Первые русские феминисты и женский вопрос

Жидкова М.

"Свою личную драму она обобщила и выступила на защиту женщины вообще"

Проблема прав и свобод женщины создала целое направление литературы. В России о женском вопросе заговорили в 40-е годы XIX века, когда, по словам народнической писательницы М.К. Цебриковой, вместе с анализом Гегеля наши авторы усвоили и идеи Жорж Санд, чье творчество оказало неоспоримое влияние на русскую литературу [21, с. 210]. Женский вопрос, не будучи главным, стал одним из широко обсуждаемых вопросов отечественной публицистики второй половины прошлого столетия. Редкий журнал избежал этой темы на своих страницах. Женский вопрос представлял собой удобный материал для постановки вопроса об угнетении и бесправии и широко использовался демократическими изданиями, такими, как "Современник", "Русское слово", "Дело" и "Отечественные записки".

Движение женщин к эмансипации, осознание ими своей роли в общественной, интеллектуальной и духовной жизни страны, расширение издательского рынка, особенно после принятия Временных правил о печати 1865 года, способствовали росту интереса к женскому движению и феминизму. Соответственно рос и спрос на подобную печатную продукцию. Статья за статьей, новые и вечные темы, полемика, столкновение точек зрения... Но кто были люди, посвятившие свое перо пересмотру статуса женщины? В этой работе предполагается остановиться не столько на журнальных публикациях, сколько на судьбах пионеров женского вопроса и причинах, побудивших их обратиться к нему.

В 1863 году в Петербурге учреждается Общество для доставления средств неимущим женщинам. Сотрудник "Современника" Г.З. Елисеев согласился опубликовать в журнале Устав этого Общества. Предпринимались попытки учредить благотворительное общество поощрения женского труда, общество дешевых квартир, издательскую артель - одну из многочисленных артелей 1860-х годов. Предполагалось, что артель объединит 100 женщин, занятых издательством детских и учебных книг. Переплетные работы должны были производиться в женской переплетной артели, рисунки заказываться исключительно женщинам-художницам. Основными кредиторами просуществовавшей около 10 лет издательской артели были "идейные" книжные магазины [16, с. 131].

Но собственно движению, организационному оформлению женских групп и ассоциаций предшествовали идейная подготовка, обсуждение женского вопроса периодическими изданиями. Любому, кто заинтересуется этой темой, богато представленной в русской пореформенной публицистике, помощь окажут старые журналы и специальные многостраничные библиографические указатели, вобравшие в себя издания по женскому вопросу.

Начиная с 1850-х годов было опубликовано рекордное количество книг и статей по женской проблематике. Благодаря широкой трактовке они охватывали самые разнообразные темы: воспитание и образование женщины, доступ к профессиональной карьере, проявление женской самостоятельности в общественной деятельности, вопросах любви и брака, требование гражданских прав, зарождение женского движения, контроль над рождаемостью, гигиена матери и ребенка, проституция и т.д.

Всплеск интереса был вызван несколькими причинами. Одна из них - экономическая. Столицы столкнулись с наплывом провинциальных барышень, желающих продолжить образование или найти работу. Разорение дворянских семей заставляло их искать собственный заработок. Из-за специфики женского образования, когда предпочтение отдавалось гуманитарным дисциплинам, барышни могли рассчитывать на переводы, учительство, скромные журнальные и газетные заметки, переписку рукописей или же на должность гувернантки.

С инициативой обсудить женский вопрос выступил "Современник", на страницах которого в 1857-58 годах были опубликованы письма читателей "Жалоба женщины" и "Отголосок на "Жалобу женщины". В одном из них женщина из обедневшего дворянского рода рассуждала: "Да, мои дочери будут хорошие семьянинки, но этого мало: я хотела бы образовать их ум и приготовить из них гувернанток" [3, с. 371].

