Язычество и христианство в «Слове о полку Игореве»

Ранчин А. М.

Статья первая: В чем заключена проблема?

"О боги, боги!..": Языческие божества в "Слове…"

"Первая проблема, которую надо разрешить, сводится к тому, зачем понадобились автору "Слова о Полку Игореве" древние языческие боги? Она тесно связана, конечно, с выяснением взгляда автора Слова на языческих богов. Что он думал о них? как понимал их? Почерпнуть из "Слова о Полку Игореве" содержащиеся тут сведения о язычестве нельзя иначе, как разрешив эту задачу", - писал в 1914 г. исследователь древнерусского язычества Е. В. Аничков (Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. М., 2993. [Репринтное воспроизведение изд.: СПб., 1914]. С. 330). Имена языческих богов соединены в "Слове…" с христианскими элементами, причем языческие божества упоминаются без уничижения, не именуются бесами, не считаются порождениями ложного сознания, соблазнительными и губительными фантомами, - а именно так трактовались боги дохристианской Руси в древнерусской книжности. "Слово…" в этом отношении, - как, впрочем, и во многих иных, - уникально и парадоксально.

Кто же автор "Слова…" – христианин, язычник или так называемый "двоеверец", и что означают имена языческих божеств в этом памятнике? Общепринятого и даже попросту приемлемого ответа на эти недоуменные вопросы нет.

Но прежде чем "рыскать чрез поля на горы" по "тропе Трояновой" вослед Бояну и мчаться наперерез "великому Хорсу" вместе с Всеславом Полоцким, вчитаемся в два перечня. Первый – список языческих элементов в "Слове…"; приводятся только бесспорные или весьма вероятные примеры упоминания языческих божеств. Загадочные дева обида, карна и жля – скорее персонификации печали, горя и похоронного обряда, нежели мифологические существа – в перечень не включены. Текст цитируется в упрощенной орфографии по первому изданию 1800 г. без указания страниц.

ВЕЛЕС

"вещей Бояне, Велесов внуче [внук. – А. Р.]".

ДАЖЬ-БОГ (Дажьбог, Даждь-бог, Даждьбог)

"Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждь-Божа внука".( В переводе Д. С. Лихачева: "Тогда, при Олеге Гориславиче, засевалось и прорастало усобицами, погибало достояние Даждьбожьего внука". .)

"Въстала обида въ силах Дажь-Божа внука".

ДИВ

" дивъ кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаеме ".

"Уже снесеся хула на хвалу; уже тресну нужда на волю; уже връжеся дивъ на землю" (СПИ-1800. С. 25) (В объяснительном переводе Д. С. Лихачева: "Уже спустился позор на славу [позор поражения заслонил собою былую славу]; уже ударило насилие [половецкое] на свободу [русских]; уже бросился див на землю [Русскую]").

СТРИБОГ

"Се ветри, Стрибожи внуци [внуки. – А. Р.], веютъ съ моря стрелами на храбрые плъкы Игоревы!"

ТРОЯН

"О Бояне, соловию стараго времени! Абы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умомъ под облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища в тропу Трояню, чресъ поля на горы" (в объяснительном переводе Д. С. Лихачева: "О Боян, соловей старого времени! Вот бы [уж] ты эти походы [по-соловьиному] воспел, скача, соловей, по воображаемому дереву, летая умом под облаками, соединяя [воедино] славы обеих половин этого времени [славу начальную и конечную времени этого повествования — „от старого Владимира до нынешнего Игоря"], рыща по тропе [языческого старого русского бога] Трояна [т. е. носясь по божественным путям] через поля на горы [иначе говоря — переносясь воображением на огромные расстояния]").

"Были вечи [века. – А. Р.] Трояни, минула лета Ярославля, были плъци [битвы. – А. Р.] Олговы, Ольга Святьславличя".

Обида "вступил девою на землю Трояню".

"На седьмомъ веце Трояни връже Всеславъ жребий и девицю себе любу".

ХОРС

"Всеславъ нязь в ночи влъкомъ рыскаше; из Кыева дорискаше до уръ Тмутороканя, великому ръсови влъкомъ путь прерыскаше" (в объяснительном переводе Д. С. Лихачева "Всеслав князь [не имея пристанища] ночью [как тогда, когда бежал из Белгорода] волком рыскал: из Киева дорыскивал ранее [пения] петухов до Тмуторокани, великому Хорсу [богу солнца] волком путь перерыскивал [до восхода перебегая ему дорогу]").

