Министерство образования Украины
Харьковский Государственный педагогический университет им. Г.С. Сковороды

Курсовая работа по японской литературе на тему:
Сюжетно-повествовательная проза эпохи ХЭЙАН.

Студентки II курса англо-японской группы факультета иностранной филологии
Шевченко Светланы Сергеевны.

Научный руководитель:
Поборчая И.П.

Харьков 1999г.

Содержание.

I. Вступление
II. Историческая и социальная «база» написания повестей жанра «Моногатари».
III. Идейное и художественное своеобразие «Такэтори - моногатари»
(Композиция и структура повести).
IV. Идейное и художественное своеобразие «Повести о прекрасной Отикубо»
(Композиция и структура повести).
V. Художественное своеобразие романа «Гэндзи – моногатари» и его иденое содержание.
VI. Композиция и структура романа.
VII. Заключение.

Литература созданная в эпоху Хэйан составила классический период в истории японской литературе. В эту эпоху значение китайских культурных традиций было еще очень велико, но сказывалось прекращения живого общения с Китаем (династия
Сун).

В 16 веке была создана первая полноценная письменная система на основе азбуки Кана, которая дала толчок дальнейшему развитию японской художественной литературы
(китайский язык оставался языком деловой прозы и отчасти самой поэзии). В создании Хэйанской художественной литературы исключительную роль сыграли авторы- женщины , хорошо знакомые с китайской поэтической культурой, но менее связанные конфуцианским литературным каноном. Мужчины большей частью еще писали по-китайскому. Женский «поток» относится к
10-11 векам т.е. к периоду высшего расцвета Японской средневековой литературе. Японская литература тесно связана с двором и аристократической средой, включавшей многочисленные художественные развлечения, в том числе музыкальные турниры, игры на кото, церемониальный обмен танка , занятия живописью. Находившиеся при дворе правительственные учреждения имели чисто декоративное значение, так же как придворные. Император все больше превращался в распорядителя традиционных праздничных церемоний , знатока и ценителя искусств. Реальная же власть все больше сосредотачивалась в домах семейства Фудзивара, выступавших в официальных ролях регентов или канцлеров. На рубеже 10-11 веков вся полнота власти находилась в руках у семейства Фудзивара. Для буддизма Хэйан характерен отход от аскетизма (период Нара), ему свойственен большой интерес к государственной жизни и искусству.
Признание божественной искры в человеке в период Хэйан сравнимо с эмансипацией Человеческой личности от строго религиозной догматики в куртуазной культуре Западной
Европы. Соединение буддизма (идея сострадания , кармы), т.е. воздаяние за деяния в этой и прошлой жизни, синтаизма и конфуцианства ( система правил поведения , источник позитивных знаний) составляет идеологическую основу хэйанской культуры. И буддизм , и синтоизм поддерживают в хэйанской культуре циклическую концепцию времени, образом которой являются смена времен года , поколений , этапов в человеческой жизни, судьба. При ознакомлении с японской литературой необходимо иметь в виду, в какой атмосфере каждое из ее явлений развивалось. Эта атмосфера создавалась формами общественности - в ее экономическом и политическом руслах, и формами того духовного уклада, который сопровождал данную форму общественности. Япония знала патриархально-родовую стадию своего развития , характеризующуюся патриархальной монархией , стадию аристократической гегемонии , характеризующуюся сословной монархией , стадию власти воинского дворянства, с ее государственной формой - военной, и , наконец, - стадию буржуазного общества, с ее двухфазным развитием: под эгидой феодальной империи- сначала и под эгидой конституционной монархии – теперь. Время эпохи Хэйан это время , когда национальный уклад мировоззрения и, в первую очередь, - религиозно- мифологических представлений, жил и развивался по руслу исконной , национальной японской стихии, не будучи осложняем привходящими факторами извне. Эта - эпоха более или менее самобытного религиозно-мифологического развития патриархальной
Японии, эпоха формирования тех основных «начал» , которые впоследствии так или иначе заявляли о своем существовании во всей последующей истории. Творчество японцев этой эпохи подчинялось тем же основным действующим импульсам, под знаком которых шло развитие всей культуры : мифологический строй мироощущения , приводивший к попыткам осознания устройства окружающего мира и поведения человека в чисто мифологическом духе, направлял по тому же руслу и все течение художественной мысли и эстетического чувства. Эпоха Хэйан, названная так по признаку главного города того времени Хэйан-ке, продолжалась с 794 по
1192 год, то есть до момента официального провозглашения нового государственного порядка. Со стороны социально- политической , несомненно , самым тесным образом она связана с предыдущей эпохой Нара: на исторической арене действует то же первое сословие - родовая аристократия, развивается та же форма государственности - монархия. Однако, с точки зрения историко-культурной и, в более широком смысле этого слова, эпоха Хэйан оказывается истинным началом новой эры. Ранний период Хэйан (794 – 894) - важный этап в истории книжного искусства, он был ознаменован появлением японской письменности, что создало основу для расцвета книжного искусства. Поздний период Хэйан
(894 - 1185) - одна из вершин японского книжного искусства.
Это время создания всемирно известных рукописных книг – свитков, иллюстрирующих национальную прозу, буддийские сутры и синтоистские легенды, а также широкого распространения книгопечатания буддистских текстов на китайском языке.
Источниками понятия моно-но аварэ были постулаты буддизма о единстве мира, об эфемерности и недолговечности красоты , кратковременности и бренности человеческой жизни. Именно эта грань буддизма заложила основы для особого видения хэйанских художников. Основной действующей пружиной восприятия вообще служила именно эстетическая апперцепция.

