«При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, это право принадлежит ему… Ничья слава не распространялась так быстро… Его имя имело в себе что-то электрическое»,- писал Н. В. Гоголь в статье «Несколько о Пушкине», напечатанной в январе 1835 года.
С какого же времени началась его слава? Первым общественным признанием поэтического дара Пушкина стал публичный экзамен в лицее 8 января 1815 года, когда, «стоя в двух шагах от Державина», он прочитал свои стихи «Воспоминания в Царском селе». Позже, в «Евгении Онегине», поэт вспоминал:
Успех нас первый окрылил;
Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.
К тому же времени относится и первый портрет Пушкина-поэта, исполненный неизвестным художником. Нежные пастельные тона, задумчивое выражение лица - весь облик юноши проникнут каким-то особым благородством и чистотой помыслов. Таким впервые увидел его и поэт старшего поколения В.А. Жуковский. 19 сентября 1815 года он писал П.А. Вяземскому: «я сделал еще приятное знакомство с нашим молодым чудотворцем Пушкиным. Я был у него на минуту в Царском Селе. Милое, живое творение! Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности… Нам всем надо соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет». Сам же «гигант в стихотворении, написанном на французском языке, дал себе такую характеристику:
Мой рост с ростом самых
долговязых
Не может ровняться;
У меня свежий цвет лица, русые
волосы
И кудрявая голова…
Сущий бес в проказах,
Сущая обезьяна лицом,
Много, слишком много
ветрености -
Да, таков Пушкин.
Среди лицейских прозвищ Пушкина было и такое, данное «по физиономии и некоторым привычкам»: «смесь обезьяны с тигром». Внешность поэта иногда и позже наталкивала на подобные сравнения, но только при первом знакомстве. Вот запись в дневнике внучки Кутузова Д.Ф. Фикельмон: «Невозможно быть более некрасивым – это смесь наружности обезьяны и тигра; он происходит от африканских предков и сохранил еще некоторую черноту в глазах и что-то дикое во взгляде». Но уже следующая запись говорит о необычайной одухотворенности поэта, как бы изменяющий физический облик: « Когда он говорит, забываешь о том, чего ему недостает, чтобы быть красивым, его разговор так интересен, сверкающий умом, без всякого педантства… Невозможно быть менее притязательным и более умным в манере выражаться». О том, как преображалась внешность Пушкина внутренним огнем его гения, говорит А.П.Керн: « Надо сказать, что он не умел скрывать свои чувства, выражал их всегда искренне, и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его… Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи».
Первым изображением Пушкина, которое увидели читатели, была гравюра на меди Е. Гейтмана – фронтиспис поэмы « Кавказский пленник ». Книга вышла в конце августа1822 года со следующим послесловием: « Издатели присовокупляют портрет Автора, в молодости с него рисованный. Они думают, что приятно сохранить юные черты Поэта, которого первые произведения ознаменованы даром необыкновенным ». Поскольку Пушкин находился в это время в ссылке в Кишиневе, оригиналом для гравюры послужила, по-видимому, известная нам пастель 1815 года. 23-летний поэт представлялся читателям в виде юноши с чертами арапчонка и в байроновской позе. Это изображение не соответствовало действительной внешности его, но вошло в историю и врезалось в память многих поколений. Видимо Пушкин не желал являться перед читателями в виде « русского Байрона », а мечтал об ином образе, более соответствовавшем духу его поэзии. Четырьмя годами ранее он сам нарисовал свой портрет как прообраз гравюры для готовившегося, но не состоявшегося тогда издания стихотворений. Так поэт впервые обратился к автоизображениям, которые с этого времени сопутствуют его творчеству до конца жизни, становятся одной из форм самовыражения.
Эти изображения не только отражают реальность, но и несут в себе большое обобщение и критическое восприятие действительности. Автопортреты исполнены высокой поэзии, трагичны и одновременно не лишены самоиронии. Оставшиеся неизвестными для современников, эти изображения Пушкина оценены лишь столетие спустя. Рисунки по заключенной в них характеристике поэта столь емки и точны, а по манере исполнения столь смелы и артистичны, что не стареют, хотя и точно соотносятся с приметами пушкинской поры. Нам они кажутся нанесенными на бумагу каким-то очень современным художником. Остальные прижизненные изображения Пушкина прежде всего несут на себе печать своей эпохи.
13 мая 1823 года, отвечая на вопрос Гнедича, собиравшегося переиздавать « Кавказского пленника », Пушкин в постскриптуме приписал: « Своего портрета у меня нет – да и на кой черт иметь его ». И все же, как всегда у Пушкина, ничто, никакой жизненный опыт – движение ли сердца или ума – не пропадали бесследно. С этого же 1823 года Пушкин быстро и с увлечением пишет « Евгения Онегина ». В декабре он приписывает последнюю заключительную строфу второй главы « Евгения Онегина »:
Быть может (лестная надежда)
Укажет будущий невежда
На мой прославленный портрет,
И молвит: то-то был Поэт!
