Средняя школа № 35

Экзаменационная работа по литературе.

Марина Цветаева: судьба, личность, творчество.

г. Тверь

2002

Марина Цветаева родилась в ночь с 26 на 27 сентября, «между воскресеньем и субботой», в 1982 году. Позже она напишет об этом:

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья,

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.
Почти двадцать лет (до замужества) она прожила в доме №8 в Трехпрудном переулке. Этот дом Цветаева очень любила и называла «самым родным из всех своих мест». В письме к чешской подруге Анне Тесковой она писала:
«…Трехпрудный переулок, где стоял наш Дом, но это был целый мир, вроде именья, и целый психический мир – не меньше, а может быть и больше дома
Ростовых, ибо дом Ростовых плюс еще сто лет…»[1]. С другими детьми дети
Цветаевых почти не общались, и весь мир сосредотачивался в Доме. Молодая
Цветаева призывала:

Ты, чьи сны еще непробудны,

Чьи движенья еще тихи,

В переулок сходи Трехпрудный,

Если любишь мои стихи.

……………………………

Умоляю – пока не поздно,

Приходи посмотреть наш дом!

……………………………

Этот мир невозвратно-чудный

Ты застанешь еще, спеши!

В переулок сходи Трехпрудный,

В эту душу моей души.

Детство
Большинство документальных материалов о детстве Марины Цветаевой исчезли или засекречены. Автобиографическая проза творчески преломляет действительность, это «не «я», а необычный ребенок в обычном мире»[2]. В действительности отношения между членами большой семьи были очень непростыми. Отцом ее был Иван Владимирович Цветаев, профессор Московского университета, преподававший римскую словесность, основатель Музея изящных искусств имени Александра ((( (Музея изобразительных искусств имени А.С.
Пушкина) . Первой женой его была Варвара Дмитриевна Иловайская (дочь известного историка Иловайского). В ранней молодости она влюбилась в женатого мужчину, но по воле своего властного отца вышла замуж за профессора Цветаева. У них было двое детей: дочь Валерия и сын Андрей.
Вскоре после его появления на свет Варвара Дмитриевна умерла, и Иван
Владимирович вновь женился – на Марии Александровне Мейн, очень талантливой пианистке, переводчице, женщине романтической и одаренной. Как пишет
Цветаева: «Папу она бесконечно любила, но два первых года очень мучалась его неугасшей любовью к первой жене. Вышла замуж с целью заменить мать его осиротевшим детям – Валерии 8-ми лет и Андрею 1-го года»[3]. До замужества
Мария Александровна жила замкнуто, знакомых почти не было. Выйдя замуж, она очень старалась привязать к себе детей мужа, но навыков общения практически не было. Она много мучилась, но так и не смогла подружиться с Валерией, которая обожала свою покойную мать и на всю жизнь осталась настроенной против мачехи. Эта нелюбовь переносилась и на дочерей Марии Александровны
– Марину и Анастасию.

Огромное влияние оказала мать на формирование характера детей.
Главной определяющей чертой отношения Марии Александровны к детям была непреклонность. Она была сдержана и внешне неласкова, но не равнодушна, и связывала с дочерями все свои несбывшиеся надежды. Мария Александровна мечтала, что дочери, наследовав ее высокие стремления, выйдут в мир искусства. Было определено, что важно лишь духовное: искусство, природа, честь и честность, религия. Все, что могло духовно развить детей, предоставлялось им: разноязыкие гувернантки, книги, музыка театр. Они почти одновременно начали говорить на трех языках: русском, французском и немецком. Мать стремилась дать детям возможно больше, передать им свои представления о мире. Никто не скажет об этом лучше самой Цветаевой: «О, как мать торопилась с нотами, с буквами, с Ундинами, с Джейн Эйрами, с
Антонами Горемыками, с презрением к физической боли, со Св. Еленой, с одним против всех, с одним – без всех, точно знала, что не успеет… так вот – хотя бы это, и хотя бы еще это, и еще это, и это еще… Чтобы было, чем помянуть!
Чтобы сразу накормить – на всю жизнь! Как с первой до последней минуты давала – и даже давила! – не давая улечься, умяться (нам – успокоиться), заливая и забивая с верхом – впечатление на впечатление, воспоминание на воспоминание – как в уже невмещающий сундук (кстати, оказавшийся бездонным), нечаянно или нарочно?.. Мать точно заживо похоронила себя внутри нас – на вечную жизнь. Как уплотняла нас невидимостями и невесомостями, этим навсегда вытесняя из нас всю весомость и видимость. И какое счастье, что все это была не наука, а Лирика – то, чего всегда мало…
Мать поила нас из вскрытой жилы Лирики…»[4]

Материальное, внешнее считалось низким и недостойным. Марина Цветаева на всю жизнь унаследовала материнское: «Деньги – грязь». Незадолго до смерти она пишет в своем дневнике: «Я отродясь, как вся наша семья – была избавлена от этих двух понятий: слава и деньги… Деньги? Да плевать мне на них. Я их чувствую только, когда их – нет… Ведь я могла бы зарабатывать вдвое больше. Ну – и? Ну, вдвое больше бумажек в конверте. Но у меня-то что останется?.. Ведь нужно быть мертвым, чтобы предпочесть – деньги».

