Теория познания Канта ставит себе задачу показать, что именно человек почерпает из опыта и что, напротив того, дает ему чистый разум. Явления представляют лишь ставит себе задачу показать, что именно человек почерпает из опыта и что, напротив того, дает ему чистый разум. Явления представляют лишь ощущения, возникающие в человеке от действия внешних предметов, и не имеют в себе ничего всеобщего и необходимого. Чувства не могут открыть причинной связи в рядах представляющихся нам явлений. Всеобщее и необходимое открывается лишь с помощью разума. Таким образом, опыт дает человеку материал познания в виде разнообразных разрозненных явлений, а разум вносит в них связь и единство в определенных формах познания.
Как же разум устанавливает связь и единство в явлениях?
Тут возможен двоякий путь: анализ и синтез. Разум, анализируя какое-нибудь понятие, разлагает его и выводит из него то, что в нем заключается. Но как возможно произвести синтез, т. е. как возможно, связывая что-нибудь различное, на этом основании вывести некоторое всеобщее обязательное положение или синтетическое знание? На этот вопрос Кант отвечает так:
Сознание человека нельзя уподоблять восковой ..., на которой запечатлевается опыт. сознание есть духовная сила, имеющая свою определенную организацию. Вся духовная жизнь ее непременно относится к одному кажущемуся неизменному центру, к тому. что человек называет “я”. В этом выражается единство сознани. Исходя из этого центра, и следует показать, как единство сознания отражается на деятельности различных органов познания, чувств, рассудка, разума.
Каждый орган познания имеет присущие ему формальные условия возможности знания. В чувственной области такими формальными условиями являются пространство и время, в области рассудка - категории (количества, качества, модальности, отношения) в области разума - идеи бога, души, свободы.
С помощью форм созерцания, т. е. пространства и времени, с одной стороны, и категорий рассудка, - с другой. человек и создает из чувственного материала тот мир явлений. с которым ему приходится иметь дело. Только этт мир явлений человек и способен познавать. За пределами этого миралежит мир вещей самих по себе, недоступный познанию. Этот мир явлений не носит в себе закономерности, закономерность вносится в него человеком. В природе нет законов; разум вносит в нее свои законы.
Чувства без рассудка, как и рассудок без чувств, не могут создать мира явлений, ибо “созерцания без понятий - слепы, и понятия без созерцания - пусты”. Таким образом, Кант поставил человека в заколдованный круг ограниченного мира явлений; за пределами его он обнаружил мир непосзаваемых вещей. куда поместил он свои абсолютные идеи разума: бога, душу и свободу. Между этими двумя мирами нет перехода. Переход между ними человек совершает только в практической области. Здесь человек принимает требования чистого, т. е. не исходящего из опыта, разума за руководящее начало своей деятельности и таким образом заставляет проявляться в чувственном мире умозрительные идеи в форме нравственного закона. Нравственный закон, или категорически йимператив, обусловливает требования (постулаты) свободы воли, бессмертия души, бога. Этот нравственный закон господствует и в области права. Право есть нравственность, рассматриваемая с внешней стороны. Поэтому общая норма права предписывает: поступай ток, чтобы твое поведение находилось в закономерном согласии с поведением всех людей. Но здесь, как и в нравственности, дело идет не об определенном содержании, а о форме поведения. А форма эта заключается в том, что поведение человека представляется свободным. Указанную только что общую норму права можно поэтому иначе выразить таким образом: поступай так, чтобы твоя свобода могла сосуществовать со свободой всех людей. Это предписание можно даже расчленить на следующие три, составляющие содержание всех правовых обязанностей: храни твое личное право, не нарушай чужого права, воздавай каждому по страведливости.
Ограничивая сферу свободы каждого человека, право создает область внешних отношений людей. Такие отношения могут устанавливаться прежде всего только между разумными, способными к свободе, существами, только между личностями. Постольку право является прежде всего только частным правом. Поскольку при этом идет речь о вещах, мы говорим о вещном праве. Право на личную услугу (по договору) составляет личное право. Наконец, вещное и личное право так могут переплестись, что вещное право является в то же время и личным, и наоборот. В таком случае мы называем его вещно-личным првом, как. например, брак. Источники права частной собственности или, как выражается Кант , право “иметь что-нибудь внешнее, как свое”, лежат в той же недосягаемой области, где неведомым образом формируются понятия и идеи. Рассматривать каждый предмет моего произвола, говорит Кант , и обходиться с ним, как с объективно возможным моим или твоим, есть апраорная предпосылка практического разума. Все правовые положения суть положения априори, так как они являются законами разума, существующими до всякого опыта. След., и право частной собственности, существующее, по утверждению Канта, априори, возникает раньше всякого опыта и прирождено человеку, как таковому.
