Ведь дело мужчин, пересилив тревогу,
Надежно держать чуть дрожащий штурвал
И молча глядеть на ночную дорогу,
Чтоб компас души верный путь указал…
(Ю.И. Визбор)
Всякий раз, читая воспоминания о каком-нибудь известном киноактере, мы
обязательно сталкиваемся с рассказом о том, как незнакомые люди узнавали
нашу знаменитость на улице. Юрий Иосифович Визбор не был исключением.
“Борман!” – кричали мальчишки, всегда готовые бить фашистов; “Борман?” –
озадаченно вздрагивали работники ГАИ; “Ой, Борман!”- выдыхали прекрасные
девушки.
Услышав это привычное для него восклицание, Визбор приветливо
улыбался. Улыбка не была адресована конкретному лицу, Визбор улыбался своей
славе, с ней у него были давние добрые отношения. Еще лет за двадцать до
“Семнадцати мгновений весны” он был несомненной знаменитостью, только в те
годы его узнавали не на улице и не все подряд, а лишь там, где собиралось
избранное общество, – туристы, студенты.
В наши дни некоторые люди его тоже знают как “Бормана”. Более же узкий круг людей вспоминают и множество других его жизненных образов.
Визбор-подросток, готовящий себя к мужественной профессии летчика и даже получивший в аэроклубе документ, который удостоверял его право водить самолёт;
Визбор-студент, сумевший вместе со своими товарищами сделать так, что их МГПИ стал центром, вокруг которого, как планеты вокруг солнца, кружилась вся студенческая Москва;
Визбор-учитель маленькой северной школы, где нужно было вести отнюдь не только те предметы, которым учили в институте;
Визбор на нелегкой солдатской службе – и тоже на Севере; так что
Север, Арктика стали любовью и потребностью, заставляя всю оставшуюся жизнь
искать новых встреч с ледоколами и дрейфующими льдинами;
Визбор-журналист, овладевающий профессиями тех, о ком ему предстояло
писать, изобретающий новые жанры звучащей журналистики (радиостанция
“Юность”, журнал “Кругозор”, песни-репортажи – рождение каждого из этих
новшеств связано с именем Визбора);
Визбор-альпинист и тренер по горнолыжному спорту;
Визбор-поэт и певец, автор трёхсот песен, голос поколения – не случайно визборовская “Лыжи у печки стоят” оказалась первой (в истории человечества!) песней, прозвучавшей из космоса.
Главною же ролью этого человека был его собственный образ – ролью, которую он сыграл достойно и с полнейшей творческой отдачей. Всю свою жизнь он формировал себя, преодолевая сопротивление природного материала, ища поддержку у жизненных трудностей. Его всегда притягивали профессии, требующие от человека усилий, воли, мужества, он любил людей неординарных профессий: лётчиков и полярников, моряков и альпинистов, рыбаков и космонавтов. И в своих произведениях показал нелегкую романтику их работы и жизни.
Родился Юрий Иосифович Визбор 20 июня 1934 года в Москве, в родильном
доме им. Крупской. Его двадцатилетняя к тому времени мать Мария Григорьевна
Шевченко была привезена в Москву из Краснодара молодым, вспыльчивым и
ревнивым командиром, бывшим моряком, устремившимся в 1917 году из Литвы в
Россию, Юзефом Визборасом. Уже в России непонятное “ас” было отброшено и
его отец стал просто Визбором. Вот как описывает свои молодые годы сам
Визбор:
Отец получил назначение в Сталинабад, с ним отправилась туда и матушка. За два месяца до моего рождения отец получил пулю из “маузера” в спину, в миллиметре от позвоночника. Мы вернулись в Москву, и вот тут-то я как раз и родился.
Отец был неплохим художником – писал маслом картины в консервативном
реалистическом стиле. Учил он рисовать и меня. До сих пор в нашем старом
разваливающемся доме в Краснодаре висит на стене “ковёр”— картина,
написанная отцом, в которой я и подмалевал хвост собаки и травку. Впрочем,
я это знаю только по рассказам. Первое воспоминание – солнце в комнате,
портупея отца с наганом, лежащая на столе, крашеные доски чисто вымытого
пола с солнечным пятном на них; отец в белой майке стоит спиной ко мне и
что-то говорит матушке, стоящей в дверях. Кажется, это был выходной день
(понятия “воскресение” в те годы не существовало). Я помню, как
арестовывали отца, помню и мамин крик. В 1958 году мой отец Визбор Иосиф
Иванович был посмертно реабилитирован.
После многих мытарств мама (по образованию фельдшерица) отправилась
вместе со мной в Хабаровск на заработки. Я помню дальневосточные поезда,
Байкал, лёд и торосы на Амуре, розовые дымы над вокзалом, кинофильм “Лунный
камень”, барак, в котором мы жили, с дверью, оббитой войлоком, с длинным
полутемным коридором и общей кухней с бесконечными керосинками. Потом мы,
кажется так и неразбогатев, вернулись в Москву.