Характер молодой Марины Цветаевой был нелегким – и для нее самой, и для окружающих. Гордость и застенчивость, упрямство и непреклонность, мечтательность и несдержанность – вот что было типично для нее. «Страх и жалость (еще гнев, еще тоска, еще жалость) были главные страсти моего детства»[5]. Между детьми драки возникали по любым поводам и часто разрешались кулаками. Главным поводом для ссор между сестрами было стремление к единоличному обладанию чем-нибудь, совсем не обязательно вещественным. Все, что хотела любить Марина Цветаева, она хотела любить одна: картинки, игрушки, книги, литературных героев.

Все детство Цветаева читала запоем, не читала, а «жила книгами», одно из первых ее стихотворений так и называется: «Книги в красном переплете»:

Из рая детского житья

Вы мне привет прощальный шлете,

Неизменившие друзья

В потертом красном переплете.

Чуть легкий выучен урок,

Бегу тотчас же к вам, бывало.

- Уж поздно! – Мама, десять строк!.. –

Но, к счастью, мама забывала.

………………………………….

О, золотые времена,

Где взор смелей и сердце чище!

О, золотые имена:

Гек Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!

Первым поэтом Цветаевой оказался Пушкин. В пять лет она наткнулась в шкафу Валерии на «Сочинения» Пушкина. Мать не разрешала ей брать эту книгу, и девочка читала тайком, уткнувшись головой в шкаф. Впрочем, Пушкина она узнала еще до этого: по памятнику на Тверском бульваре, картине «Дуэль» в родительской спальне, рассказам матери. Он был первым, кого она прочла сама. Навсегда Пушкин остался для Цветаевой Первым Поэтом, мерилом высоты поэзии.

«Счастливая, невозвратимая пора детства» кончилась в 1902 году. Мария
Александровна заболела чахоткой, здоровье ее требовало теплого и мягкого климата, и семья уехала за границу. Поехали все, кроме Андрюши, который остался с дедом Иловайским. Сначала они поселились в «Русском пансионе» в
Нерви под Генуей. Эта зима 1902/1903 годов была для сестер Цветаевых периодом «Дикой воли». Сначала они познакомились и крепко подружились с сыном хозяина пансиона Володей, с которым проводили целые дни на природе.
Позже Цветаева посвятила памяти этой дружбы несколько стихотворений своей первой книги:

Он был синеглазый и рыжий,

(Как порох во время игры!)

Лукавый и ласковый. Мы же

Две маленьких русых сестры.

Уж ночь опустилась на скалы,

Дымится над морем костер.

И клонит Володя усталый

Головку на плечи сестер.

…………………………

За скалы цепляются юбки,

От камешков рвется карман.

Мы курим – как взрослые – трубки,

Мы воры, а он атаман.

А еще в пансионе жили революционеры-эмигранты. Десятилетняя Цветаева стремилась понять их идеи, писала о них стихи, которые, впрочем, не сохранились. Мать опасалась влияния революционных идей на детские умы, но ничего не могла поделать. Позже в «Ответе на анкету» Цветаева отмечала этот период как «одно из важных душевных событий».

В мае 1903 года Марина и Ася поступили в пансион Лаказ в Лозанне.
Атмосфера здесь была уютной, почти семейной. Девочки усовершенствовали познания во французском, время от времени их навещала мать. Исчезало безбожие, принятое под влиянием революционеров в Нерви. Через год родители забрали девочек и поселились в Германии во Фрейбурге. Марина Цветаева влюбляется в эту страну, которую безумно и восторженно любила ее мать. Дух
Германии она ощущала родным, язык знала так же хорошо, как и русский. «Как я любила – с тоской любила! до безумия любила! – Шварцвальд»[6] -- вспоминала Цветаева позднее. И на всю жизнь осталась она убеждена: «Во мне много душ. Но главная моя душа – германская»[7] Здесь же, во Фрейбурге, зародились две страсти Цветаевой – Наполеон и Россия. Тоска по Родине, которую девочка не видела почти три года, разбудила в ней первое «родино- чувствие».
В 1905 году семья Цветаевых вернулась в Россию. Некоторое время они прожили в Ялте. Потом Марии Александровне стало гораздо хуже, и она решила вернуться в родные места. Семья переехала на дачу в Тарусу, где Мария
Александровна и умерла. Марине Цветаевой было тринадцать лет. Детство кончилось.

