в результате торговли, скорее всего, из Киликии, как это было при Соломоне (Elat, 1979, 541-542).
Все это, естественно, обогатило израильского царя, предоставив возможность приступить к активному строительству, продолженному его преемником. По-видимому, почти сразу после прихода к власти Омри начал строительство дворца в Тирце, но после создания новой столицы оно было оставлено (Weippert, 1988, 516). Зато была не только построена Самария, но и в значительной степени перестроен Мегиддо, ставший очень важным стратегическим и административным центром, а к востоку от него возведен зимний дворец израильских царей (Kempinski, 1989, 198). Был восстановлен и разрушенный Хазор (Weippert, 1988, 518). Существуют и другие примеры строительной активности Омри и его сына (ср.: I Reg. 22, 39).
Деятельность Омри создала политические и экономические возможности военной экспансии Израиля. Одной из главных его целей было закрепление на торговых путях. И если путь через Палестину шел непосредственно по территории Израиля (Faust, 2000a, 4), то другой путь, который проходил по Заиорданью, надо было еще захватить. Через некоторое время израильтяне вторглись в эту область, где господствовал Моав. Неизвестно, как разворачивались события, но в конечном счете моавитский царь Ксмошйат был вынужден подчиниться. В непосредственное подчинение Израилю перешла область Медаба в северной части Моава. На остальной же территории сохранилась власть моавитского царя, но тот признавал в царе Израиля своего верховного суверена (ANET, р. 320) и выплачивал ему дань в виде огромного количества (по преданию, двухсот тысяч) овец и баранов (II Reg., 3,4). Но главное было не в такой невероятной дани, а в утверждении на важнейшем торговом пути.
Менее удачно для Израиля сложились отношения с царством Арам у северных и северо-восточных границ. Война с Арамом закончилась победой последнего. Это с несомненностью вытекает из рассказа о том, как после поражения от Ахава дамаскский царь предложил победителю сделку: вернуть ему города и «площади» в израильской столице Самарии, которые отец Ахава был вынужден уступить отцу царя Арама (I Reg,, 20, 34). Самария, как уже говорилось, была построена Омри через шесть лет после его воцарения. Следовательно, победоносная война Арама против Израиля происходила во второй половине царствования Омри, т, е. в 876—871 гг. до н. э. Кто был ее инициатором — израильский или дамаскский царь, неизвестно. С точки зрения исторической логики, обе возможности реальны. Можно полагать, что, заключив союз с Тиром и Иудеей, Омри попытался вернуть те города, которые арамеи отняли у Израиля в правление царя Бааши. Но не менее вероятно и то, что Арам, видя создание опасного союза у своих границ, предупредил нападение врагов и ударил по Израилю. Вполне возможно, что утверждение власти Израиля в Моаве наносило громадный ущерб дамаскской торговле, и это стало причиной конфликта (Tadmor, 1981, 150). Но поражение Омри не повлекло за собой потери Моава, и это тоже надо иметь в виду. Как бы то ни было, война между Арамом и Израилем закончилась победой первого. К городам, захваченным Бар-Хададом у Бааши, были прибавлены еще какие-то, а для дамаскских купцов была создана фактория непосредственно в израильской столице. Это поражение, однако, не слишком ослабило Израиль. Омри оставил своему сыну Ахаву сильную державу, которая спорила с Арамом за гегемонию в Южной Сирии и Палестине. В этом споре Израиль поддерживала Иудея, где на троне сидел Иосафат, свояк Ахава.
В период правления Омридов в Самарии и Иосафата в Иерусалиме оба государства вышли за пределы своих этнических границ, пытаясь создать (или воссоздать) мини-империи. Но на этом пути столкнулись с ожесточенным сопротивлением Арама. В борьбе с этим царством Израиль и Иудея выступали союзниками. Однако в их союзе, несмотря на все достижения иудейского царя, первенство принадлежало Израилю, и инициатива войны с Арамом тоже исходила от израильского царя (I Reg., 22, 4; II Chron., 18, 3). Израильскому царю Ахаву пришлось столкнуться с Арамом. еще до совместного выступления Израиля и Иудеи. Войска царя Арама Бар-Хадада вторглись в Израиль и двинулись к Самарии. Авторитет Арама был в то время столь велик, что Ахав предпочел повести с Бар-Хададом переговоры, будучи готов даже к капитуляции и признанию верховной власти дамаскского царя. Однако последний выставил такие жесткие условия, что израильский царь, опираясь на мнение старейшин, отказался их принять. Войска Бар-Хадада осадили Самарию. Но армия Ахава устроила вылазку и наголову разбила арамеев. Сам Бар-Хадад с трудом сумел спастись бегством (I Reg., 20, 1—21). Произошло это за четыре года до гибели Ахава, т. е. в 856 г. до н. э.
