Министерство образования и науки Саратовской области .
Муниципальное общеобразовательное учереждение “средняя школа № 16”.
Сравнение.
« Анна Снегина » и
« Евгений Онегин »
Реферат
ученика 11 Б класса
Говорова Максима
Учитель:
Завгородняя Т.Я.
г.Балаково 2004 год.
Реферат посвящён анализу литературы , таких произведений русской
литературы как : «Анна Сненгина» - Сергея Александровича Есенина и «Евгений
Онегин» - Александра Сергеевича Пушкина. Данная тема привлекает внимание
многих учёных-литераторов , критиков и писателей . Тема мною выбрана из-за
проблем ,которые рассматриаются в них . И интересно знать время , в которм
жил и автор и сами герои .
Поэзия и поэтика Есенина порождены бытием революции и драматическим бытом
ее. Логике революционного быта подчинен тот образ поэта, который объемлет
есенинские стихи, художественно их завершая. Поэт у Есенина — свидетель
вспышек социальной борьбы на селе. И в поэме Есенина «Анна Снегина»
собирается «обнищалый народ», мужики-криушане на сходку.Самодеятельная
конфискация крестьянами земель помещиков Снегиных, вторжение обнищалого
народа в усадьбу — прямое, фабульное отражение Есениным того, о чем мы
толкуем: локальных драм, в каждой из которых торопливо преломлялась история
,но и творчество Есенина в целом, творчество, взятое в достаточно сложных и
тонких гранях его, на уровне образной системы, стиля, ономастики и даже на
уровне поэтической фоники, таи и себе своеобразные вариации драм, которые в
первые годы peволюции нашей разыгрывались в окружавшей поэта жизни. И вое
приятие Есениным традиций поэзии Пушкина может и должно, на наш взгляд,
рассматриваться на фоне социальных столкновений перемен местами, которыми
была пронизана неспокойна жизнь послереволюционной поры. Более того,
восприятие иным традиции Пушкина есть своеобразный вариант такой «Есенин и
его герои как бы вторгаются туда, где жили : Пушкина и сам Пушкин, а прежде
всего — туда, где жили : романа «Евгений Онегин». Исконное крестьянское
слово входич сферу, некогда очерченную, художественно завершенную две
рянским, аристократическим словом Пушкина; а роль захваченного низами,
недавними угнетенными бельэтажа или поместья играет... условный Парнас.Но
велик, могучий голос того, что свершилось в истории в октябре 1917-го, и
отзвуком могучего голоса звенит уверенное: «А ниш я...» Впрочем же,
вторжение Есенина во владение Пушкина, 1м русский Парнас, начиналось и до
революции. Семнадцатилетним поэт пытался примерить на себя одежды ровесника
своего, «филсофа восьмнадцать лет», героя романа «Евгений Онегин»; и
документальное свидетельство тому — эпиграф из пушкинского романа,
поставленный Есениным к письму Марии Парменовне Бальзамовой: «Как грустно
мне твое явленье! Весна, весна, пора любви!»Судя по всему, роман Пушкина
сделал то, что он всегда делал : вошел в душевный обиход русского юноши,
даже подростка, заворожил жизненностью, рассыпался каскадом цитат. И,
вероятно, толкнул к подражанию, ибо в том же письме" начинающий поэт
признается: «Последнее время пишу поэму «Тоска», где вывожу под героем
самого себя и нещадно критикую и осмеиваю. Что ж делать,— такой я
несчастный, что и сам себя презираю».От поэмы «Тоска» ничего не осталось;
но — особенно же на фоне цитаты-эпиграфа — возникает догадка:
Я молод, жизнь во мне крепка; Чего мне ждать?
тоска, тоска!..—
рисует герой пушкинского романа. Можно сказать, что и он достаточно нещадно критикует себя, да и ирония над собою ему не чужда. Семнадцатилетний ряжанец-поэт ему явно вторит: уже тогда начиналось сложное, отнюдь не просто подражательное ряжение им себя в обличье Онегина. Ряжение, внутренним содержанием коего была своеобразная духовная экспансия крестьянина в изысканный мир утонченных чувств и сложных душевных драм. И кстати, не была ли неведомая поэма «Тоска» каким-то невнятным черновиком будущей «Анны Снегиной»?