Учеба Марины Цветаевой проходила нерегулярно и не очень успешно. После смерти матери она переходила из одной гимназии в другую, трижды выгонялась за дерзость. Очень интересны воспоминания школьных подруг Цветаевой, которые дают представление о ее личности.

«…очень живая девочка с пытливым и насмешливым взглядом. Причесана она была под мальчика. Она была очень способна к гуманитарным наукам и мало прилагала усилий к точным наукам. Она все переходила из одной гимназии в другую. Ее скорее привлекали старшие подруги, чем младшие…

…У нас постоянно были шумные споры о новых людях. Марина говорила смело, отметая все старое, отжившее…»[8]

« Марина была один год пансионеркой, после смерти матери. У нее было угрюмое лицо, медленная походка, сутулая спина и фигура… это была увлекающаяся натура. Она была слишком умная, увлекалась героями книг, а не учителями… Она старалась познакомить меня с революционной литературой»
«…Мне казалось, что за своенравием, порой даже эксцентричностью ее поступков скрывается нечто более глубокое, что свойственно только незаурядной, одаренной натуре. Многие из нас знали, вернее угадывали, что
Цветаева что-то пишет, но она никому не показывала своих стихов, и нам было неведомо, чем она живет, какие строки слагались в ту пору в ее уме. Это были строки ее «Вечернего альбома», где уже проявились и богатство воображения, и подлинный поэтический дар… Это была ученица совсем особого склада. Не шла к ней ни гимназическая форма, ни тесная школьная парта. И в самом деле, в то время как все мы — а нас в классе было 40 человек — приходили в гимназию изо дня в день, готовили дома уроки, отвечали при вызове, Цветаева каким-то образом была вне гимназической сферы, вне обычного распорядка. Среди нас она была как экзотическая птица, случайно залетевшая в стайку пернатых северного леса. Кругом движенье, гомон, щебетанье, но у нее иной полет, иной язык…Она неизменно читала или что-то писала на уроках, явно безразличная к тому, что происходит в классе; только изредка вдруг приподнимет голову, заслышав что-то стоящее внимания, иногда сделает какое-нибудь замечание и снова погрузится в чтение… Однажды у
Цветаевой появилось небывалое желание: стать прилежной ученицей. Придя утром в класс, она уселась на первую парту в среднем ряду, разложила учебники, тетради, ничуть не заботясь о том, что заняла чужое место. Оно принадлежало одной тихонькой, малозаметной девочке. Когда та пришла и растерянно остановилась около своей парты, Цветаева во всеуслышание заявила,

что с этого дня будет заниматься по-настоящему, слушать на уроках, записывать и никуда отсюда не уйдет. В классе зашумели, заспорили, девочка чуть не плакала. Со всех сторон послышались упреки, порицания — ничто не помогало. Цветаева возражала, что на последней парте трудно следить за уроком, что она долго пробыла там и почему-то должна оставаться там навсегда. И в конце концов ее оставили в покое, а огорченную девочку где-то пристроили в сторонке. Как и следовало ожидать, дня через три внезапно нахлынувшее рвение исчезло. Цветаевой не понравилось сидеть слишком близко от кафедры, и, забрав свои книги, она вернулась на свое прежнее место… В классе Цветаева держалась особняком. Она присматривалась ко многим, но найти среди нас настоящей подруги не могла. Бывало и так: кто-нибудь из учениц другого класса вызовет в ней восхищение, она начнет ее идеализировать, сближается с ней, но, узнав поближе, разочаруется, отойдет.
Однажды она подошла ко мне: «Пойдемте походим». В ее манере подходить к людям было что-то подкупающе мягкое и вместе с тем властное. Ей никто не отказывал…Она могла, если захочет, как магнит притягивать к себе людей и, думается, легко могла и оттолкнуть»[9]

Поглощенная любовью к Наполеону, к «легенде» о Наполеоне, Цветаева почти перестала ходить в гимназию. Она пряталась на чердаке, дожидалась ухода отца на службу, а потом спускалась в свою комнату и погружалась в чтение. Даже в киот в своей комнате она вместо иконы вставила портрет
Наполеона. Героем ее стихов стал сын Наполеона – герцог Рейхштадтский, герой пьесы Э. Ростана «Орленок». Эта страсть заставила Цветаеву взяться за первую серьезную литературную работу – перевод Ростана. Для этого она в
1909 году совершенно одна поехала в Париж, чтобы прослушать в Сорбонне курс старофранцузской литературы.

Дома до звезд, а небо ниже,

Земля в чаду ему близка.

В большом и радостном Париже

Все та же тайная тоска.

…………………………..

