Ораторская проза середины XVIII века как предмет литературоведческого изучения

Матвеев Евгений Михайлович, Санкт-Петербургский государственный университет

Ораторская проза XVIII века - один из важнейших для этого периода русской литературы видов словесности, который имел древние и прочные традиции, восходящие и к древнерусской литературе, и к античной. Исследователи русской литературы XVIII века неоднократно обращали внимание на то, что этот период - эпоха безусловного подъема ораторского искусства, причем ораторская проза для XVIII века была фактом художественной литературы1.

Изучение ораторской прозы XVIII века представляется актуальным по нескольким причинам. Первая состоит в недостаточной на сегодняшний день изученности русской прозы XVIII века вообще и ораторской прозы, в частности. Анализируя степень разработанности различных аспектов истории русской литературы XVIII века, многие исследователи говорят о том, что в работах о русской литературе этого периода прозе традиционно отводилось и до сих пор отводится второстепенное место2. В русской литературе XVIII века, а в особенности в литературном процессе первой половины века, главенствующее положение занимала поэзия. Как писал Г. А. Гуковский, в середине XVIII века "поэзия считалась литературой по преимуществу; проза в основном отходила к области практической речи; между тем речь художественная мыслилась тогда как отрешенная, противоположная практической"3. Первая половина XVIII века - это эпоха по преимуществу поэтическая. В одной из статей, посвященных русскому просветительству XVIII века Ю. Д. Левин отметил, что "идущая от древности прозаическая традиция была прервана утверждением в литературе классицизма, при котором истинными признавались лишь стихотворное искусство с присущими ему видами, формами и жанрами и ораторская проза"4. Важно подчеркнуть, что ораторская проза до 60-х гг. XVIII века (т. е. до времени начала кризиса классицизма, когда, по словам Левина, "господствующие жанры этого направления в литературе - торжественная ода и трагедия - понемногу утрачивают свой авторитет и оттесняются художественной прозой"5) была единственным развивающимся в русской литературе того времени видом прозы.

В. А. Кузнецов в своей статье "Поэтические уподобления в русской литературе XVIII века (к вопросу о персонифицированности классицистического эстетического сознания)" обратил внимание на то, что важной особенностью жанрового мышления эпохи классицизма является соотнесенность жанра с именем античного автора, чьи индивидуальные черты осмысляются как образцовые для данного жанра6. Такие уподобления действительно на протяжении всего XVIII века присутствуют в русской поэзии (Ломоносов сравнивается с Пиндаром, Кантемир - с Ювеналом, Сумароков - с Расином и проч.). Однако такой прием используется не только в отношении поэтов - такие же уподобления мы можем обнаружить и в отношении авторов ораторской прозы. В частности, Г. Р. Державин в стихотворении "К портрету Михаила Васильевича Ломоносова", среди прочего, сравнивает Ломоносова с Цицероном:

Се Пиндар, Цицерон, Вергилий - слава россов,

Неподражаемый, бессмертный Ломоносов.

В восторгах он своих где лишь черкнул пером,

От пламенных картин поныне слышен гром7.

В. А. Кузнецов отметил, что "выделимость жанра определяется через отнесенность к лицу, к конкретному имени. Жанр, следовательно, персонифицируется в строгом соответствии с установкой классицизма на практику античности..."8. Таким образом, уподобления типа "Ломоносов-Цицерон" свидетельствуют о "выделимости" жанров ораторской прозы и о том, что ораторская проза в русской литературе XVIII века представляла собой не менее самоценное и значительное явление, чем поэзия.

Еще одна причина актуальности обращения к ораторской прозе (в частности, к церковной проповеди) заключается в важности вопросов, которым по ряду причин не уделялось достаточного внимания в литературоведческой науке ранее, - вопросов, связанных с выявлением связей и параллелей между светской и духовной литературой XVIII века. Прот. В. Зеньковский в "Истории русской философии", анализируя особенности русской культуры нового времени, писал: "XVIII век в России есть век "секуляризации". В это время возникает самостоятельная светская культура, уже не имеющая связи с церковным сознанием, - с другой стороны, в самом церковном сознании в это время происходит глубокий перелом. Церковное сознание отрывается от мечты о священной миссии государства, уходит в более напряженное искание чисто церковной правды, освобождается от соблазнов церковно-политической идеологии. Прежнее единство культуры разбивается, творческая работа в церковном сознании и вне его идет не по единому руслу, а по двум разным направлениям"9. При этом многие исследователи подчеркивали связь между светской и церковной культурой XVIII века. В частности, тот же прот. В. Зеньковский по этому поводу писал: ""Светская" культура и в Западной Европе и в России есть явление распада предшествовавшей ей церковной культуры. Это происхождение светской культуры из религиозного корня дает себя знать в том, что в светской культуре - особенно по мере ее дифференциации - есть своя религиозная стихия, если угодно - свой (внецерковный) мистицизм"10.

