Русская идея и русская мысль

В.В.Колесов

Русская идея: мысль и дума

В наших лекциях мы не раз говорили о преобладающем типе русского миросозерцания, как оно сказывается с начала XV в. это реализм неоплатонического типа. Культура вербального характера опирается на данные языка, зависит от языка, от с л о в а, которое понимается как Логос - это единство знака, идеи и вещи.. В центре мировоззрения находится слово, и задача в том, чтобы помысленную идею согласовать с её субстратом, с вещным миром. Идея так же реальна, как и обозначенная ею вещь. Более того, идея является той духовной энергией, которая и создаёт вещный мир, осветляя его этически и аксиологически - нравственно и ценностно. Таков и классический русский реализм как художественное направление в литературе и искусстве. Это не натурализм в правдоподобном изображении мира, но и не мистические отвлеченности авангардизма. Идеальное и реальное согласованы в художественном дискурсе, и идея, явленная в тексте, важнее описываемых событий и лиц. В этом тоже отличие русской ментальности от западноевропейской, номиналистически прагматичной. Там место духовности Логоса занимает позитивистское рацио.

Понятно, что для русского реалиста идея становится прямо идеей фикс. Всякая идея вообще, и чем она отвлеченней от мира, тем притягательней. Она становится светочем жизни, но с одним условием: она этически чиста. Идея идеальна, и русское слово идеал выражает представление об образце-мечте (как говорил Владимир Даль). Для русского понимания идеи как идеальной цели характерно сведение любой возможности к высшему её проявлению. "Качество" может быть и плохим и хорошим - но определение качественный всегда означает высшее, наилучшее качество. Масштаб может быть крупным и мелким, но масштабный всегда неимоверно огромный. Идея тоже может быть разного свойства, но идеальный всегда прекрасен в своем совершенстве. Иначе прилагательное не могло бы выступать в роли абсолютного выражения содержания понятия, представленного аналитически: качественный товар, масштабная идея, идеальный муж.

Когда говорят о "русской идее" - мифическом создании ума, - которое одни порицают, а другие возносят, следует иметь в виду эту особенность русской ментальности. Русская идея в таком смысле есть самое общее, наиболее масштабное, качественно идеальное представление о счастье и жизни. Выражение-понятие русская идея выставил писатель Федор Достоевский, который саму идею высказал просто: "чтобы всем хорошо было!" Высшее проявление идеи как всеобщего идеала, недостижимая мечта, но ради которой и следует жить, идея всечеловечества. Владимир Соловьев этот призыв понимал как утверждение идеала общей правды и прогресса в христианском смысле. Он говорил твердо: "Русский народ не пойдет за теми людьми, которые называют его святым только для того, чтобы помешать ему быть справедливым". А справедливость - основная идея русской ментальности.

Другие толкования русской идеи сомнительны. Они либо не идеальны, либо не ценностны. Многие обвиняют "русскую идею" в том, в чем сами, по-видимому, порочны; например, в гегемонизме и глобализме. "Вор кричит: -Держите вора!".

Реализм, исходящий из слова как всеобщей меры, призывает высветлить вещную плоть предметного мира. Слово для реалиста таково, что вбирает в себя различные формы - внутренние, и внешние, и содержательные. Символ русского слова - матрешка. Одну за другой вскрываем одно-образные фигурки, и каждая точно та же, но меньше размером. А внутри их всех нет ничего -темная бездна концепта, который и создал их всех, сам через них оплотняясь в словесной форме.

Русская мысль постоянно возвращалась к формуле Декарта cogito ergo sum (мыслю, следовательно существую) и полагали, что русское сознание примирилось бы только с обратным утверждением: sum ergo cogito - потому что лишь слово соединяет мысль и мыслящего, cogito и sum.