Я здесь одна. К стволу каштана

Прильнуть так сладко голове!

И в сердце плачет стих Ростана

Как там, в покинутой Москве.

Париж в ночи мне чужд и жалок,

Дороже сердцу прежний бред!

Иду домой, там грусть фиалок

И чей-то ласковый портрет.

Там чей-то взор печально-братский,

Там нежный профиль на стене.

Rostand и мученик-Рейхштадский

И Сара – все придут во сне!..

В 1908-1910 годах Иван Владимирович часто уезжал из Москвы и сестры
Цветаевы попали под влияние поэта Эллиса – Льва Львовича Кобылинского.
«Переводчик Бодлера, один из самых ранних страстных символистов, разбросанный поэт, гениальный человек»[10] – так определяла его позже
Цветаева. Смыслом своей жизни Эллис считал поиск путей духовного перерождения мира для борьбы с Духом Зла – Сатаной. Почти каждый вечер, а иногда и всю ночь проводили девочки в беседах с ним. Цветаева посвятила ему свою поэму «Чародей» – так называли сестры Эллиса.

Он был наш ангел, был наш демон,

Наш гувернер – наш чародей,

Наш принц и рыцарь – был нам всем он

Среди людей!

В нем было столько изобилий,

Что и не знаю, как начну!

Мы пламенно его любили –

Одну весну.

……………………………

Садимся – смотрим – знаем – любим,

И чуем, не спуская глаз,

Что за него себя погубим,

А он – за нас.

……………………………

О Эллис! – прелесть, юность, свежесть,

Невинный и волшебный вздор!

Плач ангела! – Зубовный скрежет!

Святой танцор,

Без думы о насущном хлебе

Живущий – чем и как – Бог весть!

Не знаю, есть ли Бог на небе! –

Но, если есть –

Уже сейчас, на этом свете,

Все до единого грехи

Тебе отпущены за эти

Мои стихи.

О Эллис! – рыцарь без измены!

Сын голубейшей из отчизн!

С тобою раздвигались стены

В иную жизнь…

- Где б ни сомкнулись наши веки

В безлюдии каких пустынь –

Ты – наш и мы – твои. Во веки

Веков. Аминь.
В свою очередь он посвяти сестрам Цветаевым несколько стихотворений, вошедших в книгу «Арго». В разгар этой дружбы Эллис сделал едва достигшей семнадцатилетия Марине Цветаевой предложение стать его женой. Она отказала, потому что «…не понимала, как можно променять такую огромную дружбу – на брак?»[11] Однако именно Эллис открыл Цветаевой мир русской поэзии и ввел ее в московский литературный круг.

В 1910 году Марина Цветаева за свой счет издала первую книгу стихов –
«Вечерний альбом». Она отослала ее «с просьбой просмотреть» Брюсову,
Волошину, в издательство «Мусагет». Стихи были встречены одобрительно, поступили одобрительные отзывы от Волошина, Брюсова, Гумилева. Книга эта условно делится на три части: «Детство», «Любовь» и «Только тени».

«Детство» – это общее детство Марины и Аси, сестер – счастье быть с матерью, красота природы, первые влюбленности, дружба, гимназия, книги.
Поражает естественность, доверчивость и искренность этих стихов – так говорят с близкой подругой.

Раздел «Любовь» посвящен Владимиру Нилендеру. Он был очень увлечен девушкой, но роман не состоялся. В сущности, вся книга была письмом к
Нилендеру, с которым она решила не встречаться. Цветаева говорит о любви, о тоске и одиночестве:

По тебе тоскует наша зала,

- Ты в тени видал ее едва –

По тебе тоскуют те слова,

Что в тени тебе я не сказала…

Третий раздел «Только тени» обращен к «любимым теням» – Наполеону, герцогу Рейхштадскому, «даме с камелиями» и Сарре Бернар, возникает и образ
Нилендера – ушедшего в прошлое.

В этом сборнике Цветаева облекает свои переживания в лирические стихотворения о несостоявшейся любви, о невозвратности минувшего и о верности любящей. В ее стихах появляется лирическая героиня - молодая девушка, мечтающая о любви. "Вечерний альбом" - это скрытое посвящение.
Перед каждым разделом - эпиграф, а то и по два: из Ростана и Библии. Таковы столпы первого возведенного Мариной Цветаевой здания поэзии. Какое оно еще пока ненадежное, это здание; как зыбки его некоторые части, сотворенные полудетской рукой. Немало инфантильных строк - впрочем, вполне оригинальных, ни на чьи не похожих. Но некоторые стихи уже предвещали будущего поэта. В первую очередь - безудержная и страстная "Молитва", написанная Цветаевой в день семнадцатилетия, 26 сентября 1909 года:

Христос и Бог! Я жажду чуда

Теперь, сейчас, в начале дня!

