Моё любимое стихотворение А.С. Пушкина «Осень»
Татьяна Мухина
ученица 11-го класса, лицей
г. Протвино, Московская область
Над городом натянули белое небо, тени деревьев скользят по нему, и оно становится серым. Небо колышется от ветра (как простыня, которую держат за четыре угла над травой, чтобы постелить) и складками касается чёрных верхушек сосен и плоских затылков домов. Буквенно-серый пепел сеет ноябрьская морось. Осень между глазастыми фонарями, лежащими на тротуарах прямо в холодных лужах. Или тусклый воздух, не пропускающий света, расширяет сухой холод ноябрьского дня. Почему теперь не бывает таких сиреневых сумерек и лиловых закатов, как раньше? Я день за днём меняюсь, и мои серые глаза отражают спокойный мир, преломляя его каждый день по-разному.
Осень. Пушкин любил осень, и я люблю его осень и его любовь к ней. «Октябрь уж наступил...» Покой, деревенская тишина в шестистопном мягком ямбе, чередовании рифм, мужской и женской. Внутреннее тепло, тёплая лёгкость. “И тут ко мне идёт незримый рой гостей, // Знакомцы давние, плоды мечты моей”. Да, за каждой строчкой Пушкина встают картины, тени, сны, за словами сквозят ассоциативные образы. В тоне, ласково-успокаивающем, тёплом, золотистом, - почему-то серовато-жёлтые листы «Уединённого» В.В. Розанова, шероховато-мягкая бумага «Доктора Живаго» - и тут же лето, Крым, пригорок, тени листьев на раскрытой книге, на моих руках; а там, пониже, люди между палатками ходят, живут, смеются; в рыжевато-голубом небе разрастается клонение к вечеру; то дымом пахнёт, то морем - горьковато и мило. “Отъезжие поля” - и там, в глубине книги, за строчками, скачет Николай Ростов, гонятся за зайцем Ругай, Ерза и Милка... Или вдруг вспоминается совсем недавнее и проносится “запах антоновских яблок”, и над полями “воздух так чист, точно его совсем нет” (И.А. Бунин).
Но всё исчезает, и чувствуешь весну с её больными, тревожными запахами, и “доносится по воздуху томный и волнующий запах близкой весны и первого таяния” (А.И. Куприн). И встают перед глазами знакомые лица любимых героев, этих милых, забавных юнкеров, почти моих ровесников. А потом оживают мои чувства, точнее, воспоминания о прошлых волнениях, о том, что было прошедшей весной. “Весной я болен; // Кровь бродит; чувства, ум тоскою стеснены”. Всё проносится мгновенно: чёрно-белые фотографии, серебристый звон стихотворных строк, яркие, красочные образы золотых пустынь и узорных жирафов, слёзы, тёплые и наивные, - и отражается только в слабом наклонении головы в такт стихам и трепетании уголков губ. И вдруг ударяет в глаза блеск снега и смеха... “Как лёгкий бег саней с подругой быстр и волен”; и снова за строчками скользят образы из «Юнкеров». “Крещедно и диминуендо... Он как Рубинштейн!” Это о ямщике. В памяти пробегает бешеная скачка, полёт в зимнюю ночь на тройке по старым московским улицам, когда нет ничего, кроме восторженного ощущения скорости.
И всё описание зимы - лёгкое и весёлое - кипит молодостью, жизнью, радостью, а воплощение юности, здоровья для меня - роман «Юнкера». Так хорошо, светло становится от пушкинских строчек, зимних и снежных! А дальше лето и только намёк на масленицу: “и, проводив её (зиму) блинами и вином”. Только намёк, но роем проносятся новые мысли, новые образы: снова «Юнкера», “блинное объедание”, вкусные перечисления того, с чем едят блины да чем их запивают... И «Чистый понедельник», прощёное воскресенье и Богородица Троеручица...
А потом всё возвращается к осени, к сегодняшнему ноябрьскому дню. То кидало от радости, бешеного, безумного веселья к грусти, казалось, безысходной, а теперь - сегодняшний серый день, голубые сумерки и всё темнеющие сосны. Да, я тоже люблю эту осень, осень пушкинских стихов, где “каждая мысль сама по себе... исполнена поэзии, независимо от формы... лёгкой и прозрачной, простой и чуждой всяких метафор, то есть «красивостей»”. Да, да! Как хорошо сказал Белинский. Стихи не чувствуются, как бунинский осенний воздух, которого “точно... совсем нет”. А “чахоточная дева”? Как это точно, чудесно тонко замечено Пушкиным! “Унылая пора! Очей очарованье!” И вспоминаются октябрь прошлого года, Болдино, яркое, почти летнее солнце, дорога между пустыми полями, роща Лучинник, где пьяно пахнут опавшие карие листья, и мы - “уже” десятиклассники, резвящиеся, “как дети”, кидающиеся листьями. А потом весёлый путь в какую-то Львовку, где был дом брата Пушкина, и огромный стог соломы на поле, и лесополоса, прозрачная, золотистая на солнце, и обратный путь при луне.
Осень - обычно символ умирания, засыпания - Пушкина пробуждала, воскрешала: “И с каждой осенью я расцветаю вновь”. И вспоминается то время, когда я ещё думала, как Гумилёв писал в стихотворении «Детство»: И я верил, что я умру
Не один, - с моими друзьями,
С мать-и-мачехой, с лопухом, И за дальними небесами Догадаюсь вдруг обо всём.
И ещё я хотела, чтобы жизнь была сном, и, читая «Войну и мир», даже подчеркнула: “смерть - пробуждение”. Но: “ведут ко мне коня” - и новая ассоциация: я ощущаю под собой скользкую кожу седла, как у Бунина, и тёплые, терпко пахнущие бока лошади... И чудесный, уютный огонь в “камельке забытом”, милая мечта о камине, где пляшет огонь, о тихих “обломовских” осенних и зимних вечерах за вышивкой и чтением. Как сладко думать, что там, за стенами крошечного домика, - холод, ветер, а здесь - тепло и тихо, и “в камельке забытом // Огонь опять горит - то яркий свет лиёт, // То тлеет медленно”.
Я люблю «Осень», потому что каждый раз из-за того, что я меняюсь, меняются образы, проплывающие между строк. И Пушкин позволяет это - и в этом его доброта и гуманность его поэзии, разрешает, чтобы стихотворение менялось, жило и дышало и чтобы было, как я. «Осень» вселяет в душу покой, в мысли - порядок, а иначе и быть не может. Оно колышет, как на волнах упруго качает море, а под сомкнутыми веками проплывают цветные круги, и где-то в небе, над закрытыми глазами, пятном сияет солнце. А откроешь глаза - и мир станет синее, тише и чётче, как после слёз, но на душе - покой...