Именно слово опредмечивает в идее всё вокруг. Грамматические категории рода, числа, падежа построяют в нашем сознании предметность. Академик Буслаев говорил, что "отвлеченное и неясно представляемое язык отмечает большею частью средним < родом", потом об этом писали многие. Что? - это... оно... такое., самое. Отвлеченный смысл имени в среднем роде определяется также суффиксом: ушко, дельце, солнышко с эмотивным значением, умение, свойство, движение с отвлеченным. Мужской и женский род стали условным обозначением мира конкретных вещей и собирательно идей. На примере слов типа зал, рельс мы это уже видели, все конкретные -вещно мужского рода. Но отвлеченные и символичные ~ слова женского рода: вера, надежда, любовь... даже стыд в известный момент обернулся совестью, изменив родовую характеристику. Абстрактность идеи в самом общем виде обычно предстает как форма собирательно женская.

Опредмечивание мира в слове имеет множество форм. Обычно это делается с помощью суффикса -к-, который способен создать имя из любой части речи, начиная с глагола (перестроить > перестройка ) и кончая частицами (авось > авоська 'сетчатая сумочка, которую берут на всякий случай!). Опредмечивается не мир -мир предметен. Опредмечивается идея в мыслимом образе мира. И тут возникают две возможности: логико-терминологическс.;л и образ-но-символических. В первом случае однозначность поверхностного значения в понятии, во втором многозначность несводимых к общему виду конкретных значений - глубинный смысл символа. Русская ментальность выбирает второе.

Русские философы никогда не исходят из рассудочного понятия . Основным героем их интуиции является символ - образное понятие, и русскую философию не случайно называли "философией образа". Конкретное и образное русская ментальность предпочитает умственно рационалистическому. Поскольку оно - образное, в нем нет расклассифицированной единичности. Толкование конкретного как материально единичного вытекает из номиналистического взгляда эмпирика и полностью соответствует современному научному позитивизму. Русская ментальность - не ratio, но и не односторонний сенсуализм, хотя многие пытались показать наличие этого в русском сознании: "всё хочет пощупать", как и раньше говорили о протопопе Аввакуме ("всё хочет понюхать"), а позже о Василии Розанове ("всё хочет

полизать"). Абстрактное воплощено в конкретном, оно присутствует в нем всегда, и чистота мышления предполагает отчуждение от мира в пользу чистой мысли. Русское познание осуществляется сквозь призму интуиции, а интуиции чужда опора на чувственное восприятие мира. Петербургские философы подчеркнули эту особенность русского мышления, сопрягающего все содержательные формы слова в их объемном развитии. Образ, символ и понятие воссоздаются в трех видах интуиции: интуиции чувственной (это инстинкт на образ), интеллектуальной (это собственно интуиция прошлого опыта) и мистической (это инспирация - вдохновение, которое связано с символом). Представление о "беспредметности русской мысли" и ее "неоформленности" ошибочно. Уже в языковых формах идея опредмечена и может быть в мысли соотнесена с вещью. Объяснение проще. Со стороны ratio образное понятие представляется непонятием и потому осуждается. Но формальное понятие однозначно и постоянно изменяет свои контуры, тогда как символ -живое сотворение новее?;в обличий старого. Под "формой" сторонники голого ratio понимают формальную логику - но и логика того же корня, что Логос, а по статусу Логос выше. Но формализация мысли понятием закрепощает мысль и ограничивает личную свободу на выбор средств выражения.

Опредмеченное словом обобщено - и замирает в недвижности, помогая создать силлогизм или выявить понятие. Русские силлогизм и понятие отличаются от европейских.

Роль понятия в русском мышлении заменяет символический образ во всей совокупности присущих ему признаков. Заменяя конкретную вещь, только символ может представить её во всей полноте и цельности. Тем самым и слово, для мысли важное, оказывается заряженным символически, оно исполнено таинственной силы, что исключает однозначность строго понятия. Постоянное стремление русских интеллектуалов множить количество иностранных слов есть тоска по однозначному и всем понятному термину, который содержит одно понятие, лишенное всякого чувства и воли - образа и символа . Но значение в русском слове - всего лишь часть понятия, это - содержание понятия вне его объема.