О, дай мне умереть, покуда

Вся жизнь как книга для меня.

Ты мудрый, ты не скажешь строго:

"Терпи, еще не кончен срок".

Ты сам мне подал - слишком много!

Я жажду сразу - всех дорог!

................................

Люблю и крест, и шелк, и каски,

Моя душа мгновений след...

Ты дал мне детство - лучше сказки

И дай мне смерть - в семнадцать лет!
В стихотворении "Молитва" скрытое обещание жить и творить: "Я жажду всех дорог!". Они появятся во множестве – разнообразные дороги цветаевского творчества. В стихах "Вечернего альбома" рядом с попытками выразить детские впечатления и воспоминания соседствовала недетская сила, которая пробивала себе путь сквозь немудреную оболочку зарифмованного детского дневника московской гимназистки. В этом сборнике Цветаева много сказала о себе, о своих чувствах к дорогим ее сердцу людям; в первую очередь о маме и о сестре Асе. "Вечерний альбом" завершается стихотворением "Еще молитва".
Цветаевская героиня молит создателя послать ей простую земную любовь. В лучших стихотворениях первой книги Цветаевой уже угадываются интонации главного конфликта ее любовной поэзии: конфликта между "землей" и "небом", между страстью и идеальной любовью, между сиюминутным и вечным - конфликта цветаевской поэзии: быта и бытия.

«Стихи Марины Цветаевой, напротив, всегда отправляются от какого- нибудь реального факта, от чего-нибудь действительно пережитого. Не боясь вводить в поэзию повседневность, она берет непосредственно черты жизни, и это придает стихам ее жуткую интимность»[12], -- говорит Брюсов.

Восхищен ее стихами был Максимилиан Волошин, который писал: «…это прекрасная и непосредственная книга, исполненная истинно женским обаянием»[13]. Он встретился с Цветаевой, а после послал ей стихотворение:

К вам душа так радостно влекома!

О, какая веет благодать

От страниц «Вечернего альбома»!

(Почему «альбом», а не «тетрадь»?)

……………………………….

В вашей книге столько достижений…

Кто же Вы? Простите мой вопрос.

……………………………….

Кто Вам дал такую ясность красок?

Кто Вам дал такую точность слов?

Смелость все сказать: от детских ласок

До весенних новолунных снов?

Ваша книга – это весть «оттуда»,

Утренняя благостная весть.

Я давно уж не приемлю чуда,

Но как сладко слышать: «Чудо – есть!»

Позже Волошин пригласил сестер Цветаевых провести лето в его доме в
Коктебеле, в Крыму. Летом 1911 года Марина Цветаева приехала туда. В доме
Волошиных постоянно жила большая компания – друзья и знакомые Макса, их друзья и знакомые – в большинстве своем люди творческие: писатели, поэты композиторы, художники. Именно этим летом Цветаева познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Эфроном. Он был на год моложе ее, ему не исполнилось даже восемнадцати. Сергей представлялся Цветаевой средневековым рыцарем – идеалом благородства, порядочности, воспитанности, достоинства. Она поэтизировала Сергея, он был для нее в большой степени героем, романтическим образом.

Я с вызовом ношу его кольцо!

- Да, в Вечности – жена, не на бумаге. –

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно-великолепны брови.

В его лице трагически слились

Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза – прекрасно-бесполезны! –

Под крыльями раскинутых бровей –

Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,

- Всем вам, кто жил и умирал без страху!

Такие – в роковые времена –

Слагают стансы – и идут на плаху.

Марина Цветаева чувствовала себя старше, взрослее своего мужа. Любовь, забота сочеталась в ней со стремлением определять жизнь своего мужа, направить ее так, как она себе это представляла. Марина заботилась о Сергее
– ведь он был совсем мальчиком, еще даже не кончившим гимназии, к тому же болел туберкулезом. Их венчание состоялось в январе 1912 года в Москве, молодая семья поселилась в Замоскворечье в Екатерининском переулке. В феврале этого же года вышел второй сборник стихов Цветаевой «Волшебный фонарь». Эта книга не вызвала такого одобрения критики как первая, сборник отмечался как «слабость молодого поэта, перепевающего самого себя».
Цветаева понимала справедливость этих доводов, позже она сказала, что
«Вечерний альбом» и «Волшебный фонарь» «по духу – одна книга». В ней продолжаются те же темы и прежде всего – тема любви, проходящая через все творчество Цветаевой.

В стихотворении «На радость» она провозглашает счастье жизни. Любовь обостряет восприятие мира, во всем влюбленным видится чудо – и в «пыльных дорогах», и в прелести «шалашей на час», и в сказочных «звериных берлогах».
Именно любовь дарит героине ощущение полноты жизни:

Милый, милый, мы, как боги:

Целый мир для нас.

