Два вида русов в юго-восточной Прибалтике

Кузьмин А. Г.

Один из устойчивых сюжетов восточных авторов — указание на два вида русов — обычно рассматривается в связи с упоминанием этнонима «русь» по отношению к разным племенам Причерноморья и Северного Кавказа. При этом, как правило, редко учитывается сам факт смешения именно разноэтничных русов. Так, киевские ученые Д.Т. Березовец и Ю.М. Брайчевский, убедительно показав, что «русами» называли алан салтовской культуры верховьев Дона, поселили их и на Днепре. Но антропологи (прежде всего Т.И. Алексеева) показали, что антропологический тип приднепровских русов и салтовцев различен. Да и древнейший летописец, выводя славян и русов из Норика (области Ругиланда, где славяне и руги смешивались, по крайней мере, с IV века), пользовался реальными преданиями. Киевская христианская община второй четверти Х века при Ильинской церкви в погребальном обряде полностью повторяла одновременные погребения в Великой Моравии, и как это предполагал еще проницательный Н.К. Никольский, была основана мигрантами из Моравии, переживавшей сильнейшее давление со стороны Рима и немецкого духовенства.

О начале Руси летописцы спорили, переписывая летопись на протяжении Х–ХII вв. Один из ранних летописцев разместил «варягов» по всему Волго-Балтийскому пути от англов и волохов (Священной Римской империи) до «предела Симова», то есть до Волжской Болгарии, которую в Киеве считали «сынами Амоновыми». Потом на этом пути размещали разные племена, и рассказывая о «призвании варягов» под 862 годом, летописец предупреждает читателей, что «идоша за море к Варягом, к Руси; сице бо тии звахуся Варязи Русь», тогда как на Балтике были и другие варяжские племена — «свие, урмане, анъгляне, гъты», которых не следует смешивать с «Русью». А киевские летописцы явно знали, что русы из Норика и Паннонии и русы-руги с острова Рюген и с южного берега Балтики — ветви одного этноса, к этому времени уже ославяненного. Современник русских летописцев Адам Бременский назовет население Рюгена единственным славянским племенем, которое имеет короля.

Для понимания этнической природы дунайской и южнобалтийской Русий большой материал дает «Список городов русских дальних и ближних», вроде бы всем знакомый и, тем не менее, слабо изученный. По существу имеется лишь одно серьезное исследование и публикация документа М.Н. Тихомировым (1). «Список» возник явно в окружении митрополита Киприана вскоре после его утверждения в таком качестве в 1390 году. Настороженное отношение к источнику отчасти предопределялось и отношением к самому Киприану. Константинополь утвердил его митрополитом в 1374 году на место живого и высоко чтимого митрополита Алексия. Московский князь Дмитрий резко пресекал попытки Киприана утвердиться в Москве, и в противостоянии Москвы и Литвы Киприан был на стороне последней. И тем интересней его «список» городов, которые должны были входить в возглавлявшуюся им митрополию. Болгарин по происхождению, он включил в список русских городов горада низовьев Дунай и Черноморского побережья. Это те города, куда Святослав в Х веке намеревался перенести центр державы — ближе к Норику и Руси Дунайской. Эти города Константинополь не передавал болгарской митрополии, но и Киприану тоже не передал. А появление здесь ветви русов объясняется развалом державы Аттилы в V веке и миграцией на эту территорию части ругов. Другая значительная часть «списка» — Волошские города — Прикарпатская «Червленая» Русь. Здесь Киприан даже поставил своего епископа, но Константинополь не поддержал и эту инициативу. А ближе всего относится к данной теме — большой список «русских» городов Великого княжества Литовского, к которому Киприан долго был более расположен, нежели к Москве. В числе этого списка были и Вильно, и Ковно, и вся территория по Неману, где располагалась так называемая «Черная Русь». «Черной» она стала по той же причине, что и нынешнее Черное море. В славяно-русском языке красный цвет обозначался словом «Чермный» или «Червленый», а слово «красный» означало «красивый». По соседству же с «красной» Русью на Немане находилась другая — «белая», и требовалось как бы самоопределение. А славяноязычие большей части Великого княжества Литовского в XIV веке в литературе отмечалось, отмечалось и то, что в социальном плане на Немане противостояли те же «бояре» и «смерды».

