ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ И ЛЕКСИКОГРАФИЯ ЖАРГОНА

Изучение словарного состава русского языка вообще и лексики его неформальных вариантов в частности в последнее десятилетие ХХ века получило беспрецедентный импульс. В связи изданием многочисленных старых и новых словарей жаргонов стал доступен новый пласт лексического материала. Нельзя не согласиться с тем, что "общие закономерности, периодизация, тенденции функционирования и стратификация русской сниженной лексики (т.е. арго, жаргона, сленга и мата) уже достаточно всесторонне изучены, прежде всего социолингвистами" [Мокиенко, Никитина 2000: 5]. Однако практически все исследователи отмечают, что опубликованные в последнее время источники дают разнородный и разнокачественный материал. Практическая лексикография, лексикология, в частности изучение жаргонной и разговорной лексики в историческом аспекте, широкий круг исследований от этимологических до прикладных (в области конкретной социологии, криминологии и т.д.) не может не опираться на этот материал. Таким образом, расширение источниковедческой базы для изучения русской сниженной лексики как никогда остро ставит проблему критики источников, их комплексного источниковедческого и текстологического анализа с целью всесторонней верификации данных. В русской лексикографии источниковедческий анализ, пусть и базировавшийся на интуитивно выработанных подходах, традиционно предшествовал составлению словаря. Характеристика собственной словарной коллекции до лексикографической обработки как "склада товара сомнительной доброты" принадлежит Владимиру Ивановичу Далю, в другом месте он писал: "Все словари наши преисполнены самых грубых ошибок, нередко основанных на недомолвках, описках, опечатках, и в этом виде они плодятся и множатся" [Даль-I: XVI, XXXIV]. Если даже составление авторского словаря одним автором, в значительной степени опиравшимся на собственные наблюдения над живой речью, выводило на проблему критики и отбора лексического материала, то что говорить о современной ситуации, когда в составлении сводного словаря реально участвует обширная неформальная общность людей (творчески настроенные носители жаргона, которые выступают не только как информанты, но и активно вмешиваются в сам процесс фиксации, предлагают свои этимологические и семасиологические комментарии; энтузиасты из числа студентов и аспирантов, помогающие своим научным руководителям на стадии рутинных технических операций; штатные сотрудники лексикографических коллективов). Поскольку объект описаний не "какой-нибудь санскрит", а живое слово, среди участников этого процесса не может быть отстраненных наблюдателей, каждый из них влияет на конечный результат своей позицией, сознательно или бессознательно внося коррективы на основе своего частного опыта, вкусов и пристрастий, не всегда ясно сформулированных представлений.

Все более заметна роль электронных носителей информации и автоматических средств распознавания текстов. У них нет своей позиции, но их влияние тоже оставляет специфические следы, не всегда устраняемые в окончательном тексте словаря.

Всё это делает задачу источниковедческой критики, текстологического анализа и комплексной верификации лексикографических источников необходимой составной частью любого их корректного использования. Мой интерес лежит по преимуществу в области исторической лексикологии и этимологии, однако я надеюсь, что конкретные результаты и общие подходы, выработанные и продемонстрированные в применении к источникам для изучения сниженной лексики и, шире, лексического состава неформальных вариантов русского языка, могут найти применение и в более широком круге гуманитарных исследований.

1. АДАПТАЦИЯ УСТНЫХ ЗАИМСТВОВАНИЙ

Народная этимология и паронимическая аттракция при адаптации устных заимствований в лексическом составе неформальных вариантов русского языка и, в частности, сниженной лексики играют исключительную роль. В процессе устных контактов в русский язык в основном заимствуются слова из других языков народов России. Качественное отличие от хорошо изученного процесса обогащения словаря литературного языка письменным путем состоит в том, что при устных контактах условия для заимствования существуют на неопределенно большой территории и постоянно (всегда и везде Х может спросить Y-а: "А как по-вашему здравствуй?"). Кроме того, процесс адаптации часто проходит в двуязычной среде носителей данного языка, а в жаргон и просторечие спорадически выплескиваются его готовые результаты, вполне приемлемые с точки зрения русской фонетики, грамматики и словообразования. Больше шансов закрепиться в русском языке вне двуязычного коллектива имеют те заимствования, которые мнемонически поддержаны паронимией с русским словам, так или иначе подкрепляемой "семантически" на базе свободных ассоциаций. Эти слова в порядке народной этимологии оказываются более или менее удачно "привиты" к гнезду якобы однокоренных русских слов.

Не только теоретический интерес представляет решение вопроса о границах заимствующего языка в ситуации двуязычия. Не только в отечественной лингвистике далека от завершения концепция "этнолекта". Решение этих вопросов невозможно без предварительного анализа обширного конкретного материала.

Ниже предпринимается попытка реконструировать некоторые особенности процесса устного заимствования в основном на примере цыганского материала по незначительным данным, отраженным в словарях русского жаргона. Оба лингвистических объекта (и диалекты цыганского языка и варианты русского жаргона) описаны фрагментарно. Следы их взаимодействия требуют самого осторожного анализа, а выводы остаются в статусе гипотез.