Такой подход был обусловлен своеобразной эстетической философией. Хэйанцы верили, что в каждом предмете, в каждом явлении живет присущее именно им особое очарование, красота, эстетическая ценность. Хэйанский период поистине - царство танка. Танка заполняет собою специальные антологии того времени, танка неизбежно входит в состав повести и романа. Хотя, как бы ни были реалистичны по своим тенденциям хэйанские романы, как бы не были они наполнены подлинным бытом своего времени, все представленное ими - люди, вещи, события - блестят достаточно холодным блеском. Хэйанская литература пережила вместе со своим носителем и творцом - родовой знатью - обычную историческую судьбу: мы видим ее в стадии первоначального зарождения , в стадии расцвета и в стадии упадка. В течении почти ста лет длится процесс нащупывания основных жанров и линий литературы, длится своего рола фаза « первоначального накопления» литературных возможностей. В деятельности так называемых « шести бессмертных»- шести знаменитых поэтов раннего Хэйана, из них в первую очередь - Нарихира, Комати и Хэндзе, созревают первые плоды хэйанской лирики, а в двух повестях «Исэ моногатари» и «Такэтори моногатари» закладываются первые основы для всей последующей повествовательной литературы. Обычно на раннем этапе отклонялись от описания реальной действительности. Одним из основных источников сюжетов для этой разновидности моногатари служили старинные предания, в частности, устные предания о богах и героях. На раннем этапе в « сочиненных повествованиях» отмечается тяготение к «иному» миру, иной стране, дальней провинции, отдаленному времени. Два вида повествования к концу 10 столетия слились воедино, что привело к формированию зрелой повествовательной литературы и рассвету хэйанской художественной прозы. Повествовательная литература выступает чаще всего под названием «моногатари» (повесть).
Наиболее архаичны и демократичны дэнки-моногатари (волшебные повести ), восходящие к сказочным сюжетам. Позднее возникают ута- моногатари т.е. повествования, разрастающиеся вокруг стихов как описание ситуаций возникновения тех или иных стихотворений.
Крупный японский специалист по литературе раннего средневековья Акияма Кэн называет середину 10 века «эпохой ута-моногатари». Ока Кадзуо , обозревая хэйанскую литературу, считал, что по признаку преобладания отдельных видов ее уместно делить на четыре эпохи, из них первая является
«эпоха расцвета повествовательной литературы». В мировой культуре в известные исторические эпохи наблюдается возвращение к этой высшей эпохе подъема древней литературы как образцу и источнику великих эстетических ценностей.