***

Несмотря на исключительную важность вопроса о Балтийской Руси как для норманистов, так и антинорманистов, он остается, пожалуй, наименее изученным во всем комплексе проблем, связанных с образованием Древнерусского государства. И это несмотря на то, что уже в первой половине XIX в. был выявлен широкий круг источников, в которых упоминается Балтийская (Варяжская) Русь (2). Очень многие авторы так или иначе должны были оценивать “попутно” встречные указания на эту “Русь”. Но чаще всего такие сведения заносятся в разряд “сомнительных”, объявляются ошибками переписчиков и т. п. В таком отношении к этим сведениям отчасти “повинен” С.Гедеонов. В его концепции “Русь” — это только южное, приднепровское образование, противостоящее “варягам” — первоначально балтийским славянам. Даже в тех случаях, когда он наталкивался на источники о Балтийской Руси, он говорил о них в подстрочнике с явным недоумением. Позднейший же спор норманистов и антинорманистов свелся к альтернативе: Скандинавия или Приднепровье. А при такой постановке вопроса Балтийская Русь явно мешала и той, и другой стороне. Норманистов сведения о ней не устраивали потому, что подрывалось представление о тождестве “Руси” и “Швеции”, а антинорманистов потому, что необходимо было учитывать наличие еще какой-то Руси в Прибалтике. Достаточно сказать, что проблема эта не нашла никакого отражения в специальных исследованиях И.П. Шаскольского, посвященных вроде бы критике современных норманистских представлений. Не учитывал их и коллективный труд, посвященный советской историографии Киевской Руси (3). В ней, в частности, вообще не упомянуто обсуждение этого вопроса в 1970–1971 гг. в журнале “Вопросы истории” польским ученым Г. Ловмяньским и автором настоящей работы (4).

О том, что остров Рюген (Ругия) назывался “Русью” (Рутенией) писали многие авторы, в том числе и в советское время (5). Расхождения в упомянутом обсуждении касались лишь оценки этого факта. Г. Ловмяньский полагал, что название не выходит за пределы острова, и что оно своеобразный “мираж”: смешение ругов с русами по случайному созвучию. Ряд источников, говорящих о Руси на Балтике, он отвел как поздние или сомнительные. Поэтому уже, необходимо рассмотреть их в целостном виде.

Известно, что “Русь” имеет в источниках разные обозначения. В латинской традиции, сохраняющейся и в средневековой литературе, преобладает написание Rutenia или Ruthenia. В собственно германских источниках это чаще всего Rugia со множеством вариантов, собранных и непонятых одним из наиболее активных современных норманистов А.В. Назаренко, недоумевающим по поводу постоянной взаимозамены написаний Rugia-Russia (6). В византийских и восточных источниках преобладают написания «Росия» и «Русия». Встречается оно и в западной средневековой литературе (в частности, в итальянских и английских источниках). При этом имеются в виду и разные «Русии», и разные значения этнонима. В иранских языках, как сказано, этноним связывался с «белым» цветом, символизировавшим социально привилегированное положение. Смысл многочисленных вариантов обозначения (тоже многочисленных) «Русий» в Европе в значительной мере объясняется обычными латинскими характеристиками галльского племени Рутенов: «Russus Rutheni» и «Flavi Rutheni» — «Красные» (или красноватые) и «Златокудрые» (опять-таки с красноватым оттенком) Рутены. А в кельтском — это тоже один из вариантов обозначения красного цвета. Лиупранд в Х веке прямо связывал этноним «русы» в византийском понимании с обозначением внешнего вида.

В славянских языках это тоже один из вариантов обозначения желто-красного цвета. Обозначение ругов — ружане или руйаны имеет то же значение, что и обозначение месяца сентября «рюен» — желто-красный. Как «коричнево-желтый» осмысливался и эпитет «русый». Все эти варианты можно найти в настольном для историков и филологов словаре И.И. Срезневского («Материалы для словаря древнерусского языка»), а также в сербо-хорватских словарях. И задача заключается не в том, чтобы понять, почему такой разнобой в произнесении гласных и согласных (носовые, зубные и гортанные звуки различно произносились даже в соседних деревнях), а в том, чтобы понять смысл именно цветового обозначения этноса. О «белом» цвете выше говорилось. «Красный» цвет символизировал могущество, и выражалось это, как правило, в ритуальном раскрашивании, что, как увидим, также встречается в источниках, позволяя в ряде случаев различать «красных» и «белых» русов. Не объяснено значение «синего» цвета, в который красились, по сообщению Юлия Цезаря, бритты. Может быть они красились с целью нагнать страх на неприятеля.

Разные обозначения этнонима ценны в источниковедческом плане. Они часто помогают определить место или условия возникновения источника, а также пути распространения самого этноса.