 

Цыганское балавaс 'сало, свинина' в русском жаргоне

 

При усвоении цыганизмов русскими арго нередко наблюдается их фонетическая трансформация по произвольным образцам. При этом образцом обычно служит пароним из общенародного русского словаря. Такие трансформации всё более отдаляют арготизм от исходного вида, и после очередной фонетической перестройки отрыв становится настолько значительным, что доказать цыганское происхождение слова уже становится невозможно. Думается, этот механизм адаптации заимствований, обнаруживаемый не в процессе, а лишь по результатам своего действия в арготическом материале, интересен уже потому, что весьма характерен и для многих других функциональных разновидностей языка, реализующихся преимущественно в устной форме.

Ограничимся арготизмами, производными от цыганского (северно-русский диалект балтийской диалектной группы) балавaс м. 'сало, ветчина' [ЦРС 1938: 11]. Ближе всего к исходной форме воровское балавaс 'свинья, свинина' [Потапов 1927: 10] (стоит не по алфавиту - возможно, в рукописи было *балэвас, что также фонетически приемлемо), а также "масовское" балавaс 'мясо' [Бондалетов 1987б: 77]. Расширение значения в двух арго пошло разными путями, что позволяет предположить независимые контакты. Варианты балабав (опечатка, вместо *балабас), балавaс и балалас, а также балясина (колбаса) рассматривались как цыганизмы А.П.Баранниковым [Баранников 1931: 156]. Кстати, написание балалас [Грачев 1991: 23] мы не рассматриваем. Оно появилось впервые в статье Баранникова [Там же] на основе и вместо документированного Потаповым баллалас и баллас [Потапов 1927: 10]. "Масовский" арготизм и угол. балбес, баланс и др. (см. ниже) в эту группу пока никем не включался. Варианты балбес, баланс как относительно новые явления очень важны для подтверждения актуальности арготизма в течение всего ХХ в. На его весьма широкое (для цыганизма) распространение указывает ряд источников, но при этом он отсутствует у такого внимательного наблюдателя, как Росси, что может указывать на неоднократное локальное заимствование.

Рассмотрим доступный нам материал.

Балабас 'сало' [Потапов 1927: 10]; 'сало, колбаса' [Москва 1952] = [СРВС 1983-IV: 23]; [Киев 1964]=[СРВС 1983-IV: 70]; 'жиры (сало, масло, колбаса)' [Рига 1967]=[СРВС 1983-IV: 100]; бацилла, балабас, балясино 'то же' [Воривода 1971]=[СРВС 1983-IV: 131]; '1)свиное сало; 2)шпик; 3)колбаса' [Бронников 1990: 1]; балабaс 'сало, шпиг, колбаса' [TCУЖ: 15]; 'сало' [Грачев 1991: 23] (с ошибочной ссылкой на [Дмитриев 1931]); 'то же' [Cнегов 1991: 214]; '1.Мясо, сало, колбаса, жир. 2.Cахар' [ББИ: 22]. Вариант балабас, возникший в результате межслоговой дистантной ассимиляции, фиксировался чаще, чем исходное балавaс . Толкования отражают постепенную экспансию арготической номинации на все виды мясной пищи и далее - масла, сахара. Т.е. на все высококалорийные виды пищи, дефицитные в условиях лагерного общепита. Одну из причин заимствования можно усматривать в том, что номинация сало в тюремно-лагерной субкультуре, судя по некоторым источникам, может табуироваться вследствие сближения по созвучию с "... сосало" [Русский мат 1994: 225, прим. 2].

Баллалас, баллас 'сало' [Потапов 1927: 10]. Весьма любопытные варианты. В первом своеобразно отражено различие между слогами лла (=ла) и ва (=ла) исходного цыг. балавас. Во втором - произношение со стяжением, причем неслоговой [ъ] вполне мог быть воспринят как удлинение [л]: [балъ'aс].

Слово балагас в доступных нам словарях фиксировалось поначалу как пароним слова балабас: А.Г.Бронников дает балагас 'сахар', но балабас 'сало' и проч. [Бронников 1990: 1], вероятно, по пермским материалам. Позднее та же семантическая дифференциация прослеживается в: [ТСУЖ: 15]; [Дубягин, Теплицкий 1993: 57, 159]. В ряде иных источников - без дифференциации: '1.Мясо, сало, колбаса, жир. 2.Cахар' [ББИ: 22]; балагaс 'масло, колбаса, сало' [Мильяненков 1992: 81]. Мы не рискуем проводить прямые параллели с вариативностью другого арготизма цыганского происхождения: явро - егро 'яйцо'. В данной трансформации могло сыграть известную роль сближение цыг. балавaс с северно-русским диалектным бoлого 'хорошо',.. [СРНГ-3: 76]. Во всяком случае, дистанция между *бологос[т]ь и балагас с точки зрения арго оказывается не столь значительной, о чем косвенно свидетельствует и следующий вариант:

Балапас 'свиное сало' [Воривода 1971]=[СРВС 1983-IV: 161]. Если это не опечатка вместо балагас или вместо ранее фиксируемого ба(л)лалас (их нет в данном источнике), то это действительно особый вариант произношения арготизма балабас.