Всякое частное право носит принудительный характер. В организованной общине людей оно защищается совокупной всеобщей волей, которая называется в таком случае государством. В государстве и благодаря государству всякое право становится публичным.
Государство (тут он идет по стопам Платона) имеет одну цель: обеспечить право и осуществить идею справедливости. Все содержание общественно-политической жизни, вся сущность государства заключается в этом одном слове. Счастье и благополучие отдельных лиц или целых групп в государстве не могут строиться за счет справедливости, ибо не счастья, а справедливости требует категорический императив. Поэтому Кант принимает суровое правило средневековых интерпретаторов римского права: fiat justitia, pereat mundus (да здравствует справедливость, да погибнет мир!) и переводит его так: да здравствует справедливость, да погибнут все мошенники в мире!
Суровость Кантовой этики в области права нигде не сказывается с такой прямолинейностью, как в учении его об уголовном праве. Цель наказания он видит исключительно в ограждени справделивости, в восстановлении нарушенного права. что, по его мнению, может быть сделано только на основе возмездия: око за око, зуб за зуб. Поэтому им отвергается всякое прво помилования и предписывается смертная казнь за убийство.
Государство возникает на основании договора. В этом Кант следует по стопам Руссо, который, как известно, ввел в научный оборот теорию общественного договора. “Первоначальный договор” является тем актом, благодаря которому сам народ конституируется в государство. Всеобщая воля - творец государства, а затем властелин и законодатель в государстве. Для Руссо, писавшего в середине XVIII ст., народ, это - третье сословие, т. е. все, что не есть дворянство и духовенство. Сюда входят и буржуазия, и пролетариат, и крестьянство. Общественно-экономические и политические отношения промышленно-отсталой Германии конца XVIII ст. в этом отношении отличались от французских середины столетия. Но, помимо того, - когда Кант писал свою “Метафизику нравов” (1797 г.) - буржуазия во Франции уже делала свою революцию, и в процессе этой реовлюции обнаружилась уже борьба мелкой буржуазии и пролетариата против крупной буржуазии (эпоха террора). Поэтому для Кант целостного “третьего сословия” Руссо уже не существует. Он занимает определенно классовую позицию и вслед за французскими либералами революционных годов и не помышляет о том, чтобы дать политические права низшим слоям, хотя и сами немецкие буржуа тое еще находятся в цепях полуфеодального рабства.
Воля народа, по Кант, определяет конституцию государства. Но такой законодательной волей обладают далеко не все. Ею обладают только активные “граждане”, т. е. члены гражданского общеста, соединившиеся для законодательства, и только этим гражданам принадлежат “атрибуты” “законной свободы”, “гражданского равенства” и “гражданской самостоятельности”. В число их не входят приказчик у купца, подмастерье у мастера, служащий, домашняя прислуга, несовершеннолетний и “вообще всякий. кто не собственным побуждением, а распоряжением другого понуждается к поддержанию своего существования”. “Существование их есь тлько, так сказать, привесок” к существованию других, - говорит Кант , и поэтому они “не нуждаются в правах горажданской личности”. Далее, дровосек, “которого я заставляю колоть дрова у меня на дворе”, кузнец, “который ходит по домам с молотом, наковальней и горном... в отличие от европейского столяра или кузнеца, который может выставить на продажу продукты своего труда, как товар”, домашний учитель, оброчный крестьянин “в отличие от арендатора”, все они суть “только подручные”, зависящие от чужой воли, “следовательно, никакой гражданской самостоятельностью не обладают”. При этом Кант тонко различает общие “права человека” и особые “права буржуа-гражданина”: “Все же эта зависимость от воли другого и несвобода нисколько не говорит против свободы и равенства их, как людей”. В основу государственной организации Кант положен принцип разделения властей. всюду выдвигавшийся буржуазией в противовес феодализму: в государстве существует независимо одна от другой власти - законодательная, судебная и исполнительная. “В сочетании их заключается благоденствие государства”, под которым надо разуметь не благополучие гражданина, не счастье его, ибо это возможно и в естественном состоянии или даже в деспотическом государстве, а такое “состояние величайшей согласованности государственного строя с принципами права, к которому стремиться обязывает нас категорический императив разума”. эти “три силы в государстве... представляют отношения объединенной из разума, априори происходящей народной воли и чистую идею главы государства, имеющую объективную практическую реальность”. Таким образом, знаменитые кантовские категорический императив и его положения априори в политико-правовой области превращаются в защиту политических прав немецкой буржуазии.