Прими ж мои благодаренья,
Поклонник мирных Аонид,
О ты, чья память сохранит
Мои летучие творенья,
Чья благосклонная рука
Потреплет лавры старика!
Однако до возвращения Пушкина из ссылки так и не было сделано ни одного портрета. Но за несколько месяцев появилось несколько портретов и все с натуры. Первые в этом хронологическом ряду – выполненные осенью 1826 года миниатюра гуашью на пластине слоновой кости и рисунок итальянским карандашом обрусевшего француза Ж. Вивьена. Пушкин заказал ему два экземпляра, один он подарил П.А.Осиповой, второй – поэту Е.А. Баратынскому. Это небольшой камерный портрет, выполненный просто, без всяких претензий, для того чтобы запечатлеть черты поэта на память для его близких друзей – изображение исполняло роль нынешней фотографии. Поэт еще очень молод, он открыто и благожелательно смотрит прямо на зрителя. Художник сумел передать интимные черты характера: душевную мягкость, сердечность, простодушие, детскую незащищенность натуры. На более поздних портретах выражение лица становится более замкнутым, Пушкин сосредоточен в себе и смотрит мимо нас.
Следующим, кто изобразил Пушкина был Василий Андреевич Тропинин. Портрет Пушкина является самым известным его творением. И мы относимся к нему с особым, обостренным чувством: его заказал сам Пушкин, он позировал художнику, портрет написан в период расцвета творческих сил их обоих.
Бытует версия о том, что заказал портрет Тропинину близкий друг поэта Соболевский, который « был недоволен приглаженными и припомаженными портретами Пушкина, какие тогда появлялись. Ему хотелось сохранить изображение поэта, как он есть, как он бывал чаще, и он просил Тропинина « нарисовать ему Пушкина в домашнем его халате, растрепанного, с заветным мистическим перстнем на большом пальце одной руки ».
Но эта версия, скорее всего ложная, так как из письма самого же Соболевского Погодину стало известно (опубликовано лишь в 1952 году): « Портрет Тропинину заказал сам Пушкин тайком и поднес мне его в виде сюрприза с разными фарсами (стоил он ему 350 руб.) » Неверно и с « изображением поэта…как он бывал чаще…в домашнем халате». Н.Н. Ковалевская обратила внимание на то, что Тропинин иногда писал в одном и том же халате разных людей. « Очевидно, он писал с натуры только лицо, а одежду придумывал
сам »,- писала она в своем исследовании о художнике. Известно, по крайней мере, семь портретов Тропинина, на которых модели изображены в халатах.
По-видимому, эта одежда была придумана художником не случайно. Своеобразие костюма определилось причудливым сочетанием внешних атрибутов байронизма (расстегнутый ворот рубашки с большим белым воротником, небрежно повязанный галстук – шарф) с типично московской принадлежностью костюма – халатом, и в целом в столь специфической форме выражало представления художника о свободной личности.
Идеал свободного человека складывался на протяжении всей жизни
Тропинина: с таким трудом полученная свобода от крепостной зависимости обусловило обостренное чувство собственного достоинства.
Василий Андреевич был крепостным графа Моркова. Уже мальчиком Тропинин рисовал…на стене ваксой, которой чистил барские сапоги. Все советовали вельможе послать мальчика в Петербург учиться живописи, но барин направил
его туда учиться искусству кондитера.
Здесь Тропинин стал убегать к соседу – художнику, за что ему доставалось от кондитерши. Только на двадцать первом году жизни Тропинин поступил в Академию художеств. Получил золотую и серебряную медали. Но тут опять стряслась беда. Его картина «Портрет мальчика, тоскующего об умершей птичке» понравилась императрице. Тропинин стал известен, и друзья барина поспешили сообщить: если он не хочет лишиться «своего человека» - нужно принять меры. Помещик вызвал Тропинина в деревню. Здесь художник красил заборы, строил церковь, писал портреты, учил живописи барских детей, а за обедом, как все лакеи, стоял за стулом своего барина. Много времени спустя Тропинин, уже будучи знаменитым художником, получил наконец свободу, но его сын остался крепостным.