Болобос 'колбаса' [Щербакова, Бруева 1994: 40]. Этот вариант интересен тем, что ранее в словарях не фиксировался. Если это не опечатка, каких немало в источнике, то сужение семантики и формальное изменение (не исключено, что под влиянием колобок или колбаса) указывают на присутствие слова в отдельном локальном арго.

Балясина 'колбаса' [Потапов 1927: 10]; баланс, балясина 'сало, колбаса' [Cлова... 1950]=[СРВС 1983-IV: 7]; балабас, балясина 'то же' [Москва 1952]=[СРВС 1983-IV: 23]; [Киев 1964]=[СРВС 1983-IV: 70]; '1)жиры; 2)колбаса; 3)сало' [Бронников 1990: 2]; 'жиры, колбаса, масло, сало' [TCУЖ: 16]; 'колбаса' [Грачев 1991: 24] (с ошибочной отсылкой к [Дмитриев 1931] вместо: [Баранников 1931: 156]); '1.Мясо, сало, колбаса, жир. 2.Cахар' [ББИ: 22]. От цыг. балавaс м. 'сало, ветчина' [ЦРС 1938: 11], ср.: [Баранников 1931: 156]. По нашему мнению, следует учесть также цыг. балычё м. 'боров' [Там же], и цыг. (кэлдэрарский диалект влашской группы) балишё м. 'поросёнок' или др. подобные диалектные формы, от которых в условиях русско-цыганского "пиджина" при помощи русского форманта -ин(а) в увеличительном значении (или без него прямо от кэлд. балишянo мас 'поросятина') могло быть образовано промежуточное *балычи'на, *балищи'на, фонетически весьма близкое к балясина. На это как будто может указывать вариант баля'чина [Щербакова, Бруева 1994: 33]. Однако ценность этой единственной фиксации снижается тем, что в источнике довольно много спорных написаний, напр.: аросангел = архангел. Учитывая, что "с" и "ч" на клавиатуре расположены рядом, мы не можем исключать вероятную опечатку. На вероятность сближения цыг. балишяно с балясина в порядке народной этимологии указывает значение 'сало'. Но и независимая метафора по сходству формы (продолговатость, округлость) балясины и колбасы не может быть полностью исключена. Первый источник дает только значение 'колбаса' [Потапов 1927: 10], и за ним: [Баранников 1931: 156], [Грачев 1991: 24]; а также в качестве отдельного значения: '2)колбаса' [Бронников 1990: 2]. Однако следующий вариант добавляет аргументы в пользу цыганского происхождения:

Балясино: бацилла, балабас, балясино 'жиры (сало, масло, колбаса)' [Воривода 1971]=[СРВС 1983-IV: 131]; '1)жиры; 2)колбаса; 3)сало' [Бронников 1990: 2]. Если это не графический вариант слова балясина (опечатка), то он может указывать на произношение с ударным -о, сохраняющимся по образцу цыг. кэлд. балишянo мас 'поросятина', далее отстоит фонетически, но акцентологически сходно и цыг. сев.-рус. баласорo м. 'сальце, ветчинка' [ЦРС 1938: 11] (в результате стяжения от *балавaс-ор-о), балычянo 'свиной', однако последнее, будь оно воспринято арго, судя по тому, что мы знаем о народной этимологии в арго, дало бы цепочку сближений с балык. Смешение свистящих и шипящих в цыганских диалектах слабо изучено. Из моих случайных наблюдений приведу яв бэсты 'сядь', букв. 'будь сидящая' вместо распространенного бэшты, besty, besti.

Балбес '3.Мясо, сало, колбаса, жир; сахар' [ББИ: 22, 23]. Сближение с общеупотр. балбес в порядке народной этимологии, вероятно, варианта балабас.

Баланс 'сало, колбаса' [Cлова... 1950]=[СРВС 1983-IV: 7]. От цыг. балавaс м. 'сало, ветчина' [ЦРС 1938: 11] в результате сближения с общеупотр. баланс в порядке народной этимологии. Возможно, через вариант со стяжением баллас.

Рассмотренные выше варианты цыганизма балавaс выстраиваются в следующие ряды (сомнительные варианты отмечены знаком "?" перед ними):

1. балавaс - (ассимиляция) -> балабас - (нар. этим.) -> балбес;

1а. балавaс - (под влиянием диал. болого?) -> балагас;

1б. балавaс - (под влиянием колобок или колбаса?) -> ?болобос;

2. балавaс - (стяжение) -> баллас - (нар. этим.) -> баланс;

3. балавaс > балищянo - (нар. этим.) -> балясино, балясина.

4. балавaс > балычянo - (нар. этим.) -> ?балячина.

Известная фрагментарность данных, приводимых словарями, не позволяет обосновать или отвергнуть происхождение от балавaс арготизма бася'тник сало [TCУЖ: 18], хотя не исключено, что балавас после ряда стяжений и псевдо-агентивной суффиксации -ят-ник закрепилось по ассоциации связи с босой, босяк.