Я рад и охоте... Коль нечем Развеять тоску и сон.
Я быстро умчался в Питер Развеять тоску и сон,—
прозвучат в поэме слова, явно перекликающиеся с романом Пушкина: тоска и
сон — два перманентных состояния героя сего романа.
Огромный отпечаток наложил роман Пушкина на литературу: достаточно
вспомнить, что ситуации его заведомо, сознательно.
Есенин давал давно сложившемуся, узаконенному обычаю: и в его «Анне
Снегиной» имя героини — индикатор традиции.
Адаптация героев общепризнанных произведений литературы нравам, к новым
условиям протекает по-разному. На их этапах развития русского реализма
вновь и вновь вспомним про Татьяну и про Онегина. И точнее всего было бы
сказать, В России укоренилась традиция суда над Онегиным. Роман Пушкина
провоцирует на то, чтобы Онегина рассматривали словно живую реалию,
отвлекаясь от сложной художники игры, в романе ведущейся. Онегин — первый
из героев . Он весь на виду, хотя облик его и его поведение интригующе
противоречивы. Одни стороны его характера просто-таки просятся в
обвинительную речь прокурора, а не-в апологетический монолог
защитника.«Онегин» и «Снегина» — созвучие явное. Его уже зафиксировали:
«близость звукового облика» названий романа Пушкина и поэмы Есенина
заметила М. Орешкина. В ее небольшой статье о Есенине есть прекрасные
догадки и наблюдения о жизненных прототипах героини, поэмы и о том, как имя
(фамилия) ее развертывается в метафору; снег, а синоним снега — белый цвет,
коим поэма окрашена. Наблюдения эти должны вести нас к дальнейшему
сопоставлению «Евгения Онегина» с «Анной Снегиной». Я последний поэт
деревни,— грустно клялся Есенин. Он ощущал себя последним из тех, кто в
.Силу органического слияния, сотрудничества с природой мог прозревать
сокровенную духовность ее.Звук и буква для Есенина были глубоко
содержательны. Он счастливо избежал наивной прямолинейности, когда звуковая
аллитерация, настойчивое повторение в чьем-то произведении одной буквы
непосредственно возводится к некоей мысли, к идее. Но сам факт начертания,
написания буквы был для него глубоко сакрален. Не надо, разумеется,
доказывать того, что и Пушкин, и Есенин были связаны с фольклором и с
мифом. Связь эта была чрезвычайно глубокой и не ограничивалась так
называемыми элементами фольклора: фольклор ложился в основу самой структуры
творений двух русских поэтов .И в «Евгении Онегине» Пушкина не увидеть
сюжетного воплощения многообразных начал, потенциально заложенных в именах
героев романа? Евгений — знатный. Онегин — от «Онега» река. Онега — нечто
текучее, неуловимое, непостоянное, ибо, как известно, нельзя дважды ступить
в одну реку. К тому же, Онега — на севере, в царстве холода.Интереснейшие
наблюдения были высказаны недавно и об имени героини романа Пушкина. «Имя,
которое дал ей автор,— как прорицание волхвов: судьба Татьяны предсказана
ее именем...» — пишет Геннадий Красухин1. Основание для высказанного
утверждения: продуманная ориентация Пушкина на простонародность имени
героини, на -его укорененность в неуничтожимой среде российского демоса
.Два имени — две судьбы, две сходящиеся и расходящиеся сюжетные линии
пушкинского романа: Онегин — Татьяна, Татьяна — Онегин. А сто лет спустя
появляется Снегина, молодая помещица, в жизнь которой входит изысканный, а
заодно и прославленный петербуржец, аристократизированный крестьянин-
поэт.Замены О на С долго не замечали. Укорять тут некого: для нас буква —
условный знак, выстукиваемый пишущей машинкой, отливаемый линотипом. Для
Есенина с его обостренным чувством семантики всего сущего на земле
превращение О в С могло означать разрыв круга, кольца, вытеснение одних
отношений другими. О обволакивает, защищает, делает недоступным: уместно
вспомнить о магическом круге, коим обвел себя в повести Гоголя «Вий» бурсак
Хома Брут; покуда круг хранил свою цельность, бедняга был невидим,
неуловим, но прорвался круг, и грянула гибель.А другим носителем страсти
преступной оказалсясвоеобразный Онегин начала XX века, Онегин-крестьянин,
Онегин-поэт, ведущий социально-лирический диалог с дворянкой. Из огромной и
многогранной всемирно-исторической деятельности берется то, что никак
не сочтешь первостепенным, главенствующим: Ленин -дворянский бич. Но
Есенину важно: Ленин — против дворянства .Конфликтный диалог крестьянства с
дворянством длился веками. Есенин ощущает себя у его вершины. Поэт,
крестьянский сын призван сказать в древнем споре последнее слово, духовное
возмездие совершить. И «Анна Снегина», такая, казалось бы, спокойная вещь,
умиротворенно лирическая,— в русле этих художнических ощущений поэта: поэма
пронизана идеей возмездия, ею поэма живет.«Куда ж поскачет... Чем ныне
явится?» Евгений Онегин — в границах породившей его социальной среды, ее
нравов, ее предрассудков. Но в пределах этих границ поведение его
непредсказуемо. Отсюда — вопросы.