После освобождения крестьян к причинам экономического характера, побудившим женщин участвовать в общественной деятельности и искать приработок, присоединились и нравственные: быть полезной, жить своим трудом. В аудиториях Петербургского Университета и Медико-хирургической Академии появились первые студентки. Когда же вольнослушание было им запрещено, русские студентки поехали учиться за границу: в Женеву, Вену, Гейдельберг, Лондон. Но настоящей Меккой русских девушек стал Цюрих, где с 1839 г. женщинам было доступно высшее образование. Русских студенток было много, особенно в немецкоговорящих университетах Швейцарии, и они привлекали внимание и своим числом, и внешним видом, и поведением, и успехами.

Медицинская карьера стала доступна женщинам со времен Крымской войны, когда была учреждена Крестовоздвиженская община сестер милосердия под начальством горячего сторонника реформы женского образования Н.И. Пирогова. После войны оставался неясен статус женщин-медиков. В отличие от Англии, где сестры милосердия в годы Крымской кампании обрели поддержку и общества, и двора, в Петербургской Медико-хирургической Академии сделали исключение лишь для В.А. Кашеваровой, прикомандированной учиться на 5 лет с дальнейшим возвращением в Оренбургский край для лечения башкирского народа [7, с. 479].

Спустя годы, в результате расширения сети школ, медицинских учреждений и сферы услуг, правительство разрешило женщинам поступать на службу в общественные и правительственные учреждения по специальностям: акушерка, фельдшер, аптекарь, по учебному ведомству, счетной части и телеграфному делу [7, с. 425].

О женщинах, занимающихся в библиотеках Санкт-Петербурга, газеты писали, как о чем-то необычном. Активность женщин стала событием, привлекла всеобщее внимание. Однако жить самостоятельно в столицах, перебиваясь случайными заработками, было очень сложно. Для облегчения хозяйственного бремени взялись было заводить общие квартиры или, как тогда говорили, коммуны. Первая "общежительная квартира" на Знаменской улице была основана популярным в свое время беллетристом В.А. Слепцовым (1836-1878). В течение 1860-х предпринималось несколько попыток устроить коммуны, вызвавшие шумные споры и пересуды. На самом деле это были обычные меблированные комнаты, снимавшиеся бедными литераторами для ведения общего хозяйства и оплаты. Слепцов был известен как сторонник эмансипации женщин и написал несколько произведений, повествующих о судьбе женщины. Более того, он считал своим гражданским долгом участвовать в организационной деятельности женского движения. Слепцов хлопотал об устройстве женской переплетной мастерской, открытии конторы переводов и переписки рукописей, проведении публичных лекций для женщин по физике, химии и гигиене. В свете недоумевали: зачем все это нужно молодому, красивому саратовскому помещику? Развлечение, мода, барская прихоть? Но Слепцов был всерьез увлечен делом, участвовал в организации воскресных школ, журнала "Женский вестник", просуществовавшего, правда, совсем недолго. Его мать вспоминала: "Постоянно небогатые женщины в черных бурнусах и черных башлыках ходили к нему за советом, как устроить мастерские и женские переплетные, являлись студентки и заведующие бесплатными школами..." [17, с. 235]. Пройдет несколько лет, и заботам о всеми забытом и умирающем в бедности В.А. Слепцове посвятит себя молодая писательница Л.Ф. Ломовская, дочь директора Петровско-Разумовской Академии, порвавшая с семьей.

Воображение обывателя рисовало невероятные картины порока, процветающего в слепцовской коммуне и среди "новых людей". Тут вам и общность жен, и свободная любовь, и отрицание христианского брака, и проповедь социализма. Если студентка - то непременно нигилистка с остриженными волосами, в темных очках и платье, с папиросой, в подражание Жорж Санд.

Неудивительно, что все отличающееся от общепринятого пугало. Сопротивление новому, тем более радикальному, каким виделась эмансипация, вполне объяснимо и не является особенностью только нашей истории. Эмансипированная женщина воспринималась как революционерка, нигилистка, народница. Эмансипация отождествлялась с подпольной активностью и оппозицией. И иногда такая точка зрения была обоснованна. Первые студентки - Н.И. Корсини, М.А. Богданова, Н.П. Суслова - принадлежали к подпольной организации "Земля и воля", как и упоминавшийся уже журналист "Современника" Г.З. Елисеев и публицист Г.Е. Благосветлов, подготовивший к изданию перевод прогремевшего труда Джона Стюарта Милля "О подчинении женщины".