Тождество по крайней мере четырех из этих имен с именами древнерусских (восточнославянских) языческих божеств бесспорно. Это Велес, Дажь-бог, Стрибог и Хорс. Языческие божества с этими именами упомянуты в нескольких древнерусских источниках: в "Повести временных лет" и в поучениях против язычества и его пережитков. Идолы всех богов, кроме Велеса, были воздвигнуты по повелению князя Владимира Святославича (будущего христианина и крестителя Руси) на княжеском дворе в Киеве (запись "Повести временных лет" под 980 г.). Приведем характеристики этих богов из авторитетного энциклопедического издания, ограничиваясь цитированием только бесспорной информации и сведений, отражающих распространенные гипотезы.

"ВÉЛЕС, Вóлос, в славянской мифологии бог. В в древнерусских источниках (начиная с договора русских с греками 907 в "Повести временных лет") выступает как "скотий бог" – покровитель домашних животных и бог богатства. В социальном аспекте В считался богом "всей Руси" . Название Бояна "Велесовым внуком" в "Слове о полку Игореве" может отражать древнюю связь культа В с обрядовыми песнями, с поэзией" (Мифы народов мира. М., 1982. Т. 1. С. 227, авторы статьи В. В. Иванов и В. Н. Топоров).

"ДÁЖЬБОГ (Дáждьбог), в славянской мифологии бог, связываемый с солнцем . Предполагается, что имя Д образовано сочетанием глагола "дать" и слова "бог": в таком случае Д воплощает первый член мифологического противопоставления доля – недоля" (Мифы народов мира. Т. 1. С. 247, автора статьи В. В. Иванов и В. Н. Топоров).

"СТРИБОГ , в восточнославянской мифологии божество древнерусского пантеона, кумир которого был установлен в Киеве в 980. В "Слове о полку Игореве" ветры названы Стрибожьими внуками, которые веют с моря, что, видимо, указывает на атмосферные функции С. В древнерусских текстах имя С постоянно сочетается с именем Дажьбога, что дает основание противопоставлять или сближать их функции и значение (дать – распространять долю, благо)" (Мифы народов мира. Т. 2. С. 471, авторы статьи В. В. Иванов и В. Н. Топоров).

ХОРСУ в этом издании повезло меньше: он не удостоился отдельной статьи – вероятно, из-за неясности своих функций и инородного (предположительно иранского) происхождения. Тем не менее он не забыт в обзорной статье В. В. Иванова и В. Н. Топорова "Славянская мифология", где назван, наряду с Дажьбогом, солнечным божеством (Мифы народов мира. М., 1982. Т. 2. С. 452, 453, авторы статьи В. В. Иванов и В. Н. Топоров).

В "Энциклопедии "Слова о полку Игореве"" о Хорсе сказано: "Гипотезы о функциональной сущности Х основаны на толковании места С . Большинство исследователей полагает, что Х - бог солнца и что автор С, опираясь на нар представления, изображает Всеслава оборотнем, в обличии волка, перебегающего (двигаясь с севера на юг, из Киева к Тумутаракани) путь солнцу. Волк выступает хтонич персонажем, врагом солнца; по нар представлениям, во время затмения солнце "снедаемо бывает" оборотнями-волками. Имя Х при этом возводят либо к иран xorsed – солнце , либо связывают с греческим словом Χορός и восходящим к нему рус корнем хоро-, лежащим в основе слов, обозначающих нечто круглое по форме: хоровод (круговой танец), хоромы (круглая постройка), хорошуль (круглый ритуальный пирог), хорос (круглый подсвечник в греч и рус храме). В таком случае Х - "круглый", "круг" – божество солнца как светила, круглого по форме, совершающего свой суточный и годичный круги" (Соколова Л. В. Хорс // Энциклопедия "Слова о полку Игореве". СПб., 1995. Т. 5. С. 187).

Мифологический статус ДИВА проблематичен. Образ его в "Слове…" смутен: неясно даже, что именно означает его крик, о чем он предупреждает "землю незнаему", дружествен он половцам или русским.. Дива принято рассматривать либо как мифологическое существо, родственное демонам дэвам иранской мифологии (но языческой древнерусской мифологии, насколько она известна по свидетельствам письменных источников и по позднейшим этнографическим данным, он незнаком), либо как реальную птицу – например, удода.

Кто такой Троян 

Неизвестно и значение имени "ТРОЯН" в "Слове…". Языческий бог Троян, возможно, входил в состав древнерусского пантеона. По крайней мере, о почитании Трояна наряду с поклонением языческому богу Перуну сказано во фрагменте, который некий древнерусский книжник внес в текст переведенного с греческого апокрифа "Хождение Богородицы по мукам": среди мучимых в аду изображены веровавшие в ложных богов, в том числе в Трояна. Однако реальное почитание языческого божества Трояна на Руси не засвидетельствовано (в отличие от существования мифологического существа Трояна в южнославянском, в балканском фольклоре). Известные исследователи славянской мифологии В. В. Иванов и В. Н. Топоров прямо не включают Трояна в восточнославянский пантеон.

