«Слово о полку Игореве»

Б. Розенфельд

 «Слово о полку Игореве» — лирико-эпическая поэма, замечательный памятник художественной литературы древней Руси (XII в.). «С. о п. И.» было открыто в составе рукописного сборника, найденного в Ярославском Спасском монастыре А. И. Мусиным-Пушкиным в 1795. В порядке подготовки к изданию с рукописи «С. о п. И.» был сделан список и была снята копия для Екатерины II, Карамзин делал выписки из сборника и уже в 1797 дал сообщение о «С. о п. И.» в «Spectateur du Nord». Были сделаны также переводы на современный язык. Однако и в копии для Екатерины и в первом печатном издании (1800), осуществленном с помощью А. Ф. Малиновского и Н. Н. Бантыш-Каменского, были допущены ошибки. Единственная рукопись сгорела в Московском пожаре 1812; она представляла собою не оригинал, а список XVI в., также не лишенный искажений. Отсюда — наличие и до сих пор неразъясненных, темных мест и сомнений относительно некоторых деталей композиции, над разрешением которых бьются уже многие поколения ученых.

«Смысл поэмы, — по определению К. Маркса, — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием монголов» (Маркс и Энгельс, Соч., т. XXII, стр. 122). Свою идею автор развивает, повествуя о неудачном походе князя новгород-северского Игоря на половцев в 1185. Причину неудачи автор видит в сепаратизме Игоря, который решил «себе славы искать» не в согласии с другими русскими князьями и прежде всего с киевским великим князем Святославом. Не устояв против превосходивших сил врага, северские князья и сами потерпели поражение и открыли доступ на Русь половцам. Этому проявлению обособления и безрассудного честолюбия Игоря автор «Слова» и противопоставляет призыв к совместному  выступлению всех князей против половцев под руководством князя Святослава «грозного, великого киевского». Все же автор «Слова» не только осуждает Игоря, но и сочувствует ему, скорбит о бедах, постигших Русь. Он предлагает всем другим князьям (устами Святослава) вступить «въ злата стремена за обиду сего времени, за землю рускую, за раны Игоревы, буего Святославлича».

Произведение поражает необычайной своей многогранностью, исторической значительностью, эмоциональной насыщенностью, эффектным и вместе с тем глубоко целостным использованием свойственных поэтическому искусству средств, изысканной отшлифованностыо всех граней художественного образа. Являясь великим художественным памятником, «С. о п. И.» — злободневный политический документ своего времени. Повествуя о данном событии — походе Игоря, автор умеет поставить его в контекст всей политической обстановки современности и недавнего прошлого, осветить его как явление, типическое для своей эпохи. Его кругозор конечно ограничен интересами княжеско-боярского класса. Воспевая князей и дружину, он лишь однажды упоминает о «ратаях» (пахарях), обнаруживая заинтересованность феодала-землевладельца в «мирном» труде эксплоатируемого им смерда. Автор «С. о п. И.» в известной мере тяготеет к уже изживавшемуся этапу исторического развития Руси, когда Киев служил подлинным центром земли Русской: намечался период феодальной раздробленности, Киев клонился к упадку, в юго-западной и северо-восточной Руси выдвигались новые крупные центры. Однако заключать отсюда о консервативной в свое время роли «С. о п. И.» было бы неправильным. Ориентация на Киев как на центр в  целях создания более широкой организованности русских князей позволяет автору подняться много выше их узкого кругозора, обличая их эгоцентризм, своекорыстие, мелочность. Отсюда — широта охвата исторической действительности в «С. о п. И.» («от старого Владимера до нынѣшнего Игоря»), отсюда его высокий пафос и теплый, волнующий лиризм.