Поэтому роль суждения в русском мышлении исполняет отрицающее перечисление признаков, которые не подходят под данный объем понятия. Определения типа "человек - это не то... не это...не... и не..." О такой особенности говорил Лев Карсавин: "Строится и выражается понятие отрицательно, а в глубине его оказывается положительное содержание". В славянском языке с давних времен являются утверждения в отрицательных формах, например

- с помощью отрицательных префиксов. Сначала это был префикс у-(у-богий, у-вечный, у-род), затем без-, утверждавший наличность путем отрицания (бездна),, и после всего не- (например, непщевати значит сомневаться), с помощью которого также утверждали, отрицая; например, в словах типа нелюди, неклен, невод, которые отрицают предмет в целом, но утверждают общность их признака: не люди, не клен, но) маленькие, незначительные, качественно иные, но все-таки и люди, и клен. Тот же принцип утверждения в отрицании виден и в старых текстах. В них отмечен признаком отрицательный,

убогий герой, даже больше - бес: дьявол, враг, собирательно всё злое - и в отталкивании от него высвечивается признак героя, добро, "ибо всё испытывается своим противным", - заметил по этому поводу Владимир Соловьев. Семен Франк полагал даже, что всё познание нового вообще коренится в действии отрицания старого и нахождении новых признаков для прежних явлений.

В результате происходит постоянное "освежение образа". Неимоверно трудно в конкретном дискурсе из цельности мысли вычленить нечто различающее и дробящее такую цельность. Перифраза Солженицына "жить не по лжи" - пример такого суждения, которое заменяет традиционно русское "жить по правде" и христианское "жить по совести". Отрицательность утверждает сильнее, чем простое номинативное утверждение. Ошибки быть не может, она исключается, поскольку перебрали все возможные признаки и остановились на одинаково приемлемом для всех как окончательном. Алексей Лосев свои определения строит таким образом. "Личность - не сущее, не existentia, не дух..." и т.д. - а.../Когда Даниил Андреев хочет дать определение своей "интеррелигии", он говорит, что это "не иерократия, не монархия, не олигархия, не республика: нечто новое, качественно отличное от всего, до сих пор бывшего" - но что же именно? - а "мистический разум" и "духовное делание", которые для мышления русского реалиста являются привычными с XV в Л (голова и сердце как одновременное сосредоточение разума). Типично русское утверждение "да нет!" - это согласованное с событием утверждение при отрицании. Когда говорят неплохо - утверждают, что хорошо; ответ: не знаю - предполагает, что всё уже решено.

Роль силлогизма в русском мышлении исполняет энтииема. незавершенный силлогизм с опущенной большой посылкой. Вот как приблизительно должна размышлять обманутая женщина:

Все мужчины - обманщики = но это же всем ясно! Мой Ваня - мужчина = в этом я тоже уверена ergo Мой Ваня обманщик! = ах, вот как!..

На самом же деле мыслит чуть иначе: "Мой Ваня обманщик, потому что он мужчина!" - умозаключение, которое исключает из рассмотрения конкретные обстоятельства дела, способные смягчить вину Вани, и вместе с тем вызывает известную каждому категоричность суждений русского человека. Большая посылка основана на пресуппозиции, в качестве которой выступает не конкретная ситуация, а отвлеченная от прошлого опыта идея. Малая посылка, наоборот, всегда отражает ситуацию высказывания, толкует о конкретной вещи. Возникает типичное для "реалиста" положение: взаимно обосновывая друг друга, идея и вещь сопрягаются и предстают в слове. Слово сказано в ergo: "Мой Ваня обманщик" - с немедленной реакцией на результат. Другие типы высказываний развиваются сходным образом, хотя и различаются в степенях категоричности. Между прочим, когда в XVII в. стали развиваться типы сложноподчиненных предложений, именно такие сжатые суждения способствовали развитию синтаксических связей при изложении мысли и тем самым совершенствовали логические формы самой мысли. Персональная русская мысль исходит из ощущения, что мысль должна быть чистой, избавленной от воздействия "вещи", т.е. от ситуации данного дела - от большой посылки. И в этом есть своя логика.