Ей кажется, что все создано лишь для двоих, им всюду легко, они чувствуют, что «всюду дома мы на свете». Героиня ощущает свою власть над миром, отвергает «домашний круг» – сейчас ей ближе «простор и зелень луга», свобода. Она захвачена и очарована любовью, все остальное кажется ей неважным, несущественным, она согласна на самозабвенный плен любви:

Милый, милый, друг у друга

Мы навек в плену!

Для героини любовь – это возможность самораскрытия, способ познания и восприятия мира.

31 мая 1912 года состоялось открытие Музея изящных искусств имени
Александра (((, созданию которого посвятил жизнь Иван Владимирович Цветаев.
Оно происходило чрезвычайно пышно и торжественно, приехал сам император
Николай Второй с семьей. Однако Музей отнял у профессора Цветаева слишком много сил. Он стал директором музея, мечтал написать книгу, но здоровье его было подорвано. Он еще успел стать крестным отцом дочери Марины Ариадны и сына Аси Андрея. Иван Владимирович Цветаев умер спустя год с небольшим после открытия Музея – главного дела своей жизни.

Дореволюционная молодость.

5 сентября 1912 года у Марины Цветаевой родилась дочь. Она выбрала для девочки необычное имя из греческой мифологии – Ариадна: «назвала ее
Ариадной вопреки Сереже, который любит русские имена, …друзьям, которые находят, что это салонно. Семи лет от роду я написала драму, где героиню звали Антрилией. – От Антрилии до Ариадны.
Ариадна – ведь это так ответственно!
Именно поэтому»[14].

Марина Цветаева долго не могла оправиться то родов, однако потом сама начала кормить Алю. Она мечтала о счастливом будущем дочери.

Ты будешь невинной, тонкой,

Прелестной – и всем чужой.

Стремительной амазонкой,

Пленительной госпожой,

И косы свои, пожалуй,

Ты будешь носить как шлем.

Ты будешь царица бала

И всех молодых поэм.

И многих пронзит, царица,

Насмешливый твой клинок.

И все, что мне – только снится,

Ты будешь иметь у ног.

Всё будет тебе покорно,

И все при тебе – тихи

Ты будешь, как я – бесспорно –

И лучше – писать стихи…

Аля росла удивительным ребенком. К четырем годам она научилась читать, к пяти – писать, с шести начала вести дневники. В семь лет она писала стихи, рисовала, переписывалась с Анной Ахматовой, Константином
Бальмонтом, Максимилианом Волошиным и его матерью. Марина Цветаева сама учила Алю, среди ее упражнений сохранилось сочинение «Моя мать», дающее поразительно точный психологический портрет Цветаевой.

«Моя мать очень странная.

Моя мать совсем не похожа на мать. Матери всегда любуются на своего ребенка, и вообще на детей, а Марина маленьких детей не любит.

У нее светло-русые волосы, они по бокам завиваются. У нее зеленые глаза, нос с горбинкой и розовые губы. У нее стройный рост и руки, которые мне нравятся.

Ее любимый день – Благовещение. Она грустна, быстра, любит Стихи и
Музыку. Она пишет стихи. Она терпелива, терпит всегда до крайности. Она сердится и любит. Она всегда куда-то торопится. У нее большая душа. Нежный голос. Быстрая походка. У Марины руки все в кольцах. Марина по ночам читает. У нее глаза почти всегда насмешливые. Она не любит, чтобы к ней приставали с какими-нибудь глупыми вопросами, она тогда очень сердится.

Иногда она ходит как потерянная, но вдруг точно просыпается, начинает говорить и опять точно куда-то уходит»[15].

В детстве Аля была вторым «я» Цветаевой, существовало неразрывное единство между матерью и дочерью. «Она живет мною и я ею – как-то исступленно», -- пишет Цветаева в одном из писем. «Жизнь души – Алиной и моей – вырастет из моих стихов – пьес – ее тетрадок»[16]. В Але она пыталась воплотить свои представления о том, какой должна быть ее дочь, как и в муже – представления о рыцаре и идеале.