Мы жили в небольшом двухэтажном доме в парке у академии им.
Жуковского. Шла война. В башнях этого петровского замка были установлены
скорострельные зенитные пушки, охранявшие Центральный аэродром: при каждом
немецком налёте на нас сыпались осколки. Потом мы переехали на Сретенку, в
Панкратеевский переулок. Мама уже училась в медицинском институте, болела
сыпным тифом и возвратным тифом, но осталась жива. Я ходил в школу –
сначала на улицу Мархлевского, затем в Уланский переулок. Учились мы в
третью смену, занятия начинались в семь вечера.
На Сретенке в кинотеатре “Уран” шли фильмы “Багдадский вор” и “Джордж из Динки-джаза”. Два известнейших налетчика “Портной” и “Зять” фланировали со своими бандами по улице, лениво посматривая на единственного на Сретенке постового старшину по прозвищу Трубка. Все были вооружены – кто гирькой на верёвке, кто бритвой, кто ножом. Ухажер моей тётки, чудом вырвавшийся из блокадного Ленинграда, Юрик, штурман дальней авиации, привёз мне с фронта эсэсовский тесак (отнят у меня в угольном подвале сретенским огольцом по кличке Кыля).
В школе тоже были свои события: подкладывались пистоны под четыре ножки учительского стола, школьник Лёва Уран из ассирийцев бросил из окна четвёртого этажа парту на директора школы Малахова, но не попал.
Отчим – рабфаковец, министерский служащий – бил меня своей плотницкой
рукой, ломал об меня лыжи. Летом мы с матушкой ездили на станцию
“Северянин”, примерно в то место, где теперь станция техобслуживания ВАЗа,
и собирали крапиву на суп и ромашку против клопов. Я стоял на Садовом
кольце у больницы имени Склифосовского, когда через Москву провели пленных
немцев в 1944 году. Я видел первые салюты – за Белгород и Орёл. Ночью 8 мая
1945 года все сретенские дворы высыпали на улицу. 9 мая на Красной площади
меня едва не задавила толпа, и спас меня сосед Витя, бросивший меня на
крышу неизвестно чьей “эмки”. Вскоре мы переехали на Новопесчаную улицу,
где стояло всего четыре дома, только что построенных пленными немцами.
Иногда они звонили в квартиру и просили хлеба. По вечерам студент Донат
выносил на улицу трофейную радиолу “Телефункен”, и под чарующие звуки
производились танцы на асфальте. Коля Малин, ученик нашего класса,
впоследствии известный ватерполист и тренер, получил в подарок от отца-
штурмана магнитофон американского производства, и весь класс ходил смотреть
на это чудо. В ресторане “Спорт” на Ленинградском шоссе “стучал”
непревзойденный всех времен Лаци Олах, подвергавшийся жестоким ударам со
стороны молодежных газет. В доме мне жизни не было, и я фактически только
ночевал в своей квартире. Отчим приобрел тогда телевизор КВМ и повечерам
садился так, что полностью закрывал своим затылком крошечный экран.
Впрочем, матушка, уже к тому времени врач, нашла противоядие, как-то сказав
ему, что телевизионные лучи с близкого расстояния пагубно действуют на
мужские достоинства. Отчим стал отодвигаться от экрана, но это
обстоятельство счастья всемье не прибавило .
В те годы мне в руки впервые попалась гитара и нашлись дворовые учителя. Гитара обшепринято считалась тогда символом мещанства; один великий писал: “Гитара – инструмент парикмахеров”, оскорбив сразу и замечательный инструмент и ни в чем не повинных тружеников расчески .В четырнадцать лет под влиянием “большой принципиальной любви” в пионерском лагере, где я работал помошником вожатого, я написал первое стихотворение, которое начиналось следующим четверостишием:
Сегодня я тоскую по любимой,
Я вспоминаю счастье ПРЕЖНИХ ДНЕЙ.
Они, как тучки, ПРОНЕСЛИСЯ мимо,
И снова СТРАСТЬ горит в груди моей.
Тетрадка с тайными виршами была обнаружена матушкой при генеральной уборке, состоялось расследование насчёт “прежних дней”. На следующий день я обнаружил на своём столе “случайно” забытую матушкой брошюру “Что нужно знать о сифилисе”. Матушка была прежде всего врачом.
О себе я полагал, что стану либо футболистом, либо лётчиком. Под
футбол отводилось ежедневная тренировочная база в Таракановском парке, а
под небо – IV московский аэроклуб, куда я с девятого класса и повадился
ходить. Дома мне никакой жизни не было, и я мечтал только о том, что окончу
школу и уеду из Москвы в училище. Я даже знал в какой – в город
Борисоглебск. Два года я занимался в аэроклубе, летал на По-2 и на чудесном
по тем временам Як-18.