Несмотря на широкий резонанс в пореформенной публицистике, круг авторов, обратившихся с женскому вопросу, был довольно узок и объединял столичных литераторов, зачастую поддерживающих дружеские, профессиональные и семейные отношения. Что побуждало их обратиться к женской проблематике, почему именно этот вопрос вызвал искреннее участие журналистов, поэтов, писателей?

Одно из возможных объяснений можно найти в обстоятельствах личной жизни авторов. За романами, пьесами и статьями об эмансипации женщин стояли живые люди порой с поистине драматическими судьбами. Самоубийства, душевные расстройства, неудачные браки, любовные треугольники, смерть детей... Порой в своем творчестве они искали ответы на мучившие их вопросы, пытались найти решение, выход напряжению собственных судеб. Создавая новую мораль, новые отношения между мужчиной и женщиной, основанные на любви и духовной близости, передовые люди с точки зрения обыденной были глубоко безнравственны.

Общественное мнение настороженно внимало входившему в моду типу "нового человека", "новой женщины". В 1879 году в Одессе вышла в свет брошюра С. Цитовича, где "новая женщина" описывается следующим образом: "По наружному виду какой-то гермафродит, по нутру - подлинная дочь Каина" [Цит. по: 29, с. 552]. Фиктивные браки, бегство из семей, учеба за границей, настойчивые требования предоставить право на университетское образование и квалифицированный труд сопровождали пробуждение женского самосознания. Это пугало не одного Цитовича. Когда в Павловском институте узнали, что бывшая воспитанница М.А. Богданова посещает Университет и замешана в "студенческую историю", начальница института собрала воспитанниц и, сказав, что Богданова всем своим поведением позорит институт, приказала стереть с мраморной доски медалисток имя "бунтарки" [7, с. 444].

Среди тех, кто поддерживал женское движение, были представители разных социальных сил и слоев: дворяне, потомки крепостных крестьян, молодая русская интеллигенция. Михаил Илларионович Михайлов, к которому мы еще вернемся, и доктор медицины Надежда Суслова вели свое происхождение от крестьян, активистка первых дамских объединений М.В. Трубникова была дочерью ссыльного декабриста и француженки, а ее соратница А.П. Философова считалась аристократкой. Но основную массу тех самых первых борцов за права женщин составляли разночинцы.

Портреты М.И. Михайлова, признанного после его статей в "Современнике" зачинателем женского вопроса, оставленные в воспоминаниях его близких, противоречивы. Вспоминая свои встречи с ним, Е.А. Штакеншнейдер, участница первых женских объединений и собраний, писала: "Собой Михайлов очень безобразен, редко увидишь такое лицо, как у него, с глазами, еле прорезанными, с густыми черными бровями. К тому же он мал ростом, худенький, черненький, с землистым цветом лица и вообще некрасивыми чертами" [29, с. 111]. Если же судить по мемуарам А.Я. Панаевой, то наружность М.И. Михайлова была очень оригинальной, он обладал веселым и живым характером, и "на него смотрели как на человека, который ни о чем другом и не думает, как о победах над женщинами" [4, с. 222]. Несмотря на обширное литературное наследие, имя Михаилу Илларионовичу Михайлову (1829-1865) составили его статьи "Женщины, их воспитание и значение в семье и обществе", "Джон Стюарт Милль об эмансипации женщин", "Женщины в Университете", и "Уважение к женщинам". Интересен для нас Михайлов и тем, что он перевел и опубликовал "Песню о рубашке" Томаса Гуда, ныне включаемую в любую антологию феминистских текстов. В этом стихотворении, вошедшем в Англии в устную традицию, говорится о тяжкой доле женщины-швеи.