Нити литературных связей идут от «С. о п. И.» к переводной литературе, особенно там, где даны батальные картины, описания воинской доблести и т. п. («Девгениево деяние», исторические библейские книги, «История Иудейской войны» Иосифа Флавия и пр.), идут они и к оригинальной древнерусской литературе (Галицко-Волынская летопись, произведения ораторского жанра и т. д.), и наконец «С. о п. И.» теснейшим образом связывается с устно-поэтическим дружинным творчеством. По своему жанровому оформлению «С. о п. И.» несомненно связано с устным жанром лиро-эпической воинской дружинной песни. Сам автор называет «С. о п. И.» не только повестью, но и «песнью», он сам указывает на свою связь с «вещим» Бояном — дружинным певцом конца XI — начала XII в. Подобно Бояну он обрамляет свое произведение зачином («Не лѣпо ли ны бяшеть, братіе...» и т. д.) и концовкой («славой»), подобно Бояну любит растекаться «мыслію по древу, сѣрым вълком по земли, шизымъ орломъ подъ облакы». Порою он цитирует Бояна, повторяя, со ссылкой на него, сложенные им «припевки» — пословицы. Песенная стихия, дающая выход политическому пафосу и лирической взволнованности автора, пронизывает впрочем все произведение от начала до конца, определяя «непоследовательность» повествования, нарушающую хронологический порядок событий. Однако за этим «лирическим беспорядком» кроется строго продуманный план произведения, как лиро-эпической поэмы с присущими этому жанру лирическими отступлениями, историческими реминисценциями и т. д. Композиционно срединное место (2-ю часть) занимает «золотое слово» Святослава, концентрирующее в себе идейно-политическое задание поэмы. Перед ним — первая часть содержит «песнь» о бедственном походе Игоря, после него — третья часть содержит «песнь» о возвращении Игоря из плена и радости земли Русской. Эти три части обрамлены вступлением и концовкой, носящими, как упомянуто выше, песенный характер. Во вступлении за зачином следует мастерской портрет вдохновенного «вещего» певца-поэта Бояна, образ которого несет функцию эмоциональной подготовки читателя к восприятию поэмы. Построение трех основных частей осложнено указанными выше приемами (отступления и пр.). Приступая к более последовательному изложению событий, автор берет однако лишь наиболее яркие моменты и вводит новые отступления, которые, с одной стороны, дают широкий историко-политической фон для данного события, показывая его типичность, а с другой — подчеркивают его особую (с точки зрения автора) значительность и ярко-эмоционально его окрашивают. Так поэматический, лиро-эпический  характер произведения в единстве с его идейной направленностью определяет как общий план произведения, так и детали его. Едва ли являясь произведением стихового жанра как такового, «С. о и. И.» несомненно литературно преломляет жанр устной песни, и отсюда — не только известная ритмическая упорядоченность отдельных фраз, но и ритмическая организованность во всей структуре произведения. Поэма делится на строфы (точнее — «строфемы»), дающие впечатление эмоционально-смысловой и интонационно-ритмической завершенности. Наиболее очевидно это подчеркивается использованием в «С. о и. И.» приема рефрена (концовки-припева). Строфическое членение выделяется порою и анафорой (варьированной, — см. плач Ярославны и «золотое слово» Святослава), а также контрастностью интонаций в конце предшествующей и в начале последующей строфемы (восклицательной и повествовательной и т. п.). В интонационном отношении «С. о п. И.» вообще необычайно богато. Используя различные синтаксические средства или сопоставляя фразы, различные по эмоциональной окраске, автор придает мелодии поэмы изумительную ритмичность, гибкость и богатство звучаний. Он пускает в ход такие формы, как обращение к читателю, к самому себе, к персонажу, он чередует повествовательную интонацию с восклицаниями; он с тонким вкусом использует прием синтаксического параллелизма, завершал ряд развернутой фразой, построенной по-новому («Длъго ночь мрькнеть. Заря светъ запала. Мъгла поля