Еще более гипотетична связь с широко известным арготизмом бацuлла, хотя симптоматично, что последнее толкуется "то же, что балабас" [ББИ: 25] и мн. др. источники. С одной стороны, несмотря на синонимию, связь оказывается формально недоказуемой. Судя по результатам уже рассмотренных трансформаций, можно лишь предполагать, что и здесь имели место народно-этимологические перестройки. Сугубо гипотетически рисуется следующая схема: потенциальное цыг. уменьшительное *балыцo (от балo м. 'боров, свинья' [ЦРС 1938: 11]), быть может, переосмысленное по аналогии с сальцо, после метатезы (*бацыло), было сближено и формально идентифицировано с бациллой. Метатезы встречаются в цыганских диалектах, как и в русском арго, но это особая тема. Ср., напр., историю слова лашла ниже.

Примеры преображения других слов в порядке народной этимологии позволяют строить такие версии. Ведь и здесь "прозрачная" производность от медицинского термина бацилла - не что иное, как народная этимология, мифологичная по сути и весьма спорная с семантической стороны. Например: "Предание гласит, что еще в 30-ые гг., зэкам, жалующимся на отсутствие жиров в питании, начальство разъясняло, что "в жирах вредные бациллы"" [Росси-I: 26].

Арготизмы басятник и бацилла мы оставляем под вопросом.

Рассмотренные выше трансформации цыг. балавaс 'сало' показывают, что выбор русского паронима порой осуществляется без учета степени семантической близости с исходным арготизмом. Однако затем в принципе "парадоксальная" семантическая связь может провоцировать определенные семантические изменения (как балясина 'колбаса') в сторону сближения. В результате, являясь по происхождению омонимом общерусского слова, арготизм начинает восприниматься как одно из его производных значений. Семантическое обоснование переноса, как оно осуществлялось в арго, мы можем восстановить лишь гадательно (баланс - сало поддерживает баланс жиров в организме, балбес - от него балдеют). Так обнаруживается характерная для носителей арго логика металингвистического мифотворчества на основе свободных ассоциаций. Следы этого активного процесса лишь частично обнаруживаются в словарях арго.

 

Разговорное халдeй 'официант' и цыганское халадo 'военный, служивый'

 

1. Вторичные "переосмысления" того или иного слова (типа достать 'добыть', 'довести до раздражения') в арго, в неформальной речи часто наделяются особой выразительностью. При этом истоки экспрессивности нередко остаются неясными.

2. Слово общенародного распространения в известных кругах может приобретать значение, которое не фиксируются нормативными словарями (батон 'отец' < батя), да и не всегда может быть выведено из обычных значений данного слова.

Эти два свойства вторичного значения, характерного для жаргона и просторечия: необъяснимая с точки зрения общенародного языка экспрессивность, а также семантическая оторванность от других значений слова - довольно верные признаки омонима особого происхождения, а именно: заимствования, замаскированного под широко известное слово.

"Перелицовка" слов на базе народной этимологии была и остается одним из самых загадочных "хлябей" для пополнения арготического, а далее и разговорного словаря. Чем изощреннее результат этих словесных забав подогнан под форму общенародного слова, тем труднее его обнаружить по свежим следам и тем скорее это "новое значение" распространяется вширь - так, что в условиях устного и узко локального бытования промежуточных фаз преображения слова любые этимологические выкладки приговорены остаться в статусе гипотезы.

Арготизмы редко грешат нейтральностью. Это не их сфера. Собственно, их создание, как и их обновление, преследует одну цель - всякий раз осязаемо нарушить известные границы дозволенного. Мне кажется, при анализе арготизмов с целью этимологического анализа важно различать коннотативные, виртуальные семы (часто однотипные, виртуальные) и те компоненты лексического значения, которые недвусмысленно связаны с осязаемым, реальным денотатом. Коннотативные семы часто диффузны, инвективны. И они нам не помощники. А денотативные семы лучше описываются, и направлены они не на эмоции слушателя, а на действительность. Они меняются со временем и могут служить в качестве ориентиров для относительной хронологии.

Русское разговорное халдeй 'официант' я слышал от людей творческих профессий. И в жаргонных словарях это слово встречается часто: до революции - это 'лакей' [Попов 1912: 90], [Потапов 1927: 176], [Грачев 1991 104], а в наши дни - 'официант ресторана' [Шанхай 1994: 508], 'официант' [Быков 1994: 197], 'работник ресторана, бара, официант, бармен' [Елистратов 1994: 517].

Явные следы менее употребительного новообразования несет халдeйка - 'женское к халдeй' [Быков 1994: 197], 'официантка' [Елистратов 1994: 517]. И только по одному источнику стоит за: халдeйский [Быков: 197], халдeйствовать 'работать в ресторане, баре официантом, барменом' [Елистратов 1994: 517]. То есть дериваты заметно менее употребительны, чем исходное слово. Может быть, дело в том, что само значение 'официант' для слова халдeй ощущается как свежий перенос, сохранивший образность. А дериваты второго порядка вообще менее употребительны.