Побывав во Франции, Михайлов познакомился с идеологией феминизма и вернулся назад "красным", как говорили тогда [1, 2, с. 193]. Под влиянием Прудона и д'Эрикур он решил написать цикл статей, знакомящих русского читателя с женским вопросом. Так появилась работа "Женщины, их воспитание и значение в семье и обществе", которая далась автору очень нелегко. По словам близко его знавшего Н.В. Шелгунова, Михайлов боялся "переступить границу возможного и дать противникам повод к нежелательным выводам" [27, 1, с. 121]. Феминистские убеждения автора "произвели в русских умах землетрясение... получился общественный энтузиазм, а Михайлов провозглашен творцом женского вопроса" [Там же].

Сам Н.В. Шелгунов (1824-1891), знаменитый журналист-радикал, также обращался к этой теме. Например, в статьях "Женское безделье" и "Женское бездушие" он высмеивал праздность дам и сентиментальных барышень, "не производящих ровно ничего полезного", и призывал женщин-писательниц заявить о себе и отказаться от "скромного благоприличия" женской литературы. В полемическом задоре спора с Н.Н. Страховым Шелгунов настаивал: "Равноправность, лозунг нового времени, не знает ни различия пола, состояния, сословия... Противники освобождения всегда говорили, что сначала нужно изучить мужика, а потом уже дать ему права. Ту же самую мысль высказывает г. Страхов и в отношении к женщинам" [26, 179-180].

Право женщины на личную, духовную и финансовую независимость признавалось "новыми людьми" безоговорочно. На основе этой этики были построены отношения между супругами Шелгуновыми, Чернышевскими и прототипами героев "Что делать?" Боковыми. Когда брак Шелгуновых фактически распался, Людмила Петровна Шелгунова (1832-1901) становится гражданской женой Михайлова, что ничуть не изменило дружеских отношений трех лиц. Они вмести путешествуют, живут одним домом. После ареста друга Шелгунов выходит в отставку, чтобы с бывшей женой и ребенком Михайлова следовать за ним в Забайкалье.

Михайлов был истово влюблен в Шелгунову, посвящал ей свои произведения, писал стихи. В противоположность цельной натуре Михайлова, его внешней сдержанности и академичности Шелгунова обладала такими свойствами, как впечатлительность, артистический темперамент, эмоциональность. Она умела очаровывать и была дружна со многими выдающимися людьми своего времени. 0 любви Михайлова часто злословили, жалели его, высмеивали. Елена Штакеншнейдер, вспоминавшая о поэте с уважением и глубокой симпатией, в мае 1858 года с горечью записала: "Теперь показывают в Петербурге женщину-обезьяну... Она вся покрыта шерстью, у нее борода. Она говорит по-английски, танцует и поет. Кто-то выдумал, что Михаил Михайлов в нее влюбился и изменил Шелгуновой. Какой вздор!" [29, с. 213].

Сложные обстоятельства личной жизни Михайлова имеют много общего с судьбой его современника, английского ученого Джона Стюарта Милля (1806-1879), одного из основоположников борьбы за женское равноправие.

А познакомила Милля с радикальными общественными течениями Гарриет Тейлор - женщина, сыгравшая огромную роль в судьбе и творчестве ученого. История их взаимоотношений - история 27-летнего преклонения маститого философа перед женой торговца, светской львицей, сторонницей идей Р. Оуэна и социализма. Г. Тейлор была незаурядной личностью, что признает не только Милль в своих восторженных посвящениях и воспоминаниях, но и современники. Дружба с замужней дамой, которая гордилась мужем и детьми (ее дочь станет известной феминисткой), ставила Милля в двусмысленное положение. Он был вынужден порвать с семьей, некоторыми друзьями. Отец негодовал, узнав о чувствах сына, так как считал это непростительной слабостью, недостойной философа. В ответ он услышал, что тот питает чувства к Тейлор как к товарищу-мужчине, что их отношения - отношения дружбы и сближает их совместная умственная работа. В 1851 году, поженившись, супруги Милль опубликовали протест против существующего законодательства о браке, предоставлявшего мужу исключительную власть над "свободой действий противоположной стороны" [20, с. 221].