Что же Кант считает идеалом государственного строя? На это Кант дает следующий ответ: “То, что можно представить только с помощью чистого разума, что должно причислить к идеям, которым не может быть адэкватного предмета в опыте, есть вещь сама по себе. Такой вещью самой по себе среди людей является совершенная правовая конституция”. Совершенный государственный строй - вещь недостижимая, светлая точка в бесконечном расстоянии, к которой устремляется человечество в вечном беге. Но далее следует более конкретное определение: “Всякая истинная республика может быть не чем иным, как представительной системой народа для обеспечения его прав от его имени в лице всех объединившихся граждан и через его избранников (депутатов)”. Хотя тут под республикой разумеется не республиканский строй, а государство вообще, тем не менее симпатии Кант к республике, как определенному государственному строю, не подлежат сомнению. Правда, он не говорит об этом прямо: не такое было время, чтобы говорить вслух о таких крамольных вещах. Но это ясно и из других, внешне противоречащих, мест, где делаются довольно прозрачные намеки. Например: “Что касается утешения, которым должен удовлетвориться народ, утешением в том, что именно монархия является наилучшим государственным строем, если монарх добр, то это относится к тавтологическим изречениям и ничего иного не говорит, кроме того, что лучший строй тот, с помощью которого правитель государства становится лучшим правителем, иначе говоря, лучший строй тот, который является лучшим”. Кант понимает, конечно, что подобного рода утешение смахивает на обман. Республиканская форма государственного устройства, - рассуждает Кант в другом месте, - есть единственная форма, вытекающая из идеи первоначального договра, на котором должно быть основано всякое справедливое законодательство народа, так как она построена, во-первых, на принципе свободы членов общества (как людей), во-вторых, на основах зависимости всех от единого общего законодательства (как подданных) и, в-третьих, н азаконе равенства их (как граждан). Но Кант вовсе не склонен понимать под республиканским строем строй демократический: в его эпоху немецкая буржуазия еще не дозрела до сознания этой высшей формы буржуазно йже государственной организации. Формы государства могут подразделяться в зависимости от различия в числе лиц, которые держат в руках высшую власть, суверенитет, или по способу управления, независимо от того, кто стоит во главе государства. Возможны три формы суверенитета: 1) когда только один удерживает власть - автократия, 2) когда несколько, объединившихся между собой. владычествуют - аристокрития и 3) когда все вместе, составляющие гражданское общество лица, являются одновременно носителями власти - демократия. По способу же управления государство может быть или республиканским, или деспотическим. Государственный принцип республиканизма - отделение исполнительной власти (управления) от законодательной и система представительства. Принцип деспотизма - самовластие. Из трех государственных фор демократия в том определении, которое дает ей Кант , по мнению его, также является деспотизмом, так как в ней все решают, по крайней мере, против одного (несогласного с другим), влед., решают все, не являясь в действительности всеми, вследствие чего всеобщая воля вступает в противоречие с собою и со свободою. Чем меньше число лиц, образующих суверенитет, и чем больше, напротив, представительство в государственной власти, тем больше государственный строй склоняется к “чистой республике”, до которой он может рассчитывать подняться, наконец, путем постепенных реформ. На этом основании достигнуть этого единственно совершенного, справедливого государственного строя в “аристократии” жу труднее, чем в монархии а в столь многоликой форме суверенитета, как демократия, возможно не иначе, как путем насильственной революции. Поскольку Кант исходит из правовой природы буржуазного государства, получающей свое освещение в сфере регулятивных идей, - им довольно подробно и всесторонне рассматриваются и меры к сохранению существующего строя, меры предупреждения возможных, но неправомерных революций. “Подданный” не должен “умствовать” насчет происхождения высшей власти. Для народа это “совершенно бесцельно”, а, между тем, такие “умствования” могут грозить “опасностью дл государства”. Закон - “свят” и “практически является уже преступлением даже только сомнение в нем и, след., приостановление действия его хотя бы на один момент”. Вот почему он представляется исходящим как бы не от людей, а от некоего высшего, непорочного законодателя, и таково именно значение положения: “Всякая власть от бога”, которое высказывает не историческое основание государственного строя, а идею, как практический принцип разума: “Существующей законодательной власти подчинись, каково бы ни было ее происхождение”.