Нет оснований считать, что это слово воровское, хотя и некоторые словари криминального арго его приводят. Ряд вопросов вызывает полисемия слова халдeй в трактовке двух словарей: 1.Официант, 2.Педагог общеобразовательной школы в ИТУ. 3.Личный шофер. 4.Человек на побегушках. 5.Подхалим [ББИ], [Балдаев 1997-II: 118]. За возможным исключением 2-го (я не знаю, каков статус учителя в тюремной школе, но думаю, что это скорее 'надзиратель', чем 'лакей'), остальные созвучны со значением 'официант'. Но и 2-е не кажется производным от 'халдейский мудрец'. Скорее, тоже что-то обидное.

К характеристике коннотации нельзя не добавить, что халдeй - слово не просто обидное. Вряд ли кто-то так скажет о себе. Это характеристика враждебная, направленная наружу. И обращение, если оно допускается, то только сверху и с сознанием своего превосходства. А теперь перейду к рассмотрению двух предполагаемых линий семантической производности:

халдeй 'восточный мудрец' >> 'официант'

халдeй 'нахал, наглец' и хaлдa 'бесстыжий; разгильдяй' >> 'официант'

Вот ряд аргументов, которые могут подтвердить или поставить под сомнение каждую из версий.

Библейское халдeй 'восточный мудрец, астролог, предсказатель, гадатель из Халдеи', как и халдейская грамота, существует вне сферы просторечия, это принадлежность литературных контекстов. Конечно, можно вообразить, что кто-то из посетителей (известная персона, журналист, актер) перенёс наименование астролога на хитромудрого официанта с фантастическим счетом в руках, но останется неясным, откуда столь мощная отрицательная коннотация. А потом, как и почему этот литературный изыск мог стать достоянием масс? Если и мог, то только из-за созвучия со следующим.

Просторечное халдeй 'нахал, наглец' [Сомов 1996: 601], ""плут, проходимец" смол. (Добровольский), также "нахал" (Даль). Возм., происходит из хaлда (так Даль 4, 1163), но может также быть тождественно слову халдeй "житель Халдеи"" [Фасмер-IV: 217]. Очень правдоподобно: и сцепление омонимов возможно, и перенос 'бесстыжий человек; разгильдяй(ка)' >> 'официант' оправдан. Однако существует множество названий проходимца и нахала. И почему-то именно халдeй стало устойчивым обозначением официанта. В то время как другие (нахал, наглец, хмырь, хам, даже близкое халда) в подобном значении не замечены.

Таким образом, на первый взгляд халдeй 'официант' является переносом наименования прозрачным, даже излишне прозрачным с точки зрения мотивации (и мудрит, и нахал, и плут, и разгильдяй), но неясным с точки зрения выбора. И далее я сосредоточусь только на этом вопросе: Почему именно халдeй?

Как-то случайно я узнал, что официанту нельзя садиться во время службы: "Метр[дотель] увидит - штраф". Это мне напомнило "Устав караульной службы": "Часовому запрещается…". Многое похоже. И униформа. И стойка. И особая походка. Одним словом - служивый. Ест глазами начальство и не двигается, пока не позовут. Еще более схожи между собой роли адъютанта, казачка и лакея. И здесь нельзя не вспомнить, что в первой фиксации [Попов 1912] слово халдeй представлено именно в значении 'лакей'. С точки зрения господ лакей прислуживает. А клиенты пристава Попова (босяки, раклы - уличный люд) полагали, что его главная функция - следить за вещами хозяина, например, не дать украсть подушки из экипажа. Порой он вершил и скорый суд, раздавая оплеухи не хуже околодочного.

А в цыганском языке, в частности, в его северно-русском диалекте балтийской группы есть слово халадo, хэладo 'военный, солдат, офицер, полицейский', - то есть попросту 'служивый' . В связи с этим возникло предположение, что выбор именно слова халдeй в качестве насмешливого наименования слуги, лакея, официанта объясняется первоначальной игрой слов, в которой слово халдeй явилось понижающей заменой страшноватого хэладo 'полицейский, военный' и понималось как 'служащий, прислужник'. Хоровые цыгане тоже были в своеобразных отношениях конкуренции-кооперации с штатом ресторанов. Идеологию этих отношений и отразило словцо халдeй.

А далее узнаваемость слова, известного в других инвективных значениях, и множественность возможных обоснований нового значения способствовали его распространению среди ресторанной публики и много шире. Подобно цыганизмам лажа, лабух, лабать, оно характерно для людей богемы, у которых были длительные контакты и общая среда обитания с ресторанными хорами.