Когда окончил учёбу (в десятый класс был переведён “условно” из-за диких
прогулов и склонности к вольной жизни) и получил аттестат зрелости, вообще
переехал жить на аэродром в Тайнинку. Но однажды туда приехала мама и
сказала, что она развелась с отчимом.
С невероятной печалью я расстался с перкалевыми крыльями своих самолётов и
отправился в душную Москву поступать в институт, куда совершенно не
готовился. Три вуза – МИМО, МГУ и МИИГАИК – не сочли возможным видеть меня
в своих рядах. В дни этих разочарований мой приятель из класса Володя
Красновский по классной кличке Мэп (однажды на уроке он спутал английское
слово “мэм” с “мэп”), стал уговаривать меня поступать вместе с ним в
пединститут. Мысль эта показалась мне смешной. Тогда Володя уговорил меня
хотя бы посмотреть это “офигительное здание”. Мы приехали на Пироговку, и я
действительно был очарован домом, колоннами, светом с высоченного
стеклянного потолка. Мы заглянули в одну пустую аудиторию – там сидела за
роялем худенькая черноволосая девушка и тихо играла джазовые вариации на
тему “ Лу-лу-бай”. Это была Света Богдасарова, с которой я впоследствии
написал много песен. Мы с Мепом попереминались с ноги на ногу, я сказал
ему: “Поступаем”. Был 1951 год.
Я неожиданно удачно поступил в институт и только много позже, лет через десять, узнал, что это тогда удалось сделать лишь благодаря естественной отеческой доброте совершенно незнакомых мне людей. Потом были институт, походы, песни, армия на севере, возвращение, дети, работа, поездки, горы, море и вообще – жизнь.
Так описывает свои молодые годы сам Юрий Визбор, но к этому шуточному
вступлению в автобиографию следует добавить несколько интересных штрихов.
Его отец, Иозас Ионасович Визборас (по-русски Иосиф Иванович), родился в
1903 году в Либаве, ныне Лиепая в Латвии. Родители отца были людьми
необычных судеб. Ионас, дед Юрия Визбора происходил из малоземельных
крестьян. Вырвавшись из деревенской нужды, он едет в Либаву учиться, потом
работает техником на железной дороге. За активное участие в революции 1905-
1907 годов был сослан в Сибирь.
Бабка Юрия Визбора по отцовской линии, Антосе Фиревичуте, была дочерью зажиточных родителей. Оперная певица, она в годы гитлеровской оккупации отказалась выступать перед захватчиками. Об этом Юрий Визбор, сотрудник журнала “Кругозор”, узнал из письма своей родной тётки Антосе Шимаускайте, пожелавшей выяснить, не родственники ли они.
Мать Юрия Визбора, Мария Григорьевна Шевченко, родилась в 1912 году в
Краснодаре. Её родители – также выходцы из бедных крестьянских семей. Перед
войной Юрий не раз бывал с матерью в Краснодаре. Он вспоминал в
последствии, как дед привозил две-три арбы лопающихся от солнца арбузов,
собирались все родственники, ели арбузы и пели песни, которые способны были
тронуть душу, казалось бы, самого бесчувственного человека.
Мария Григорьевна ещё до войны окончила курсы акушерок, во время войны работала в санэпидстанции и училась в 1-ом Медицинском институте. Потом более 30 лет проработала в Министерстве здравоохранения СССР, была членом международных медицинских учреждений, побывала почти в 50 странах мира.
Детство Юрия Визбора пришлось на суровое военное время и не менее тяжкие послевоенные годы, которые, несомненно, оказали решающее влияние на становление его личности.
Отношение к войне, верность долгу памяти, преемственность и связь
поколений займут потом важное место и в его творчестве: песнях, прозе,
документальном кино – творчестве представителя “на войну опоздавшей
юности”. Осмысливая истоки своего мировоззрения Визбор скажет в пьесе
“Берёзовая ветка” устами одного из героев:
“В байдарочном походе по реке Жиздре, протекавшей в брянских лесах, мы
натолкнулись на удивительный след войны. Четверть века назад какой-то
солдат повесил на берёзу винтовку. Четверть века она висела на этой берёзе.
Сталь ствола съела ржавчина, ремень сгнил. Но ложе приклада приросло к
берёзе, стало её частью, и сквозь этот бывший приклад уже проросли,
пробились к солнцу молодые берёзовые ветки. То, что было орудием войны,
стало частью мира, природы. И я тогда подумал, что это и есть – я, мы, моё
поколение, выросшее на старых, трудно затягивающихся ранах войны… Война
убила не только тех, кто пал на поле боя. Она была суровым рассветом нашего
послевоенного поколения. Оставила нам в наследство раннее возмужание,
жидкие школьные винегреты, безотцовщину, ордера на сандалии, драки в
школьных дворах за штабелями дров. Война была моим врагом – личным врагом”.