Римские авторы имели некоторое (хотя и смутное) представление о Прибалтике. Ценно указание на то, что после завоевания Галлии римлянами, ряд галльских племен ушли — венеты из Бретани полностью, погрузившись на суда, видимо, к своим дальним родственникам — венетам балтийским, рутены (ранее пришедшие с севера), видимо, к местам прежнего обитания. В ходе массовых переселений связи юга и севера были нарушены, и после Великого переселения народов их приходилось как бы открывать заново.

В раннее средневековье на юге жили легендарные или полулегендарные представления, занесенные разноплеменными выходцами с севера в связи с римской политикой найма «варваров» в качестве воинов и «федератов», прикрывающих римские владения от других варваров. Эти представления нашли отражение у авторов IV–VI вв., в частности, у Иордана и его византийских современников. С VIII в. начинается продвижение к Прибалтике франкских королей и императоров. Прибалтика попадает в поле зрения франкских и затем германских хронистов. Ряд сочинений посвящается христианизации прибалтийских славян. С конца VIII века начинаются и грабительские набеги на континент «норманнов» — как называли выходцев (разноэтничных!) из прибрежных районов севера на континенте в Германии. Именно в этом контексте прозвучит известие, вошедшее в состав Бертинских анналов (835–861 гг.) епископа г. Труа Пруденция. В 839 г. к франкскому императору Людовику Благочестивому (814–840) явились послы византийского императора Феофила (829–842). Посольство было торжественно принято 18 мая в Ингельгейме. В составе византийского посольства оказались и представители народа «рос»: «Послал он с ними также неких (людей), которые говорили, что их, то есть их народ, зовут Рос (Rhos), и которых, как они говорили, царь их, по имени Хакан (Сhacanus), отправил к нему (Феофилу) ради дружбы. В помянутом письме (Феофил) просил, чтобы император милостиво дал им возможность воротиться (в свою страну) и охрану по всей империи, так как пути, какими они прибыли к нему в Константинополь, шли среди варваров, весьма бесчеловечных и диких племен, и он не желал бы, чтобы они, возвращаясь по ним, подвергались опасности. Тщательно расследовав причину их прибытия, император узнал, что они принадлежали к народности свеонской (еоs gentis esse Sueonum); считая их разведчиками по тому царству (Византии) и нашему, чем искателями дружбы, (Людовик) решал задержать их у себя, чтобы можно было достоверно выяснить, с добрыми ли намерениями они пришли туда или нет; и он поспешил сообщить Феофилу через помянутых послов и письмом также и о том, что он их из любви к нему охотно принял; и если они (росы) окажутся людьми вполне благожелательными, а также представится возможность им безопасно вернуться на родину, то они будут (туда) отправлены с охраной; в противном случае они с (особо) посланными будут направлены к его особе (к императору Феофилу), с тем, чтобы он сам решил, что с таковыми сделать» (7).

Естественно, что цитированный текст стал предметом самого оживленного обсуждения в полемике норманистов и антинорманистов. И для тех, и для других он дает весомый материал: норманисты выводят отсюда тезис о тождестве росов и свеонов, а антинорманисты доказательство существования в первой половине IX в. Росского каганата. В числе сравнительно недавних работ можно выделить исследования А.Н. Сахарова и А.В. Рязановского (8).

А спор начался с самого зарождения норманизма, поскольку германское «норманны» воспринималось не просто как «северные люди», а как именно северные германцы. Ощутимый удар по норманистской интерпретации записи нанес уже Г. Эверс. Он указал на то, что титул кагана никогда не употреблялся в Швеции, и что франки шведов хорошо знали, поскольку незадолго до посольства Феофила (именно в 829 г.) шведы просили у Людовика Благочестивого миссионеров для проповеди христианства (9). Примерно в том же направлении шли разъяснения С. Гедеонова (10). С.Гедеонов сопоставил известие 839 г. и с упоминавшийся выше репликой Людовика II от 871 г. о титуле «каган» у норманнов, указав на их тесную связь.