Л. В. Соколова, исследовавшая вопрос о семантике Трояна в "Слове…", насчитывает пять направлений в трактовке Трояна: "историческое, мифологическое, абстрактное (или метафорическое), компилятивное, негативное" (Соколова Л. В. Троян // Энциклопедия "Слова о полку Игореве". Т. 5. С. 131). Представители исторического направления считают, что Троян – реальная личность. Обычно его отождествляют с римским императором Марком Ульпием Траяном, правившим в 98-117 гг., воевавшим с племенем даков на Балканах. Это мнение высказывал еще Н. М. Карамзин; в недавние годы наиболее рьяным сторонником такого толкования был историк и археолог Б. А. Рыбаков, полагавший сначала, что "тропа Трояня" – это построенная Траяном дорога, а позднее пришедший к мысли, что это искаженное tropaeum Traiani – памятник в Добрудже в честь победы Траяна над даками. "Землю Трояню" Б. А. Рыбаков отождествляет с местностью в нижнем течении Дуная, где в раннесредневековый период находились славянские поселения. "Веками Трояновыми" он считает время со II по конец IV столетия – время расцвета и могущества славянских племен, оборванное в 375 г. разгромом славянских князей готами. Седьмой же век Троянов – это XI столетие. Отсчет ведется от IV в. н. э.

Но непонятно, во-первых, почему время со II по IV в. будто бы оказалось связано в сознании славян с императором Траяном: римский правитель не доходил до славянских земель, и смутно знали о нем только южные славяне, позднее, в середине 1-го тысячелетия, поселившиеся на балканских землях, сохранивших такие грандиозные свидетельства о Траяне, как проведенная им каменная дорога и величественный монумент-колонна. Во-вторых, совершенно не очевидно, что о пленении и казни восточнославянского (антского князя) Бооза (или Буса) одним из готских правителей помнили во времена автора "Слова…", причем это событие было осознано и помнилось как значимый рубеж, конец счастливых "Трояновых веков". По крайней мере, в "Повести временных лет", созданной в начале XII столетия и сохранившей предания о далеком прошлом Руси, не упоминаются ни Троян, ни Бооз. И, в-третьих, логически невозможно, чтобы отсчет "Трояновых веков" мог вестись от времени окончания этих же самых столетий.

Помимо римского императора Траяна представители "исторического направления" называли и иных реальных лиц, в частности русских князей. Так, А. В. Лонгинов полагал, что Троян, – вероятно, Владимир Мономах, наделенный в "Слове…" (как, по мнению, А. В. Лонгинова, и в летописях) атрибутами солнечного божества, а "тропа Трояня" – путь солнца по небу (Лонгинов А. В. Историческое сказание о походе северского князя Игоря Святославича на половцев в 1185 г. Одесса, 1892. С. 92-171, 34). До А. В. Лонгинова в Трояне видел князя Владимира – но только не Мономаха, а его прадеда Владимира Святославича (Владимира Святого) Д. Н. Дубенский. По мнению Д. Н Дубенского, разделяющего соображения Н. А. Полевого, Троян – Владимир Святой, третий сын князя-воителя Святослава Игоревича; троян – распространенное у славян прозвище третьего сына (Слово о плъку Игоревl Святъславля пlстворца стараго времени. Объясненное магистром Дмитрием Дубенским . М., 1844. С. 69, примеч. 255, с. 186-187, примеч. 174).

Неоднократно предлагалось и такое толкование, что Троян (Трояны) – собирательное название трех русских князей-братьев. Называли и легендарного, известного из предания, сохраненного "Повестью временных лет", основателя Киева Кия и его братьев Щека и Хорива, и трех сыновей воителя Святослава – Ярополка, Олега и Владимира, и трех сыновей Ярослава Мудрого – Изяслава, Святослава и Всеволода. В последнее время эту версию обосновывает Л. В. Соколова (Соколова Л. В. Троян в "Слове о полку Игореве" (Обзор существующих точек зрения) // Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) АН СССР. Л., 1990. Т. 44. С. 325-362).

Л. В. Соколова условно считает одним из ответвлений "исторического направления" версию, согласно которой прилагательное "трояня / трояни" – производное от названия гомеровской Трои; приверженцы это мнения (П. П. Вяземский, А. Н. Веселовский, Р. Пиккио) видят в "Слове…" Троянскую тему: горестный, но героический поход князя Игоря сопоставлен со славными воинскими деяниями времен Троянской войны.