Кажется, из значений 'плут, нахал, разгильдяй' сема 'подчиненный, прислуживающий' прямо не выводится. В самом деле: плут не всегда маскирует обман под услугу, нахал может быть и выше по статусу, и разгильдяй не только на службе таков. Однако тонкая разница между понятиями 'служащий' / 'подчиненный' / 'прислуживающий', как и дистанция между офицером и денщиком, великодушно игнорируется цыганским хэладo. Это любой человек не в "вольной" одежде, а в униформе. Здесь даже нет переноса наименования. Просто 'служака/ служивый/ служащий/ служитель/ прислужник' ощущаются как единое значение.

Конечно, все сказанное в пользу гипотезы, что слово халдeй 'лакей, прислужник, официант' семантически обогащено значениями цыганского хэладo 'солдат, полицейский, служивый', не заменяет отсутствующих звеньев. Но таков уж материал.

 

* * *

 

Вероятность рассмотренной выше версии косвенно повышает и наличие некоторых следов присутствия цыг. хэладo в русском криминальном арго. По материалам, собранным во второй половине ХХ века Д. Балдаевым: халабдo 'милиционер' [ТЛБЖ], [Балдаев 1997-II: 118], ср. цыганское (из диалекта южнорусской или украинской локализации, сэрвитко?) халавдo 'солдат, военный' [ЦРС: 142]. Локальное заимствование, не слишком известное, в иных источниках его нет.

Уже после революции 1917 г. было зафиксировано холодняк 'старший агент' [По1927: 179], этого слова не было в словарях Трахтенберга 1908 г. и Попова 1912 г. В дальнейшем оно переписывалось с толкованием в иных редакциях: 'оперработник' [Бр 90: 47], [ТСУЖ: 191], колодяк, колодняк, холодняк 'начальник отделения милиции, участковый инспектор' [ТЛБЖ], [Балдаев 1997-I: 194; -II: 126]. Если преобладающий вариант слова холодняк мыслится как производное от холодная 'тюрьма', то колодяк, колодняк обязаны своим возникновением слову колодки как символу неволи. Среди современных технических средств в пенитенциарных заведениях колодки не числятся. Что-то здесь не так.

Попробуем проанализировать. Слово фиксируется уже в то время, когда тюрьма холодной называлась лишь в народной поэтической речи. Это не аргумент, хотя опять же до того сотни лет тюрьма именовалась холодной, а холодняк как-то не попадался. Ну ладно, эпигонство.

Гораздо больше смущает другое. История толкования. Если холодная - это 'тюрьма', то кто должен именоваться холодняком? Надзиратель, корпусный, начальник дома печали, пусть даже часовой. А тут? Первая фиксация - 'старший агент'.

1. Почему не младший? На это, кстати, не обратили внимание авторы ТСУЖ и пр., где просто 'оперработник'.

2. И главное - почему агент? То есть человек, имеющий лишь косвенное отношение к тюрьме.

Источники, давшие два новых варианта колодяк, колодняк, это те самые словари, куда попало и слово халабдо. Они показывают, что холодняк во второй половине ХХ века уже недостаточно прозрачно мотивируется подзабытой холодной, и тогда эта номинация перестраивается и проясняется уже через колодки. Но и эти источники в толкованиях напирают на 'начальник': 'начальник отделения милиции'. А вот 2-е значение 'участковый инспектор' игнорирует повышенный статус персонажа. Хотя… Кто в реальном подчинении у участкового? Управдомы, дворники, всякие у парадных, в киосках. Тоже получается, что начальник.

Но все они прямого отношения к тюрьме не имеют. Что же здесь не стыкуется?

1. Названия холодняк, а также колодяк, колодняк, как будто указывают на отношение к неволе.

2. Однако в толкованиях речь идет о сотрудниках, несущих службу вне тюрьмы.

3. С самой первой фиксации преобладают указания на старшинство.

Мой вывод таков: если Потапов ничего не напутал, то холодняк - это, возможно, результат русификации, полукалька цыг. халадэн-гиро, хэладэ[нг]ро '(начальник) полицейских / (старший) над солдатами', притяжательной формы сущ. халадo, хэладo 'полицейский, военный, солдат'. С излюбленным в неформальной речи суффиксом -як. Сравним дежурняк 'дежурный помощник начальника караула' [Быков 1994: 61], или названия лиц по сходной модели: десятник, собачник, лошадник.

При этом выбор русского аналога холодняк, как и в случае с халдeй, оказывается паронимически "подкрепленным" с точки зрения цыганского и довольно удачно (без большого насилия) ассоциативно подверстывается под вторичное значение русского слова холодная 'тюрьма'. Чистота исполнения может указывать на то, что творцы этих номинаций были двуязычными русскими цыганами.

То, что холодняк 'старший агент' должен был ходить по большей части в партикулярном платье, это ощущение современное. В 1920-е годы дореволюционное "гороховое пальто" было сметено революцией. Чины предпочитали военное и полувоенное. А "агент" было еще и званием, прежние-то отменили. Так что не всегда ясно, где в основу названия положено наличие униформы.