В известии 839 г. есть и еще несколько моментов, осложняющих его интерпретацию. Самое этническое название «свеоны» исторически не совпадало с названием «свевы». В начале н.э. первые жили «в сердце моря», а свевы обитали еще на континенте. Но позднее оба эти названия как бы сливаются под пером немецких авторов и воспринимаются как идентичные. В данном случае неясно, знал ли Пруденций о их различии. Главное же заключается в том, что росы и свеоны не столько отождествляются, сколько противопоставляются. Людовик Благочестивый явно не поверил представителям народа «рос», заподозрив в них обыкновенных лазутчиков. И, конечно, особое опасение его вызывали возможные лазутчики норманнов, сотрясавших в это время прибрежные города империи. И если со свеями-шведами у империи отношения были вполне доверительными, то с собственно норманнами — «урманами» русской летописи, т.е. норвежцами, такой близости не было. Подозрение могло питаться и тем, что в числе «норманнов» особую активность в это время проявляли жившие здесь с давних пор аланы. Именно вождь аланов Роллон, считавший себя потомком Роллона, приведшего во II веке алан с Дона в северные пределы Франции, обретет «прародину» в начале Х века, переселившись туда из Норвегии. Тогда подозрения императора будут вообще оправданы. Но о росах и Росском каганате в Ингельгейме, похоже, не знали. И искать его, конечно, следовало не в Киеве, традиционно связанным с Подунавьем, а на том пути, который еще и Гельмольд в XII веке считал балтийским «поясом», соединяющим Балтику с Черным морем., то есть донским вариантом пути «из Варяг в Греки».

Сама логика исторического процесса заставляет искать «Росский каганат» где-то по соседству с Хазарией, поскольку именно тюркоязычные хазары претендовали на господство в Восточной Европе, поднимая титул своих правителей на уровень византийских и римских цесарей. Тот же титул у кого-то из соседей уже сам по себе предполагает конфронтацию: «каган» не может быть в подчинении у кого-либо. В.В. Седов предположил, что «Русский каганат» — это славянская волынцевская культура на левобережье Днепра (11). Но, как отмечалось выше, восточные источники называют «русами» чаще всего именно население салтово-маяцкой культуры, что верно отметил Д.Т. Березовец (неправомерно перенося эту культуру и на Средний Днепр) и обосновала на более широком материале Е.С.Галкина.

Свидетельство 871 года — ответ византийскому императору Василию I Македонянину Людовика Немецкого (843-876), сына Людовика, встречавшего в 839 году послов Росского каганата и заподозрившего, что это норманны. И это — своеобразная поправка: «Каганом мы называем государя авар, а не хазар или норманнов» (12). Зачем пришлось объясняться по поводу давних событий — остается не вполне ясным: письмо Василия I до нас не дошло. А судя по несколько раздраженному тону, византийский император упрекал коллегу в нарушении этикета: присвоении титула «Римского императора» (у Константинополя было больше прав на такой титул). Василий прислал Людовику роспись титулов, как она представлялась Константинополю, и, судя по всему, осудил высокомерное отношение к послам кагана Росов со стороны Людовика I. Правда, Василий, как будто, «каганом» признавал только правителя хазар, возможно, учитывая факт реальной зависимости алан-росов от Хазарии. Само вторжение в Причерноморские степи тюркских или смешанных угро-тюркских народов (социальная верхушка мадьяр была тюркской), похоже угрожало не хазарам, а их конкурентам — в данном случае как раз «асам и касогам», а также продвинувшимся на восток славянам.

Норманисты, пожалуй, правы в том, что Росский каганат нужно искать на севере. Только ни у «норманнов», пришедших в II веке с Дона, и готовившихся отвоевать на севере Франции свою «прародину». Но предводитель алан из Норвегии Роллон, считавший себя потомком Роллона II века, претендовал лишь на титул «герцога», а «каганы» у его предков могли появиться не ранее VIII века, когда более высокая, нежели хазарская, культура алан-росов, должна была защищать себя от искавших дани восточных пришельцев. Византия традиционно лавировала и сталкивала племена и народы, в данном случае хазар и разные «Руси». А громили оседлое население Подонья явно не хазары. В свое время М.В. Левченко высказал мнение, что «народом, помешавшем возвращению русских послов, могли быть только мадьяры, которые в это время уже проникли в южнорусские степи и в своем движении на запад пересекли Днепр» (13). Но это мнение само строится лишь на известии 839 года, исходя из предположения, что кто-то перерезал путь, ведущий с низовий Днепра именно к Киеву. Исходя из представления об одной единственной Руси, это мнение разделяли и специалисты по истории Венгрии (14).