Гарриет Тейлор-Милль сама живо интересовалась женским вопросом, известны ее работы "Право голоса для женщин" и "Эмансипация женщин". В области социальных вопросов она была смелее и радикальнее Милля и во многом благодаря ее влиянию он стал ревностным сторонником равноправия полов. Сам ученый говорил о том, что значительная часть его наследия создана "под критическим надзором женщины" [10, с. 222].

В примечаниях к статье "Женщины, их воспитание и значение в семье и обществе", где говорится о работе Гарриет Тейлор-Милль, Михайлов писал: "...я очень сожалею, что познакомился с этой прекрасной статьей лишь в то время, как большая часть моих замечаний о женщинах была уже напечатана. У Милля немало убедительных доводов в пользу высказанных мною мнений. Впрочем, я постараюсь в непродолжительном времени познакомить читателей "Современника" подробно со взглядом знаменитого экономиста и философа на дело женской эмансипации" [11,8: 345]. Михайлов сдержал свое обещание и в том же году опубликовал перевод статьи Гарриет Тейлор-Милль, но за подписью мужа, как было в подлиннике. В кратком вступлении Михайлов замечает: "Такого всестороннего взгляда на женский вопрос мы не находили ни в одном из рассуждении" [12, с. 248]. Интересно отметить, что эта статья была перепечатана в журнале наук, искусств и литературы для взрослых девиц "Рассвет", главная цель которого виделась во "...внушении девицам сознания высшего значения не только в семействе, но и в гражданском быту, а также указание им пути и средств к нравственному и умственному развитию" [15, с. VIII].

В отличие от Милля, который с парламентской трибуны призывал предоставить женщине избирательные права, судьба его русского единомышленника сложилась трагически. Обвиненный в сочинении прокламации, Михайлов был осужден и сослан в Сибирь, где и умер. Людмила Петровна оказалась в Цюрихе, где содержала пансион для русских политических эмигрантов и даже была участницей "съезда молодой эмиграции". Там же она познакомилась с членом общества "Земля и воля" и женевской секции I Интернационала А.А. Серно-Соловьевичем (1838-1869). Страдая душевным расстройством, Серно-Соловьевич устраивал Шелгуновой бурные сцены, грозился убить ее, чем немало пугал русскую колонию. В итоге он покончил с собой в сумасшедшем доме. Родившегося ребенка Людмила Петровна отослала в Россию к Шелгунову, жившему в Великом Устюге в ссылке.

Имя Михайлова, проходившего по первому политическому процессу в царствование Александра Освободителя, облетело всю страну. Петербургские литераторы подавали прошения, но тщетно. Публичный протест могли выразить только писатели-эмигранты. Н.П. Огарев откликнулся на осуждение Михайлова стихотворением, А.И. Герцен - несколькими статьями. В Тобольске и Иркутске благодарные дамы преподнесли ссыльному Михайлову букет живых цветов.

К сожалению, Михайлов не дожил до выхода в свет эссе Джона Стюарта Милля "О подчинении женщины". Эта книга, ставшая классикой феминистской мысли, была результатом многолетних размышлений английского ученого. И отнюдь не случайно, что работы Милля и Михайлова в 1903 году были изданы вместе, под одной обложкой.

Михайлов как бы предвосхитил многие положения Милля, высказал их независимо и почти одновременно со своим английским единомышленником: здесь и "переделка основания семьи", и "физическая, умственная и нравственная эмансипация женщин", критика системы образования и воспитания, "культивирующего праздность мысли", поощрение интереса к делам общественным и государственным, отрицание двойного полового стандарта, "разделения нравственности на мужскую и женскую", призыв открыть доступ ко всем родам деятельности. Пожалуй, единственное разночтение в подходах Милля и Михайлова - это вопрос о политических правах. Когда последний писал, что "Признавая женщину членом общества, как мы это делаем на словах, следует дать ей все исчисленные права, ... как дадим мы их рано или поздно пролетарию и невольнику-негру" [11, 8: с. 348-349], то под исчисленными правами вовсе не подразумевалось так яростно отстаиваемое западными феминистами право голоса. В России вплоть до Манифеста 1905 года никто не имел этого права, и политически мужчины были так же дискриминированы, как и женщины. Вот почему лишь в начале XX века женское движение России обратилось к теперь уже актуальному суфражизму, то есть к борьбе за избирательные права. До этого все потуги женских групп и объединений были сконцентрированы на поприще образования, профессиональной деятельности и гражданских прав.