Особое мнение высказал О. Притцак, который, исходя из раннесредневековых скандинавских представлений о местонахождении Трои в донских степях, предположил, что и автор "Слова…" располагал Трою в этих же землях и отождествлял ее с Тмутороканем (Pritsak O. The Origin of Rus’. Cambridge (Mass.), 1981. Vol. 1. Old Scandinavian Sources Other Than Sagas. P. 245-249).

Одним из приверженцев "мифологического направления" (у его истоков стоял знаменитый филолог и мифолог Ф. И. Буслаев) был Д. С. Лихачев. В комментарии к "Слову…" он толкует образ Трояна так: "Общий контекст „Слова" во всех этих четырех местах позволяет видеть в „Трояне" какое-то древнерусское божество. В самом деле, контекст, в котором употреблено выражение „земля Трояня" не оставляет сомнений в том, что здесь разумеется Русская земля. Русская же земля могла быть названа землей Трояна только в том случае, если под Трояном подразумевалось какое-то божество. Именно в этом же смысле русский народ называется в „Слове" „Даждьбожим внуком". В „Слове" дана и своеобразная периодизация Русской истории, в которой Троян занимает свое место: „Были вlчи Трояни, минула лlта Ярославля; были плъци Олговы, Ольга Святъславличя". Расшифровать эту „периодизацию" можно следующим образом: были языческие времена, времена бога Трояна, затем наступило Ярославово время, время Ярослава, а возможно также и его сыновей Ярославичей (в конце „Слова" Боян называется песнотворцем времени Ярослава и любимцем Олега Святославича: под временем Ярослава, следовательно, разумеется и время Ярославичей), наконец настали междоусобия Олега Святославича. Языческие времена охватывают время Владимира, поскольку Владимир только „насеял" (по летописному выражению) христианство.

Времена Ярослава и его сыновей-союзников неоднократно идеализируются в „Слове". Более позднее время — время княжеских раздоров — символизирует собою фигура Олега „Гориславича". Впрочем, эта „периодизация" не имеет четких границ: время Всеслава Полоцкого, „вещего" князя — князя-кудесника называется „седьмым", т. е. последним, веком Трояна (значение „седьмого", как последнего, определяется средневековым представлением о числе семь: семь дней творения, семь тысяч лет существования мира, семь дней недели, семь возрастов человека и т. д.). Место „Слова", где говорится — „на седьмомъ веце Трояни връже Всеславъ жребий о девицю себе любу", следует понимать так: „На последнем веке языческом (на последок языческих времен) бросил Всеслав (князь язычник, князь-кудесник) жребий о девице излюбленной (о Киеве, который он хотел захватить, доверившись судьбе)". Времени неприкаянного князя-кудесника, князя-оборотня, носившего „язвено" всю жизнь (по свидетельству летописца), как нельзя более подходит это определение — „седьмого века Трояна", века умирающего язычества. — Что же означает в свете этого понимания Трояна выражение „Слова" „рища въ тропу Трояню"? Вряд ли эту „тропу" следует искать где-то конкретно: в каких-то конкретных тропах, дорогах, валах или памятниках зодчества. Поэтическая манера Бояна последовательно описана в „Слове" абстрактными, отвлеченными чертами: он растекается мыслию по древу, сизым орлом под облаками, он скачет по мысленному древу, летает умом под облаками. Он рыщет, следовательно, не по каким-то конкретным путям, а по путям божественным. Ведь Боян — внук бога Велеса, и не потому, что Велес „покровитель поэзии", а потому, что сам Боян „вещий" — он кудесник. — — Остается только вопрос: откуда могло явиться само название бога Трояна? Здесь возможны различные предположения. Однако вряд ли установление этого что-нибудь уяснит в самом тексте „Слова": важнее, чем происхождение слова „Троян", его значение, последнее же, как видно из вышеизложенного, более или менее ясно" (Лихачев Д. С. Комментарий исторический и географический // Слово о полку Игореве. М.; Л., 1950. С. 386, серия "Литературные памятники").

Однако это распространенное толкование далеко не очевидно. "Т не считается гл, верховным богом славян, а следовательно, он не может олицетворять ни язычество в целом, ни последний век язычества. По этой же причине, а также потому, что Т не только рус бог, его именем не может называться Русская земля. Кроме того, об XI в. нельзя говорить как о рубеже языч и христ периодов. Все современники Ярослава Мудрого (XI в.) определяют конец языч поры крещением Руси при Владимире Святославиче в 988 . При данной трактовке Т возникает противоречие между хронологией "веков Трояна" и "седьмого века Трояна". В одном случае ("были вlчи Трояни…") получается, что века Т предшествуют времени Ярослава Мудрого, а в другом случае ("на седьмом вlцl Трояни") века Т захватывают и 60-е XI в., т. е. время после смерти Ярослава", — замечает Л. В. Соколова (Соколова Л. В. Троян. С. 135).