Логика, основанная на особенностях языка. Кант разграничил типы суждений на синтетические и аналитические. Первые несут с собою новую информацию, а вторые - нет. "Щенок - это молодой пёс" - что нового мы узнали? "Молодой пёс - это щенок" - мы узнали, как называют молодого пса. Аналитических суждений русская мысль избегает, потому что закон тождества для нее - закон. "Дом - это дом" - всегда достоверное утверждение. Александр Потебня утверждал поэтому, что язык синтетического строя нельзя описать аналитически; русский язык синтетичен, он порождает синтетические суждения - в отличие, например, от английского, известного своим аналитизмом.

Если угодно, это - восстание против здравого смысла ratio, которым так гордится европеец.

Здравый смысл гласит: "Солнце всходит и заходит...", "солнце - огненный шар...", "земля плоская - на ней всё стоит, не падая...", "прямо - это не сворачивая ни вправо, ни влево..."

Здравый смысл ошибается, и мы это знаем. Наукой доказано: "Солнце неподвижно, Земля вращается вокруг него..." "Солнце не отражает света - оно черное..." "Земля по форме ближе к шару..." "Прямая - кратчайшая линия между двумя точками..." И так далее.

Давно замечено, что в научные истины надо верить, тогда как реальность ошибочна, но очевидна. Русская ментальность ищет не истинности, а очевидности. Реальное часто становится нереальным и потому, в сознании, подменяется ирреальным, а это почва для проявления иррационального. Иррационализм русского сознания посрамляет ratio, потому что вне веры нет науки так же, как нет и самой веры без науки. Всё то же, и ничего нового: русский реалист соотносит идею-веру и вещь-науку (опыт-навык). Французский здравый смысл для русского - это умеренность мысли и "закисание духа", он не дает для мысли простора, не "творит новых миров". Чтобы быть уверенным в истинности сказанного, следует перехитрить истину. Язык поможет в этом.

В языке своя "манихейская" логика, но это - логика. В русском языке форма удваивается с тем, чтобы смысл мог - раздвоится. Тогда-то эту холодную истину мы обойдём своей правдой с флангов, с боков, с двух сторон. Одновременно стереоскопически увидим и идею, и вещь, и возвышенный Дух, и воплощенных духов - единственное и множественное числа помогают в этом. Удвоение сущностей , с которым борется номиналист, не мешает видеть мир объемно. Ведь за понятием можно скрыть непонятное беспонятие, подменив его другим, а за символом - нет. Символ объемен так же, как и вещь. "Удвоение сущностей" непонятно говорящему на европейских языках. У русских не только свобода, но и воля, не одна лишь истина, но и правда, не просто стыд, но и срам, а также горе- беда, а при известном всем сознании также совесть, и многое другое также. Идеальное рядом с реальным, и каждое выражено собственным именем. Это именно сущности, родовые определения категорий, всегда парные. В конечном счете они возвращают нас к проблеме "сакральное -профанное" или (что то же) "высокое - низкое" (по стилю). Такие формулы трудно перевести на другие языки, и обычно их переводят неточно, потому что в них абстрактная лексика однозначна и выражена самостоятельным словом.

Русский язык создает возможности для объемного суждения. Например,

свободный порядок слов в предложении "дает возможность сплавлять целые ряды образов в один образ... Логика сознания, имеющего дело с понятиями, требует иного порядка", - писал русский филолог Петр Бицилли, обсуждая нашу проблему. Русское мышление напрямую есть мышление идеями, а не понятиями, для которых необходима одномерная линия дискурса. Иван Ильин оценивал европейский дискурс как ущербность однопланного движения мысли. Такой тип мышления он сравнил с падающим камнем, который увлекает за собою, и тогда тебе только кажется, что мыслишь ты самостоятельно. На самом же деле ты постоянно находишься во власти наезженной схемы, и движение мысли здесь обманчиво; в действительности происходит "топтание на месте" в плену закона тождества и тем самым дедукция "являет образец ограниченности мыслей". Проблемы европейского конформизма лежат в этом.