1 Красухин Геннадий. Татьяны милый идеал.— «Наш современник», 1983, № 3, с.
177.
«Куда ж поскачет... Чем ныне явится?» Евгений Онегин — в границах
породившей его социальной среды, ее нравов, ее предрассудков. Но в
пределах этих границ поведение его непредсказуемо. Отсюда — вопросы.
Вопрос в «Евгении Онегине» — не только на уровне синтаксиса речи, но и на
уровне, так сказать, сюжетного синтаксиса: гадания Татьяны, ее безмолвная
беседа с книгами Онегина в его кабинете — тоже вопрос, вопрошение,
предполагающее множественность возможных решений-ответов. А там, где
разверзается подобная множественность, шутка непременно сольется с тайной.
Роман Пушкина шутливо-таинственен и таинственно-шутлив. В его стиле — стиль
жизни самого Пушкина, носителя тайн каких-то, в шутках сокрытых. Видит ли
Есенин это двоемирие Пушкина?
О Александр! Ты был повеса, Как я сегодня хулиган,—
произнес Есенин. Он пытается разгадать и Пушкина и 'Онегина, В
стихотворении «Пушкину» всплывает словечко, фактически открывающее роман
«Евгений Онегин»; и Пушкин характеризуется так же, как сам он назвал своего
героя, «повеса». А главное, сказывается в есенинском обращении к Пушкину
социально аргументированное стремление: почтить, выразить любовь, но и
встать на место того, кого чтут, славят, любят. «А ныне я» — таков принцип.
И если Маяковский в своем «Юбилейном» декларирует этот принцип по-пушкински
же шутливо, то Есенин гораздо более серьезен и социально целенаправлен.
И ныне музу я впервые
На светский раут привожу;
На прелести ее степные
С ревнивой робостью гляжу.
Сквозь тесный ряд аристократов,
Военных франтов, дипломатов
И гордых дам она скользит...
У музы Пушкина — «прелести степные». У Есенина — опять словечко, словно из
«Евгения Онегина» забежавшее: «мое степное пенье». Но степная муза Пушкина
зрит перед собою «тесный ряд аристократов», тех самых, о которых Есенин
высказывался весьма недвусмысленно. А «степное пенье» Есенина их отвергает.
Призвание поэта — оттеснить их и, усвоив их психологию, стиль их жизни,
высказаться от лица своей социальной родины, русской деревни.Есенину была
ведома традиционная для русской литературы раздвоенность в пространстве.
Она выразилась в «Черном человеке»; общеизвестно: и «Моцарт и Сальери»
Пушкина. Но дворянский Онегин все-таки не диковина. Онегин пришел на
готовое: наследовал отцу, дядюшке. Онегин — «наследник всех своих родных».
А в сфере культуры он — наследник всего сословия своего, ничего не
завоевавший, а лишь хранивший наследство, да к тому же и дурно, небрежно
хранивший. А Онегин крестьянский — за-во-е-ва-ни-е. Крестьянин, надевший
«костюм английский», крестьянин-йапёу — это характер, типаж, олицетворяющий
огромные социальные сдвиги, обозначающий совершившееся возмездие.
Ярем он барщины старинной Оброком легким заменил; И раб судьбу благословил...
Ни молодой повеса, ни его почивший в бозе дядя не отдавали щенков
крепостным кормильцам. Не травили собаками мальчика. Но едва ли не
страшнее: они не замечали народа или все с тою же оскорбительной
снисходительностью скользили вокруг себя равнодушно-доброжелательным
взглядом. Могли не утруждаться, экономических нововведений не затевать; а
могли и «порядок новый» установить. И раб судьбу благословил: барин
снизошел до него!
Но время прошло, и потомок осчастливленного раба, живой прототип мальчишки,
который идиллически проказничал с Жучкой, возвращается в родное село
полноправным лидером русской поэзии: посмотрим, кто кого возьмет! В самой
жизни Онегин-крестьянин одолел, победил Онегина-дворянина, героя романа
Пушкина. «Анна Снегина»— свидетельство его победы и на литературном
поприще, в качестве героя поэтического произведения.
...Будучи произведением цельным и вполне законченным внутренне, «Евгений
Онегин» Пушкина в то же время содержит в себе и как бы конспекты каких-то
других, лишь вчерне намеченных тем, коллизий, характеров; а едва ли не
любая из сюжетных линий романа могла бы развиться и не так, как она
развилась.
«А счастье было так возможно, Так близко!..» —
с горечью произносит Татьяна. Герои романа действительно ходят где-то
поблизости от доступного счастья, от него отворачиваясь. А если б не
отворачивались? Если бы жизнь свою построили они по-другому?
Пушкин порою мысленно продолжал какое-либо событие не в том варианте, в
каком оно имело место в реальности или в литературном сюжете, а в другом
варианте, противоположном. Отсюда, например, размышление его о двух
возможных продолжениях жизни Ленского: Ленский мог бы стать и обрюзгшим,
съедаемым подагрой помещиком, но мог бы стать и великим поэтом. И можно
предположить, что повесть «Метель» — шутливый и причудливый вариант романа
«Евгений Онегин», постскриптум к нему, написанный тогда же и там же, где
был закончен роман, осенью 1830 года в Болдине. Во всяком случае, «Метель»
и «Евгений Онегин» — произведения-побратимы; и в сферу творческого внимания
Есенина попадают оба шедевра Пушкина. Оба они отзываются в «Анне Снегиной».
«Село, значит, наше — Радово, Дворов, почитай, два ста, Тому, кто его
оглядывал, Приятственны наши места».
«Жил в своем поместье Ненарадове добрый Гаврила Гаврилович Р***. Он
славился во всей округе гостеприимством и радушием: соседи поминутно ездили
к нему поесть, попить...» Кладешь рядом «Метель» Пушкина и поэму Есенина
«Анна Снегина» и не знаешь, кто кому отвечает: Есенин Пушкину или Пушкин
Есенину. Радушный помещик живет в своем Ненарадове, поджидает гостей, и к
нему словно бы едет еще один гость.Я в радовские предместья Ехал тогда
отдохнуть.
Правда, село называется не Ненарадово, Радово просто. А так — подобие
явное, и герой Есенина въезжает... Конечно, конечно же в родное село
Константиново. Реальное географически, хотя и переименованное в веселое
Радово. Конкретное исторически: вести о революции, начало гражданской
войны, раздоры между соседями.
Что прежде всего служило предметом критики Онегина последующими
поколениями? Все действия Онегина — ответ на чьи-то действия. Онегин —
этическое эхо окружающей его жизни. Онегин оказывается «чувства мелкого
рабом» и, что еще страшнее, «мячиком предрассуждений». Раб и игрушка: мя-
чик. Нечто не имеющее инициативы, бросаемое по воле играющих.
В наброске статьи о Глебе Успенском Есенин писал: «Мне кажется, что никто
еще так не понял своего народа, как Успенский. Идеализация народничества 60-
х и 70-х годов мне представляется жалкой пародией на народ. Прежде всего
там смотрят на крестьянина как на забавную игрушку». Жизнь Есенина
пронизана желанием доказать, что ни крестьянство вообще, ни лично он — не
игрушка.
Я понял, что я — игрушка,—
говорит герой «Анны Снегиной» о своей роли в минувшей российско-германской
войне. И если раб, осознавший свое рабство, уже не раб, то и игрушка,
осознавшая свою принадлежность к миру игрушек, уже не игрушка. Герой «Анны
Снегиной» понял то, чего не смог понять его аристократический
предшественник; в поэме явлен очищающийся, внутренне освобождающийся
Онегин.Герой Есенина, ревниво приглядываясь к Онегину, успешно усваивает
его изысканность, независимость. Но к изысканности Онегина прибавляется
слава, способная соперничать со славою самого Пушкина. Эта слана—
вознаграждение за труд,, совершенный .бывшим крестьянским мальчиком. Он
талантлив, стихи даются ему легко. Но все же он труженик. Труженик по душе,
по призванию. Крестьянин-интеллигент, он естественно и просто находит общий
язык с окрестными мужиками, радуется встрече с каждым из них, посмеивается
над местным болтуном и трусишкой. Петербуржец, столичная знаменитость, он
на равных беседует с жителями Радова и Криуши о революции и о Ленине. Как
назвать то, что происходит в поэме Есенина по отношению к пушкинскому
роману, к герою его? И опять-таки готового названия нет, а сущность ясна:
художественная трансплантация, перенесение литературного героя из одних
общественно-исторических условий в другие, его полемическое обновление и
утверждение своего превосходства над ним. Для Есенина это позиция. Очень
продуманная. Формировавшаяся долгие годы. Выношенная в душе и укрепленная
революцией. И такая позиция — компенсация обиды огромной, прежде всего
многовековой, социальной, крестьянской, но также и личной.
«Анна Снегина» не могла да, по замыслу поэта, и не должне была подняться до
романа в стихах. Это повесть в стихах. С жанром романа Есенин только
соприкасается, оставаясь стороне от него. Ему нужна ясность. Нужна
законченное! характеристики того, что свершилось в истории: сословие, за
социальной жизнью которого он ревниво и гневно следил, заканчивает
многовековой путь. Заканчивает на полях битв, которые стали бессмыслицей,
или же в эмиграции. Повесть с ее стремлением показать преломление истории в
частной жизни, дополнить историю справилась с насущным для ее времени
художественны» заданием: внятно сказать о конце усадебного дворянства.
«Анна Снегина» — не спокойное и не умиротворенное слово. В повести Есенина
немало социально направленного сарказма, прорывается в ней и памфлет. И
традиция здесь — акт огромного уважения к ее основоположнику, но и акт
общественной ревности. Акт состязания, акт борьбы за первенствование. Акт
суровый.
«Анна Снегина» сопоставима с романом Пушкина по многим параметрам: ирония
тона повествования, обрамление рассказываемого письмами героев, их имена и
их судьбы. Традиция живет, пульсирует, неузнаваемо преображается, таится,
но вдруг обнаруживает себя в случайных или в преднамеренных совпадениях, в
мелочах.Можно считать, что «Анна Снегина» Есенина — на вершине споров о
«Евгении Онегине» Пушкина: полемика здесь достигает высшего напряжения, а
«приложением» к поэме стал весь стиль жизни ее творца; онегинское начало
воплощалось и воплотилось этим стилем в реальности.
Список литературы :
1) «Московские встречи». М., 1961, с. 59—63, а также воспоминания С. Фомина
в сб. «Памяти Есенина». М., 1926, с. 134—135
2) РЛ, 1976, № 3, с. 175—176; цит. по сб.: «Русские писатели о литературном труде, т. 4, Л., 1956, с. 708).
3) «Девушка в белой накидке» — журн. «Огонек», М., 1977, № 46
4) М. Орешкиной — журн. «Рус. речь», 1974, № 2, с. 36—42
5) Бычков В. В. в сб. «Русская советская поэзия и стиховедение». М., 1969, с. 258—265
6) Морозова М. Н. в сб. «Вопросы стилистики». М., 1966
7) Красухин Геннадий. Татьяны милый идеал.— «Наш современник», 1983, № 3, с. 177