***

Старинный классический роман - гордость и слава японской литературы. Родился он в так называемую
Хэйанскую эпоху (9 – 12 века ), когда столицей Японии был город Хэйан ( ныне Киото ). Лучшие из хэйанских романов широко читаются не только у себя на родине, их переводят на языки других народов, и в наше время они прочно вошли в золотой фонд всемирно известных шедевров древней классики. Кагуя-Химэ, лунная дева из «Повести о старике Такэтори», создание народной легенды, бессмертна как
Психея. Она, как прекрасная Кагуя-Химэ, родилась в густой, девственной чаще бамбуковых лесов. Так и японская литература возникла из могучих и нетронутых глубин древних народных мифов, легенд, песен и сказок. Первые японские романы «Такэтори-моногатари» и «Отикубо-моногатари», еще носят на себе следы своего чудесного происхождения. У них и зачины сказочные : «Не в наши дни, а давно-давно…»

В истории литературы случаются такие эпохи напряженного творчества и бурного роста, когда время словно шагает в
«семимильных сапогах». Первый дошедший до нас японский роман «Повесть о старике Такэтори» еще весь погружен в сказочную стихию. Время создания повести в точности не установлено, однако уже в начале 11 века ее считали
«прародительницей всех романов». Она была освящена своего рода престижем старины. Видимо, повесть появилась в конце 9- начале 10 века. « Повесть о прекрасной Отикубо», возникшая несколько позднее , (во второй половине 10 века ), написана на всемирно известный сюжет сказки о злой мачехе и гонимой падчерице. В японском фольклоре известно много вариантов этого сюжета. Даже имя Отикубо - сказочное имя.
Оно звучит по-японски так же, как звучит для нас
«Замарашка», «Ослиная шкура». Такое имя играет роль своеобразной маски, оно призвано скрыть от людей прекрасный облик гонимой девушки, чтобы тем удивительней было в силу контраста ее конечное преображение. Поэтому то герои волшебной сказки часто одеваются в лохмотья, мажут свое лицо сажей или принимают образ зверя, птицы, безобразного чудовища. Сказка хочет, чтобы торжество ее несчастных и обездоленных героев носило характер яркого апофеоза. Гадкого утенка должен отвергнуть весь птичий двор, иначе он, даже превратившись в белого лебедя, никого не поразит своей красотой. Но в повести
«Повести о прекрасной Отикубо» нет уже волшебно-сказочных элементов, только «обыкновенное чудо» любви. По существу куртуазный роман, густо насыщенный бытом во многих красочных подробностях. Второстепенные персонажи повести - живые, реальные люди. В главных героях нетрудно узнать с детства хорошо нам знакомые сказочные образы
Золушки и Принца. Это только кажется, что Отикубо и ее возлюбленный живут по законам современного им общества, на самом деле они живут по законам волшебной сказки

Событиям даны реальные мотивировки, но они все равно остаются невероятными, потому что подчинены иной правде, действующей в фантастическом мире народного вымысла, где всегда торжествуют добро и справедливость.

«Повесть о прекрасной Отикубо» рисует картины неслыханной роскоши, царившей во дворцах аристократов того времени. Многие ее страницы посвящены описанию предметов искусства, которые были неотъемлемой принадлежностью жизни знатного сановника. Их также принято было жертвовать в храмы, где с течением веков скапливались несметные сокровища. Большой любовью пользовались музыка и поэзия. «Повесть о прекрасной
Отикубо» наделяет своих любимых героев музыкальным талантом: они чудесно играют на флейте и цитре. В
Хэйанскую эпоху любили зрелище : пышные религиозные празднества при дворе, храмовые праздники. Романы того времени нередко описывают потасовки между слугами из-за лучших мест для зрителей - на улицах, по которым проходили торжественные процессии, или в храмах, где для привлечения молящихся было в обычае устраивать представления мистериального или даже развлекательного характера. Жизнь богатых хэйанцев текла в непрерывной смене празднеств и увеселений. Основой благополучия родовой знати служили поместья - сеэн. Так как торговля была в значительной степени меновой, то доходы с них получали не в виде денег, а в виде риса . Рис - главная ценность того времени. Аристократы оставляли надзор за своими поместьями в руках управителей.
Сами они служили при дворе , в гвардии или многочисленных гражданских ведомствах, но служба была только номинальной. Гвардейцы и «архивные юноши» – золотая молодежь той эпохи - посвящали все свое время любовным и придворным интригам.