Одним из направлений деятельности стала реформа института брака и бракоразводного процесса. Во второй половине XIX столетия неразрешимость неудачных браков, распространенность браков по принуждению и расчету приобрели особую актуальность. Вспомним русскую литературу, вспомним романы и жизненный путь Томаса Гарди, Джона Голсуорси, сестер Бронте, Уильяма Морриса...

Недовольство официальным институтом брака приводило к тому, что люди передовых взглядов все чаще отказывались оформлять юридически и церковно свои семейные отношения. Доказательство нового взгляда на брак - судьба У. Морриса, художника прерафаэлита Д.Г. Россетти, актрисы Эллен Терри. Да и в русской литературной среде есть примеры гражданских союзов. Но "свободная любовь" - скорее исключение из правил, удел богемы, к которой общество применяло особые мерки.

По мнению исследователя А. Ланщикова, не только противники, но и многие сторонники Чернышевского расценивали роман "Что делать?" как своего рода призыв к многомужеству и свободной любви [6, 48]. Современник писал, что у Чернышевского "не выдуманное, а только разве слишком тенденциозное изображение" страстной потребности молодежи тех лет выработать свою мораль, жить по новым и справедливым правилам [1, 1: с. 314].

Однако в реальной жизни все было сложнее и драматичнее, чем на страницах утопических романов. Редко фиктивные браки становились фактическими. Гораздо чаще ложность положения, "фальшивая нота", по словам Софьи Ковалевской, давала себя знать и приводила к трагедии.

Несколько иначе сложилась судьба Анны Михайловны Евреиновой. Евреинова первая получила степень доктора прав в 1877 г. Ее отец - петергофский комендант - пытался выдать дочь замуж против желания. Отчаявшись, Аня решила утопиться. Но, получив письмо из Гейдельберга от Софьи Ковалевской, которая сама в свое время посредством фиктивного брака бежала из "темного царства" семьи, Евреинова тайно уезжает за границу. Разъяренный отец подает жалобу в III отделение. Разговоров было на весь Петербург. Уже позже, вернувшись дипломированным юристом, Анна Евреинова публикуется в "Журнале гражданского и уголовного права" и в феминистском издании "Друг женщин".

Но не всегда так удачно складывалась жизнь, построенная на последовательном проведении исповедуемых принципов.. Один из примеров - семейная история Писаревых. Литературный критик "Отечественных записок" и "Русского слова" Дмитрий Писарев был известен помимо всего и своей статьей о женских типах в произведениях Гончарова, Писемского и Тургенева. В журнале для девиц "Рассвет" была опубликована его рецензия на 5-е Парижское письмо Михайлова, посвященное кружку парижских деятельниц женской эмансипации. В этой рецензии Писарева говорилось: "Мысли, приведенные Михайловым, должны быть распространяемы в нашем обществе... на этих мыслях должно быть воспитываемо молодое поколение; только подобные мысли, проведенные в жизнь, способны сформировать женщину гармонически развитую, способную приносить пользу, нравственно свободную и, следовательно, счастливую" [Цит. по: 5, с. 679].

Младшая сестра публициста, Катя (1853-1875), девушка с короткими волосами, бойкая, дерзкая - тип нигилистки, в то время входивший в моду, - решается на фиктивный брак с высланным студентом Гребницким. Фиктивный союз дал ей желанную свободу и самостоятельность. Она уезжает в Цюрих, поступает на медицинский факультет, знакомится с бывшим членом кружка чайковцев, а теперь одним из основателей славянской секции Интернационала в Цюрихе В. Александровым. На средства Е. Гребницкой он переезжает в Женеву, основывает типографию, где она работает наборщицей и живет в устроенной Александровым русской коммуне. Но в результате осложнившихся отношений с Гребницким и Александровым, в состоянии отчаяния, о чем свидетельствуют ее последние письма к родным, Катя Гребницкая кончает с собой (она застрелилась), будучи на 5 месяце беременности.