Несмотря на то, что в начале XVIII века в результате петровских преобразований возникли две отрасли русской культуры и литературы (духовная и светская), история литературы XVIII века (в отличие от истории предыдущего периода русской литературы) по большей части изучает исключительно светскую литературу. Между тем, представляется, что изучение духовной литературы и культуры - ничуть не менее важная задача истории литературы, учитывая, что вышеупомянутые два направления вовсе не представляют собой резко обособленных друг от друга явлений. Об этом писала, в частности, Л. Ф. Луцевич в своем исследовании о переложениях псалмов в русской поэзии XVIII века: "Светская культура, формировавшаяся в России по воле Петра, должна была создать для себя новый язык, отличный от языка традиционной культуры. И выявилось, что значительно легче осуществить чисто внешнее (почти декларативное) отделение культуры от Церкви, чем создать новый язык для светской литературы <...> Более того, обнаружилось, что в определенные периоды становление и развитие светской культуры возможно только на основе этих традиций"11. Один из примеров связи церковной и светской литературных традиций приводит М. Левитт в своей статье о драме Сумарокова "Пустынник", в которой он сделал вывод о том, что "философские предпосылки сумароковского классицизма основаны преимущественно не на <...> рационализме, как часто утверждается, а на традиции русской просветительской религиозной мысли"12. Исследователь отметил, что "восстановить контуры этой традиции в русской культуре XVIII века и понять ее сложное влияние на новую русскую литературу - важная, но все еще даже не осознаваемая учеными задача"13. В середине 90-х гг. в отечественном литературоведении начало развиваться так называемое духовное направление и появились работы, посвященные проблеме взаимодействия религиозного и эстетического в русской культуре14. Говоря о необходимости исследования духовной литературы для получения адекватного представления о литературном процессе XVIII века, Л. Ф. Луцевич писала: "В настоящее время стало совершенно очевидно, что только эстетического прочтения текста русской литературы XVIII в. вне христианской традиции недостаточно для раскрытия его сущности"15.

При этом особое внимание в такого рода литературоведческих работах уделяется соотношению поэтики светских и церковных произведений. О важности этого аспекта при сравнении двух литературных традиций писал, в частности, П. Е. Бухаркин в своем исследовании "Православная Церковь и русская литература в XVIII-XIX веках. Проблемы культурного диалога": "При взгляде на переклички литературы и Церкви важным оказывается не только что, но и как выражается. Ведь именно совпадение формальных способов выражения христианского миросозерцания в светской литературе и церковной словесности и позволяет в конечном счете утверждать наличие связи между ними: если в двух разных системах обнаруживается формальное сходство, то это дает основание видеть их определенную близость. В связи с этим формальным аспектам изучения литературного текста, выяснению структурообразующих принципов развертывания литературного дискурса следует уделять самое пристальное внимание. Плодотворность диалога светской и Церкви будет доказана только в том случае, если обнаружатся переклички их художественных языков"16.

"Наиболее репрезентативным" периодом для рассмотрения ораторской прозы в русской литературе XVIII века по ряду причин является середина века - елизаветинская эпоха.

Елизаветинская эпоха - и это в значительной степени связано с политическими событиями эпохи "дворцовых переворотов" - особый период в истории русской Церкви. После смерти Петра I, а в особенности с воцарением Анны Иоанновны, наступило смутное время для Православной Церкви. Эпоха бироновщины ознаменовалась для церкви значительными репрессиями, в частности, серией архиерейских процессов (напр., дело архиеп. Феофилакта Лопатинского), в ходе которых под ничтожными предлогами подвергались преследованиям, лишились своих мест и даже жизни несколько церковных иерархов. После переворота 1741 г., возведшего на престол дочь Петра Елизавету, ситуация заметно изменилась. Среди прочих церковных дел и проповедь обратила на себя особенное внимание Елизаветы. Для произнесения проповедей в придворной церкви в столицу вызываются епископы, архимандриты и священники; в великие праздники назначались для проповедничества синодальные члены. В то же время епархиальным архиереям было предписано, чтобы в праздничные дни в кафедральных соборах и монастырях непременно произносились проповеди наиболее подготовленными представителями духовенства. Таким образом, елизаветинская эпоха стала периодом расцвета проповедничества в России.

С другой стороны, именно при Елизавете Петровне появляется светская ораторская проза, и ее создателем "как в теории, так и на практике"17 является М. В. Ломоносов, написавший в 1749 году свое первое ораторское произведение - "Слово похвальное Ея Величеству Государыне Императрице Елисавете Петровне, Самодержице Всероссийской, говоренное Ноября 26 дня 1749 года".

Середина XVIII века - исключительно важная эпоха для развития русской ораторской прозы. А. С. Елеонская, обобщенно характеризуя ораторскую прозу этого периода, обратила внимание на одновременное сосуществование в ораторской прозе этого периода разнонаправленных (возможно, даже противоположных) стилей и тенденций: "В течение длительного времени в ораторской прозе XVIII в. сохраняется барочный стиль, сформировавшийся еще в "словах" Епифания Славинецкого <...> Барочная проповедь в своем традиционном виде доживает до середины XVIII в. Черты ее мы находим, например, в "Слове в день рождения императрицы Елисаветы" Кирилла Флоринского (1741), где применяется обычный для этого слоя литературы символико-аллегорический способ изображения действительности <...> Однако в это время происходит и противоположный процесс. Ораторская проза и со стороны формы становится сугубо светским видом литературы, в чем особенно велика заслуга М. В. Ломоносова. Писатель и в теории и в практике разграничивает светские и церковные речи. В систему традиционных ораторских жанров он включает новый - "академическую речь" <...>, - который предпочитает остальным, преобразуя научный документ в художественное произведение. Символико-аллегорических образов, характерных для средневековой традиции, лишены и панегирики Ломоносова, как бы возвращающие нас к лучшим образцам античного искусства"18.