«Повесть о прекрасной Отикубо» идеализируют хэйанский быт, но против своей воли автор рисует непиглядную картину: всесильный фаворит императора, брат его любимой жены, захватывает в свои всю власть в стране и правит государством по своему усмотрению в интересах одной семьи . И это историческая правда!
Действительно, во главе Японии долго стоял могущественный род Фудзивара, не гнушавшийся никакими средствами, чтобы укрепить свое влияние на императора. Жены императора ( во всяком случае старшие жены ) были обычно из рода Фудзивара. В придворной среде шла непрерывная распря из-за чинов и званий, процветали фаворитизм и мелкое интриганство. Такова была неприглядная изнанка блестящей хэйанской культуры. Слишком изнеженная и утонченная, она постепенно все больше теряла связь с жизнью, становилась хрупкой, мертвела. Провинция была погружена во мрак невежества. Крестьяне страдали от неслыханных поборов. Их господа были далеки от них, как боги, и почти никогда не появлялись в своих поместиях. Хэйанское правительство постепенно выпускало бразды правления из своих рук. В то время, как номинальные властители поместий - придворные аристократы вели эпикурейский образ жизни, в провинции возникали крупные земельные владения, во главе которых стали феодалы, управители земель сделались их властителями.
Хэйан оказался в одиночестве перед важнейшей ему страной. Изнеженные аристократы не могли противостоять новой, возникшей в недрах провинции силе. Им осталось только оплакивать свое утраченное величие. В 12 веке власть в стране перешла к грубым, невежественным военным феодалам, которые любили только ратные подвиги.
Страна надолго погрузилась в мрак междоусобиц. Но в то время, когда создавались первые японские романы (9 - 10 века ) хэйанская культура была еще на подъеме . Вот почему в них столько света и радости, а герои их так легко достигают своего счастья.

Моногатари - очень широкое видовое понятие, оно включает в себя многие жанры художественной прозы - новеллы, повести и романы, сказки и легенды. Точные даты появления японских романов трудно установить, но уже в 983 году в предисловии к одному из сборников буддийских легенд сообщалось, что « романов в наше время больше, чем песчинок на берегу моря Арисо».
Сохранились сведения о двухстах романах хэйанского времени. Сто восемьдесят из них не дошли до наших дней. Время произвело строгий отбор. Уцелели только самые любимые книги, ходившие по рукам в многих списках, и среди них «Повесть о старике Такэтори» и
«Повесть о прекрасной Отикубо». Хэйанские романы писались на свитках, украшенных картинами, Мода на такие свитки была завезена из Китая, но в то время как китайские художники предпочитали рисовать картины на сюжеты буддийских легенд. Длинные полосы из шелка и бумаги накатывались на валики и перевязывались шнурами. Художник как бы снимал крышу и, следуя ходу романа, переносил читателя из комнаты в комнату, из дворца на большую дорогу. Кисть его запечатлела луноликих старинных красавиц, тонущих в множестве шелковых одежд, и живые забавные уличные сценки. Как и в наши времена,богато иллюстрированный роман привлекал особый интерес читателей. Ревнительницы старины защищали свой выбор в следующих словах: «Мы признаем, что с того времени, когда была создана « Повесть о старике
Такэтори» сменилось столько людских поколений, сколько было коленьев в чудесном бамбуке, из которого родилась
Кагуя-Химэ. Но пусть это старинное сказание - древний ствол, не дающий новых ростков, оно словно переносит нас в век богов, так пленяет нас своей возвышенной душой его героиня - лунная дева Кагуя-
Химэ. И если вы не цените этой старинной повести, то только потому, что не можете своими женскими очами проникнуть в ее глубину.» Защитники новых романов отвечали на это: « Никто не видел небесной страны, куда улетела Кагуя-Химэ, и потому неизвестно даже, существует ли такая страна. Но героиня родилась в стволе бамбука, это сразу придает рассказу простонародный характер.» Именно этот народный характер пнрвого японского романа и претил сановной знати. И не мудрено: автор «
Повести о старике Такэтори» смотрит на аристократов глазами народа и смеется над ним. « Не в наши дни, а давно-давно…»- каноническая вступительная форма японских сказок. С этих слов начинается и «Повесть о старике Такэтори», сразу отодвигая в даль времен чудесные события, о она повествует. Но лукавый и озорной автор дал своим комическим персонажам - неудачливым женихам - исторические имена реально существовавших принцев и высших сановников и, ставя их в смешные и унизительные положения, создал тем самым дополнительный комический эффект, который, должно быть, немало позабавил его современников. В « Повести о старике Такэтори» искусно сплетены между собой элементы сказочно-фантастического вымысла с острой сатирой на современную автору действительность. Возможно что отдельные сатирические стрелы были пущены в знатнейших сановников из правящего рода Фузивара. Автор «Повести о старике Такэтори» остается неизвестным, несмотря на то что на этот счет существует ряд предположений. Он, несомненно, человек не чуждый образованию, читавший китайских классиков и буддийские книги. Стиль его не свободен от «китаизмов». Согласно одной из гипотез (их существует несколько ) создателем ее был Минамото-но Ситаго (911-983 ), известный поэт и ученый.
Изучение памятника началось уже в середине века и идет со все возрастающей интенсивностью, но многие спорные вопросы до сих пор еще не разрешены. Время создания повести тоже не установлено с полной точностью. Может быть это 9 век, скорее всего, начало 10 века. Имена героев характерны для эпохи Нара (8 век ).