Издатели сборника материалов "Шестидесятые годы" со ссылкой на работу Н.Н. Голицина приводят одно из возможных объяснений причин смерти Гребницкой. Версия такова: будто бы, когда капитал Кати был истрачен Александровым на народное дело, он принудил ее продать себя богатому старику с целью употребить эти деньги на продолжение дела [28,166-167]. Правда это или нет - неизвестно. Ясно лишь, что она пережила сильное потрясение. Печальному исходу содействовала и болезненность психики, унаследованная детьми от матери. Дмитрий Писарев, в свою очередь, был задиристого нрава, лечился от душевного расстройства, как и его соратник по "Отечественным запискам", поэт русского крестьянства Н.А. Некрасов, увлекался карточной игрой, был обременен карточными долгами.

С именем Некрасова связана еще одна история, проливающая свет на историю семей Н.П. Огарева и А.И. Герцена. Речь идет о так называемом "огаревском наследстве". Друзей связывала не только детская клятва, но и запутанные матримониальные отношения. Оба оказались несчастливы в первых браках. Герцен тайно женился на родственнице против желания семьи. Родственные браки были не редкость, примером тому - Шелгуновы, венчавшиеся по разрешению Синода. Д. Писарев считал своей невестой двоюродную сестру. Герцен пережил любовь жены к другому, ее раннюю кончину и смерть детей. Через несколько лет после свадьбы Огарев расстался со своей супругой, обязуясь выдавать ей ежегодное содержание. С этими деньгами - огаревским наследством - связана некрасивая история, в результате которой расчеты супругов велись через суд. В 1853 году, после смерти бывшей жены, начался новый судебный процесс, но теперь уже против доверенных лиц, якобы присвоивших деньги умершей в нищете М.Л. Огаревой. Одним из доверенных лиц была А.Я. Панаева, писательница из круга "Современника". Некрасов, гражданский муж Панаевой, в счет долга уплатил из средств журнала 12 тыс. рублей серебром. Друзья Огарева считали их виновными в присвоении денег. В Петербурге говорили о "нравственной несостоятельности" Некрасова [22, 104].

Гибели прекрасной женщины-актрисы посвящается герценовская "Сорока-воровка". В Лондоне, в типографии Герцена, были опубликованы мемуары Екатерины II, статья о княгине Е.Р. Дашковой, первый русский перевод ее "Записок". Много страниц в "Былом и думах" отведено передовым женщинам той эпохи, с которыми судьба свела Герцена и Огарева. Среди них Наталья Алексеевна Тучкова (1829-1913), сыгравшая важную роль в жизни друзей. Еще в конце 1840-х годов она стала гражданской женой Огарева. Старик Тучков долго переживал невозможность легального брака дочери. Но и последовавший брак не принес радости вспыльчивому, страдающему нервными припадками Огареву. Сложившиеся в семье отношения - разрыв между Тучковой и Огаревым, ее гражданский союз с Герценым - приходилось держать в тайне от всех. Как и в случае Шелгуновых, все жили одним домом, а родившиеся от брака с Герценом дети носили фамилию законного отца - Огарева. Но и этот союз не дал радости ни Тучковой, ни Герцену, ни его детям от первого брака. Позже семья оказалась разбросанной по всей Европе: старшие девочки больше жили в Италии, Тучкова с младшей Лизой, дочерью Герцена, в Ницце, Огарев - в Женеве, Герцен - в Париже. Уже после смерти отца семнадцатилетняя Лиза, оставив записку, покончила с собой при странных обстоятельствах.