На следующий год уже с новым войском Бар-Хадад возобновил войну с Израилем, но в битве при Афеке потерпел новое поражение (I Reg., 20, 26—30). Библейский рассказ об этом поражении, естественно, чрезмерно приукрашен, а потери дамаскского царя преувеличены. Но это не отменяет самого факта — поражения Арама. Сам Бар-Хадад бежал в город Афек и затем сдался израильскому царю. Ахав поступил с побежденным весьма милосердно. Дамаскский царь пообещал Ахаву возвратить города, отнятые его отцом у Омри, и предоставить израильтянам «площади», т. е. торговую факторию, в Дамаске. По-видимому, на этих условиях и был заключен мир (I Reg., 20, 30—34). Такой договор вполне соответствует дипломатической практике древнего Ближнего Востока (Stipp, 1997, 489). Неизвестно, воспользовались ли израильтяне факторией в Дамаске, ибо она больше нигде не упоминается. Но сам факт ее предоставления был важной уступкой Арама. И это свидетельствует о росте влияния Израиля в регионе.
Библия объясняет сравнительную мягкость договора между Израилем и Арамом всем якобы известным милосердием израильских царей, хотя это противоречит самим же библейским рассказам. Разумеется, дело было не в особом их гуманизме, а в трезвом политическом расчете. Причина такой мягкости — становившаяся все более отчетливой ассирийская угроза. Как мы расскажем ниже, основные военные действия против Ассирии разворачивались на территории Сирии, пока же надо лишь отметить, что Ахав и Бар-Хадад на время забыли старинную вражду, и Израиль вступил в антиассирийскую коалицию, возглавляемую Арамом. В объединенное войско Ахав выставил 2 тысячи колесниц и 10 тысяч воинов. Коалиция одержала победу над ассирийцами в 853 г. до н. э. в битве при Каркаре. Это сражение было первым столкновением Израиля с Ассирией. В то время на израильском троне сидел Ахав, сын Омри, и ассирийцы назвали это государство «домом Омри». Это название закрепилось за Израилем в ассирийских анналах.
После битвы при Каркаре Израиль вышел из коалиции, и вскоре возобновилась его борьба с Арамом. Уже на следующий год после столкновения с ассирийцами Ахав вместе с Иосафатом решили напасть на принадлежавший Араму заиорданский город Рамот-Гилеад. Этот город располагался на важнейшем торговом пути, связывавшем Дамаск с Аравией (Lipinski, 1979, 56; Reinhold, 1989, 153—154), и обладание им в большой степени обеспечивало контроль над этим путем. В сражении около стен Рамот-Гилеада Ахав был смертельно ранен и вскоре умер. А объединенные израильско-иудейские войска отступили (I Reg. 22,1—37).
Преемником Ахава стал его сын Охозия (Ахаз-Йагу). Но через два года он умер бездетным, и на израильский трон вступил его брат Иорам (I Reg., 22,40, 51; II Reg., 1,2—17). Сыновья Ахава пытались продолжать политику отца. Однако времена изменились. Победа арамеев и смерть Ахава обнаружили слабость той политической постройки, какую столь усердно создавали Омри и его сын. Даже Иосафат, верный союзник и родственник, отказался предоставить Охозии возможность плавать в Офир через Красное море (I Reg., 22, 40). Положение еще больше ухудшилось после смерти Охозии. Моавитский царь Меша, сын Кемошйата, отказался признавать власть царя Израиля. Более того, Меша начал войну с израильтянами и, хотя она шла с переменным успехом, в целом победа склонялась на сторону Моава. В частности, моавитяне захватили город Небо, один из опорных пунктов израильтян в Заиорданье. Там в качестве трофеев они взяли священные сосуды Йахве, которые Меша посвятил верховному богу моавитян Кемошу. Собственных сил для восстановления власти над отложившимся Моавом у Иорама явно не хватало, и он был вынужден обратиться за помощью к Иосафату. Соединенная армия обоих еврейских государств через пустыню вокруг южного берега Мертвого моря двинулась против Моава. Такой путь был очень труден, и долгое время войско чрезвычайно страдало от отсутствия воды. По-видимому, идти более легким путем вокруг северного берега Мертвого моря было невозможно из-за господства в этом районе арамеев. И вес же объединенная армия преодолела этот путь и разбила моавитян. Но овладеть столицей Моава Кир-Моавом (Кир-Харешетом) она все же не смогла и отступила. Моав восстановил свою независимость (II Reg., 1, 1; 3, 4—27; ANET, р. 320—321).