Структура повести представляет собой цепь новелл крепкоспаянных между собой сюжетом и вставленных в обрамляющую новеллу. Начальная часть обрамляющей новеллы и ее заключительная часть (эпилог ) несколько отличаются друг от друга по своему характеру. Первая ближе к волшебной народной сказке, вторая к куртуазному роману. Микадо в эпилоге уже прообраз будущего романтического героя.
Прекрасная Кагуя-Химэ задает женихам трудные задачи, чтобы узнать, который ее подлинно любит. Но ее скрытая цель - отвергнуть их всех. Женихи должны добыть волшебные предметы, но поиски - мнимые. Вставные новеллы носят пародийно-фарсовый характер, сказочный материал подан в сатирических эпизодах не всерьез. Возможно, что в ходе веков переписчики добавляли многое от себя и «Повесть о старике Такэтори» является до известной степени коллективным творчеством. Как бы то ни было, автор этой повести чисто комическая, это герой простак. Все высокопоставленные женихи ( за исключением Микадо ) обрисованы самыми черными красками, это жадные, трусливые и жестокие люди. Принц Курамоти ничего не платит ремесленникам, которые много лет на него работали. Дайнагон Отомо-но
Миюки счастлив и непроходимо глуп, слуги относятся к нему с нескрываемым презрением. Сказка здесь только средство, чтобы сатирически изобразить действительность.
Столкновение между волшебным миром и реальным миром повседневной действительности решается чисто по сказочному: надев пернатую одежду, Кагуя-Химэ возвращается в лунный мир. Но сквозь ее фантастический образ просвечиваются вполне реальные черты земной женщины. В древней Японии в эпоху господства родового строя женщина не была так принижена, как впоследствии, в эпоху феодализма. Кагуя-Химэ - настоящая героиня легенд и сказаний, возникших еще в недрах старинного рода. Девушка горда и независима, смелость ее настолько невероятна. В более позднюю эпоху, что требует уже особой мотивировки. Она не хочет слушать самого Микадо. « А я не ставлю его слова ни во что,»- говорит строптивая девушка к ужасу ее приемной матери и готова скорее умереть, чем идти к нелюбимому. Царский чертог ее не пленяет . Это потому, что она пришла из очень древней японской народной сказки. В Кагуя-Химэ воплощен народный идеал прекрасной и гордой женщины. Для нее не имеют значения придворные чины, знатность и богатство. В присутствии Кагуя-Химэ трусость не может надеть личину отваги, хитрость не может представиться прямодушием.
Перед ней равны простой крестьянин и Микадо. Только подлинные человеческие достоинства привлекают внимание девушки. Она - воплощение справедливости, и в этом народность ее образа. Столкновение между двумя мирами - земным и небесным - решается в пользу земли. Лунные жители прекрасны, но холодны, они лишены чувства сострадания и любви. «Не судите о том, чего вам понять не дано,»- говорит им Кагуя-Химэ, с неохотой, против воли покидая землю. Как уже говорилось , в повести «Такэтори-моногатари» много заимствовано из фантастических легенд Индии и
Китая. Но совсем нет необходимости считать, что все сказочные мотивы вошедшие в состав «Повести о старике
Такэтори» непременно занесены в Японию извне, с соседнего материка. Многие из них и до сих пор бытуют в японском фольклоре. Как прекрасная Кагуя-Химэ родилась из бамбука, так и любимец японских детей, сказочный герой Монотаро, родился из персика, а сказочная героиня
Кури-Химэ -из каштана. Недаром Кагуя-Химэ называется « дева, стройная, как бамбук».