Господствующая власть в государстве имеет по отношению к подданному “только права и никаких обязанностей”. В случае науршения законов исполнительной властью, подданный “может жаловаться, а отнюдь не оказывать сопротивление”. Кант воспрещает даже и в конституцию вносить какую бы то ни было статью, открывающую какой-нибудь силе в государстве возможность “оказывать сопротивление высшей власти и, след., ограничивать ее в случае нарушения ею конституционного закона”. Таким образом сопротивление народа законодательной власти государства не может быть “правомерным”. “Никакого права на восстание, а тем более на бунт” у народа нет. Нарушение государственного порядка с помощью таких мер считается государственной изменой и наказывается смертной казнью. Изменение государственой конституции может исходить только от суверена и происходить только в форме реформы, а не в форме революции.
“Суверену, - считает Кант , - все-таки надо предоставить возможность изменять существующий госудмрственный строй, если этот строй уже не отвечает идее первоначального договора”. Однако это праов суверена должно быть поставлено в строго очерченные пределы: Кант не очень доверяет современному феодальному суверену. “Это изменение не может, однако, состоять в том, чтобы государство, имеющее одну из трех упомянутых форм (автократическую, аристократическую или демократическую), само конструировалось в одну из двух других: чтобы, например, аристократы объединились для подчинения автократии или для превращения в демократию”. Свободной воле и усмотрению суверена не может быть предоставлен выбор государственного строя для народа. Ибо даже тогда, когда он (т. е. суверен) решил бы перейти к демократии, он мог бы поступить несправедливо по отношению к народу, так как народ сам может питать отвращение к этому строю и находить для себя более подходящим один из двух других”. Таким образом, Кант связывает суверена по рукам и ногам в интересах народа, ибо, говорит Кант , всякое изменение должно происходить через народ, если он к тому присоединился. Но если наступит революция? Кант не мог не сделать такого допущения. Французские события слишком кололи глаза, чтобы можно было вовсе отказаться от применения революции для достижения “правового” строя. поэтому Кант имеет предложение и на такой случай: “Впрочем, если удастся революция и будет введнеа новая конституция, то неправомерность начала и завершения ее не может освободить подданных от обязанности подчиниться в качестве добрых граждан новому порядку вещей, и они могут не отказываться честно повиноваться той власти, у которйо имеется теперь сила”. Это - несомненная уступка революции, но именно буржуазной революции. Однако Кант всячески пытается смягчить ее формы и ее последствия. Монарха не следует, говорит он, преследовать и казнить, если только он вернулся в состояние гражданина, если он воздерживаетя от авантюры, чтобы вернуться к власти “с помощью тайно организованной контрреволюции или при содействии других держав”. Но монарху, говорит Кант, не возбраняется восстановить свое право, “так как бунт, который изгнал его из его владения, был несправедливым”. В этом полном противоречий учении Канта о революции отражается вся беспредельная напуганность мелкого немецкого буржуа того времени, который, находясь в периоде первоначального накопления, только-только начинал оперяться и потому жаждал покоя и вздыхал о вечном мире. Каково отношение Канта к феодальным сословиям? Дворянство не может претендовать на вечное существование. На известный период времени оно является “дозволенным и, смотря по обстоятельствам, необходимым институтом”, но это не значит, что государственная власть “не должна иметь права совершенно уничтожить эту сословную привилегию”. Дворянство есть “временный, государством авторизованный, сословный союз, который должен сообразоватья с условиями времени и не может причинять ущерба всеобщему праву человека, которое так долго было суспендировано”. Государство создает дворянина, поэтому государство в праве отменить и дворянские привилении. Кант имеет в виду н етолько политические привилегии, но и связанные с ними экономические преимущества, конкретно - феодальные майораты. В области майоратного владения государство имеет право, даже обязанность, по мере наступления определенных условий, освобождать землю из-под власти отдельных дворянских семей.