В первой половине IX в. мадьяры находились на территории некой «Леведии», номинально признавая власть хазар. Территория Леведии пока не выявлена. Но, судя по достоверно мадьярской археологической находке, область Воронежа входила в эту область (15). Очевидно, по соседству с салтовцами и обосновались пришельцы из Предуралья. С 60-х гг. IX в. начинаются набеги венгров на Центральную Европу, а в самом конце столетия, теснимые печенегами, они переселяются на Средний Дунай. Русский летописец сообщает, что угры прошли мимо Киева на запад, похоже без каких-либо столкновений с местным населением. Указанная дата — 6406 год предполагает болгарский источник и соответственно 894 год н.э. (16) Иными словами, летопись дает точную дату движения угров из Подонья на Средний Дунай мимо Киева, поскольку именно к этому времени источники относят их переселение (17). И многие авторы поэтому помещают «Росский каганат» севернее Подонья, на Верхней Волге или еще северней (18). Но «Русь» в Поволжье источниками не зафиксирована. В Прибалтике же таковая имелась (и не одна).

Из письма Василия Македонянина вытекало, что титул «кагана» могли присваивать себе князья аваров, хазар, болгар и какого-то северного народа. Норманисты полагают, что в недошедшем письме «северной» называлась именно «Русь». С.Гедеонов согласился с тем, что имелась в виду «Русь», но называлась она, как это часто встречалось в греческих источниках, «северные скифы» (19). Поскольку Скандинавия и норманны в средневековой литературе часто называются «скифами» или «северными скифами» (что само по себе весьма показательно), то и «норманнов-росов» следует искать в негерманской этнической среде.

От IX века имеется еще несколько источников, в которых упоминается, правда, очень глухо какая-то «Русь». Географ Равеннский, с которым связывается определенная традиция VIII–IX вв., помещает в Прибалтике роксалан, сваров и савроматов, причем через земли этих народов протекают Вистула (Висла) и Лутта (очевидно, Одер, откуда и название племени «лютичи», равно как и ободриты). Этнонимы эти могли восходить и к традиции, поскольку земли по Висле и Одеру к этому времени были освоены славянами и большинство племен (хотя и не все) были ассимилированы ими. Но особое внимание должны привлечь «роксаланы», поскольку именно этот этноним обычно связывается с аланами-росами. Географ Баварский (также традиция IX века) дает довольно обстоятельное описание соседей Германской империи. Упоминается у него и Русь (Ruzzi). Но имеются в виду соседи хазар, что опять-таки ведет к донскому варианту пути из Балтики в Черное море. Целый ряд этнонимов, в которых корень «рос» входит вторым компонентом, вообще не поддается определению. В «Песне англосаксонского путника», относящейся, возможно, и к более раннему времени (П. Шафарик датировал ее VIII в.) в Прибалтике упомянуты варины, викинги, венеды, англы, даны, свевы, саксы и руги (20).

О ругах имеется и еще одно свидетельство, дошедшее в памятниках XI столетия, но указывающее на 844 год. В этом году Людовик II Немецкий провел карательную экспедицию против балтийских славян, входивших в ободритский союз. В Корвейском монастыре в этой связи сохранилась, как полагают, подложная грамота о крещении ран-руйан-ругов, признанию своим патроном почитавшегося в монастыре Святого Вита. После этого, якобы, раны вернулись в язычество и сделали из Святого Вита бога Святовита (21). Но может быть и не все в этом сообщении от легенды. Во всяком случае, Корвейский монастырь играл совершенно особую роль в жизни прибалтийских славян, вендов и ранов-ругов, что проявляется хотя бы в том, что, как будет показано ниже, именно в его зоне находится более всего параллелей для неславянских имен дружин Олега и Игоря. У Гельмольда дается в разных местах как бы два варианта предания, но по существу речь идет о разных аспектах одной легенды. Корвейский монастырь возник в Амьене первоначально в 622 году. Ровно два столетия спустя, при Людовике Благочестивом, в Саксонии на реке Везер выходцами из этого монастыря была основана Новая Корвея. Миссионеры же отправились уже при Людовике Немецком.

Название «Рутения» или «Руссия», как отмечалось, чаще всего выступает дериватом названия «Ругия». Название «Ругия» являлось здесь традиционным, со времен римских авторов. Видимо, у саксов это название произносилось как «Руйана», хотя, как отмечалось, в названии звучит славянское определение красно-желтого обозначения цвета (месяц «рюен» — сентябрь). Во всяком случае, есть указание на то, что «руйанами» жителей острова называли «тевтоны», а «ранами» — славяне. Гельмольд же неоднокртатно поясняет, что «раны» и «ругиане» — это одно и то же (22). Форма «руйане» могла появиться из-за того, что в германском языке и латинском алфавите нет звука «ж» и его обозначения. А этот звук совершенно естественно мог появиться на месте «г» в языке каких-то соседей руйан-ругиан-ружан.