Возражения Л. В. Соколовой логичны, но одно замечание (как, впрочем, и исходное утверждение Д. С. Лихачева) представляется произвольным: из контекста "Слова…" вовсе не следует, что неведомая, незнаемая нами "земля Трояня" – именно Русская земля.

"Абстрактное (или метафорическое) направление" трактует выражения с прилагательным "Трояня / Трояни" как метафоры, "компилятивное" соединяет представления об исторической личности и о мифологическом существе, усматривая в Трояне "Слова…" либо обожествленного римского императора, либо какого-нибудь русского князя, также почитавшегося как божество. По мнению А. А. Потебни, между версиями о Трояне – римском императоре Марке Ульпии Траяне и о Трояне – славянском божестве нет противоречия: "мифические черты могли быть приурочены к имени исторического императора Траяна ". Балканскому южнославянскому фольклору, знающему мифическое существо Трояна, известен змей, похититель солнца Дуклян, в образе которого отразилась память о римском императоре Диоклетиане, жестоком гонителе христиан (Потебня А. А. I. Слово о полку Игореве. Текст и примечания. 2-е изд. С дополнениями из черновых рукописей "О Задонщине". II. Объяснение малорусской песни XVI века. 2-е изд. Харьков, 1914. С. 120). " [М]ежду двумя указанными интерпретациями нет неразрешимого противоречия, поскольку имя Трояна, повсеместно распространенное в балканском (в особенности сербском) фольклоре в качестве имени мифологического героя и / или божества, восходит к историческому лицу – Римскому императору (завоевания которого широко отразились в топонимике данного региона) в такой же мере, как к чисто мифологическому концепту, образованному на основании этимологического соотнесения с числом три и осмысляемому как "треглавое" божество" (Гаспаров Б. М. Поэтика "Слова о полку Игореве". М., 2000. С. 257).

Выражение "вlчи Трояни", "века Трояновы", согласно Б. М. Гаспарову, многозначно, совмещая в себе такие смысловые компоненты, как "доисторические" времена, времена языческих божеств (дохристианские) и время императора Трояна и Римской империи, понимаемых как мифологизированный образ "доисторического вселенского государства и вселенского монарха".

Наконец, представители "негативного направления" утверждают, что прилагательное "Трояня / Трояни" вкралось в рукопись "Слова…" из-за ошибки переписчика. Предлагается, например, читать вместо него "Бояня / Бояни" (Н. С. Тихонравов [Слово о полку Игореве / Издано для учашихся Н. Тихонравовым. Изд. 2-е, испр. М., 1868. С. 27-28]). Однако такая последовательная радикальная замена не проясняет смысла текста: а что же такое "земля Бояня" и "тропа Бояня" и чем они лучше "земли" и "тропы" Трояновых? Кроме того, при таком исправлении появляется режущая слух тавтология: Боян "рищет" по тропе Бояновой. И, наконец, хотя такая конъектура оправдана палеографически, с точки зрения начертания букв в древнерусских рукописях ("Т" и "Р", написанные вместе, "впритык", как сдвоенная буква-лигатура, трудноотличимы от "Б"), последовательное повторение одной и той же ошибки четыре раза сомнительно. Исправление Н. С. Тихонравова принял поэт переводчик "Слова…" А. К. Югов; он предложил замену "седьмый век" на "семый" - "этот", "тот самый".

Недавно Ю. В. Подлипчук вслед за О. О. Сулейменовым предположил, что "Трояня / Трояни" – это неверно прочитанное прилагательное "тъмуторокань" (тмутороканский, от названия города Тмутороканя / Тмутаракани, в котором когда-то княжил дед Игоря Олег Святославич и который будто бы отправился добывать сам князь Игорь). По мнению Ю. В. Подлипчука, в рукописи "Слова…" это прилагательное было написано под знаком сокращения – титлом: Троканя / Трокани. Выражения "седьмой век Троянов" в тексте "Слова… нет, оно появилось из-за неверного членения текста на предложения. Этот фрагмент должен читаться так: "На жизнь Всеславлю которое бо бlше насилiе отъ земли Половецкыи на седмомъ вlцl. Трокани връже Всеславъ жребiи дъвоицю себl любу".В переводе Ю. В. Подлипчука: "На достояние Всеславово с раздором ведь явилось насилие от земли половецкой на седьмом тысячелетии! На Трокань [Тмуторокань. – А. Р.] метнул Всеслав жребий из-за двух сыновей, ему милых". Седьмое тысячелетие – по принятому на Руси летоисчислению от "сотворения мира" (от 5508 г. до н. э.) – и время усобиц Всеслава, и время князя Игоря (Подлипчук Ю. В. "Слово о полку Игореве": Научный перевод и комментарий. М., 2004. С. 88-95, 141-143, 240-246).