Еще в древности записано много рассказов и песен о старике Такэтори, который находит в дремучей чаще чудесное дитя в стволе бамбука или в соловьином яичке.
Знаток японского фольклора Яначита Кунио сообщает: «Легенда о том, что человеческое дитя может появиться из птичьего яйца, встречается чаще, чем легенда о том, что дитя появляется из бамбука.»

Вообще сказки о женщине-птице очень распространены в
Японии. Женщина эта наделена красотой и чудесными дарами
( например , умением ткать ). Появление ее объясняется по- разному. Иногда она родится из птичьего яйца в виде крошечной девочки, иногда птица принимает женский образ, чтобы отблагодарить своего спасителя. Есть сказки с грустным концом: прекрасная женщина навсегда улетает от своего мужа вследствие того, что он нарушил запрет: стал подглядывать за ней в щелку и увидел ее в тот момент, когда она приняла свой настоящий вид - стала птицей. Образ женщины - птицы - один из самых поэтических и трогательных в Японском фольклоре. Каково бы ни было происхождение отдельных мотивов повести, композиция ее отличается геометрической стройностью. Каждый из эпизодов является органической частью сюжета и последовательного его развития. Расположены они по принципу кульминации. Пятеро женихов попадают один за другим все в более и более трудные положения, пока последний из них не погибает.
Несколько особняком стоит эпизод с Микадо, но и этот эпизод необходим для развития сюжета: Кагуя-Химэ должна выдержать последнее, самое трудное испытание: отказаться от всех земных почестей раньше, чем вернется на небо.
Сватовство Микадо служит как бы мостом к сказочной концовке.
Возможно, эпилог был переработан в более поздние времена в духе куртуазного романа, но позволительно предположить, что старинная повесть уже перебросила мост к такому роману.

В повести очень много стихов, насыщенных сложной игрой слов, шарады, ребусы, игра омонимами - все это сделано с огоньком, весело, изобретательно и остроумно. В трех последних главах стихи меняют свой тон и становятся «лирикой всерьез». Их назначение не насмешить, а взволновать и растрогать читателя. Игра слов, шуточное переосмысление пословиц и поговорок вообще постоянно встречается в «Такэтори- моногатари». Шутка завершает каждый эпизод неудачливым женихом, словно вынося ему окончательный приговор. «
Повесть о старике Такэтори» народна в истинном смысле этого слова. Тысячелетие прошло со времени ее возникновения, но ее читают и любят не только в Японии, но и во многих странах мира.

Автор «Повести о прекрасной Отикубо» тоже неизвестен. На этот счет существуют только предположения. Не совсем также ясно, насколько дошедший до нас текст соответствует первоначальному. «Повесть о прекрасной Отикубо» - популярный роман, своего рода занимательное чтение. Автор не ставит перед собой художественных задач большого масштаба, но отлично владел искусством увлекательного рассказа. Роман пользовался значительным успехом и, вероятно, потому домел до наших дней. Сказка любит число три. И хотя у Отикубо несколько сводных сестер, в романе действуют только две. Только они наказаны за свое равнодушие к сестре, хотя явных чудес в повести и не происходит, но героиня как бы наделена дарами фей: чудесно играет на цитре, умеет слагать стихи. Но главное - она добра и трудолюбива, ибо сквозь оболочку хэйанской красавицы явно просвечивают сказочные черты. Именно сказка награждает ее любовью к труду и щедростью.

Сестры Отикубо не обрисованы в черных красках, но они бездельницы и если не творят зло, то не умеют творить и добро, к тому же они скупы, не вознаграждают слуг - величайший грех с точки зрения автора. Возлюбленный Отикубо -
Митиери, подчиняясь законам сказки, жестоко мстит за нее. В сказке это вполне уместно, но, перенесенный а сферу семейного романа, сказочный герой оскорблял чувствительность читательниц. Вот почему конец романа представляет собой несколько затянувшийся апофеоз героя. Он должен был своими добрыми делами доказать, как он щедр и великодушен. Несмотря на то, что сама Отикубо играет явно «голубую роль», в характере ее немало реальных, подмеченных в жизни черт, она недоверчива и осторожна. Отикубо долго не может поверить в свое счастье и решается потребовать свидания с отцом только тогда, когда вполне убедилась в том, что чувства мужа к ней прочны и неколебимы. лучше всех удался автору образ мачехи. она словно выхвачена из гущи жизни и остается сама собой до конца. Никакие законы сюжета не могут заставить ее поступать противно своему характеру. Слуги
- вот настоящие добрые гении романа. Автор с юмором и теплым сочувствием рисует колоритные фигуры слуг и не забывает щедро наградить их в конце романа. Верная Акоги, несколько напоминающая субретку классической французской комедии, по временам даже оставляет в тени главную героиню романа.
Прислужниками знатных господ в составе их свиты бывали обыкновенно небогатые дворяне, нечуждые некоторой образованности, но положение их в господском доме было трудным и непрочным. Понятна ненависть Акоги к своей жестокой госпоже
Китанока. Семейные отношения и брачные обычаи, показанные в
«Повести о прекрасной Отикубо», могут удивить читателя своей необычностью.