В литературе постоянно привлекает внимание документ, относящийся к 904 г.: т.н. «Раффельштеттенский устав». В «уставе», содержащем таможенные правила, говорится о купцах, приходящих в города Верхнего Дуная, из Чехии и «Ругии». «Ругские» купцы торгуют воском рабами и конями. Традиционно преобладало мнение, что речь идет о купцах из Киевской Руси (23). Действительно, источники свидетельствуют о существовании торгового пути из Регенсбурга через Прагу на Краков. Из Кракова же нетрудно было попасть в Киевскую Русь и еще проще по Висле спуститься к Варяжскому морю. Еще ближе был путь к этому морю через Прагу по реке Одер непосредственно к Ругии. Но Е. Цёльнером предложено и еще одно, более естественное объяснение, что речь идет о подунайских ругах, давних переселенцах из Прибалтики (24). С Цёльнером согласился видный ученый ГДР Й. Херрман (25) и некоторые другие авторы. Эту версию пытался «опротестовать» в ряде публикаций А.В. Назаренко (26). В его интерпретации, «стержневая идея… состоит в сопоставлении «ругов» со славянским населением древнего Ругиланда, т.е. территории, которую в V в. н.э. в течение примерно тридцати лет населяло восточногерманское племя ругов. Земли ругов располагались к северу от Дуная… (несколько выше Вены по Дунаю). Государство ругов было разгромлено Одоакром в 80-е годы V в.» (27). А в сборнике «Древняя Русь в свете зарубежных источников» (М., 2001) Одоакр, сокрушивший в 476 году Римскую империю, в указателе объявлен даже «римским полководцем».

В источниках его этническую принадлежность определяют различно: король торкилингов, скирр, герул с острова Рюген, руг, но нет ни одного, где бы его числили римлянином. И на Руси о нем помнили и в ХVII веке, почитая даже и Богдана Хмельницкого его потомком (28).

И, конечно, руги в Подунавье пробыли не 30 лет. Они появились здесь в качестве федератов Римской империи, по крайней мере, с начала IV в. (первое упоминание 307 г.). А тысячелетие спустя чешская Хроника Далимила назовет и просветителя славян Мефодия «Русином». Но об этом обстоятельнее в другом месте. Другой вопрос — поддерживались ли связи подунайских русов с прибалтийскими в эпоху составления Раффельштеттенского устава. О тесных контактах с дунайскими ругами-русами прямо говорит Повесть временных лет, выводя из Норика и Иллирика и славян, и русь. И в это время язык их не различался ни на Днепре, ни на юге Прибалтики, ни на Дунае.

Чередование «Ругия»-«Руссия» (или их отождествление) проходит через все германские источники Х в. Так, в документе 946 г. Балтийское море называется Mare Rugianorum (29). Целый ряд современных событиям источников рассказывает о крещении княгини руссов или ругов Елены (имя Ольги в крещении) и миссии на Русь Адальберта в 961-962 гг. (30). В 968 г. Адальберт стал главой вновь утвержденного Магдебургского архиепископства, созданного для проведения христианизации балтийских славян, в связи с чем напоминается о его миссии «к ругам» (31). Годом раньше, в 967 г., (или, по другой эре, в 973?), папа Иоанн специальной буллой запретил богослужение на «русском или славянском языке» (32). Здесь речь явно идет о подунайских русах, и параллелью может служить примерно к тому же времени относящееся пояснение летописца, вводившего Сказание о славянской грамоте: «А Словеньскый язык и Русскый одно есть» (33).

Следует подчеркнуть, что в Х веке в Империи очень хорошо знали балтийских ругов-русов, поскольку они помогали Оттону I (основатель Священной Римской империи и император 962–973 гг.) в борьбе против восставших славянских племен (34). Именно благодаря помощи со стороны этого племени было подавлено восстание континентальных славянских племен, причем, как сообщается в одном документе, были покорены все племена, жившие у моря «против Руси» (35).

Все эти события приходились на 954–960 гг. Покорение славянских племен сопровождалось утверждением здесь епархий и христианизацией населения. Миссия Адальберта, очевидно, направлялась в Киев. Но будучи во главе Магдебургского архиепископства, основанного для христианизации балтийских славян, он должен был пытаться «просветить» и ругов. Судя по дальнейшим событиям, такая попытка кончилась неудачей. И это само по себе должно было привести к разрыву союза Империи с ругами-русами балтийскими. Отчасти и этим обстоятельством может объясняться факт запрещения богослужения на «русском» языке. («Русское письмо» на языке римских пап обычно означало приверженность христианских общин к арианству).