покрыла. Щекоть славій успе. Говоръ галичь убудися. Русичи великая поля чрвлеными щиты перегородиша, ищучи себе чти, а князю славы»). При крайней насыщенности произведения метафорами, символами, сравнениями, эпитетами язык «С. о п. И.» отнюдь не производит впечатления чисто внешней изукрашенности и перегруженности. Языковая палитра художника, необычайно яркая и красочная, строго продумана и гармонична, будучи подчинена единой идейно-эмоциональной настроенности поэмы. Опираясь преимущественно на наследие устной языческой поэзии, частью на лит-ую традицию и на живые еще для времени «С. о п. И.» верования, автор чрезвычайно разнообразно использует анимистические образы и мотивы, оформляя их в приемах психологического параллелизма и сравнения, метафоры и символа, олицетворения человеческих переживаний и одухотворения природы. Сюда же примыкает прием эпической гиперболизации, осуществленный впрочем автором повидимому в оригинальных образах. Отметим наконец использование автором образов языческих славянских божеств (Белеса, Дажь-бога, Хорса и др.). Эти традиционные элементы однако вплетаются в ткань произведения несомненно индивидуально-оригинального. Поэт создает подчас весьма смелые и до сего времени свежо звучащие сочетания, изысканно переплетая эмоциональные, зрительные и слуховые образы. Такова напр. антитеза: «Дети бесови кликомъ поля прегородиша, в храбріи Русици преградиша чрвлеными щиты», или необычайный по лиризму  заключительный мотив обращения Ярославны к ветру: «Чему, господине, мое веселіе по ковылию развѣя?» Наряду с красочностью зрительных образов исключительным богатством отличаются образы звуковые. Вой волков, лай лисиц, говор галок, щекот соловья, пенье лебедя, крик орла, шум травы, гуденье земли, скрип телег, гром грозы, — целым миром звуков откликается природа на действия и переживания людей, жизнь которых не менее полнозвучна: здесь и турий рык храбрых дружин, и крик раненых, и плач жен, и покрики ратаев, и пение копий, и стук мечей, и звон золота, и звон славы. В формулах метафор и сравнений все эти звуки переплетаются и перекрещиваются. В центре всего этого образного богатства стоят образы людей, по своей яркости и типической выпуклости стоящие на том же уровне высокого мастерства. Автор чрезвычайно скуп в психологических характеристиках персонажей и в описании их действий, он не дает их биографий и портретов. Но при всем том из нескольких штрихов вырисовываются образы конкретные, ярко типические: отважный, но до безрассудства честолюбивый феодальный князь-воин Игорь, сетующий на утерю прежнего патриархализма в отношениях князей, великий киевский князь Святослав, плачущая Ярославна, жена непоседливого воинственного феодала, обреченная на пассивную тоску и жалобу. Классический по выразительности обобщенный образ феодальной дружины дан в характеристике Всеволодом своих дружинников курян. Но при всей своей исторической и классовой конкретности образы эти перерастают в своей художественной обобщенности рамки своего класса и эпоху, приобретая способность вызывать живую эмоциональную и эстетическую реакцию у читателей других эпох. Вот почему напр. плач Ярославны до сих пор остается шедевром любовной лирики, как впрочем и все произведение в целом принимается нами как неувядаемый образец лирико-эпического творчества. Изучение древней письменности раскрыло достаточные для появления этого произведения предпосылки в предшствовавшем и современном «С. о п. И.» этапе литературного процесса. Однако «С. о п. И.» несомненно весьма значительно поднимается над средним уровнем всей древней литературы, развивавшейся на протяжении многих веков почти исключительно в русле церковщины. Цензурный гнет церкви в значительной мере парализовал то плодотворное влияние, которое могло бы оказать «С. о п. И.» на развитие поэзии при других условиях. И все же «С. о п. И.» оставило след своего влияния гл. обр. в области жанра воинских повестей. Наиболее ярким в этом отношении фактом является «Задонщина» нач. XV в. («см. Русская литература»).