Профессор Бицилли сказал верно: русское "конкретное мышление охватывает жизнь во всей её полноте; для него нет объектов, а только тенденции, возможности энергии - и потому ему открыто то, что возможно в будущем". Французский язык своей "общелогической стороной" влиял на нашу литературную речь в синтаксисе, как и немецкий оказал воздействие в области понятия. Уточнение русской мысли общеевропейской традицией пошло языку на пользу. В некоторых сферах деятельности литературное изложение полезно.

Для русского суждения основным является именно есть: всеобщие связи не подтверждаются чувственной очевидностью, и потому речь идет "о самом смысле есть" (говорил Семен Франк). Обычный оборот речи, "который с острой наблюдательностью будто бы непосредственно народного мнения свидетельствует о том, что нам теперь открывается [в вещи]. Каждая констатация - а любое познани-ее, в конечном счете, является констатацией [а не формальным определением понятия или термина] - выражает свой смысл в обороте "имеется то или это" (сравните с франц. 11 у а или англ, there Is)" - a среди русских форм особенно связка есть.

Томас Гоббс утверждал, что языки, небрежные в употреблении связки, неточны в логических операциях. Русский язык как раз таков. С легкостью русский человек отбросит связку в любом отвлеченном суждении, поскольку "и так всё ясно" (слова Розанова). "Он глуп - он был глуп(ым) = он дурак - он был дурак(ом)". Форма настоящего времени передаёт не предположение-пожелание будущего и не фиксирует результат прошлого действия в настоящем, а утверждает предполагаемый реальным, т.е. действительно настоящий факт, событие, действие. Одновременно это и точка отсчета в системе глагольных времен: указание на момент речи (вещно) как проявление постоянства данного факта (вечно). Вневременное, постоянное , вечное как бы влито в конкретно вещное. Форма есть стала самостоятельным словом, обозначающим всякое присутствие (имеется) : у яеня есть., вместо обычных для европейца оборотов типа я имею. Форма множественного числа суть стала высшей формой выражения сущности (вот в чем суть дела).

Другая логика не есть отсутствие логики.

Образность символа, данного в совмещенности своих значений, предопределил особенности русского образа мысли. Из мышления устраняется момент формализации, поскольку лишь в понятийном мышлении "формальная сторона везде преобладает над сущностью мысли" - так Петр Лавров отметил

недостаток европейской мысли. Свои опасности возникают и в русском мышлении. Если на Западе развивается схоластика, то в православии -догматизм. Вариантность форм не покрывает сложности и разнообразия содержания мысли, а формы множатся, не всегда попадая в светлое поле сознания. Образ, которым раскрывают символ, у каждого свой, и в этом, может быть, единственная причина разногласий, возникающих при обсуждении важных дел. Каждый по-своему понимает, что такое "демократия", "свобода" или "рынок".

Понятно, например, что с таким пониманием связи идеи-вещи русское сознание не согласится с развитием авангарда в искусстве. Русские философы начала XX в. понимали авангард как голую идею всякого нового, собственно модернизма, не получившего еще образного воплощения в национальной форме. Такой "авангард" противоположен понятию "искусство" - это искусство с обратным знаком, потому что в нем не сущность выявляется в символе-образе, а, наоборот, образ конструируется по заданной схеме, которая подается как искомая сущность. Это проявление концептуализма, которого русская мысль по возможности сторонится как ереси. Беспредметность искусства снимает проблемы ценности и морали, а с этим русские чувство, разум и воля не согласятся в принципе.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.auditorium/ru