В Хэйанскую эпоху среди богатых и знатных людей в большом ходу было многоженство. Законная жена носила титул Китаноката - «Госпожа из северных покоев». Называлась она так потому, что в дорцовом ансамбле, состоявшем из многих построек, покои старшей супруги помещались в ее верхней части главного здания. Прочие жены чаще всего жили отдельно, и муж только от времени до времини посещал их. Не мудрено, что мачеха ненавидела детей от других жен еще и потому, что в ней говорили ревность и уязвленное самолюбие. Побочные дети обычно находились при своей матери. В случае ее смерти их воспитывали дед и бабушка с материнской стороны. Отикубо попала во власть мачехи только потому, что вся семья ее матери вымерли и это сделало девушку особенно беззащитной. В
Хэйанскую эпоху, впрочем, жена чаще жила в доме своего мужа. В «Повести о прекрасной Отикубо» можно заметить, что раздельно живут только молодые супруги. Своеобразен и свадебный обряд. Жених явился к невесте под покровом темноты и наутро, вернувшись к себе домой, послал ей любовное письмо со стихами. На третий вечер устраивалось семейное торжество. И лишь после этого молодой муж уходил от своей жены открыто, при свете дня. Такой обычай тоже восходил к родовому строю, когда муж из чужого рода навещал свою жену тайно, скрываясь от всех.
В конце повести изображено идеальное семейное счастье.
Автор награждает всех положительных героев чинами и званиями. Он подробно, с большим знанием дела, перечисляет все подарки, розданные в честь этих счастливых событий слугам. Видно, и сам он принадлежал к небогатому чиновному люду. «Повесть о прекрасной Отикубо» несколько наивна и простодушна, но в ней много юмора и тонкой наблюдательности. Перед читателем словно разворачивается длинный свиток, на котором в красочных неповторимых подробностях запечатлены картины нравов и быта давно исчезнувшей эпохи.

* * *

Основной элемент моногатари - повествование. Для позднейшей литературы это и образец изящного слога т.е. соединение наиболее чистых форм японского языка со специфической
«изящной» лексикой. Подражание слогу моногатари впоследствии - в
17 - 18 веках - привело к образованию особого ложноклассического стиля. Лучшим классическим образцом Хэйанских моногатари является «Повесть о Гэндзи». Эпизоды сменились главами одного связного рассказа, повествующего об отдельных сложных ситуациях. Вместо цикла коротких новелл, объединенных общностью героя, но формально между собой не связанных, появился роман, разделенный на части. Подобный переход произошел на почве широкого введения опять-таки быта и жизни, что превратило такого рода роман в род нравоописательной литературы. Так появился роман «Гэндзи - моногатари» (1001 ) - вершина Хэйанской повествовательной литературы. В литературе этих веков родилось такое явление культуры, в котором многие исследователи видят не только то высшее, что Хэйанское общество дало своей стране, но и уникальное для всей мировой литературы средних веков доренессансной поры. Это явление - роман. Конечно, роман - глубоко свой. Но ведь то, что называют «романом» в разные эпохи истории художественной повествовательной прозы также очень «свое» для каждой из этих эпох. В Японии его обозначили тогда словом «моногатари», что значит «повесть», и это обозначение передает самую сущность этого литературного жанра, остающуюся неизменной при любом его видовом варианте и при любом размере произведения. Поэтому моногатари с этой стороны может быть и романом, и повестью, и рассказом. Как мы знаем из мировой истории литературы у большинства народов, вышедших на арену истории на этапе средних веков повествовательная литература и в Японии, но она быстро вышла из этого круга и пришла не к эпической поэме, а к роману. Однако в своих вершинах повествовательная литература уже не нуждается в завязке, она сама таковую изобретает. Художественный вымысел торжествует по всему фронту.