Что касается духовных факторов, в той или иной мере определявших
художественные вкусы Визбора, то это были не теряющие ценности в любое
время народные песни, песни военных и послевоенных лет (он прямо-таки с
благоговением относился к замечательному поэту-песеннику Алексею
Фатьянову), наконец, дворовые песни.
Нельзя не сказать в этой связи и о человеке, сыгравшем существенную
роль в песенной судьбе Визбора, – о его сверстнике, близком друге Владимире
Красновском.
“Не было человека в моей судьбе, который оказал бы на меня большее
влияние, чем Воллодя. В школе он обучил меня играть на гитаре. В институт,
и именно в этот, я поступил только из-за него, поддавшись его нехитрым
аргументам. Он научил меня любить музыку, песни. Он, а не мифическая
“учительница славная моя” обучил мня любить и понимать литературу”, – писал
о нём Визбор в 1982 году.
В Московском государственном педагогическом институте, куда поступил
Визбор, уже учились Максим Кусургашев, Юрий Ряшенцев, Вячеслав Онищенко,
Игорь Мотяшов, Всеволод Сурганов, Семён Богуславский, Пётр Фоменко, Юрий
Коваль – в последствии достаточно известные в литературных кругах люди.
Именно они закладывали определённые традиции: занимались футболом,
волейболом, боксом, лёгкой атлетикой, коньками. В пединституте, типично
женском, где ребята были наперечет, Визбору пришлось на первом курсе
выступать за свой литературный факультет по одиннадцати видам спорта и по
шести-семи – за институт. Но, как и положено, многочисленные увлечения
прошли, а настоящая любовь осталась.
Этой любовью стали горы.
Они же писали песни, обычно на известные мелодии, никаких попыток
сочинительства музыки в то время не предпринималось. Первую свою песню,
“супер-романтическое произведение”, Визбор написал в 1952 году. Называлась
песня “Мадагаскар”, хотя к известному острову никакого отношения не имела.
В то время увлекались Киплингом, экзотикой далёких стран, когда всё
казалось романтичным. Ну а музыка песни была заимствована из спектакля
Кукольного театра С.Образцова “Под шорох твоих ресниц”.
Походная туристская тематика, горы, стали определяющими темами
песенного сочинительства Визбора до конца 50-х годов. На заимствованные
мелодии, зачастую с помощью друзей – С.Богуславского, И.Мотяшова,
М.Кусургашева, Ю.Ряшенцева, – написаны такие песни, как “Бивуак”, “Над
рекой рассвет встаёт”, “Путевая”, “Прощальная”, “Снова в Турграде”, “Синей
дымкою горы подёрнулись”. К этому времни относяться и первые пробы создания
колективом своей музыки к своим стихам. Вместе со Светланой Богдосаровой,
автором музыки, Визбором написаны “Парень из Кентукки”, “Карельский вальс”,
“ жить бы мне, товарищи”, “Прощай Москва!”, с Владимиром Красновским, тоже
автором музыки, – “Старые ели”, “Тихий вечер спустился за Камою”, “Дождик
опять моросит с утра”. А вот и “самостоятельный” Визбор, во всех ипостасях
– и поэт, и композитор: “Теберда”, “Синие горы”, “Маленький Радист”,
“Романтики”, “Вечерняя песня”. Всего Визбором к 60-му году написано
примерно сорок песен. Не все они остались в памяти студенчества, туристов
тех лет, не все они были ровными по художественным достоинствам.
Подхватили эту волну сочинительства чуть позже пришедшии в МГПИ Ада
Якушева, Юлий Ким, Борис Вахнюк, Ирина Алтаржевская, Валерий Агриколянский,
Владимир Чернов. Причем наряду с самодеятельной туристско-студенческой
песней рос интерес и к песне народной, которая практически и познакомила
Визбора с народными песенными традициями.
По окончании МГПИ в 1955 году Визбор едет по распределению в посёлок
Кизема Архангельской области. Там в маленькой одноэтажной деревянной школе-
восьмилетке, он преподаёт русский язык и литературу, географию, английский
язык, физкультуру. А потом была армия.
Служил Визбор в Кандалакше, стал радистом. Объездил и облетал весь
Север. Времени для сочинительства был немного, но в армейских газетах
появляються первые публикации – рассказы, стихи, строевая песня связистов
(музыку к ней написал неизменный Красновский, который служил вместе с
Визбором). Словом, шёл процесс познания жизни, накопления опыта.
Впоследствии переосмысленные, переделанные отрывки из стихов вошли в другие
песни.
Сержант Визбор не раз награждался “за активное участие в работе художественной самодеятельности и высокий уровень исполнительского мастерства”. В архиве Визбора храниться и грамота за второе место по работе на радиостанциях среди сержантов на окружных состязаниях связистов в 1957 году.