Тропинин не желал подчиняться кому бы то ни было, жить в чиновном Петербурге, ходить в мундире. Отсюда потребность жить в Москве, где чудаковатость и леность жителей была своеобразной формой протеста против того, что ”нужно” и “положено” официально. Приведем в подтверждение характеристику московского духа, данную таким тонким наблюдателем, как В.Г.Белинский: “Москвичи – люди на распашку, истинные афиняне, только на русско-московский лад. Кто не слышал о московском хлебосольстве, гостеприимстве и радушии? Оттого-то там так много халатов, венгерок, штатских панталон с лампасами и таких невиданных сюртуков со шнурами, которые, появившись на Невском проспекте, заставили бы смотреть на себя с ужасом …” Эта найденная Тропининым для своих моделей одежда была столь ограничена, что, несмотря на повторяемость, она ни в какой мере не воспринимается как штамп. Художник каждый раз меняет цвет, форму халата и галстука в соответствии с характером создаваемого образа, иногда вводя в портреты значимые предметы: рукопись, статую, мольберт и так далее.
Один из современников Пушкина, писатель, историк, журналист Николай Полевой в “Московском телеграфе” поместил небольшую заметку, говорящую о большом сходстве портрета с моделью и блестящем мастерстве его выполнения: «Русский живописец Тропинин недавно окончил портрет Пушкина. Сходство портрета с подлинником поразительно, хотя нам кажется, что художник не мог совершенно схватить выражения лица поэта. …»
Сам художник много лет спустя вспоминает, с каким волнением он работал над портретом великого поэта. Пушкину было трудно уделить время для позирования, и Тропинину пришлось, по всей вероятности, ловить его у друзей последнего: Баратынского, Киреевского, Погодина, Хомякова и других. В такой обстановке можно было сделать только набросок, и он сделал масляными красками небольшой этюд, как бы портретный набросок.
Слегка желтоватый общий колорит этюдного портрета, не свойственный Тропинину, писавшему обычно в серебристо-голубоватой гамме, говорит о том, что этюд писан, вечером при ламповом освещении.
Художник, однако, не сразу перешел от портретного этюда к самому портрету, а сделал еще ряд подготовительных рисунков, из которых сохранились только два. Один, основной из них, является наброском общей композиции портрета. Он сделан без натуры и возник в результате композиционных поисков: художник искал, как посадить фигуру, какой дать поворот головы, как решить складки халата.
Второй сделан на обороте первого. На нем автор нарисовал деталь одной партии складок халата, надетого, видимо, на манекен-куклу, на которой складки уже не меняются непрерывно, как на живом человеке.
Сеансы для большого портрета происходили в мастерской Тропинина, на Ленивке. Здесь сошлись два больших человека эпохи. Тропинин, по его словам, был взволнован близостью поэта. Но и Пушкина, который мечтал увидеть «народ неугнетенный и рабство падшее», не могла не волновать необычная судьба художника-крепостного.
По заведенной привычке Тропинин после сеанса писал еще много без натуры, ища задуманный им образ, но тем самым, быть может, и отходя от подлинного облика поэта. Большой портрет, во всяком случае менее документален, чем этюд. По описанию современников, Пушкин мало занимался своей внешностью… На портрете- наброске волосы действительно несколько растрепаны, тогда как на большом портрете они приглажены. На наброске черты лица носят печать того «арапского безобразия», которое отмечал у себя сам Пушкин. На большом портрете лицо сделано значительно «благообразнее», и от «арапских» черт сохранилось только кое-что в губах. Маленький тропининский портрет – наиболее точное и наиболее верное изображение Пушкина, какое до нас сохранилось.
Самое основное, что отличает выделяет образ, созданный Тропининым – это собранность всех внутренних сил в волевое движение, не замкнутость в себе, а некая открытость, доступность, потенциальная готовность к действию. В большинстве других портретов Пушкин – частное лицо (исключая портрет работы Кипренского), и только в изображении Тропинина предстает лицом общественным, деятелем, каким ощущал себя сам поэт, и это несмотря на «домашний» костюм. Именно выходец из народа – Тропинин – острее других почувствовал и сумел увековечить своей кистью народность гения русской поэзии.
Судьба портрета после его создания была полна приключений. Пушкин подарил большой портрет Соболевскому, набросок же хранился в семье Тропинина. Вскоре после окончания портрета Соболевский уезжает за границу и отдает портрет на хранение своему приятелю И.В. Киреевскому. Вернувшись через пять лет, Соболевский обнаружил: «…в великолепной рамке был уже не подлинный портрет, а скверная копия с оного, которую я и бросил в окно». Все его розыски не привели ни к чему, так как живописец-копиист за это время умер, успев продать или заложить кому-то тропининский оригинал.
Много лет спустя портрет был куплен одним московским собирателем картин у какого-то старьевщика. Увидев наконец найденный портрет Тропинин сказал: «Увидал его не без волнения во многих отношениях: он напоминал мне те часы, которые я провел глаз на глаз с великим нашим поэтом. Я чуть не плакал, видя, как портрет испорчен».