Вершиной Хэйанского романа признается «Гэндзи - моногатари»
( Повесть о Гэндзи ), вышедшая на рубеже 10 - 11 веков. Это повесть - неторопливая, обстоятельная - жизни одного человека от его рождения до могилы. Человек этот Гэндзи - сын императора от наложницы. Мы видим, как складывается придворная карьера и личная жизнь героя; узнаем о его радостях и горестях, о счастье и несчастьях, и не только при дворе, но и в изгнании, в укромном домике на окраине города. Множество происшествий, интриг, целая галерея лиц; вериницы женщин, с которыми была связана жизнь героя, каждая
- со своей индивидуальностью, со своей судьбой. И изображается это не только внешне, но и внутренне; не знаешь чего больше в романе : Рассказов о событиях, поступках или о переживаниях, чувствах, думах людей. И все - вполне реалистично, точно подлинно по-человечески. И такой, в сущности, реалистический роман - в раннем средневековье. Мы видим какая тонкая наблюдательность развилась у людей того времени, как они научились подмечать и передавать всякие изгибы мыслей и переливы чувств. Это искусство полно и широко перешло в моногатари. И если сказать при этом, что автором «Гэндзи – моногатари» была Мурасаки-Сикибу, придется признать, что умели раскрывать душевный мир человека лучше всего женщины. Таким образом, художественно- повествовательная проза этого периода истории японской культуры представляет двойной парадокс: первый - то, что повествовательная художественная литература в Японии началась с романа и притом романа реалистического, второй - то, что главными создателями этого романа были женщины.

Куртуазная поэзия и куртуазный роман являются не только самым крупным достижением культуры аристократического общества, но и полноценностью своего художественного выражения, законченностью формы, человеческой глубины содержания. Эта поэзия и эта проза представляют высшее, что тогда в данной области мог создать японский национальный гений.

Литература 10-12 веков и по языку, и по содержанию - торжество национального начала в культуре. Это была культурная победа. Но у нее была предпосылка которая может быть оценена так же , как победа и по масштабу своего действия даже больше, чем литературная; куртуазная поэзия и куртуазная проза свидетельствует, что в общем русле японского языка сложилось то что в истории языков называют "литературным языком". Литературный язык данной эпохи.
Что это значит? Это значит, что в нем действует отработанные нормы языкового выражения, точные и вместе с тем эластичные; нормы грамматические, стилистические; при наличии богатой лексики, открывающей возможность выразить самую тонкую мысль, неуловимое движение эьоции; при широчайшей возможности обращения слова в образ, в формулу. Недаром в глазах людей позднейших времен язык хэйанских монагатари был
"классическим". Уже одно образование такого языка - превосходный показатель культурного прогресса, но есть еще один показатель: этот литературный язык получил свое письмо.
Письмо это фонетическим, т.е. каждый его знак передавал то что воспринималось тогда как звуковая еденица речи.
Оказалось, что такой единицей был слог. Следовательно, каждый знак этого письма, каждая буква, как сказали бы мы, обозначали слог. Однако появились не только буквы, появился и алфавит, т.е. набор знаков, достаточный для передачи всех слогов языка. Их подсчитали - оказалось всего 48. Расположили в определенном порядке. Сначала придумали стихотворение, все слова которого укладывались в это число слогов; так было очень легко заучить всю азбуку. Японский народ обрел свое национальное письмо, не потеряв при этом китайское, но оставив его для того, для чего оно существовало: для писания по-китайски. Таково было огромное по значению достижение Хэйанской культуры, созданное именно в эту эпоху.

Японская литературная критика по-разному рассматривает
"Гэндзи - моногатари". Одни стараются усмотреть в этом романе ни более ни менее как скрытую проповедь буддийского учения, особенно - идеи "причин и следствий", кармы, находя, что все содержание "Гэндзи - моногатари" как нельзя лучше иллюстрирует именно эту идею. Другие стремятся видеть в "Гэндзи" дидактическое произведение, написанное в целях поучения и особенно назидания: как не следует поступать в жизни.
Третьи считают, что "Гэндзи" - просто безнравственный роман, произведение почти порнографической литературы. Четвертые полагают, что "Гэндзи" - несколько замаскированная историческая хроника, описывающая действительных лиц, действительные события и действительную обстановку.