Север, Карелия, Хибины навсегда покорили Юрия Визбора. Вот отрывок из одного стихотворения, написанного в армии:
Ветер в сопках. Синева долин.
Белый, замороженный залив.
Здесь учился жизни боевой:
Песни петь, чеканить строевой
Как же расплатиться мне с тобой,
Край мой, бесконечно голубой?
Я – не гость, считающий часы,
Я, москвич, представь себе – твой сын.
Север для москвича Визбора – часть Родины, часть жизни. Армия – пора становления и мужания, время утверждения тех человеческих качеств, которые затем определяли его жизненную позицию.
Закончив службу, Визбор возвращается в Москву, где начинает работать в молодёжной редакции Государственного комитета по телевидению и радиовещанию. Работа на радио, освоение профессии журналиста дали Визбору огромный эмоциональный заряд для творчества, поскольку приходилось много ездить по стране, встречаться с людьми. И снова активные занятия альпинизмом, знакомства с коллегами по “песенному цеху”.
К тому времени туристская, студенческая песня (тогда ещё не было
устоявшегося сегодня термина “самодеятельная песня”, хотя и он не вполне
соответствует содержанию этого явления) развивалась бурно. В свой репертуар
Визбор включает лучшее, что было создано самодеятельными авторами. Ряд лет
(конец 50-х – начало 60-х годов) он – активный пропагандист не только своих
песен, но и песен Юлия Кима, Ады Якушевой, Булата Окуджавы, Дмитрия
Сухарева, Евгения Клячкина, Новеллы Матвеевой, Михаила Анчарова и могих
других. Александр Городницкий признаётся, что слышит свои ранние песни
только голосом Визбора.
Заявив о себе прежде всего как романтик походной жизни, роматик
дорог, Визбор видит, что рядом есть и другие песни на эту тему. И среди
множества туристских песен не так-то много действительно ценных в
художественом и идейном плане. “Общесоюзно” пелись “Мы идём по Уругваю”, “У
девушки с острова Пасхи” – это с экзотикой, и попроще – “Бабка Любка”, и
совсем без претензий – “Я с детства был испорченный ребёнок”. Против
пустоты, пошлости и безвкусицы в песенном спортивном быту Визбор выступает
в 1959 году с фельетоном в журнале “музыкальная жизнь”. И выступает, говоря
современным языком, конструктивно, формулируя свою программу: искоренить
дрянные песни можно только песнями хорошими. И сам делает в этом деле
почин: пишет “Домбайский вальс”, “Шхельду”, “Мама, я хочу домой”,
“Подмосковную”, “Волчьи ворота”, “Горнолыжную”, “Хамар-Дабан”, “Зимний
лагерь Алибек” и др. Эти песни резко отличаються от громкоголосиситых и
пустых “Уругваев”, “Островов Пасхи”. Негоромкие, лиричные, светлых и чистых
тонов, иногда с ноткой грусти, но не пессимизма, с незатейливыми, легко
запоминающимися мелодиями, они легко потеснили своих предшествениц.
Вместе с тем в это время туристская песня уже вырастает из размеров своей ковбойки, но не одевает фиолетовый пиджак с блёстками! Самодеятельная песня и по сей день – в свитере, как метко отмечал сам Визбор. Просто круг тем, поднимаемых непрофессиональными авторами становиться шире. Растёт песенный диапазон и самого Визбора: разъезжая по заданиям редакций по стране, бывая там, где совершаются великие дела, он из всех этих поездок привозит песни. Вот только некоторые из них: “Любовь моя Россия”, “Охотный ряд”, “Астрономы”, “Подмосковная зима”, “На плато Расвумчор”, “Ищи меня сегодня”, “Спокойно, дружище, спокойно”, “Да обойдут тебя лавины”, “Если я заболею” – на несколько переделаные стихи Ярослава Смелякова. “Самое большое признание для поета, – говорил потом Смеляков в своём выстулении по радио, – когда его стихи становяться народной песней”. Путевку к этой народной песне дал Визбор.
Дом в столице на Неглинной 8/10, где в конце 50-х – начале 60-х годов жили Юрий Визбор, Ада Якушева и их дочь Таня, был “штабом” самодеятельной песни. Тогда, ещё до начала магнитофонной эры, основным средством передачи песни был личный контакт: из уст в уста, из тетрадки в тетрадку. К ним приходили и приезжали со всех концов бывшего Советского Союза.
Пели чисто, жили просто – на какие-то шиши.
Было жанра первородство, три аккорда, две души.
На Неглинной у Адели, где игрушки на полу,
Пили, ели, песни пели, дочь спала в своём углу –
так вспоминал эти годы поэт Дмитрий Сухарев, один из зачинателей самодеятельной песни.