Конъектура Ю. В. Подлипчука оправданна с точки зрения палеографии: начертание сочетания букв "к" и "а" в церковнославянской азбуке напоминает начертание буквы "йотированный аз" (I + а). Однако конъектура Ю. В. Подлипчука, как и исправление, отстаиваемое Н. С. Тихонравовым, сомнительна уже потому, что предполагает повторяющуюся четырехкратную ошибку переписчика.

Из существующих толкований в целом наиболее убедительно предложенное Л. В. Соколовой, согласно которому "Трояновы века" — это не "века язычества" (мнение Д. С. Лихачева и др.) и не время императора Траяна (точка зрения Б. А. Рыбакова и др.), но не столь давнее прошлое русичей. Однако попытка исследовательницы прочитать слово "Троян" ("Троянь") как обозначение трех братьев-прародителей русичей и отождествление Л. В. Соколовой "земли Трояней" с Киевской Русью очень спорны. Прежде всего, остается неясен смысл выражения "тропа Трояня" (трактовка Л. В. Соколовой: "рыскать в тропу Трояню — значит, обращаться мысленно к истокам, к начальному периоду Киевской земли" — кажется натянутой). Кроме того, "земля Трояня" локализована далеко от Руси. Боян "рищет" "въ тропу Трояню чресъ поля на горы", причем не в реальном, а в символическом пространстве: "Абы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы". Сомнительно и утверждение, что "земля Трояня" – это Русь. Такого отождествления нет в тексте "Слова…",выражение "седьмой век Троянов" в таком случае следует понимать как "седьмой (последний?) век Русской земли", что затруднительно: Русская земля не гибнет и по окончании "седьмого века", во времена князя Игоря.

В "Слове…" упоминаются дважды конкретные горы: помимо Киевских это Карпаты (фрагмент-обращение к Ярославу "Осмомыслу" Галицкому). В произведении вообще многочисленны реалии, связанные с юго-западным краем Руси, пограничным с Балканами, и с Дунаем. Топонимия, производная от имени "Трояна" и Траяна-императора, особенно часто встречается, как известно, на Балканах; здесь же зафиксированы и свидетельства о существовании культа мифологического существа Трояна. "Дорогой Трояна" могли называть не только построенную императором на Балканах via Traiani, но и Млечный путь (Балдур А. Троян "Слова о полку Игореве" // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) АН СССР. Л., 1959. Т. 15. С. 7—35; Барсов Е. В. "Слово о полку Игореве" как художественный памятник Киевской дружинной Руси. М., 1887. Т. 1. С. 381). Дунайские земли и Балканы названы прародиной славянства в "Повести временных лет".

Выражение "седьмой век Трояна", обозначающее время усобиц Всеслава, обыкновенно понимается: последний век, последнее время (Д. С. Лихачев). Й. Клейн обратил внимание на переклички между "Словом…" и средневековой эсхатологией (Клейн Й. "Слово о полку Игореве" и апокалиптическая литература. (К постановке вопроса о топике древнерусской литературы) // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) АН СССР. Л., 1976. Т. 31. С. 104—115). Но еще задолго до него эсхатологическую трактовку "седьмого века" предложил А. В. Лонгинов. Седьмой век Троянов он истолковывал как понятие, наполненное эсхатологическим смыслом, связанное с представлением о конце мира; это век, когда на Русскую землю впервые напали половцы, отождествляемые в сознании автора "Слова…" с нечестивыми народами, которые, согласно христианским апокрифам (например, широко известному в Киевской Руси переводному "Откровению Мефодия Патарского") должны появиться в преддверии конца времен и Страшного Суда. Седьмой век подобен последней, седьмой тысяче лет существования мира. Для А. В. Лонгинова седьмой век – это эпоха, время княжения Владимира Мономаха.

Мнение об эсхатологическом смысле выражения "седьмой век Троянов" убедительно, но определение этого "века" как эпохи Владимира Мономаха бездоказательно. Во-первых, Владимир Мономах вошел в историю как победитель половцев, и потому с его княжением едва ли могли ассоциироваться представления о близком конце света, ознаменованном бесчинством диких народов. Во-вторых, в "Слове…" "века Трояновы" включают в себя "лета" Ярослава Мудрого либо включают в себя и время Ярослава, и время его внука и двоюродного брата Мономаха – Олега Святославича, а тем самым и время Мономахово: "Были вечи Трояни, минула лета Ярославля, были плъци Олговы, Ольга Святьславличя"; запятую после слова "Трояни" уместно, очевидно, заменить на двоеточие. Естественно, Владимир Мономах, родившийся в 1053 г., за год до смерти Ярослава Мудрого, не мог подарить свое имя времени княжения его деда.

