Под брэндингом мы понимаем продвижение торговой марки. Нам представляется, что эффективность брэндинга во многом зависит от информированности целевой группы и её приверженности идее (мифу) брэнда. Причём сильный брэнд, устойчивый к рыночным коллизиям, характеризуется высокой степенью приверженности к нему целевой группы.
Технология повышения информированности целевой группы достаточно понятна и описана в литературе. Цель данной статьи — показать, как можно существенно увеличить приверженность целевой группы (в количественном выражении и в качественном, т. е. в степени убежденности) без увеличения или перераспределения финансовых затрат.
Нейролингвистическое программирование (НЛП) — это гуманитарная технология, одной из задач которой является формализация успешного креативного опыта для обучения ему людей. На этот раз объектом нашего исследования будет брэндинг, а инструментом — нейрологические уровни. Мы постараемся ответить на вопрос — как при помощи нейрологических уровней можно повысить приверженность целевой группы брэнду?
Для простоты предположим, что для нашей рекламной кампании мы готовим серию видеороликов, хотя конечно, понимаем, что кампания может быть осуществлена и другими способами.
Рассказывают, что китайские мастера каллиграфии несколько часов медитируют, представляя себе различные образы, истории. Таким образом они входят в определенное психологическое состояние, и только после этого — буквально за несколько секунд — пишут иероглиф. Мы пойдем по их пути: достаточно долго будем и рассматривать различные истории, а потом постараемся быстро ответить на вопрос, как именно нейрологические уровни могут помочь в формировании приверженности целевой группы брэнду.
Для тех, кто после слов “брэндинг” и “нейрологические уровни” еще не успел перелистнуть страницу, хочется рассказать одну историю.
Россия. Зима. Мальчик играет в снежки, кидает их в стену. Промахивается, попадает в окно. Окно со звоном разбивается, из дверей выбегает дворник и бежит за мальчиком. Мальчик убегает и думает: “Холодно, грязно, мне бы сейчас к моему любимому писателю Эрнесту Хемингуэю, на Кубу, в вечное лето, в тепло, поохотиться бы на слонов.
Куба. Эрнест Хемингуэй лежит в канаве и охотится на слонов. Думает: “Господи! Жара, эти потные слоны. Мне бы сейчас к моему любимому писателю, Андре Моруа, в Париж, в весну, любовь.
Париж. Андре Моруа сидит в бардаке, одной рукой обнимает красавицу, другой держит бокал шампанского и думает: “Господи! Пьянство, разврат; мне бы сейчас к моему кумиру, Андрею Платонову, в Россию, в зиму, в духовность.
Россия. Зима. Бежит мальчик, за ним бежит дворник, Андрей Платонов… и думает: “Поймаю суку, все ноги переломаю.
Вот такая грустная история. Впрочем, мы еще к ней вернемся, а пока займемся нейро-логическими уровнями. В НЛП выделяют шесть нейро-логических уровней.
Нейрологические уровни
Вопросы
6. Духовности, Миссии
Какая миссия? Какое духовное предназначение? Я как частица какой-то, гораздо большей подсистемы (часто оформляется в виде метафоры)
5. Идентификации
Кто?
4. Мотивов, ценностей
Почему? Какие мотивы, ценности?
3. Стратегий и способностей
Как? Какие стратегии, способности, свойства?
2. Действия
Что делать?
1. Окружения
Где, когда, с кем, сколько?
Для начала попытаемся рассмотреть вышеприведенную историю сквозь призму логических уровней. Мы можем обнаружить, что смеховой эффект достигается за счет того, что сталкиваются два противоречащих друг другу логических уровня: уровень Духовности (который создаётся при помощи самого слова “духовность”) и уровень Действия (“бежит мальчик, за ним бежит дворник и думает: “Поймаю суку, все ноги переломаю”, — эта часть анекдота сформулирована на уровне Действия).
Проведем маленькое упражнение. Возьмем всем известную фразу и “прогоним” ее вверх по логическим уровням. Всем известна фраза: “У нас с друзьями есть традиция: 31 декабря ходить в баню”. Без труда заметно, что предложение сформулировано на первом логическом уровне, то есть на уровне Окружения. На втором логическом уровне, Действия, это могло выглядеть следующим образом: “Мы ходим в баню”. На третьем логическом уровне, Стратегий и способностей: “Когда мы идем в баню, мы тщательно собираемся, психологически настраиваемся, покупаем пиво и…”. Четвертый логический уровень, Мотивов и ценностей: “Мы ходим в баню, потому что нам там хорошо”. Пятый логический уровень, Идентификации: “Мы — банщики”. И, наконец, шестой уровень, уровень Миссии: “Мы — банщики, потому что мы чувствуем себя частицей русской культуры”.