В октябре 1962 года вышла в эфир радиостанция “Юность”, инициатива
создания которой принадлежала Юрию Визбору. До “Юности” молодёжный отдел
вещал скудно, неуверенно, разбросанно в эфире. Нужно было стать голосом
самой молодёжи, а не “вещанием” для неё. “Помню, – рассказывал потом Юрий
Визбор, – каких усилий требовали первые программы. И я несколько не сожалею
о том тяжелом времени – это было прекрасное время поисков. Нам очень
повезло втом смысле, что мы начинали совершенно новое дело…”. Это “новое
дело” сегодня можно оценить как существенный качественный сдвиг не только в
формах работы радиовещания, но и вообще в духовной жизни наших стран.
Другое детище Визбора и его единомышленников на радио – тогда первый
в нашей стране журнал с гибкими грампластинками – “Кругозор”. Уже в первом
номере в апреле 1964 года появляется песня-репортаж Визбора “На плато
Расвумчорр”. Все с волнением ждали откликов. Волновался и Визбор: как
воспримут читатели-слушатели столь необычную форму – песню-репортаж? Ведь
не только сторонников, но и противников у неё было не мало и в редакции и
на радио! Поступившие отклики окрылили создателей и авторов “Кругозора” –
журнал понравился и раскупался, что называется, нарасхват.
Особенность песен-репортажей состояла в том, что Визбор встречался со строителями, ракетчиками, моряками, лётчиками, нефтяниками, даже работал вместе с ними, делал документальные записи и сочинял песни о конкретных людях, событиях, но так, чтобы каждая песня носила какой-то обобщающий характер, могла звучать самостоятельно. Наверно, можно назвать эту работу радиожурналиста Юрия Визбора песенной летописью 60-х годов, правдивым рассказом о современниках.
“Мой магнитофон как корабль, – писал Визбор. – Его трюмы полны встречами. Я везу людей, я везу их судьбы, их жизнь. Над дверью студии зажигается табло: “Микрофон включен!” – и через мгновение они становяться всем известны, всеми понимаемы.
Родные мои люди! Я обращаюсь к вам, к тем, о ком писал, хорошо ли писал, плохо ли – не в этом сейчас суть. Не знаю, помните ли вы меня. Я вас помню, вы стали частью моей жизни. Мне очень хочеться собрать вас всех у себя в квартире, в Черёмушках; будет, правда, тесновато, да не беда! Я бы хоть раз поглядел ещё на вас: рыбаков и сеятелей, провидцев и поэтов, мудрых и честных людей, чьи слова остались на плёнке моего магнитофона…”
С 1 июля 1970 года Визбор работает в творческом объединении “Экран”
Центрального телевидения. “Моя работа – штатного сценариста – напоминает
работу пожарного или врача скорой помощи. То есть я получаю отснятую и не
принятую студией и мной же как членом художественного совета сценарной
коллегии картину и перемонтирую её, придумываю новый ход, пишу новый текст.
А кроме того, снимаю сам”.
Начинать в “Экране” пришлось нелегко, хотя до этого, ещё в 1966 году,
Визбор снял по своему сценарию документальную картину “Тува – перекрёсток
времён”. Буквально на другой день после прихода в “Экран” ему предложили
спасти уже пять раз не принятый фильм “Якутские встречи”. Деньги истрачены,
натура снята – по принципу: что увидел, то и снял, – а картины нет. В
спорах и конфликтах с авторами, по двенадцать часов подряд в монтажной
реанимировал Визбор фильм. Это была трудная и запомнившаяся победа.
Охват проблем и “география” документальных фильмов Визбора очень
широки. Достаточно назвать ьолько ряд его картин из сорока, в которых он
был либо сценаристом, либо режиссёром, либо автором текста, а порой и
совмещая эти функции: “Вахта на Каме” (1971), “Столица” (1972), “Диалоги в
Полоцке” (1973), “Помнит Дунай” (1974), “Братск, вчера и завтра” (1977), в
серии “Наша биография” – “Год 1943” и “Год 1944” (1977), “Хлеб лёгким не
бывает” (1978), “Среди космических дорог – одна моя” (1981), “Город под
Полярной звездой” (1982). Ряд его фильмов был удостоен высоких наград на
международных фестивалях: “Челюскинская эпопея” и “Доктор” (1974),
“Мурманск-198” (1980), “На полюс!” (текст и песня) (1980). Фильмы Визбора
отмечны печатью гражданской искренности, глубиной проникновения в освещамые
проблемы, высоким художественным уровнем, они окрашены лирическим подходом
автора к своим героям.
Особо следует сказать о последних работах Юрия Визбора в
документальном кино. В многосерийном фильме “Стратегия победы”, созданном
творческим объединением “Экран” Центрального поведения, фильмы “Битва за
Днепр” и “Победная весна” сняты по сценариям Визбора. Серия вызвала большой
общественный резонанс.