Не доказано и отождествление Владимира Мономаха с Трояном, предполагающее невозможное для христианской Руси фактическое обожествление Мономаха.

Недавно А. А. Косоруков предложил иное истолкование, исходя из семантики числа "семь" в фольклоре: "седьмой век" — не последний век, а время наибольшей полноты и силы Трояна, произвольно трактованного ученым как языческий бог войны (Косоруков А. А. 1) Гений без имени. М., 1986. С. 44—50, 126). Однако на самом деле значения "конец", "итог" и "полнота", "наибольшая наполненность", "наивысшее развитие" — не антонимы, а варианты одного общего смысла. Кроме того, не вполне доказуемо мнение, что время Всеслава для автора "Слова…" — самый "междоусобный" период русской истории. "Седьмой век" — вероятно, последний век единства Русской земли. Всеслав, сеющий крамолы зачинатель многих усобиц, действует на рубеже этого века и череды новых лет, в то время, когда "по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетlти на уедие". Показательно, что первый серьезный набег половцев произошел именно "во время Всеславово", в 1068 г.

Боян, растекающийся мыслью по символическому древу, — медиатор, "посредник" между мирами мифологической вертикали, небом и землей: мир небесный символизирует орел под облаками, мир земной – волк, соединяет эти два мира скачущая по стволу белка. Но, вероятно, одновременно он и "посредник" между "горизонтальными мирами", между прошлой (Балканы) и нынешней родинами русичей, разделенными не только пространством, но и временем. Боян-песнотворец соединяет прошлую и нынешнюю славу Руси.

Христианские элементы

Половцы - "[д]ети бесови".

О Всеславе Полоцком Боян изрек: "ни хытру, ни горазду суда Божиа не минути". Выражение "суд Божий" понимается обыкновенно исследователями как суд христианского Бога; это словосочетание, равно как и сама идея неизбежного Божьего суда для всех ассоциируются с подобными выражениями в Священном Писании.

"Игореви Князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой въ землю Рускую " (СПИ-1800. С. 39).

"Игорь едетъ по Боричеву къ Святlй Богородици Пирогощей" (Богородица Пирогощая – киевская церковь Успения Богородицы).

"Здрави Князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя [в значении "языческие". — А. Р.] плъки. Аминь".

Эти свидетельства, что автор привержен христианским ценностям и его мировоззрение христианское. Теоретически можно еще оспаривать утверждение, что Бог, указующий князю Игорю путь Русь – Господь христианской религии, а не языческое божество, а в упоминании о поклонении новгород-северского правителя Богородице в ее киевском храме усматривать лишь известие о самоочевидном – о христианском вероисповедании Игоря Святославича. Но и антитеза "русичи – дети бесовы (половцы)", подразумевающая противопоставление по религиозному признаку (христиане русичи – язычники половцы), и концовка "Слова…" прославляющая князей как воителей за христиан, завершаемая словом "Аминь" (по-гречски "истинно", "да будет так"), которым было принято заканчивать памятники церковные (поучения, богослужебные тексты, молитвы, жития) безусловно говорят о приверженности автора памятника к христианству. Но как же христианские элементы сочетаются в "Слове…" с языческими?

Н. М. Карамзин, рассказывая о "Слове…" в своей "Истории государства Российского", уверенно утверждал: "Слово о полку Игореве сочинено без сомнения мирянином: ибо Монах не дозволил бы себе говорить о богах языческих, и приписывать им действия естественные" (Карамзин Н. М. История государства Российского. М., 1991. Т. 2-3. С. 475 [Т. 3, гл. VII]). Указывая на противоречие между отношениям к язычеству в "Слове…" и в памятниках древнерусской книжности, составленных духовными лицами, историк, впрочем, не утверждал, что автор "песни" об Игоревом походе был язычником либо же так называемым "двоеверцем", причудливо соединявшим веру в христианского единого Бога с привязанностью к осколкам древнего славянского многобожия. Однако некоторые позднейшие исследователи, писавшие о "Слове…", эти выводы делали.