Соболевскому друзья подарили маленький тропининский портрет, приобретенный по случаю. Соболевский подарил его П.М.Третьякову…
После долгих мытарств и злоключений большой тропининский портрет в 1909 году попал в Третьяковскую галерею. Сейчас портреты великого поэта хранятся в собрании Всесоюзного музея А.С.Пушкина, находящегося в городе Пушкине.
Задачей другого крупнейшего живописца эпохи –Ореста Кипренского было показать в Пушкине прежде всего «гения поэзии», по выражению того времени. Отмечаемое современниками внешнее сходство портрета, созданного в том же 1827 году, обусловлено поразительным постижением внутреннего мира поэта.
В 1812 – 1816 годах Кипренский жил в Петербурге, часто посещал Царское Село. Он дружил со многими из близкого окружения Пушкина, был захвачен их интересами и художественными симпатиями. Был ли в те годы знаком с самим поэтом? Возможно, но точных доказательств тому нет.
Но знаем, что они встретились позднее. Проведя семь лет в Италии и вернувшись на родину, Кипренский создал по заказу А.Дельвига портрет 28-летнего Пушкина. «Художников друг и советник», как звал его Александр Сергеевич, Дельвиг предвидел, что портрет станет важным событием в русской культурной жизни, и не случайно остановил свой выбор на уже известном живописце. Хоть Пушкин позировать не любил, желанию друга подчинился беспрекословно. В июле 1827 года Кипренский писал его в доме Шереметьева на Фонтанке. На готовый портрет поэт ответил откликом-экспромтом:
Любимец моды легкокрылой,
Хоть не британец, не француз,
Ты вновь создал, волшебник милый,
Меня, питомца чистых муз,-
И я смеюся над могилой,
Ушед навек от смертных уз.
Себя как в зеркале я вижу,
Но это зеркало мне льстит:
Оно гласит, что не унижу
Пристрастья важных аонид.
Так Риму, Дрездену, Парижу
Известен впредь мой будет вид.
О чем поэт и художник могли говорить во время сеансов? Вероятно, об Италии, об искусстве древнем и новом. Упоминая о Риме, Дрездене,Париже – городах, в которых побывал Кипренский и где проходили его выставки,- поэт намекает на успех творчества живописца. Под «британцем», возможно, подразумевался Дж. Доу, которому царское правительство поручило исполнять портреты для военной галереи 1812 года в Зимнем дворце, а под «французом»- портретист Ф. Жерар. Известно, как раним был Кипренский, и можно предположить, что обсуждался горький для художника вопрос, почему патриотическую тему дали модному в свете англичанину, а не ему. Интриги и зависть Жерара тоже были частой темой рассказов Кипренского.
Пушкин изображен в сюртуке, с клетчатым пледом, накинутом на плечо. Руки покоятся на груди. Взгляд обращен вдаль. Лицо задумчиво, вдохновенно, полно затаенной грусти. Современники писали: «Гений поэта как бы воодушевил художника; огонь его вдохновения сам изобразился на холсте в чертах его, и художник вполне выразил в его взоре светлый луч высоких творческих дум». Чтобы подчеркнуть тему творчества, Дельвиг попросил мастера приписать бронзовую фигуру музы с лирой в руках.
Многие впоследствии судили о портрете по гравюре с него, которую Дельвиг заказал Н.И.Уткину. Отец поэта, уже после смерти Пушкина, сказал: «Лучший портрет сына моего есть тот, который написан Кипренским и гравирован Уткиным».
Но сам Пушкин высоко ценил оригинал. После смерти Дельвига в 1831 году , он купил портрет у его вдовы, который хранился у сына и внука поэта до 1916 года, когда был приобретен Третьяковской галереей.
В портрете А.С.Пушкина Кипренский совершил столь высокий взлет еще и потому, что лира поэта была созвучна музе художника. Одни и те же реальные лица вдохновляли Пушкина и изображены на портретах Кипренского.
Дитя харит и вдохновенья,
В порыве пламенной души
Небрежной кистью наслажденья
Мне друга сердца напиши;
Красу невинности прелестной,
Надежды милые черты,
Улыбку радости небесной
И взоры самой красоты.
Эти строки из послания Пушкина «К живописцу» можно в полной мере отнести и к Кипренскому.
ЛИТЕРАТУРА
1) «Василий Андреевич Тропинин», исследования, материалы под редакцией Раковой, М., «Изобразительное искусство», 1982 г.
2) «Орест Кипренский», из серии ЖЗЛ
3) Журнал «Юный художник», №2,1982г.,№6,1984г.,№6,1985г.