Великодержавная политика царей обоих еврейских государств и обширное строительство требовали огромного напряжения сил, что не могло не сказаться на положении рядового населения. Израиль был более развитым государством, чем Иудея, социально-экономическое развитие в нем шло быстрее, поэтому имущественная и социальная дифференциация здесь была более значительной, чем в южном царстве. На севере Израиля еще сохранилось старое ханаанское население, продолжавшее старые традиции, но находившееся в подчиненном положении (Faust, 2000a, 17—21). В этой части Израиля этническое положение во многом совпадало с политическим: городское население было смешанным, но все же с преобладанием израильтян, занимавших, к тому же, более высокое положение, а сельское — ханаанским. Правда, в городах уже наблюдается процесс ассимиляции ханнанских «верхов» с израильскими, в то время как «низы» в большей степени сохраняли свои этнические характеристики (Faust, 2000a, 21). В остальной части страны население этнически было более однородным, но социальные различия стали довольно значительными. В городах выделяются кварталы богачей и бедняков, а в Тирце, например, богатые кварталы были даже отделены от бедных стеной (Rouillard-Bonraisin, 1995, 61; Мерперт, 2000, 302—303). Причем роскошь богатых била в глаза. Например, дворец Ахава был украшен резной слоновой костью (1 Reg., 22, 39), и примеру царя следовали вельможи (Am., 3, 15; 6, 4).
Союз с Тиром и женитьба Ахава на Иезавели привели к усилению культурного влияния финикийцев на израильтян. Царский дворец в Самарии в значительной степени воспроизводил традиции дворцовой архитектуры бронзового века (Weippert, 1988, 537). Эти традиции еще были живы в Финикии, так что наиболее вероятно, что в ханаанском облике дворца Омридов отразились именно финикийские влияния, а не память о палестинских дворцах прежних эпох. Финикийские изделия во множестве использовались во внутреннем убранстве дворца. Как уже упоминалось, Иезавель принесла с собой культ тирского верховного бога Мелькарта, и в Самарии был построен его храм. Причем не только царица, но и ее муж покровительствовали этому культу, и он быстро распространился среди высших слоев израильского общества (Tadmor, 1981, 152). Иезавель была дамой весьма энергичной, умной, властной, и в то же время чрезвычайно коварной (Moscati, 1972,652). Она вовсе не была лишь тенью своего мужа. Создается впечатление, что Ахав, занимаясь больше войной, во внутренней политике следовал советам своей супруги. И естественно, что она стала объектом ненависти всех тех, кто счел себя несправедливо обиженными.