Когда Визбор завершил работу над сценарием “Победной весны”, болезнь буквально вырвала перо из его рук. Уже не было сил делатьзаписи в еженедельнике, которые он вёл с 1971года: встречи, события, планы. Раз в неделю поперёк августовских страниц 1984 года короткое слово: болезнь, болезнь, болезнь… Но вот самая последняя запись от 30 августа, сделанная, надо полагать, ценой значительных усилий, самая последняя строка, написанная рукой Юрия Визбора: “Принята картина 45 год”.
Работа, долг, дело, нужное остающимся жить, – важнейшие ценности, смысл жизни для самого Визбора.
Когда уходим мы к неведомым высотам,
За нами в небе след искрящийся лежит,
И первая любовь с названием “работа”
Останеться при нас оставшуюся жизнь…
По сценариям Визбора снято несколько художественных фильмов: “Год дракона”, “Капитан Фракасс”, “Прыжок”. На сценах театров идут его инсценировки и пьесы “Автоград-XXI”, “В списках не значился”, “Берёзовая ветка”.
Хорошо известен Юрий Визбор и как киноактёр. Сниматься он начал в
1965 году – в фильме Марленна Хициева “Июльский дождь”. Когда ему тогда
корреспонденту “Кругозора”, позвонили с “Мосфильма” и предложили роль в
кино, он воспринял это как розыгрыш.
Хуциев не ошибся в выборе актёра на роль Алика – Визбор должен был сыграть почти самого себя. В фильме он исполнил две песни: “Простите пехоте” – Б.Окуджавы и свою – “Спокойно, товарищ, спокойно”.
Затем следовали съёмки в фильмах “Возмездие”, “Красная палатка”,
“Рудольфио”. Его приглашали такие режисёры, как А.Столпер, М.Калатозов,
Д.Асанова, Л.Шепитько, Г.Панфилов, Т.Лиознова. Его партнёрами были
А.Белявский, А.Митта, И.Чурикова, А.Демидова, А.Папанов, К.Лавров,
Ю.Соломин, О.Табаков, В.Тихонов, И.Ледогоров.
Что позволило Юрию Визбору успешно сняться в полутора десятках фильмов? В первую очередь, пожалуй, его типажность. Ведь он почти везде играл своих современников, часть прожитой им самим жизни. Исключением из общего правила была роль Бормана в телесериале “Семнадцать мгновений весны”. Перед актёрами, исполнявшими роли верхушки третьего рейха, ставилась задача – показать фашизм как опасного, серъёзного врага и тем самым доказать силу и превосходство советской идеологии и морали, победивших его. Именно эта задача привлекала Визбора.
Безусловно, более важным делом для него, с чем он вошел в жизнь нашего общества и останеться в нём, были его песни.
В двадцать лет Юрий Визбор осознал, что искоренить плохие песни можно только хорошими. К двадцати пяти годам он чётко понял, как это надо сделать. “Нытье – вещь поверхностная, это проще всего: у кого нет неприятностей? Нужно выявлять более слолжное, более глубокое. Нужно заразить людей светлым, хорошим. Вот, элементарно говоря, моё кредо” – говорил он.
Главным и внутренне осознаваемым был для Визбора выбор позиции – гражданской позиции. И определиться нужно было не перед какими-то официальными инстанциями, организациями, знакомыми, а перед самим собой. По сути дела нужно было понять, кто ты и что ты есть, что ты можешь сказать людям, и сказать за них от их имени.
Здесь не должно быть ничего модного, преходящего, конъюктурнрго,
заказного. Только ты, твоя совесть – твой главный редактор, критик, цензор.
И эту позицию не надо афишировать на каждом углу – её нужно просто
реализовать, воплотить в делах, песнях, творчестве, раз уж ты избрал такую
форму самовыражения. Видимо, эта избранная Визбором позиция и определяла
какое-то время его лидерство во главе всей колонны “бардов” первого
поколения.
В отличие от некоторых из них, песенная поезия Юрия Визбора не уводит в мир бесплодных мечтаний, не жалуеться и не скулит в порыве болзненного самокопания, а добродушно подсмеиваеться, она исходит от здорового, сильного человека.
Герой Визбора смотрит на мир не со стороны – он сам ощущает себя частью этого мира, он хозяин этого мира:
- Знаком ли ты с землёй?
- Да вроде бы знаком.
- А чей тут дом стоит?
- Да вроде общий дом.
- А может, это твой?
Внимательно смотри –
Ведь нет земли такой
В других концах земли.
Созидательную роль творчества Юрий Визбор осознавал очень хорошо: “Мы говорим, что время делает песни. Это верно. Но и сами песни чуть-чуть делают время. Входя в нашу жизнь, они не только создают её культурный фон, но часто выступают как советчики, выд вигают свою аргументацию в тех или иных вопросах, а то и просто рассказывают. Они становятся “делателями жизни”, как и всякое иное искусство”.