В центре внимания исследования, посвященного ораторской прозе середины XVIII века, могли бы находиться похвальные слова (панегирики) елизаветинской эпохи - светские (прежде всего "слова" М. В. Ломоносова) и церковные (панегирические придворные проповеди)19. В контексте исследований, посвященных связям между светской и духовной литературой XVIII века, о которых шла речь выше, целесообразно рассмотреть панегирик - один из наиболее важных жанров ораторской прозы. Этот жанр интересен, в первую очередь, тем, что это единственный литературный жанр, общий для светской и для церковной литературы середины XVIII века. Представляется, что рассмотрение двух типов панегириков (светских и церковных) могло бы ответить на вопрос о том, существовала ли какая-нибудь принципиальная разница между церковными и светскими похвальными словами в рассматриваемый период, а также подготовить необходимую почву для дальнейших исследований проблематики, поэтики и эволюции русской ораторской прозы XVIII века.

Список литературы

1 См., напр.: Берков П. Н. М. В. Ломоносов об ораторском искусстве // Академику Виктору Владимировичу Виноградову к его шестидесятилетию. Сб. ст. М., 1956. С. 71

2 См., напр.: Билинкис М. Я. Русская проза XVIII века: Документальные жанры. Повесть. Роман. СПб., 1995. C. 3; Акимова Г. Н. Стилистические и синтаксические особенности ораторской прозы XVIII века (на материале похвальных слов Ломоносова и Сумарокова) // Язык русских писателей XVIII века. Л. 1981. С. 47

3 См.: Гуковский Г. А. Очерки по истории русской литературы XVIII века. Дворянская фронда в литературе 1750-х - 1760-х гг. М.-Л., 1936. С. 24 4 История русской переводной художественной литературы. Т. 1. Проза. СПб., 1996. С. 142

5 Там же.

6 Кузнецов В. А. Поэтические уподобления в русской литературе XVIII века (к вопросу о персонифицированности классицистического эстетического сознания) // Вестник СПбГУ. Сер. 2. 1993. Вып. 1. № 2. С. 73-74

7 Державин Г. Р. Сочинения. М., 1985. С. 28

8 Там же. С. 74

9 Прот. Василий Зеньковский. История русской философии. М., 2001. С. 57. Некоторые исследователи, в частности, В. М. Живов, справедливо считают возникновение оппозиции светской и духовной культуры в России культурологическим результатом никоновской религиозной реформы. В своей работе "Религиозная реформа и индивидуальное начало в русской литературе XVII века" Живов выделяет основные следствия возникновения этой культурной оппозиции - формирование риторически организованной системы в литературе, возникновение оппозиции поэзии и прозы, распространение публичной проповеди, появление системы жанров и риторических трактатов (См.: Живов В. М. Религиозная реформа и индивидуальное начало в русской литературе XVII века // Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002. С. 333-340).

10 Прот. Василий Зеньковский. История русской философии. С. 81. Достаточно ярким и ощутимым примером "происхождения светской культуры из религиозного корня" может служить тот факт, что русские писатели и деятели культуры начала и середины XVIII века (до открытия Московского университета) имели духовное образование.

11 Луцевич Л. Ф. Псалтырь в русской поэзии. СПб., 2002. С. 11

12 Левит М. Драма Сумарокова "Пустынник" (К вопросу о жанровых и идейных источниках русского классицизма) // XVIII век. Сб. 18. СПб., 1993

13 Там же.

14 См.: Котельников В. А. Православная аскетика и русская литература. СПб., 1994; Бухаркин П. Е. Православная Церковь и русская литература в XVIII - XIX веках (Проблемы культурного диалога). СПб., 1996

15 Луцевич Л. Ф. Указ. соч. С. 27

16 Бухаркин П. Е. Православная Церковь и русская литература в XVIII-XIX веках. Проблема культурного диалога. СПб., 1996. С. 39-40

17 Берков П. Н. М. В. Ломоносов об ораторском искусстве. С. 71

18 Елеонская А. С. Русская ораторская проза в литературном процессе XVIII в. М., 1990. С. 222-223

19 Рассмотрение только придворной проповеди оправдано тем обстоятельством, что придворные проповедники (такие как митр. Новгородский Димитрий Сеченов, архиеп. Новгородский Амвросий Юшкевич, архиеп. Псковский Гедеон Криновский, архим. Кирилл Флоринский), будучи наиболее образованными церковными деятелями своего времени, были в наибольшей степени связаны со светской жизнью и светской литературой.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://evcppk.ru