Г.К. Ловмяньский, расматривая вопрос о замене в источниках «ругов» и «руссов», пришел к заключению, что это происходит довольно поздно и внезапно: именно в житиях Оттона Бамбергского (ХП в.)» (36). Смешение это он объясняет случайными причинами и полагает, что для постановки вопроса о Поморской Руси заслуживают внимания «только два источника: сообщение Ибн Якуба (Х в.) и запись Рагевина, продолжателя Оттона Фрейзингенского (ум. 1177). В обоих известиях он предполагает путаницу (37).

Пренебрежительное отношение к большому числу источников в данном случае отдает гиперкритицизмом, а потому согласиться с ним невозможно. Ведь обоснования требует не только привлечение, но и отвержение источника. А этого автор не делает. Он считает существенным, что королевой «ругов» киевскую княгиню именуют только продолжатель Регинона и восходящие к нему Анналист Саксон и Магдебургские анналы, тогда как другие источники «передают имя Руси, а не Ругии» (38). Но ведь «Русь» могли называть «Ругией», очевидно, потому, что «Ругию» могли называть «Русью». Кстати, в это время Балтийскую Ругию в Германии знали, конечно, лучше, чем Киевскую Русь.

Испанский иудей Ибрагим Ибн-Якуб посетил Империю в 965 году, видимо, с дипломатическим поручением. Его резиденцией был Мерзебург, и он непосредственно познакомился со славянскими землями. Донесение Ибн-Якуба дошло в составе компиляции ал-Бекри (XI в.). Автор стремился к точности описания. Единственное будто бы фантастическое (а на самом деле, как сказано выше, вполне обоснованное) свидетельство о «городе амазонок» — постоянный сюжет германской хронографии — дано со ссылкой на самого императора Оттона. По сообщению Ибн-Якуба, «граничат с Мшкой (польским князем Мешко. — А.К.) на востоке Русы и на севере Брусы. Жилища Брусов у окружающего моря… И производят на них набеги Русы на кораблях с запада» (39). Г. Ловмяньский предположил, что Ибн-Якуб вместо «с востока» написал с «с запада», но такого рода ошибка невероятна для географического сочинения, где страны света являются ориентирами. К тому же, на кораблях русы могли нападать на пруссов только со сторны моря, т.е. именно с запада. «Русы» Ибн-Якуба «островитяне», живущие недалеко от Волжской Болгарии, могущественные на морях, достигающие через «рукав моря Окиануса» Испании. Речь, следовательно, должна идти не о путанице, а о представлении, согласно которому и Русь Киевская (граничившая с Польшей на Востоке) и Русь Балтийская воспринимались как части одного этнического (и даже этно-политического) образования. Весьма вероятно, что и это представление он позаимствовал от своих германских инофрматоров.

В середине Х в. подобные представления достигали и Византии. В литературе многократно рассматривалось упоминание Константином Багрянородным Руси «ближней» и «дальней». В связи с нападением Руси на Константинополь в 941 (или 944) г. три автора — Феофан, Продолжатель Георгия Амастридского и Симеон Магистр поясняют, что Росы — это «дромиты», происходящие «от рода франков» (40). «Дромиты» в данном случае означают, видимо, непоседливый, кочующий, переселяющийся народ. «Франками» же может обозначаться население, так или иначе зависимое от преемников бывшей Франкской империи. Скандинавия в этом случае исключается. Зато Балтийское Поморье частично вошло в состав Франкской Империи еще при Карле Великом («Правда англов и варинов», данная императором), а в Х веке активно осваивалось имперской властью и христианской церковью. Показательно, что в славянском переводе Хроники Георгия Амартола в данном случае дается «от рода Варяжска» (41).

Таким образом, помимо Ибн-Якуба, «Русь» и «Ругию» смешивают и германские, и византийские авторы, причем и те, и другие отождествляют Русь Киевскую и Русь Балтийскую. В этой связи могут быть рассмотрены сведения и еще одного автора той поры: столь почитаемого норманистами Лиудпранда. Лиудпранд, родом лангобард, отразил представления, характерные для Италии. Его отец был свидетелем нападения русов на Константинополь и он сам побывал в этом городе в 949 г., т.е. сравнительно скоро после нападения русов. Около 958 г. им была написана история, в которой он коснулся рассматриваемых событий.