В 1914 году Марина Цветаева познакомилась с московской поэтессой
Софьей Яковлевной Парнок, которая была также переводчицей и литературным критиком. После их знакомства отношения в семье Цветаевых стали сложными.
Сергей Яковлевич переехал из дома в Борисоглебском переулке, где они тогда жили, к сестре, а потом ушел братом милосердия в действующую армию. Близкие отношения между Цветаевой и Парнок продолжались около полутора лет, они путешествовали вместе – к Волошину в Коктебель, на Украину, в Петербург.
Цветаева разрывалась между подругой и мужем, писала сестре Сергея Лиле:
«Соня меня очень любит, и я ее люблю – и это вечно, и от нее я не могу уйти… Сережу я люблю на всю жизнь, он мне родной, никогда и никуда я от него не уйду. Пишу ему то каждый, то – через день, он знает всю мою жизнь…»[17]. Позже, готовя книгу «Юношеские стихи», Цветаева составила цикл стихотворений, обращенных к Парнок, сначала она назвала его «Ошибка» – название, выражавшее ее отношение к этому эпизоду жизни. Позже она заменила это название более нейтральным «Подруга». Роман с Парнок Цветаева назвала
«часом своей первой катастрофы»

Повторю в канун разлуки,

Под конец любви,

Что любила эти руки

Властные твои,

И глаза – кого-кого-то

Взглядом не дарят! –

Требующие отчета

За случайный взгляд.

И еще скажу устало,

- Слушать не спеши! –

Что твоя душа мне встала

Поперек души.

………………………

Счастлив, кто тебя не встретил

На своем пути.

Последнее стихотворение цикла, написанное уже после окончательного разрыва отношений, говорит о тоске по матери, по материнской ласке, доброте, участию. Рано осиротевшая Марина Цветаева искала в Парнок еще и замену умершей матери.

В оны дни ты мне была как мать,

Я в ночи тебя могла позвать,

Свет горячечный, свет бессонный,

Свет очей моих в ночи оны.

Благодатная, вспомяни,

Незакатные оны дни,

Материнские и дочерние,

Незакатные, невечерние.

Не смущать тебя пришла, прощай,

Только платья поцелую край,

Да взгляну тебе очами в очи,

Зацелованные в оны ночи.

Будет день – умру – и день – умрешь,

Будет день – пойму – и день – поймешь…

И вернется нам в день прощенный

Невозвратное время оно.

Этот разрыв, а также встреча и расставание с Осипом Мандельштамом в
1916 году очень повлияли на Цветаеву и на ее творчество. В стихах книги
«Версты. Выпуск (» видна уже совершенно другая Цветаева. Изменилась лирическая героиня. В ранних стихах это девочка, юная прелестная девушка, в изысканной одежде, в богатом окружении: соломенная шляпа, шубка, муфта, шаль из турецких стран, шелковое платье, камелек, браслет из бирюзы.
Преобладают слова ряда: игра, шалость, смех, веселье, нежность, невинность.
Цвета тоже характерны для описания юности, радости, невинности; в основном это светлые, легкие тона: белый, золотистый, синий, голубой, зеленый, очень много роз и розового. В «Верстах» лирическая героиня совершенно другая, она свободна от обязательств и ограничений, переступает общепринятые нормы веры, семьи, быта. Она имеет много обликов: богоотступница, чернокнижница, колдунья, ворожея, цыганка, воровка, каторжанка. Характерны такие слова, как: дороги, версты, ветер, ночь, бессонница, плач. Действие стихов происходит уже не в комнатах, а на улицах, дорогах, за городом, в пригороде. Основными становятся темные цвета: серый, сизый, черный, иссиня- черный, «цвета ночи», красный. Для стихов «Верст» характерно большое количество глаголов, новизна рифм и ритмов, обращение к фольклору.

Коли милым назову – не соскучишься.

Превеликою слыву – поцелуйщицей.

Коль по улице плыву – бабы морщатся:

Плясовницею слыву, да притворщицей.

А немилый кто взойдет, да придвинется –

Подивится весь народ – что за схимница,

Филин ухнет – черный кот ощетинится,

Будешь помнить целый год – чернокнижницу.

Хорошо, коль из ружья метко целятся,

Хорошо, коли братья верно делятся,

Коли сокол в мужья метит – девица…

Плясовница только я, да свирельница.

Коль похожа на жену – где повойник мой?

Коль похожа на вдову – где покойник мой?

Коли суженого жду – где бессонница?

Царь-Девицею живу, беззаконницей!

Волошин утверждал, что в Цветаевой сосуществуют, по меньшей мере, десять поэтов, что она вредит себе избытком. Он предлагал ей печатать стихи под различными псевдонимами. Цветаева отказалась: «Максино мифотворчество роковым образом преткнулось о скалу моей немецкой протестантской честности, губительной гордыни все, что пишу – подписывать»[18].

Волошин познакомил Цветаеву с Аделаидой Герцык, неординарным, мудрым, сохранившим необычный творческий мир человеком. Вспоминая об их первой встрече, Цветаева писала: «он живописал мне ее: глухая, некрасивая, немолодая, неотразимая. Любит мои стихи, ждет меня к себе. Пришла и увидела
– только неотразимую. Подружились страстно»[19].
Зимой 1915-1916 годов Цветаева, побывав в Петербурге, познакомилась с
Осипом Мандельштамом. Сразу же завязываются дружеские отношения, позже переросшие в краткую, но высокую любовь. С января по июнь 1916 года
Мандельштам часто приезжает в Москву, в этот же период появляются его стихи, посвященные Москве и Марине Цветаевой, которые неразрывно связываются в сознании поэта:

В разноголосице девического хора

Все церкви нежные поют на голос свой,

И в дугах каменных Успенского собора

Мне брови чудятся, высокие, дугой.