О симпатии автора "Слова…" к язычеству в ХХ столетии писал историк и археолог Б. А. Рыбаков, который и сам отдавал предпочтение славянскому язычеству перед христианством. Для Б. А. Рыбакова языческие элементы в "Слове…" - как бы нечто среднее между простыми метафорами, за которыми не стоит живой веры, и свидетельствами язычески окрашенного мировосприятия автора: "Подобно будущим (по отношению к нему) поэтам Ренессанса, воскресившим античную мифологию, автор "Слова о полку Игореве" широко использует образы славянского язычества: Стрибог, повелитель ветров, Велес, покровитель поэтов, загадочный Див, Солнце-Хорс. Следует отметить, что у автора почти нет церковной фразеологии, а язычеству отведено видное место, что, быть может, и содействовало уничтожению духовенством рукописей поэмы в XIV-XVII вв." (Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Изд. 2-е, доп. М., 1993. С. 584).

Р. О. Якобсон полагал, что соединение языческого и христианского начал в "Слове…" не составляет чего-то уникального и невозможного в XII в.; он проводил параллели в этом отношении между древнерусской "песнью" и средневековой западноевропейской литературой: "Контрастное сочетание христианских элементов с языческими характерно и для "Слова" и для скальдов именно той же второй половины XII в.; одновременно сказываются схожие тенденции в письменности романского мира и Византии. Как в "Слове" (Див), так и в западной литературе того же времени продолжали жить языческие демоны, а боги выступали в роли человеческих предков и небесных светил . В XII в. дохристианские воспоминания были достаточно свежи в народной жизни Киевской Руси, чтобы подлинные пережитки старых верований могли просочиться в символику "Слова"" (Якобсон Р. О. Изучение "Слова о полку Игореве" в Соединенных Штатах Америки // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) АН СССР. М.; Л., 1958. С. 109.).

Историк древнерусской культуры Г. П. Федотов видел в мировосприятии автора "песни" о князе Игоре отголоски не умершего язычества: "Как поэт и ученик Бояна, он является наследником поэтических традиций, уходящих в глубь языческих времен. Эти традиции, по-видимому, диктовали необходимость употребления имен богов, которые в свое время были полны жизни и почитания и свет которых померк под натиском новой веры, для того, чтобы передать их новым поколениям. Но и для официального глашатая христианства древние боги еще не утратили своей значимости и не канули в небытие. В отличие от современного богословия древняя Церковь не отрицала существования богов. Средневековое богословие рассматривало их как демонов либо как обожествленных людей. Вторая теория, известная как эвгемеризм, была весьма популярна на Руси". Исследователь констатировал: " [М]ы справедливо отмечаем, что влияние христианства, и это более чем очевидно, проявляется в поэме весьма слабо". По мнению Г. П. Федотова, "[э]то мировоззрение действительно можно назвать мифологическим. Певца князя Игоря нельзя причислить к творцам первобытной поэзии, однако он укоренен в первобытном мире язычества. Он сплавляет народные мифологические традиции со своим собственным более или менее пантеистическим символизмом. В "Слове о полку Игореве" природа не изображается как орудие Божественного откровения. Она несет в себе самостоятельное начало" (Федотов Г. П. Русская религиозность. Ч. 1. Христианство Киевской Руси. X-XIII вв. (Пер. с англ. С. С. Бычкова) // Федотов Г. П. Собрание сочинений: В 12 т. М., 2001. Т. 10. С. 287, 286, 288-289).

Такое же мнение высказала и В. П. Адрианова-Перетц, противопоставив "Слово…" летописным повестям о походе Игоря, проникнутым христианским провиденциализмом: ""[С]лово", как и народный героический эпос, лишено религиозного осмысления событий, воззваний к помощи потусторонних сил, религиозной чувствительности, — всего того, что отчетливо проступает в летописных повестях о походе Игоря Святославича, но что совершенно чуждо устному эпосу" (Адрианова-Перетц В. П. "Слово о полку Игореве" и устная народная поэзия // "Слово о полку Игореве". М.; Л., 1950. С. 295).

В ХХ в. наиболее убежденно утверждал, что автор древнерусского памятника – двоеверец, Б. В. Сапунов. О религиозном содержании "Слова…" он высказался так: "В этом чрезвычайно остром и злободневном для своего времени вопросе автор "Слова о полку Игореве" придерживался далеко не ортодоксальной точки зрения". Одним из главных следов не умершего язычества он считал плач Ярославны: "В минуту смертельной опасности человеку свойственно вспоминать самое дорогое, самое близкое. В трагический момент, когда половецкие орды вторглись в русские земли, неся смерть и разорение, Ярославна не вспоминает о христианском боге, всемогущем и всепрощающем, как изображают его христианские проповедники. Не к небесной заступнице богоматери обращает она свои мольбы, не к Христу взывает она о помощи". По мнению Б. В. Сапунова, плач Ярославны – это языческое заклинание, обращенное к "Солнцу, Воде и Стрибогу [богу ветра. – А. Р.]" Основание для такой тра