Биографии этих знаменитых людей, искавших свой путь к человеческому счастью, стремившихся изменить положение женщины в обществе и семье, дать ей свободу и независимость, пусть пока на бумаге, в статьях и произведениях или на примере собственной жизни, оставляют двойственное впечатление. "Мучительная напряженность", "наглухо закрытая семейная жизнь", "семейная цензура" опубликованных писем и мемуаров - подобные фразы часто можно встретить в комментариях и исследованиях. Т.А. Богданович в работе "Любовь людей шестидесятых годов" пытается выявить основное правило "новых людей" в решении вопросов личной жизни и определении личной нравственной позиций. И получается, что подчинение чувств разуму, выработка новой передовой морали - утопия, жизненный подвиг горстки людей, которых не удовлетворяло искание новой формы для старых чувств, и "они считали возможным изменить сами чувства" [2, 12].

Об одной из первых русских писательниц, Елене Ган, матери Е.П. Блаватской, писали: "Свою личную драму она обобщила и выступила на защиту женщины вообще" [8, с. 59J. Как видим, эти слова могут быть отнесены ко многим первым русским феминистам, которые заговорили о женской эмансипации - теме, ими пережитой и выстраданной. И в искренность их строк нельзя не верить.

Список литературы

1. Боборыкин П.Д. Воспоминания. Т. 1, 2. М., 1965.

2. Богданович Т.А. Любовь людей шестидесятых годов. Л., Acadimy, 1929.

3. В..я. Отголосок на "Жалобу женщины" // Современник. 1858. № 2.

4. Головачева-Панаева А.Я. Воспоминания. Русские и писатели. 1824-1870. СПб., 1890.

5. Коган Г.Ф., Виленская Э.С. Примечания //Михайлов М.И. Сочинения. Т. 1,3. М., 1958.

6. Ланщиков А. Вместе - врозь... (Лев Толстой, Николай Чернышевский и "женский вопрос"//Прометей. 1980. № 12.

7. Лихачева Е. Материалы для истории женского образования в России. 1856-1880. Т.З. СПб., 1901.

8. Материалы по истории русской литературы и культуры. Русская женщина 30-х годов (Письма Е.А. Ган). С предисл. М.Г. //Русская мысль. 1911. Кн. 12.

9. Мейзенбуг М. Воспоминания идеалистки. М.-Л., 1933.

10. Милль Дж.С. Автобиография. М., 1896.

11. Михайлов М.И. Женщины, их воспитание и значение в семье и обществе // Современник. 1860 № 4, 5, 8.

12. Он же. Джон Стюарт Милль об эмансипации женщин // Современник. 1860. № 11.

13. Он же. Женщины в Университете // Современник. 1861. № 4.

14. Уважение к женщинам // Современник. 1866. № 2, 3.

15. От редакции // Рассвет. 1860. Т. 5.

16. Павлюченко Э.А. Женщины в русском освободительном движении. М., 1988.

17. Слепцова Ж. В.А. Слепцов в воспоминаниях его матери // Русская старина. 1890, № 1.

18. Туган-Барановский М. Джон Стюарт Милль. Его жизнь и учено-литературная деятельность. СПб., 1892.

19. Тучкова-Огарева Н.А. Воспоминания. М., 1959.

20. Феминизм: проза, мемуары, письма. М., 1992.

21. Цебрикова М.К. Гуманный защитник женских прав // Отечественные записки. 1870. № 2.

22. Чичерин Б.Н. Воспоминания. М., 1991.

23. Чуковский К.И. Люди и книги. М., 960.

24. Шелгунов Н.В. Женское безделье // Русское слово. 1865. № 5.

25. Он же. Женское бездушие //Дело. 1870. № 9.

26. Он же. Суемудрие метафизики // Дело. 1870. № 6.

27. Шелгунов Н.В., Шелгунова Л.П., Михайлов М.И. Воспоминания. Т. 1, 2. М., 1967.

28. Шестидесятые годы. Материалы по истории литературы и общественному движению. Под ред. Н.К. Пиксанова и О.В. Цехновицера. М.-Л., 1940.

29. Штакеншнейдер Е.А. Дневник и записки. 1854-1886. М.,-Л. 1934.

30. Эткинд А. Эрос невозможного. История психоанализа в России. СПб., 1993.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.a-z.ru/women/