2. "СЛОВАРНЫЕ ФАНТОМЫ"

Прежде чем ставить вопрос о границах распространения слова в определенном территориальном или социальном варианте русского языка, в том или ином его стилистическом пласте необходимо решать непраздный вопрос о реальности слова, представленного только в словарных источниках. Анализ источников по русской неформальной лексике показывает, что лексические мнимости можно опознавать. Хотя нет уверенности, что можно выявить все "слова" такого рода. Основной подход, который служит целям верификации лексикологических данных, это внешняя критика источника. В чем-то этот подход смыкается с текстологическим анализом: история текста, линии преемственности, выявление компиляций, "протографа", классификация типов ошибок.

При чтении словаря Л. Мильяненкова, ББИ, а потом двухтомника Д. Балдаева я обращал особое внимание словам с пометой "ин[оязычное]". Среди них встречалось немало цыганизмов. Это заставило еще раз внимательно перечитать предисловие. Там сказано, что помета "ин[оязычное]" маркирует слова, собранные на территории бывшего СССР [ББИ: 9]. Источники же представляют собой правленую публикацию картотеки. Так объяснено в предисловии. Лингвистический аппарат, между тем, отсутствует. И вдруг на этом фоне, на фоне литературно причесанного материала, появляется помета, свидетельствующая о недюжинной лингвистической квалификации, и о выборочном лингвистическом анализе. Пометой снабжены слова, которые могут быть заимствованиями из языков народов б. СССР. Например, похожие на немецкие. Абхальтен - удар по голове (действия грабителя), но не абцуг - крапление (метка) игральных карт. Есть над чем задуматься. Цыганские. Ак - глаз, но не амора - цыган (морэ, обращение к мужчине). При этом странно то, что российские цыгане скорее всего ак поправили бы на якх, а слово амора тем более узнали бы. Диалектная отнесенность цыганизмов уносила внимательного читателя далеко от России. Похоже, авторы обошлись без консультаций. Наличие пометы у слов из таких языков, как английский, латинский… заставило усомниться в полноте описания смысла пометы. Английское: айк - икона (усеченное), но не ван, ванок - один рубль. Латинское: акус - презираемый, унижаемый заключенный (латинское anus, с ошибкой), но не более очевидное ампула.

Противоречия, выявляемые в компилированном источнике, привели к проблеме выявления первичных источников материала. Помимо уже опубликованных словарей жаргона, достаточно раскритикованных за ошибки, среди них удалось выявить два нетрадиционных.

1. Некий словарь немецкого криминального жаргона.

2. Словарь Даля.

Характер цитирования недвусмысленно указывал на то, что их использование было "нетрадиционным". Отдельные словарные статьи выписывались по преимуществу сокращенно и трансформировались. Факт (возможно, наивного) плагиата до сих пор не раскрыт. Словарные статьи и далее переходят из словаря в словарь.

 

Gaunersprache (немецкий жаргон преступников) как "нелегальный" источник для пополнения русских жаргонных словарей

 

Для пополнения ряда русских жаргонных словарей был использован неустановленный словарь немецкого криминального жаргона (Gaunersprache). Это был, предположительно, словарь, помещенный в третьем томе издания: Bauer, Gunter: Moderne Verbrechensbekampfung. Lubeck, 1970. Bd. 1-3. Издание упоминается в библиографии к словарю Л.Мильяненова, однако проверить гипотезу не удалось, третий том отсутствует в библиотеке Института права в Москве. Доказательства того, что был использован печатный источник и его использования носило зачастую нетрадиционный характер, получены на основе анализа других источников по немецкому жаргону, в частности: [Wolf.R]. Эти доказательства разноплановы и многочисленны. Рассмотрим некоторые наиболее очевидные случаи некорректного цитирования.

Вeтерхан (мн.) 'проститутка' [Мильяненков 1992: 94]; ветерхан (ин.) 'то же' [ББИ: 42]; (без ин. - В.Ш.) 'то же' [Балдаев 1997-I: 61]; вeтерхан ж. Угол. 'то же' [Мокиенко, Никитина 2000: 95]. Ср. в немецком жаргоне: Wetterhahn 'Hut [шляпа]' [Wolf.R: N 6220]. По поводу значения 'проститутка' З.Вольф разъясняет там же: "Das von 1906 Os angeblich aus der Kundensprache gebuchte Wetterhahn m. Dirne existiert nicht, sondern ist aus 1755 [Kluge 1901: N 94], wo S. 27 Wetterhahn m. Hure. Es handelt sich jedoch nur einen Druckfehler, denn S. 38 ganz richtig Wetterhahn m. Hut" - "С 1906 отмечаемое в тайных языках Wetterhahn m. Dirne [девка] не существует, так из источника 1755, где на с. 27 Wetterhahn m. Hure [шлюха]. Это только описка, в то время как на с. 38 вполне правильно Wetterhahn m. Hut [шляпа]".

Вурaвель (мн.) 'вошь' [Мильяненков 1992: 99]; (ин.) 'то же' [ББИ: 49; Балдаев 1997-I: 74] ; вурaвель, -я м. Угол. 'вошь' [Мокиенко, Никитина 2000: 112]. В нем. жарг. Wurawel 'Laus [вошь]' [Wolf.R: N 6283]. Комментарий "Dieses Wort existiert nicht" - "Этого слова не существует" можно дополнить. Цыг. vuravel значит 'летает' в некоторых диалектах Центральной Европы. Были попытки объяснить его из лужицкого (нем. Laus[itz]), сокращенная помета и была впоследствии по ошибке принята за толкование в ряде нем. источников.