Весьма любопытно, что в Северной Италии франки отождествлялись с венетами. В свою очередь в Южной Италии это название распространялось и на лангобардов (42). Относительно русов он говорит, что «это северный народ, который греки по внешнему виду (а qualitate corporis) называют русами (rusios), а мы по их местоположению нордманнами» (43). Свидетельство безусловно указывает на связь русов с севером. Но, конечно, не говорит о тождестве их со скандинавами. Даже в германских источниках балтийские славяне включались иногда в число норманских народов (44). Для Италии же, как и для Византии, «север» начинался сразу за Дунаем.

«Ругия», конечно, числилась в ряду «норманских» стран. В хронике Гельмольда сообщается, что в связи с переходом Любека в руки Генриха Льва (ок. 1158 г.) герцог отправил послов «в города и северные государства –Данию, Швецию, Норвегию и Русь — предлагая им мир, чтобы они имели свободный проезд к его городу Любеку» (45). «Русь» и «Ругия» в источниках в этой связи снова смешиваются (46). Но, во-первых, «Русь» мыслится как государство «северное», наряду с Данией, Швецией и Норвегией, северной, очевидно, по отношении к земле вагров, в которой протекала деятельность Гельмольда или же по отношению к Германии в целом. Во-вторых, «Русь» Гельмольда, «северная» Русь совершенно четко отделена от Швеции и других скандинавских государств. Несколько позднее, в аналогичном привилее Любеку Фридриха I от 1187 г.. названы «Рутени, Готы и Норманны» (47). В данном случае несущественно, кого конкретно называет источник «Рутенами». Важно, что этноним снова идет в ряду северных народов и отличается от готов и норманнов.

Смешение Руси южной и северной, прибалтийской наблюдается у проживавшего в Италии еврейского автора Х в. Иосиппона (Иосифа бен Гориона). С одной стороны, русы у него живут где-то у Каспийского моря, а с другой — они соседи англов и саксов и проживают по «великому морю» — «Океану» (48). Сам автор, видимо, не обращает внимания на противоречие и никак его не объясняет. Но для восточных авторов, как отмечалось, вообще «Океан» и его залив — Балтийское море мыслились в непосредственной близости от Булгара и вообще поволжских и прикаспийских областей. Именно Иосиппон дал повод для смешения разных Русий — русов-алан и русов, рассеянных по Западной Европе и утвердившихся в Среднем Поднепровье. Именно он отнес алан к потомкам тюрок, видимо, смутившись титула правителя росов-алан — «каган». А на побережье и островах Балтийского моря оказались и те, и другие русы.

В сущности только один документ, говорящий о событиях Х века, и упоминающий «Русь» в составе Империи, может быть поставлен под сомнение: это т.н. «устав» турниров в Магдебурге, приписываемый Генриху I Птицелову (919–936) (49). Магдебургские грамоты из собрания Мельхиора Гольдаста (впервые опубликовавшего «устав») заподозрены как подложные (50). Но подложность в такого рода документах обычно не касается основного содержания (указаний титулов, в частности), которое только и представляет интерес в данном случае. Просто Магдебург мог присвоить грамоту, адресованную какому-то другому городу. Поэтому упоминание в «уставе» феодальных владетелей Империи Велемира, «князя русского», Радеботто, «герцога русского» и Венеслава, князя ругского» не может вызывать подозрений. Даже для того, чтобы их придумать, нужно было иметь представление о какой-то смежной с Империей Русией.

«Русь» в Прибалтике упоминается в ряде докумнтов, относящихся к самому концу Х — началу ХI века. Один из них — это т.н. «Дагоме юдекс», документ, относящийся к 990–992 гг. и известный в списках ХI–ХII вв. (51). В документе идет речь о пожаловании неким Дагоме и Отой с сыновьями папе Ионну ХV территории, именуемой Шигнезе. Что-то в нем, видимо, не так: говорится о пожаловании одного места, а очерчивается территория всей Польши. «Русь» сначала упоминается как конкретное место «Руссе», а затем сказано о ее границах, простирающихся вплоть до Кракова. Документ привлекался в качестве возможного источника, касающегося «Неманской Руси» (52). Но если «граница Руси» в данном случае не ошибка (вместо «от границ Руси»), то вблизи Кракова может быть локализована Прикарпатская Русь. Дальнейшие границы до «Алемура» (Оломоуц?) и «Милски», очевидно, относятся к Польскому государству.

Другой документ — это Житие Адальберта, погибшего в 997 году в Пруссии, написанное около 1004 г. Брунноном. Житие также известно уже в списках ХII века. Адальберт-Войцех прибыл в Пруссию со стороны Гданьска, т.е. со