В этом плане привлекает внимание известная библейская история о винограднике Навуфея (I Reg., 21, 1 — 17). Ахав очень хотел завладеть виноградником некоего Навуфея (Набота), но тот никак не соглашался его продать. И тогда Иезавель отправила письма старейшинам и знатным горожанам города Изрееля (Rouillard-Bonraisin, 1995, 56), где жил строптивый виноградарь, с требованием обвинить его в государственной измене и культовом преступлении, за что и казнить. Те послушались царицы, и после казни Навуфея его виноградник в качестве конфискованного имущества перешел к царю. Этот рассказ справедливо рассматривается как доказательство наличия в Израиле общинного сектора со своими законами и имуществом, в дела которого царь своевольно вмешиваться не мог, и приобрести какое-либо имущество общинника можно было только после его осуждения за конкретное преступление (Дьяконов, 19б7а, 22). Этот поступок Иезавели вызвал страшное негодование. Библия донесла до нас ту жгучую ненависть, какую питали израильтяне к царице, и восторг по поводу ее страшной смерти, о чем речь пойдет позже. Но эта история, как кажется, раскрывает один важный аспект внутренней политики Омридов. Не решаясь нарушить установленные веками общинные порядки, цари этой династии, тем не менее, стремились укрепить царский сектор за счет общинного, используя для этого различные средства. Покупка земли для строительства Самарии и ложное обвинение Навуфея с последующей конфискацией его имущества — это лишь два известных нам примера, имевшие целью изменить соотношение между двумя секторами политической, экономической и социальной жизни Израиля в пользу царского. Обращает на себя внимание еще один аспект рассказа: полное подчинение горожан, во всяком случае городской верхушки, царице и их готовность пойти на самое неправедное дело, чтобы ей угодить, что ясно говорит о начавшемся вырождении общинных структур (Tadmor, 1981, 153). Правда, надо иметь в виду, что в Изрееле находилась летняя резиденция израильских царей, и это увеличивало их влияние на органы городского самоуправления, но сам по себе факт раболепного подчинения городских властей царской воле достаточно красноречиво свидетельствует о кризисе традиционных общинных отношений. А это как раз и не устраивало значительные слои израильского населения. Широкое распространение финикийской культуры, и особенно культов, в «верхах» израильского государства привело к культурному разрыву в израильском обществе, когда широкие массы населения стали видеть причину своего все более бедственного положения именно в «финикиизации» царя и его окружения и особенно в распространении чужеземных культов.
Выразителями оппозиционных настроений стали пророки. Были, конечно, и придворные пророки, которые старались всячески угодить царю. Таким, например, был некий Седекия, пророчествовавший об успехе Ахава и его союзника Иосафата в войне с Арамом (I Reg., 22, 6, 11—12). Но значительная группа пророков, никак не связанная с двором, резко выступала против Ахава, и в еще большей степени против Иезавели. В ненависти к царице и ее деятельности объединились значительные массы «рядового» населения и фанатичные поклонники Йахве, выступавшие против чужих жрецов, а также какая-то группа знати, недовольная засильем сторонников Иезавели и чрезмерно профиникийской позицией власти. Выразителем настроения преобладающей части израильского населения стал пророк Илия, который, как кажется, впервые выдвинул идею монотеизма: Йахве — не один из богов, не верховный бог Израиля и даже не единственный бог, которому израильтяне должны поклоняться в силу заключенного их предками договора, а вообще единственный Бог мира, а все остальные, в том числе, конечно, и финикийские, столь в то время почитаемые израильскими аристократами, — лжебоги, поклонение которым является величайшим грехом. Конфликт, одновременно социальный и религиозный, стал неизбежным.
В борьбе против пророков царь и его жена использовали власть. Стоило пророку Михею предсказать царю поражение, как он был брошен в тюрьму (I Reg., 22, 26—27). Иезавель вообще приказала физически истребить всех пророков, разумеется, оппозиционных (I Reg., 18, 4). Но это не помогло. Даже среди израильской знати пророческое движение нашло сторонников, которые, как уже говорилось, были недовольны проводившейся политикой и, видимо, соперничали с окружением царицы. Таким, например, был Авдий, возглавлявший дворцовую администрацию, который приложил все усилия, чтобы пророков спасти (1 Reg., 18,1 —4). Противники профиникийской политики существовали и в армии, как показали последующие события (Bietenhard, 1998, 505). И это также усиливало позицию пророков. Правда, сам Илия был, вероятно, все же убит царскими воинами. Авторитет этого бесстрашного противника ненавистной царицы был чрезвычайно велик в народе, распространялись рассказы о его чудесном спасении и взятии живым на небо. Во главе «пророческих сыновей» встал ученик Илии Елисей, перешедший от идейной борьбы к политической, целью которой стало свержение Омридов и уничтожение Иезавели.
Политическая ситуация сложилась достаточно благоприятно для этих планов. Ни Охозия, ни Иорам не были столь же энергичными и сильными правителями, как Омри и Ахав. Попытка Иорама возвратить под израильскую власть Моав не удалась, и Израиль, потеряв свои позиции на торговых путях, проходивших за Иорданом, оказался чрезвычайно ослаблен. Видимо, решив воспользоваться этим ослаблением старинного врага, царь Арама Бар-Хадад начал новую войну. Его войска осадили Самарию, где начался жесточайший голод, так что дело доходило до людоедства. Однако израильтянам удалось организовать вылазку и отбить нападение арамеев, потерпевших в итоге под ст