В это же время рождаются стихи Цветаевой, посвященные Мандельштаму, в том числе цикл «Стихи о Москве»

Из рук моих – нерукотворный град

Прими, мой странный, мой прекрасный брат.

Цветаева очень высоко оценивала поэтический талант Осипа Мандельштама:

Я знаю: наш дар – неравен.

Мой голос впервые – тих.

Что вам, молодой Державин,

Мой невоспитанный стих.

Эта дружба не прошла для Цветаевой бесследно. Новой для нее была глубина и серьезность философских размышлений Мандельштама о мире, об истории и культуре. Ее поэзия стала шире и глубже. Цветаева говорила, что ее поэзия не испытывала никаких литературных влияний, только человеческие.
Она заметно выросла под влиянием личности Мандельштама, открыла в себе новые глубины.

Летом 1916 года Сергея Эфрона призвали в армию, он должен был пройти курс в школе прапорщиков. Несмотря на болезнь, его не освободили от воинской службы. В начале 1917 года Сергей был направлен в Нижний Новгород в распределительную школу прапорщиков. Он был оторван от семьи, оставив дома маленькую Алю и беременную Марину.

Революция.

Октябрьскую революцию Цветаева не поняла и не приняла. Лишь много позднее, уже в эмиграции, смогла она написать слова, прозвучавшие как горькое осуждение самой же себя: “Признай, минуй, отвергни Революцию – все равно она уже в тебе – и извечно… Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос, -- нет”. Цветаева не была монархисткой, но опасалась за судьбу России, опасалась перемен. Николай (( отрекся от престола 1 марта 1917 года, на следующий день Марина написала:

Над церковкой голубые облака,

Крик вороний…

И проходят – цвета пепла и песка –

Революционные войска.

Ох ты барская, ты царская моя тоска!

Нету лиц у них и нет имен, --

Песен нету!

Заблудился ты, кремлевский звон,

В этом ветреном лесу знамен.

Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон.

Цветаева жалеет и павшего царя и его семью и призывает:

Грех отцовский не карай на сыне.

Сохрани, крестьянская Россия,

Царскосельского ягненка—Алексия!

Осенью Цветаева одна едет к Волошину в Коктебель, чтобы побыть с сестрой, у которой умерли первый и второй мужья и младший сын Алеша. Там она оказалась свидетельницей того, как революционные солдаты громили город и винные склады.

Ночь.—Норд-ост.—Рев солдат.—Рев волн.

Разгромили винный склад. – Вдоль стен

По канавам – драгоценный поток,

И кровавая в нем пляшет луна.

Ошалелые столбы тополей.

Ошалелое – в ночи – пенье птиц.

Царский памятник вчерашний – пуст,

И над памятником царским – ночь.

Гавань пьет, казармы пьют. Мир – наш!

Наше в княжеских подвалах вино!

Целый город, топоча как бык,

К мутной луже припадая – пьет.

В винном облаке – луна. – Кто здесь?

Будь товарищем, красотка: пей!

А по городу – веселый слух:

Где-то двое потонули в вине.

Услышав об Октябрьском перевороте, она выехала обратно в Москву, тревожась за детей и мужа. Цветаева узнает, что полк, в котором служил ее муж, защищает Кремль, и убитые исчисляются тысячами. Она думает о том, что может не застать мужа в живых и пишет письмо к нему – живому или мертвому:

«Разве Вы можете сидеть дома? Если бы все остались, Вы бы один пошли.
Потому что Вы безупречны. Потому что Вы не можете, чтобы убивали других.
Потому что Вы лев, отдающий львиную долю: жизнь – всем другим, зайцам и лисицам. Потому что Вы беззаветны и самоохраной брезгуете, потому что «я» для Вас не важно, потому что я все это с первого часа знала!

Если Бог сделает это чудо – оставит Вас в живых, я буду ходить за
Вами, как собака…»

От этой клятвы Марина Цветаева не отступила никогда.

Все обошлось, Цветаева встретилась с мужем в Москве, откуда он, впрочем, скоро уехал – сначала в Коктебель, а потом на Дон в
Добровольческую армию. Цветаева тоже собиралась пережить страшное послереволюционное время в Коктебеле у Волошиных, но выехать туда уже было невозможно. Она осталась в Москве одна с двумя детьми, ничего не зная о муже. В их квартиру вселили чужих людей, оставив Цветаевой с девочками и няне