С момента открытия и особенно издания «С. о п. И.» начинается новый этап в литературной судьбе памятника: он не только становится в центре внимания исследователей-специалистов, но и воскресает в своей живой художественной действенности: завоевывает признание крупнейших поэтов и критиков (Пушкин, Белинский и др.), становится объектом подражаний  и вольных стихотворных переводов, вдохновляет художников других областей искусств (живописи, музыки). Изучение всего этого материала получило уже некоторое отражение в научной литературе (В. В. Сиповский, С. Шамбинаго и др.). Из последних переводов, стремящихся к точности, наиболее значителен перевод дк. А. С. Орлова (прозаич.) и Шторли (стихотв.). Упомянем еще о таких отражениях «С. о п. И.», как известная опера Бородина, эскизы к ней Рериха, иллюстрации палешанина Голикова в последнем издании памятника («Academia», 1935) и т. д.

Не прекращается литературное влияние «С. о п. И.» и в советской литературе («Полынь-трава» Б. Лавренева, «Дума про Опанаса» Э. Багрицкого и т. д.). Вместе с тем вокруг изучения этого произведения уже с момента его опубликования велась борьба, приобретавшая в известной плоскости и прямой политический характер в связи с тенденциозным использованием «С. о п. И.» в националистических целях. Интерес Маркса и Энгельса к «С. о п. И.» был возбужден прежде всего тем, как показывает академик А. С. Орлов, что вокруг памятника разгорелись националистические страсти в связи с панславистскими тенденциями. В духе романтико-националистической идеологии был освещен этот памятник первыми нашими интерпретаторами. Скоро однако в литературе о «С. о п. И.» раздались и скептические голоса (М. Т. Каченовского, Н. И. Надеждина и др.), подвергшие сомнению самую подлинность памятника. Такой скептицизм не был основателен, но дал толчок к всестороннему до сих пор продолжающемуся изучению памятника, притом не только русскими, но и зап.-европейскими учеными. В ряду значительнейших исследований стоят работы Д. Дубенского, Ф. И. Буслаева, Н. С. Тихонравова, В. Ф. Миллера, Ф. Е. Корша, капитальный труд Е. В. Барсова и др., Из исследований современных специалистов укажем работы С. Шамбинаго, В. А. Келтуялы, ак. А. С. Орлова и др. Все эти работы выдвинули и во многом разрешили многочисленные и разносторонние, но гл. обр. частные, проблемы, связанные с памятником (исторический комментарий к «С. о п. И.», текстология, определение палеографических и языковых особенностей древнего списка, изучение литературных связей и связей «С. о п. И.» с устной поэзией, анализ художественной структуры, вопросы о личности автора «С. о п. И.» и Бояна, национальная и классовая природа памятника и т. д.). Дальнейшая работа по установлению и анализу текста памятника необходима для разрешения общей проблемы о значении и путях критического освоения «С. о п. И.», как ценнейшего наследия героического эпоса прошлого.

Список литературы

II. Барсов Е. В. «Слово о полку Игореве» как художественный памятник Киевский дружинной Руси, 3 тт., М., 1887—1889 (труд остался неоконченным)

 Владимиров П. В., «Слово о полку Игореве», вып. I, Киев, 1894

 Орлов А. С., Переписка Маркса и Энгельса по поводу «Слова о полку Игореве», сб. «Памяти Карла Маркса», изд. Акад. наук СССР, Л., 1933.

III. Барсов Е. В., Критический очерк литературы «Слова о полку Игореве», «ЖМНП», 1876, сент. и окт.

 Смирнов А. И., О «Слове о полку Игореве», I, Литература «Слова» со времени открытия его до  1875, «Филологические записки», 1875, вып. VI, 1876, вып. I—III, V, VI (и отд. отт., Воронеж, 1877)

 Берков П. Н., К библиографии западных изучений и переводов «Слова о полку Игореве», Акад. наук СССР. Институт русской литературы (там же и др. статьи о «С. о п. И.» Н. Н. Зарубина, Д. В. Айналова)

 Труды Отдела древне-русской литературы, т. II, М. — Л., 1935

 Wolther, Neuere Arbeiten über das altrussische Jgorlied, 1918—1923, «Zeitschrift für slawische Philologie», Bd. I, 1925

 Gudziy N., Die altrussische Literatur in Jahren 1914—1926, «Zeitschrift für slawische Philologie», 1926, H. 2

 Жданов И. Н., Литература «Слова о полку Игореве», Сочин., т. I, СПБ, 1904 (ранее Киев, 1880)

 Гудзий Н. К., Литература «Слова о полку Игореве» за последнее двадцатилетие (1894—1913), «ЖМНП», 1914, № 2

 Пиксанов Н. К., К обзору литературы «Слова о полку Игореве», «ЖМНП», 1915, № 1.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://feb-web.ru/