Кроме слов, которых нет в немецком жаргоне, хотя они описаны в словарях, на факт заимствования указывают специфические ошибки в русских источниках.

граль (мн.) 'страх' [Мильяненков 1992: 107]; (ин.) 'страх' [ББИ: 59; Балдаев 1997-I: 94] граль, -я м. Угол. 'то же' [Мокиенко, Никитина 2000: 137]. На некорректное заимствование из нем. публикации указывает ошибка, возникшая в переводе: Gral 'Getreide, Korn, Frucht' [Урожай, зерно, плод]. "Es handelt sich um eine Gleicherung der Zigeuner kral 'Koenig' zu Grunde liegt" [Wolf.R.: N 1891]. Сравнение с цыг. (из слав.) краль 'король' кажется сомнительным, ближе рефлексы романского gran-um 'зерно'. В русских источниках нем. Frucht 'плод, фрукт' было понято как Furcht 'страх'.

Рассмотрим ошибки, возникшие при чтении русского рукописного перевода. Смешение строчных "д" - "з", "а" - "и", "к" - "н", "е" - "с" - "в". Вyдер (мн.) 'зверь' [Мильяненков 1992: 99]; (ин.) 'зверь' [ББИ: 49; Балдаев 1997-I: 74]; вyдер, -а, м. Угол. 'зверь' [Мокиенко, Никитина 2000: 112]. Цыг. Wuder 'Thor, Thur [дверь]' [Pott-II: 78]. Лабaрди 'возка' [Мильяненков 1992: 152], следует читать 'водка'. Цыг. (Словакия, Польша, др.) labardi 'паленка, горелка', причастие ж.р. от labar- 'жечь'.

Хохавaбе (мн.) 'ложь, обман' [Мильяненков 1992: 269]; (ин.) хоха вабе (sic! В два слова. - В.Ш.) 'ложь, обман' [ББИ: 271; Балдаев 1997-II: 128]; хохавaбе, хoха вaбе, неизм. Угол. 'то же' [Мокиенко, Никитина 2000: 654]. Нем. жарг. Hohavibe 'Luge, Bertrug [ложь, обман]' < цыг. chochepen 'Luge' [Wolf.R.: N 2201] и стандартное отглаг. xoxa[v]ibe[n] 'обман'. Исходное *хохавибе было прочитано как хохавабе.

Цобихaнен (мн.) 'ведьма' [Мильяненков 1992: 271]. Нем. жарг. Tzschobachanin 'Hexe' (A.D. 1726!) < цыг. Tschobachani 'то же' [Wolf.R.: N 5945]. Ср. латышск. цыг. диалект, близкий к сев.-русскому цыг., covaxani 'witch [то же]' [Manush 1997: 41]. чё(ва)ханы. Исходное *цобаханин было прочитано как цобиханен.

Глaнда (мн.) 'нож' [Мильяненков 1992: 104]; (ин.) 'то же' [ББИ: 56; Балдаев 1997-I: 88]; глaнда, -ы, ж. Угол. 'то же' [Мокиенко, Никитина 2000: 127]. Нем. жарг. Glandi 'Messer, Dolch [нож]' < цыг. glanduno 'vorderer, Spitze [передний, острие]' [Wolf.R: N 1815]. Исходное *гланди было прочитано как гланда.

Eвек (мн.) 'камень' [Мильяненков 1992: 118]; (ин.) 'то же' [ББИ: 75; Балдаев 1997-I: 123]; eвек, -а, м. Угол. 'то же' [Мокиенко, Никитина 2000: 59]. Нем. жарг. Ewen 'Stein' < еврейск. [Wolf.R.: N 1247], иврит [эвэн] 'то же'. Исходное *евен было прочитано как евек.

Бeре (мн.) 'год' [Мильяненков 1992: 84]; (ин.) 'то же' [ББИ: 27; Балдаев 1997-I: 33]; неизм. Угол. 'то же' [Мокиенко, Никитина 2000: 59]. В нем. жарг. словаре Bers 'Jahr [год]' < цыг. [Wolf.R: N 421]; не исключено, что запись Bers должна читаться по-венгерски [бэрш], что соответствует цыганскому произношению. Исходное *берс было прочитано как бере.

Вэр (мн.) 'лес' [Мильяненков 1992: 100]; (ин.) 'густой лес, тайга' [ББИ: 52; Балдаев 1997-I: 80]; вэр, -а, м. Угол. 'Лес, тайга' [Мокиенко, Никитина 2000: 118]. Нем. жарг. Jaar, Jaer 'Wald [лес]' < еврейск. jaar 'то же' [Wolf.R: N 2301], иврит [йээр] 'то же'. Исходное *еэр / Еэр было прочитано как вэр / Вэр.

Граф