Визбор всю свою жизнь доступными ему средствами боролся за
утверждение самодеятельной песни, за её достойное место. Ещё будучи
журналистом “Кругозора”, он рассказал на его звуковых страницах о
ленинградских “бардах”: А.Городницком, Е.Клячкине, Б.Полоскине, В.Вихореве.
Он спел там же песни воинов-альпинистов “Баксанскую” и “Барбарисовый куст”.
Писать песни для кинофильмов он приглашал непрофессиональных композиторов
В.Берковского и С.Никитина, и этот союз был весьма плодотворным. Визбор
неоднократно бывал председателем жюри различных смотров и конкурсов
самодеятельной песни во многих городах бывшего Союза. Он открывал там клубы
самодеятельной песни, прослушивал на предварительных отборах сотни
участников, поддерживал талантливых. Никто из авторов самодеятельной песни
не знал так близко все проблемы клубов самодеятельной песни в Москве и
других городах, как Визбор.
Одна из ярких страниц творчества Юрия Визбора – его песни о горах. Он
– признанный певец мужской дружбы, товарищества. Никто другой из
самодеятельных авторов так хорошо не был знаком с горами, никто не отдал
столько сил, таланта, чтобы выразить свою любовь к горам. Он не только
воспевал горы, но и всеми средствами своего творчества – в очерках,
рассказах, повестях, кинофильмах, в своих рисунках – делился увиденным с
другими.
Через всё более чем тридцатилетнее творчество Юрия Визбора тянется поэтичский горный хребет, составленный из его песен, где есть свои вершины, перевалы, долины,реки…
Вот первое очарование горами, ещё в начале 50-х: “Теберда, Теберда,
голубая вода”, “В облаках стоят вершины”, “Синей дымкою горы подернулись”.
Горы для него – одухотворенные существа, без идеалистической мистики,
конечно, – просто таково его поэтическое видение. Он наделяет их многими
качествами живого, человеческого.
“Что манит в горы? Наверное, прежде всего сами горы, прекрасные, неповторимые, разные. Каждый горный район – поток открытий… Горами можно любоваться бесконечно, смотреть на них как на огонь или бегущую воду” – говорил Визбор. Но если бы он остановился только на этом, то остался бы просто пейзажистом, эстетом.
“Лыжи у печки стоят, гаснет закат за горой”. О чем эта песня? Разве о
лыжах, о закате? (Кстати, отшучиваясь от разных критиков – дескать, автор
не прав, лыжи у печки ставить нельзя, Визбор говорил, что писал не
инструкцию по хранению лыж.) Он сумел быстро подняться от первоначально
доминировавшего в его песнях эмоционально-психологического, конкретного
уровня восприятия – хотя декорации, вещественно-предметный антураж и
остались – до более глубоких истин, до обобщенгий и выводов более широкого
плана, до философского понимания смысла гор. Как пик имеет несколько
граней, так и гора для Визбора – понятие многоплановое. Горы – это не
только красиво. Гора для альпиниста, по Визбору, – объект творчества, он
“возделывает сам себя, засевает поле своей судьбы мужеством, взращивает
мощные и прекрасные всходы”.
Отыщешь ты в горах
Победу над собой.
Самоутверждение, проверка самого себя, чтобы не забыть своего предназначения. И чем сложнее восхождение, тем дороже победа:
И потому, что путь туда опасней,
На эту гору выйти нам пора.
Зачастую для поэтического героя-альпиниста горы – это убежище, пристанище, врачеватель, но не попытка убежать от действительности, а возможность передышки:
Горы, мудры и туманны,
Встанут выше облаков
И залижут наши раны
Языками ледников.
Юрий Визбор побывал во многих горных районах бывшего СССР: на
Кавказе, Памире, Тянь-Шане, в Хибинах, бывал он и в Польских Татрах. В 1967
году мог подняться на пик Ленина, но на подходах сложилась аварийная
обстановка и ему пришлось доставлять вниз пострадавшего. В 1977 году на Юго-
Западном Памире он вместе со своими неизменными товарищами поднялся на одну
из безымянных вершин высотой 5800 метров, названную ими по праву
первовосходителей пиком Василия Шукшина. В своём дневнике он записал 3
июля: “Счастливейший день! Прошли в лоб кулуар и вышли на гребень. Огромные
снежные поля. Вершина. Весь Памир!” А 5 июля уже появилась песня:
Ищите, ищите мой голос в эфире,
Немного охрипший, на то есть причины, –
Ведь наши палатки стоят на Памире,
А мы чуть повыше, чем эти вершины.
Горы вообще давали Визбору мощный толчок к творчеству. Большинство
его песен, и не только связанных с горами, было написано в горах: и
“Ходики”, и “Сезон удачи”, и “Сорокалетье”, и “Речной трамвай”, и
“Многоголосье”.
Любовь Визбора к горам была взаимной. Он любил их, и они любили его.
Не те поэтические синеглазые горы. Горы для него имели ещё одну сторону: