Выполнила: Петрова Дарья, 11 класс «А»
Марина Ивановна Цветаева родилась 26 сентября 1892 года в Москве. Ее
отец, Иван Владимирович Цветаев, известный искусствовед, филолог, профессор
Московского университета, директор Румянцевского музея и основатель Музея
изящных искусств на Волхонке (ныне Государственный музей изобразительных
искусств имени А.С. Пушкина), происходил из семьи священника Владимирской
губернии. Иван Владимирович рано овдовел, и свою первую жену, Варвару
Дмитриевну Иловайскую, дочь крупного историка, от которой у него осталось
двое детей – сын Андрей и дочь Валерия – не переставал любить всю
оставшуюся жизнь. Это постоянно чувствовали его дочери от второго брака –
Марина и Анастасия. Впрочем, он был нежно привязан к своей второй жене
Марии Александровне Мейн. Она, женщина романтическая, самоотверженная,
расставшись с любимым человеком, вышла замуж, чтобы заменить осиротевшим
детям мать. Мария Александровна происходила из обрусевшей польско-немецкой
семьи, была натурой художественной, талантливой пианисткой, учившейся у
Рубинштейна. Ася, младшая дочь в своих «Воспоминаниях» писала: «Детство
наше полно музыкой. У себя на антресолях мы засыпали под мамину игру,
доносившуюся снизу, из залы, игру блестящую и полную музыкальной страсти.
Всю классику мы, выросши, узнавали как «мамино» - «это мама играла…».
Бетховен, Моцарт, Гайдн, Шуман, Шопен, Григ… под звуки мы уходили в сон».
Посвятив себя семье, Мария Александровна стремилась передать детям все, что
почитала сама: поэзию, музыку, старую Германию, «Ундину», презрение к
физической боли, культ святой Елены, «с одним против всех, с одним без
всех». Отверженность и мятежность, сознание возвеличенности и
избранничества, любовь к поверженным стали определяющими моментами
воспитания, которые сформировали облик Цветаевой. «После такой матери мне
осталось только одно: стать поэтом», - напишет она в автобиографическом
очерке «Мать и музыка»(1934). Благодарным воспоминанием о родителях будут
посвящены и другие очерки Марины Цветаевой: «Сказка матери»(1934 год),
«Отец и его музей»(1933).
Счастливая пора детства, связанная с рождественскими елками,
рассказами матери, волшебством книжных открытий и человеческих встреч,
проходившая в уютном старом доме в Трехпрудном переулке у Патриарших
прудов, была прервана неожиданной болезнью матери. Мария Александровна
заболела чахоткой, ее здоровье требовало теплого и мягкого климата, и
осенью 1902 года семья Цветаевых уезжает за границу. Они живут в Италии,
Швейцарии, Германии, Марина продолжает образование в католических пансионах
Лозанны и Фейбуга. Величественность швейцарских Альп и сказочность
германского Шварцвальда навсегда останутся в памяти Цветаевой. 1905 год
семья Цветаевых проводит в Крыму, где Марина пережила юношеское увлечение
революционной романтикой – кумиром той поры был лейтенант Шмидт. Летом 1906
года Цветаевы уезжают в старинный городок Тарусу на Оке, где обычно
проводили летние месяцы. Там в июле, так и не выздоровев, Мария
Александровна скончалась. Горечь этой утраты никогда не изгладится в душе
Марины:
С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров…
Наш корабль не добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!
Все бледней лазурный остров – детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!
(«Маме»)
Уединение, стремление к блаженному, не существующему в мире
одиночеству («Уединение: уйди в себя, как прадеды в феоды»), и,
одновременно, страх перед ним, постоянная тяга к общению, к людям, и
невозможность встречи, определяют всю жизнь Марины Цветаевой. Осенью 1906
года она по собственной воле поступила в интернат при московской частной
гимназии, предпочитая жить среди чужих людей, но не в стенах осиротевшего
дома в Трехпрудном . она много и беспорядочно читает, отличаясь в гимназии
не столько усвоением предметов обязательной программы, сколько широтой
своих культурных интересов. Она увлекается Гёте, Гейне и немецкими
романтиками, историей Наполеона и его несчастного сына, герцога
Рейхштадского, героем пьесы Э. Ростана «Орленок», которую Цветаева
перевела(перевод не уцелел), искренностью исповедального «Дневника» своей
современницы, рано умершей художницы, Марии Башкирцевой, Лесковым и
Аксаковым, Державиным, Пушкиным и Некрасовым. Своими любимыми книгами позже
она назовет «Нибелунгов», «Илиаду» и «Слово о полку Игореве», любимыми
стихами – «К морю» Пушкина, «Свидание» Лермонтова, «Лесной царь» Гёте.
Цветаева рано ощутила свою самостоятельность во вкусах и привычках, и
всегда отстаивала это свойство своей натуры в дальнейшем. Она была диковата
и дерзка, застенчива и конфликтна, за пять лет она поменяла три гимназии. И
. Эренбург, оценивая ее характер, заметил что «Марина Цветаева совмещала в
себе старомодную учтивость и бунтарство, пиетет перед гармонией и любовь к
душевному косноязычию, предельную гордость и предельную простоту».
В 1909 году шестнадцатилетняя Цветаева самостоятельно совершает поездку в
Париж, где в Сорбонне слушает курс старофранцузской литературы. Летом 1910
года вместе с отцом Марина и Ася едут в Германию. Они живут в местечке
Вайсер Хирш, недалеко от Дрездена, в семье пастора, пока Иван Владимирович
собирает в музеях Берлина и Дрездена материалы для будущего музея на
Волхонке. А осенью того же года Марина Цветаева, еще ученица гимназии,
выпускает на собственные средства сборник стихов «Вечерний альбом».
Писать стихи Цветаева начала еще в шестилетнем возрасте, причем не
только по-русски, но и по-французски и по-немецки, затем ведет дневник,
пишет рассказы. Появившийся в цветаевской семье поэт Эллис (псевдоним Л.Л.
Кобылинского) способствовал знакомству Марины с творчеством московских
символистов. Она посещала издательство «Мусагет», слушала «танцующие»
лекции Белого, ее влекла и одновременно отталкивала личность и поэзия
Валерия Брюсова, она мечтала войти в этот малознакомый, но притягательный
мир. И свой первый сборник она, не раздумывая, посылает Брюсову, Волошину,
в издательство «Мусагет» с «просьбой посмотреть». Прямота, правдивость и
искренность во всем до конца всю жизнь были для Цветаевой источниками
радости и горя. Позже она четко сформулирует жизненный принцип, которому
бессознательно следовала с детских лет: «Единственная обязанность на земле
человека – правда всего существа». На сборник последовали благосклонные
отзывы Брюсова, Гумилева, Волошина и других. Брюсов отметил дневниковую
непосредственность, выделяющую автора из среды приверженцев крайностей
эстетизма и отвлеченного фантазирования, и некоторую «пресность»
содержания, (чем задел самолюбие Цветаевой), отзыв Волошина был исполнен
благожелательности к «юной и неопытной книге». Он даже счел необходимым
посетить юную Цветаеву у нее дома, и после серьезной и содержательной
беседы о поэзии начинается, несмотря на большую разницу в возрасте, их
длительная дружба. До революции она часто гостила у него в Коктебеле, а
позже она вспоминала об этих посещениях пустынного тогда уголка Восточного
Крыма как о самых счастливых днях в своей жизни.
В своей первой книге Цветаева приглашала читателей в страну
счастливого детства, прекрасную, хотя и не всегда безоблачную. Все стихи
сборника объединяет ориентация на романтическое видение мира глазами
ребенка. Это отразилось и в названии вымышленного издательства «Оле-
Лукойе», по имени андерсеновского сказочного героя, навевающего детям
сказочные сны. Полудетские «впечатления бытия» лишь условно делятся на
разделы: «Детство», «Любовь», «Только тени». В них наивно, но
непосредственно и искренне отражены основные мотивы ее будущего творчества:
жизнь, смерть, любовь, дружба… Однако уже в этом сборнике есть стихи, в
которых слышится голос не просто талантливого ребенка – но поэта. Ее
лирическая героиня в стихотворении «Молитва» исполнена лихорадочной любви к
жизни, любви, жаждущей абсолюта:
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой
…………………………………..
Люблю и крест, и шелк, и краски,
Моя душа мгновений след…
Ты дал мне детство – лучше сказки
И дай мне смерть – в семнадцать лет!
(«Молитва», 26 сентября 1909)
Не окончив гимназии, весной 1911 года Цветаева уехала в Коктебель к
Волошину. Здесь она познакомилась с Сергеем Эфроном, круглым сиротой, сыном
революционеров-народников. В январе 1912 года она выходит за него замуж и
выпускает посвященный ему второй сборник стихов – «Волшебный фонарь».
Стихотворения этого сборника продолжали избранную в начале тему детства,
перепевали старые мотивы. Неудивительно, что реакция критиков была более
чем сдержана. Акмеисты, участники «Цеха поэтов», С. Городецкий и Н. Гумилёв
удостоили книгу Цветаевой несколькими неодобрительными отзывами, а Брюсов
выразил явное разочарование. Задетая критическими отзывами, Цветаева
заносчиво писала: «будь я в цехе, они бы не ругались, но в цехе я не беду».
Действительно, она никогда не связала себя ни с одной литературной
группировкой, не стала приверженкой ни одного литературного направления,
будь то символизм, акмеизм или футуризм. В ее понимании поэт всегда должен
быть уединен. «Литературных влияний не знаю, знаю человеческие», -
утверждала она. На отзыв же Брюсова Цветаева ответила едким стихотворением:
Я забыла, что сердце в Вас – только ночник,
Не звезда! Я забыла об этом!
Что поэзия Ваша из книг
И из зависти критика. Ранний старик,
Вы опять мне на миг
Показались великим поэтом…
(«В.Я. Брюсову», 1912)
отмеченная еще Брюсовым установка Цветаевой на дневниковость, стремление к
откровенности, желание запечатлеть в стихах каждое свое душевное
переживание, будет свойственна всему ее творчеству. Это свойство
цветаевской поэзии отмечали почти все пишущие о ней. В предисловие к
сборнику «Из двух книг» Цветаева уже сама открыто заявит эту особенность
своих стихов: «Все это было. Мои стихи – дневник, моя поэзия – поэзия
собственных имен».
В сентябре 1912 года у Цветаевой родилась дочь Ариадна, Аля, к которой
будут обращены многочисленные стихотворения.
Все будет тебе покорно,
И все при тебе – тихи.
Ты будешь как я - бесспорно –
И лучше писать стихи…
(«Але», 1914)
В августе 1913 года скончался отец Марины Цветаевой – Иван Васильевич.
Несмотря на утрату, эти годы, ознаменованные семейной устроенностью,
множеством встреч, душевным подъемом, станут самыми счастливыми в ее жизни.
Сдержанность, с которой критика встретила ее вторую книгу, заставляет
Цветаеву задуматься над своей поэтической индивидуальностью. Ее стих
становится более упругим, в нем появляется энергия, ясно ощущается
стремление к сжатой, краткой, выразительной манере. Стремясь логически
выделить слово, Цветаева использует шрифт, знак ударения, а так же
свободное обращение с паузой, что выражается в многочисленных тире,
усиливающих экспрессивность стиха. В неопубликованном сборнике «Юношеские
стихотворения», объединявшем стихотворения 1913 – 1914 годов, заметно
особое внимание Цветаевой к детали, бытовой подробности, приобретающей для
нее особое значение. Цветаева реализует принцип, заявленный ей в
предисловии к сборнику «Из двух книг»: «Закрепляйте каждое мгновение,
каждый жест, каждый вздох! Но не только жест – форму руки, его кинувшей»;
не только вздох – и вырез губ, с которых он, легкий, слетел. Не презирайте
внешнего!..» эмоциональный напор, способность выразить словом всю полноту
чувств, неустанное внутреннее душевное горение, наряду с дневниковостью,
становятся определяющими чертами ее творчества. Говоря о Цветаевой,
Ходасевич отмечал, что она «словно так дорожит каждым впечатлением, каждым
душевным движением, что главной ее заботой становится – закрепить
наибольшее число их в наиболее строгой последовательности, не расценивая,
не отделяя важного от второстепенного, ища не художественной, но, скорее,
психологической достоверности. Ее поэзия стремится стать дневником…»
Сжатостью мысли и энергией чувства отмечено немало стихотворений этого
периода: «Идешь, на меня похожий…», «Бабушке», «Какой-нибудь предок мой был
– скрипач…» и другие. Она пишет пламенные стихи, вдохновленные близкими ей
по духу людьми: Сергеем Эфроном, его братом, рано умершим от туберкулеза,
Петром Эфроном. Обращается к своим литературным кумирам Пушкину и Байрону
(«Байрону», «Встреча с Пушкиным»). Цикл стихотворений «Подруга» Цветаева
посвящает поэтессе Софье Парнок, в которой ее восхищает все: и
«неповторимая рука», и «чело Бетховена». Наиболее знаменитым стало овеянное
грустью прощания стихотворение «Хочу у зеркала, где муть…»:
Я вижу: мачта корабля,
И вы – на палубе…
Вы – в дыме поезда… Поля
В вечерней жалобе…
Вечерние поля в росе,
Над ними – вороны…
- Благословляю вас на все
Четыре стороны!
В мятущейся и страстной душе Цветаевой постоянно происходит диалектическая борьба между жизнью и смертью, верой и безверием. Она переполнена радостью бытия и в то же время ее мучают мысли о неизбежном конце жизни, вызывающие бунт, протест:
Я вечности не приемлю!
Зачем меня погребли?
Я так не хотела в землю
С любимой своей земли.
В письме к В.В. Розанову Цветаева писала с присущей ей откровенностью и
желанием высказаться до конца: «…я совсем не верю существование Бога и
загробной жизни.
Отсюда – безнадежность, ужас старости и смерти. Полная неспособность
природы – молиться и покоряться. Безумная любовь к жизни, судорожная,
лихорадочная жажда жить.
Все, что я сказала – правда.
Может быть, вы меня из-за этого оттолкнете. Но ведь я не виновата. Если Бог
есть – он ведь создал меня такой! И если есть загробная жизнь, я в ней,
конечно, буду счастливой».
Цветаева уже начинает осознавать себе цену, предвидя, однако, что ее время
придет не скоро, но придет обязательно:
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я поэт…
………………………………………..
…Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!), моим стихам, как драгоценным видам, настанет свой черед.
(«Моим стихам, написанным так рано…», 1913)
Первая мировая война проходит мимо Цветаевой. Несмотря на то, что ее муж
некоторое время курсировал с санитарным поездом, рискуя порой жизнью, и она
очень волновалась за него, Цветаева живет отрешенно, словно в прошлом
столетии, поглощенная своим внутренним миром. «Вся моя жизнь – роман с
собственной душой», - провозгласит она.
Переломной в ее творческой судьбе стала поездка зимой 1916 года в Петроград
– Петербург Блока и Ахматовой – с которыми она мечтала встретиться и … не
встретилась. После этой поездки Цветаева осознает себя московским поэтом,
соревнующимся с петроградскими сородичами по ремеслу. Она стремится
воплотить в слове свою столицу, стоящую на семи холмах, и подарить любимый
город своим любимым петербургским поэтам: Блоку, Ахматовой, Мандельштаму.
Так возникает цикл «Стихи о Москве» и строки, обращенные к Мандельштаму:
Из рук моих – нерукотворный град
Прими, мой странный, мой прекрасный брат
(«Из рук моих – нерукотворный град…»)
Любовью к «златоустой Анне всея Руси», желанием подарить ей «что-то вечнее любви» объясняет Цветаева возникновение цикла «Ахматовой»
И я дарю тебе свой колокольный град,
Ахматова! – и сердце свое в придачу.
(«О муза плача, прекраснейшая из муз!»)
в этом и других стихотворениях цикла с присущей Цветаевой силой и энергией выражения, звучит ее восторженное отношение к поэтессе, встреча с которой состоится лишь в 1941 году:
Ты солнце в выси мне застишь,
Все звезды в твоей горсти!
Ах, если бы – двери настежь –
Как ветер к тебе войти!
И залепетать, и всхлипнуть,
И круто потупить взгляд,
И, всхлипывая, затихнуть,
Как в детстве, когда простят.
(«Ты солнце в выси мне застишь»)
таким же страстным монологом влюбленности предстает и цикл «Стихи к Блоку»,
с которым Цветаева не была лично знакома и мельком, не обменявшись с ним не
единым словом, увидит только однажды, в мае 1920 года. Для нее Блок –
символический образ поэзии. И хотя разговор ведется на «ты», видно, что
Блок для нее не реально существующий поэт, несущий в своей душе сложный,
беспокойный мир, а мечта, созданная романтическим воображением (характерны
эпитеты, которыми Цветаева его наделяет: «нежный призрак», «рыцарь без
укоризны», «снежный лебедь» и другие). Удивительно звучание стихов этого
цикла:
Имя твое – птица в руке,
Имя твое – льдинка на языке,
Одно – единственное движение губ,
Имя – твое – пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту…
(«Имя твое – птица в руке»)
в это же время в стихах Цветаевой появляются дотоле ей не свойственные фольклорные мотивы, распевность и удаль русской песни, заговора, частушки:
Отмыкала ларец железный,
Вынимала подарок слезный, -
С крупным жемчугом перстенек,
С крупным жемчугом…
(«Отмыкала ларец железный»)
Ни Февральскую, ни Октябрьскую революции Цветаева близко не приняла. Однако
с весны 1917 года наступает трудной период в ее жизни. «Из истории не
выскочишь», - скажет она позднее. Жизнь на каждом шагу диктовала свои
условия. Беззаботные времена, когда можно было заниматься тем, чем
хотелось, уходили в прошлое. Цветаева пытается уйти от внешней жизни в
стихи, и, несмотря на тяготы быта, период с 1917 по 1920 годы станет
исключительно плодотворным в ее жизни. За это время она написала более
трехсот стихотворений, шесть романтических пьес, поэму-сказку «Царь-
Девица».
В 1917 году Цветаева сближается с кружком артистической молодежи из Второй
и Третьей, руководимой Вахтанговым студией Художественного театра. Начинает
писать пьесы, напоминающие некогда любимого ей Ростана и лирические драмы
Блока. Сюжеты она черпает из галантного восемнадцатого века. Пьесы
наполнены романтическими страстями, драматизмом любви, всегда
заканчивающийся разлукой. Лучшие из них: «Приключение», «Фортуна»,
«Феникс», - написаны простыми, изящными, остроумными стихами.
В апреле 1917 года Цветаева родила вторую дочь. Сначала она хотела назвать
ее Анной в честь Ахматовой, но потом передумала и назвала Ириной: «ведь
судьбы не повторяются».
А жить в Москве становится все труднее и в сентябре Цветаева уезжает в Крым
к Волошину. В разгар октябрьских событий она возвращается в Москву и вместе
с Сергеем Эфроном вновь отправляется в Коктебель, оставив в Москве детей.
Когда же через некоторое время она приезжает за ними, вернуться в Крым
оказывается невозможно. Начинается ее долгая разлука с мужем, вступившем в
ряды армии Корнилова.
Цветаева стоически переносила разлуку и становившиеся все более тяжелыми
бытовые условия. Она ездит осенью 1918 года под Тамбов за продуктами,
пытается работать в Наркомнаце, откуда через полгода, будучи не в силах
постигнуть то, что от нее требовали, ушла, поклявшись никогда не служить. В
самое тяжелое время, осенью 1919 года, чтобы прокормить дочерей, отдала их
в Кунцевский детский приют. Вскоре тяжело заболевшую Алю пришлось забрать
домой, а в феврале двадцатого умерла от голода маленькая Ирина.
Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были – по одной на каждую –
Две головки мне дарованы.
Но обеими – зажатыми –
Яростными – как могла! –
Старшую у тьмы выхватывая –
Младшей не уберегла.
(«две руки, легко опущенные», 1920)
Цветаева всегда оставалась вне политики. Она, как и Волошин, была «над
схваткой», осуждала братоубийственную войну. Однако после поражения
Добровольческой армии исторические и личные потрясения, слившись воедино
(уверенность в гибели дела, которому служил Сергей Эфрон, а также
уверенность в смерти его самого), вызвали в творчестве Цветаевой ноту
высокого трагического звучания: «Добровольчество – это добрая воля к
смерти». В сборнике «Лебединый стан» со стихами о героическом и обреченном
пути Добровольческой армии меньше всего было политики. В е стихах звучит
тоска по идеальному и благородному воину, они заполнены отвлеченной
патетикой и мифотворчеством. «Прав, раз обижен», - станет девизом
Цветаевой, романтическая защита побежденных, а не политика движет ее пером:
Белая гвардия, путь твой высок:
Черному делу – грудь и висок.
Божье да белое твое дело:
Белое тело твое – в песок
(«Белая гвардия, путь твой высок», 1918)
«России меня научила Революция» - так объясняла Цветаева появление в своем
творчестве неподдельных народных интонации. Народная, или, как говорила
Цветаева, «русская» тематика, проявившаяся в ее творчестве еще в 1916 году,
с каждым годом все больше избавлялась от литературности, становилась более
естественной. Интерес Цветаевой к русским поэтическим истокам проявился в
цикле о Стеньке Разине, стихах «Простите меня, мои горы!..», «Полюбил
богатый – бедную», «А плакала я уже бабьей…» и других. Она обращается к
большим жанрам, и эпическая поэма «Царь-Девица» (осень 1920) открывает ряд
русских эпических произведений Цветаевой. Вслед за ней последовала поэма
«Егорушка» о чудесных деяниях устроителя земли русской Егории Храбром,
целиком сочиненных самой Цветаевой, затем небольшая поэма «Переулочки»
(1922). Весной 1922 года Цветаева начинает работать 6над своей самой
значительной из «русских» поэм «Молодец», законченной уже в эмиграции, в
Чехии. Древняя Русь предстает в стихах и поэмах Цветаевой как стихия
буйства,. Своеволия и безудержного разгула души. Ее Русь поет, причитает,
пляшет, богомольствует и кощунствует во всю ширь русской натуры.
Стихи 1916 – 1920 годов были объединены Цветаевой в книге «Версты»
(1921). (По воле случая первая часть книги «Версты.Стихи.Вып. 1»
будет опубликована годом позже (1922)). Как и в ранних сборниках, все
внимание поэта обращено к быстро меняющимся предметам своего душевного
состояния, к себе как к воплощению всей полноты земного бытия:
Кто создан из камня, кто создан из глины, -
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело – измена, мне имя – Марина,
Я – бренная пена морская.
…………………………………………….
Дробясь о гранитные ваши колена,
Я с каждой волной – воскресаю!
Да здравствует пена – веселая пена –
Высокая пена морская!
(«Кто создан из камня, кто создан из глины», 1920)
в этот период в творчестве Цветаевой появляются стихи о высоком
предназначении поэта. Вдохновение – единственный повелитель поэта, лишь
сгорая в огне, принося ему в жертву все, он способен жить на земле. Только
вдохновение способно вырвать человека из рутины быта, унести его в иной мир
– лазурное «небо поэта».
В черном небе – слова начертаны,
И ослепли глаза прекрасные…
И не страшно нам ложе смертное,
И не сладко нам ложе страстное.
В поте – пишущей, в поте – пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий –
Дуновение – вдохновения.
Большой пласт в ее лирике этого времени составляют любовные стихи,
бесконечная исповедь сердца: «Я – странница твоему перу…», «Писала на
аспидной доске…», «Суда поспешно не чини…», цикл со знаменитыми
«Пригвождена к позорному столбу…». Во многих стихах Цветаевой прорывается
ее тайная надежда, надежда на встречу с самым дорогим ей человеком, ради
которого она жили все эти годы. Среди них цикл «Спутник», со скромным
посвящением «С.Э.». Почти четыре года Цветаева не имела известий о своем
муже. Наконец, в июле 1921 года она получила от него письмо из-за границы,
где он находился после разгрома белой армии. Его по просьбе Цветаевой
разыскал Эренбург, с весны уехавший за границу. Цветаева мгновенно
принимает решение ехать к мужу, учившемуся в в университете в Праге, где
правительство Масарика выплачивало некоторым русским эмигрантам стипендию
за счет золотого запаса, вывезенного в гражданскую войну из России.
В мае 1922 года Цветаева добивается разрешения на выезд за границу.
Некоторое время она живет в Берлине, где ей помог устроиться в русском
пансионе Эренбург. В Берлине, недолговечном центре русской эмиграции, куда
благодаря дружественным отношениям между Германией и Россией часто
приезжали и советские писатели, Цветаева встретилась с Есениным, которого
немного знала раньше, и подружилась с Андреем Белым, сумев его поддержать в
трудный для него час. Здесь завязалось ее эпистолярное знакомство с Борисом
Пастернаком, под сильным впечатлением от его книги «Сестра моя жиз6нь».
Два с половиной месяца, проведенные в Берлине, оказались очень
напряженными и человечески, и творчески. Цветаева успела написать более
двадцати стихотворений, во многом не похожих на прежние. Среди них цикл
«Земные предметы», стихотворения «Берлину», «Есть час на те слова…» и
другие. Ее лирика становится более усложненной, она уходит в тайные
зашифрованные интимные переживания. Тема вроде бы остается прежней: любовь
земная и романтическая, любовь вечная, - но выражение иное.
Помни закон:
Здесь не владей!
Чтобы потом – в Граде Друзей:
В этом пустом,
В этом крутом
Небе мужском –
Сплошь золотом –
В мире где реки вспять,
На берегу реки,
В мнимую руку взять
Мнимость другой руки.
В августе Цветаева уехала в Прагу к Эфрону. В поисках дешевого жилья
они кочуют по пригородам: Макропосы, Иловищи, Вшеноры – деревни с
первобытными условиями жизни. Всей душой Цветаева полюбила Прагу, город,
вселявший в нее вдохновение, в отличие от не понравившегося ей Берлина.
Трудная, полунищенская жизнь в чешских деревнях компенсировалась близостью
к природе – вечной и неизменно возвышающейся над «земными низостями дней» -
пешими прогулками по горам и лесам, дружбой с чешской писательницей и
переводчицей
А.А. Тесковой (их переписка после отъезда Цветаевой во Францию составила
отдельную книгу, вышедшую в Праге в 1969 году).
Самой заветной цветаевской темой стала любовь – понятие для нее бездонное, вбирающее в себя бесконечные оттенки переживаний. Любовь многолика – можно влюбиться в собаку, ребенка, дерево, собственную мечту, литературного героя. Любое чувство, кроме ненависти и безразличия составляет любовь. В Чехии Цветаева дописывает поэму «Молодец», о могучей, всепобеждающей силе любви. Свою идею о том, что любовь это всегда лавина страстей, обрушивающаяся на человека, которая неизбежно оканчивается разлукой, она воплотила в «Поэме горы» и «Поэме конца», вдохновленных бурным романом с К.Б. Раздевичем. Ему же посвящены цикл «Овраг», стихотворения «Люблю, но мука еще жива…», «Древняя тщета течет по жилам…» и другие.
В лирике Цветаевой того времени отразились и другие волновавшие ее
чувства – разноречивые, но всегда сильные. Страстные, щемящие стихи
выражают ее тоску по родине («Рассвет на рельсах», «Эмигрант»). Письма к
Пастернаку сливаются с лирическими обращениями к нему («Провода», «Двое»).
Описания пражских окраин («Заводские») и отголоски собственных кочевий с
квартиру на квартиру соединяются в тоску от неизбывной нищеты. Она
продолжает размышлять над особой судьбой поэта (цикл «Поэт»), над его
величием и беззащитностью, могуществом и ничтожеством в мире «где насморком
назван – плач»:
Что же мне делать, певцу и первенцу,
В мире где наичернейший – сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью
В мире мер?!
(!Что же мне делать, слепцу и пасынку…», 1923)
1 февраля 1925 года у Цветаевой родился сын Георгий, о котором она
давно мечтала, в семье его будут звать Мур. Через месяц она начала писать
последнее в Чехословакии произведение – поэму «Крысолов», названную
«лирической сатирой». В основу поэмы легла средневековая легенда о
флейтисте из Гаммельна, который избавил город от нашествия крыс, заманив
их своей музыкой в реку, а когда не получил обещанной платы с помощью той
же флейты выманил из города всех малолетних детей,. Увел их на гору, где их
поглотила разверзшаяся под ними бездна. На этот внешний фон Цветаева
накладывает острейшую сатиру, обличающую всякие проявления бездуховности.
Крысолов-флейтист – олицетворяет поэзию, крысы (отъевшиеся мещане) и жители
города (жадные бюргеры) – разлагающий душу быт. Поэзия мстит не сдержавшему
свое слово быту, музыкант уводит под свою чарующую музыку детей и топит их
в озере, даруя им вечное блаженство.
Осенью 1925 года Цветаева, устав от убогих деревенских условий и
перспективы растить сына «в подвале», перебирается с детьми в Париж. Ее муж
должен был через несколько месяцев окончить учебу и присоединиться к ним. В
Париже и его пригородах Цветаевой суждено прожить почти четырнадцать лет.
Жизнь во Франции не стала легче. Эмигрантское окружение не приняло
Цветаевой, да и сама она часто шла на открытый конфликт с литературным
зарубежьем. С.Н. Андроникова-Гальперн вспоминала, что «эмигрантские круги
ненавидели ее за независимость, неотрицательное отношение к революции и
любовь к России. То, что она не отказывалась ни от революции, ни от
России, бесило их». Цветаева ощущала себя ненужной и чужой, и в письмах к
Тесковой, забыв о былых невзгодах, с нежностью вспоминала Прагу.
Весной 1926 года через Пастернака состоялось заочное знакомство
Цветаевой с Райнером Мария Рильке, перед которым она издавна преклонялась.
Так зародился эпистолярный «роман троих» – «Письма лета 1926 года».
Испытывая творческий подъем, Цветаева пишет посвященную Пастернаку поэму «С
моря», ему же и Рильке она посвящает «Попытку комнаты». Тогда же она
создает поэму «Лестница», в которой нашла выражение ее ненависть к «сытости
сытых» и «голоду голодных». Смерть в конце 1926 года так и не увиденного
Рильке глубоко потрясла Цветаеву. Она создает стихотворение-реквием, плач
по родному поэту «Новогоднее», затем «Поэму Воздуха», в которой размышляет
о смерти и вечности.
А в лирике Цветаева все чаще выступает обличительницей духовного оскудения буржуазной культуры, пошлости окружающей ее обывательской среды.
Кто – чтец? Старик? Атлет?
Солдат? – Ни черт, ни лиц,
Ни лет. Скелет – раз нет
Лица: газетный лист!
…………………………………
Что для таких господ –
Закат или рассвет?
Глотатели пустот,
Читатели газет!
(«Читатели газет»)
Меняется поэтический язык Цветаевой, обретшей некое высокое косноязычие. Все в стихе подчиняется пульсирующему вспыхивающему и внезапно обрывающемуся ритму. Смелое, порывистое дробление фразы на отдельные смысловые куски, ради почти телеграфной сжатости, при которой остается только самые необходимые акценты мысли, - становится характерной приметой ее стиля. Она сознательно разрушает музыкальность традиционной стихотворной формы: «Я не верю стихами, которые льются. Рвутся – да!».
Некоторый успех, который сопутствовал Цветаевой в эмигрантском
литературном мире в первые два парижских года, сходят на нет. Интерес к её
поэзии падает, хотя печатаются её поэмы «Крысолов» и «Лестница», а в 1928
году выходит сборник стихов «После России (Лирика 1922-1925 гг.)»,
стихотворные произведения становятся все труднее устроить в печати.
Заработки мужа были небольшими и случайными, он метался от одного занятия к
другому: снимался статистом в кино, пробовал себя в журналистской
деятельности. Уже в конце 20-х годов он всё больше принимает то, что
происходит в Советской России, и начинает мечтать о возвращении домой. В
начале 30-х годов его вербует советская разведка и он становится одним из
активнейших деятелей «Союза возвращения на Родину». Подходила к концу
чешская стипендия. «Эмиграция делает меня прозаиком», - признавалась
Цветаева. Проза писалась быстрее и её охотнее издавали, поэтому волею судеб
в 30-ые годы главное место в творчестве Цветаевой занимают прозаические
произведения. Как и многие русские писатели в эмиграции, она обращает свой
взгляд в прошлое, к канувшему в небытие миру, пытаясь воскресить ту
идеальную с высоты прожитых лет атмосферу в которой она выросла, которая ее
сформировала как человека и поэта. Так возникают очерки «Жених», «Дом у
старого Пимена», уже упоминавшееся «Мать и музыка», «Отец и его музей» и
другие. Уход из жизни ее современников, людей, которых она любила и
почитала, служит поводом для создания мемуаров-реквиемов: «Живое о живом»
(Волошин), «Пленный дух» (Андрей Белый), «Нездешний вечер» (Михаил
Кузьмин), «Повесть о Сонечке» (С.Я. Голлидей). Пишет Цветаева и статьи,
посвященные проблемам творчества («Поэт и время», «Искусство при свете
совести», «Поэты с историей и поэты без истории» и другие). Особое место
занимает цветаевская «пушкиниана», - очерки «Мой Пушкин» (1936), «Пушкин и
Пугачев»» (1937), стихотворный цикл «Стихи к Пушкину» (1931). Перед гением
этого поэта она преклонялась с младенческих лет, и работы о нем тоже носят
автобиографический характер.
Но проза не могла вытеснить поэзию. Писать стихи было для Цветаевой
внутренней необходимостью. Ни один сборник стихов теперь не обходится без
своеобразной оды ее верному другу – письменному столу (цикл «Стол»). Часто
в ее стихах проскальзывает ностальгические интонации по утраченному дому.
Но признавая за Советской России будущее, для себя она в возвращении на
родину смысла не видит. «Здесь я не нужна, Там я невозможна», - напишет она
в письме к Тесковой. Лишь следующее поколение, поколение детей, считает
Цветаева, сможет вернуться домой. Детям принадлежит будущее и они должны
сами сделать свой выбор, не оглядываясь на отцов, ведь «наша совесть – не
ваша совесть!» и «наша ссора – не ваша ссора», а потому «Дети! Сами творите
брань Дней своих». В «Стихах к сыну» Цветаева напутствует своего
семилетнего Мура:
Нас родина не позовет!
Езжай, мой сын, домой – вперед –
В свой край, в свой век, в свой час, – от нас –
В Россию – вас, в Россию – масс,
В наш-час – страну! в сей-час – страну!
В на-Марс – страну! в без-нас – страну!
Весной 1937 года, исполненная надежд на будущее, уехала в Москву дочь
Цветаевой, Ариадна, еще в шестнадцать лет принявшая советское гражданство.
А осенью Сергей Эфрон, продолжавший свою деятельность в «Союзе возвращения
на Родину» и сотрудничество с советской разведкой, оказался замешанным в не
очень чистоплотную историю, получившую широкую огласку. Ему пришлось в
спешке покинуть Париж и тайно переправляться в СССР. Отъезд Цветаевой был
предрешен.
Она находится в тяжелом душевном состоянии, более полугода ничего не пишет. Готовит к отправке свой архив. Из творческого молчания ее вывели сентябрьские события 1938 года. Нападение Германии на Чехословакию вызвало ее бурное негодование, вылившееся в цикле «стихи к Чехии».
О мания! О мумия
Величия!
Сгоришь,
Германия!
Безумие,
Безумие
Творишь!
(«Германии»)
12 июня 1939 года Цветаева с сыном уезжает в Москву. Радость от
соединения семьи длится недолго. В августе арестовали и отправили в лагерь
дочь, а в октябре – мужа Цветаевой. Цветаева скитается с часто болеющим
Муром по чужим углам, стоит в очередях с передачами Але и Сергею
Яковлевичу. Чтобы прокормиться она занимается переводами, с головой уходя в
работу. «Я перевожу по слуху – и по духу (вещи). Это больше, чем смысл», -
такой подход подразумевал поистине подвижнический труд. На свои стихи
времени не хватало. Среди переводческих тетрадей затерялось лишь несколько
прекрасных стихотворений, отражавших ее душевное состояние:
Пора снимать янтарь,
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный…
(Февраль 1941)
Ее пытаются поддержать Пастернак и Тарасенков, осенью 1940 года предпринимается попытка издать небольшой сборник ее стихов. Марина Ивановна тщательно составляет его, но из-за отрицательной рецензии К. Зелинского, объявившего стихи «формалистическими», хотя при личных встречах с Цветаевой он хвалил их, сборник был зарезан.
В апреле 1941 года Цветаеву принимают в профком литераторов при
Гослитиздате, но силы ее на исходе: «Я свое написала, могла бы еще, но
свободно могу не».
Война прервала ее работу над переводом Г. Лорки, журналам становится не до стихов. Восьмого августа, не выдержав бомбежек, Цветаева вместе с несколькими писателями эвакуируется в городок Елабугу на Каме. Работы, даже самой черной, для нее нет. Она пытается найти что-нибудь в Чистополе, где находится б