Еще увереннее и радикальнее ведет себя Кант по отношению к церковным имуществам. “Сама церковь есть только воздвигнутый на вере институт, и когд обман, благодаря нароодному просвещению исчезнет, то отпадет и основанная на нем страшная сила клира и государство с полным правом отберет у церкви присвоенную ею собственность”. Право церкви на землю, - говорит Кант в другом месте, - основывается только на “мнении народа” и должно оставаться, пока продолжает существовать такое мнение. Права на вечные времена церковь не приобретает. Еще определеннее и резче высказывается Кант о правах различных корпораций, сословий и орденов. Словом, Кант хотя и робко, но довольно настойчиво пытается провести идею раскрепощения земли, освобождения ее от многочисленных средневековых пут, наложенных на нее различными привилегиями, правами и преимуществами господствовавших в то время сословий. Такая попытка была как нельзя более кстати. развитие товарного капиталистического производства повелительно требовало превращения земли в товар. Кант шел в ногу со своим классом. Для нарождавшейся немецкой буржуазии раскрепощение земли было необходимым условием ее дальнейшего развития.
Маркс назвал поэтому учение Канта о праве и морали немецкой теорией французской революции и так охарактеризовал его: “Он (Кант ), как и немецкие буржуа, адвокатом которых он был, не замечал, что в основе этих теоретических мыслей буржуа лежали материальные имтересы и воля, обусловленная и определенная производственными отношениями; поэтому он отделил это теоретическое выражение интересов от самих интересов и превратил материально обусловленное направление воли французских буржуа в чистое самоопределение свободной воли, воли самой по себе, как человеческой воли, слелав из нее. таким образом ,чисто идеологическое понятие и постулат нравственности”.
Либеральный французский буржуа XVIII в. выставлял такой принцип: “Кто ничего не имеет, тот не относится к обществу... Управление государством и законодательство суть дела, касающиеся собственности, поэтому только собственник имеет действительный интерес в них” (см. речь Дюпон де-Немура от 22 1789 г.). Вспомните, кого исключает Кант из состава полноправных граждан, и вы обнаружите полное сродство душ французской и немецкой буржуазии.
Но Кант не тольок отделил теоретическое выражение интересов от самих интересов, превратив материалльно обусловленное направление воли французского буржуа в чистое самоопределение воли вообще. Немецкий буржуа, по рецепту Кант , должен для приобретения и защиты своих политических прав не делать революции. но лишь помахивать картонным мечом категорического императива.
Требование Кант о раскрепощении земли методически вытекает из его основного положения о том, что право частной собственности есть априорная предпосылка практического разума, т. е. о том, что право частной собственности есть безусловное требование. категорический императив практического разума. Но раскрепощение земли во время Кант отвечало не только интересам буржуазных классов, - оно знаменовало собою прогресс для общества в целом. Однакоже в этом опять противоречие незрелой, отсталой в области промышленности, немецкой буржуазии: у Кант мы не находим отчетливо выраженного отрицания самой формы крепостного права, напр., по отношению к преступникам. “В государстве не может быть ни одного человека без всякого звания, так как всякий имеет, по крайней мере, звание гражданина, кроме того случая, когда он вследствие преступления дошел до того, что хотя он и не лишается жизни, но зато становится простым орудием воли другого (государства или же другого гражданина). Кто становится таким орудием, тот есть крепостной и относится к собственности другого, который является не только господином, но и собственником его, который может отчуждать его как вещь и пользоваться им по своему усмотрению”. Нужно, впрочем, сказать, что здесь мы имели дело с исключением: немецкая буржуазия и сам Кант , тут же рядом, уже достаточно выдвигают идею “прав человека”, которая и была освещена в прусском земском уставе 1794 г. отменой крепостного права.
ЛИТЕРАТУРА
1. Энциклопедия государства и права. М., 1925-1927 г.
2. История политических и правовых учений. М., 1995 г.