Теперь приведем пример, я не боюсь этого слова — из исторического брэндинга. Если спросить европейца, кто такие камикадзе, то он ответит, что камикадзе — это воины-смертники, самоубийцы, которые в годы второй мировой войны таранили при помощи своих самолетов технику союзников. Однако попробуем посмотреть на эту ситуацию изнутри, с точки зрения самурая, который сидит в летательном аппарате. А любой самурай с детства знал, что верховное божество синтаистской религии — это богиня солнца Амотерасу. В начале 13 века произошло знаменательное событие. Войска Чингисхана, завоевав материковый Китай, подошли к берегу океана, и они знали, что где-то далеко за морем есть страна, где восходит солнце — Япония. Монголы собрали китайский флот, посадили на него свою конницу и китайских воинов и отправились завоевывать Японию. В те времена Япония не могла противопоставить ничего серьезного монголам. Японцы готовились к обороне, в их храмах молились богине солнца Амотерасу, прося её о помощи. Между Китаем и Японией китайский флот попадает в шторм; часть кораблей гибнет, а часть относится обратно в сторону Китая. Пока монголы собирали флот, пока латали дыры, пока готовились к новой экспедиции, умер Чингисхан. Среди монголов началась междоусобица, и им уже никогда не было дела до Японии. В японском религиозном сознании это нашло следующее объяснение: богиня солнца Амотерасу послала солнечный ветер — Камикадзе, который и спас Японию. Самурай, пилотировавший самолет, который никогда уже не приземлится, чувствовал себя частицей солнечного ветра.
Таким образом мы имеем метафорическое описание Миссии, которое создает Идентификацию с частицей солнечного ветра, а именно Идентификация управляет поведением человека на более низких логических уровнях, в том числе Действиями, Стратегиями, Окружением и т. д.
Таким образом, если мы сейчас переместимся в японскую школу на урок истории, то можем сказать, что учитель занимается своего рода брэндингом, первый этап которого — это рассказ об Аматерасу, монгольском нашествии и солнечном ветре. С технической точки зрения это метафорически выраженная Миссия, которая создает определенную Идентификацию: “Кто был летчик в Самолёте? Кто я? Мы — частицы солнечного ветра!” Самоидентификация в свою очередь, определит Ценности, Действия, Стратегии маленького японца.
Таким образом, если мы хотим повлиять на действия, поступки, покупки человека необходимо создать определяющую их Идентификацию.
Вернёмся к брэндингу. Нам представляется такой вариант эффективной стратегии брэндинга. Сначала — описание при помощи развёрнутых метафор (видеороликов) Миссии брэнда и Идентификации пользователя брэнда. Очень схематично мы показали это восхождение от Окружения “У нас есть традиция: 31 декабря ходить с друзьями в баню” до Миссии “частицы русской культуры”. Правда,приведенный пример был без развёрнутой метафоры, так как технология создания и подбора развёрнутых метафор — это отдельная тема.
Однако в практике брэндинга мы не видим попыток серьёзной рекламной проработки всего комплекса нейрологических уровней с упором на Идентификацию в рамках рекламной кампании одной марки. Скорее можно говорить о тенденции работы на одном, в лучшем случае двух уровнях.
Наиболее удачно на двух верхних уровнях Миссии и Идентификации работала реклама банка “Империал”. Миссия: “С точностью до секунды!” Идентификация: “Точность — вежливость королей!”
Причем слоганы, плакаты и т. д. могут являться подсистемами метафоры Миссии.
Только на уровне Миссии работает реклама брэнда “Довгань”: “Довгань — это праздник”. Идентификации целевой группы пока не заметно.
Как минимум на трёх логических уровнях “чистит” сознание аудитории новый “Ферри”. Уровень Окружения — разные испанские города Вилариба и Вилабаджо. Уровень Действия: “Отчистит что другим не доступно”. Уровень Идентификации: “С “Ферри” даже ты становишься экономной хозяйкой”.
Есть брэнды, которые не поднимаются выше уровня Окружения, например “Снежная королева”: “В этом году дубленки принято покупать в Снежной королеве”. Хотя, может быть, данная целевая группа живет только на первом логическом уровне?
Эта статья ставит больше вопросов, чем даёт ответов. Однако вопрос осознанного, целенаправленного, грамотного использования логических уровней таит в себе большие возможности. Главная из них — это возможность повышения приверженности идее (мифу) брэнда среди целевой группы, которая является одной из составляющих силы брэнда.
Логические уровни можно применять как при выработке стратегии брэнда (последовательности рекламных обращений), так и в тактических вопросах, т.е. при создании текстов и изображений.
РУССКОЕ БОЕВОЕ НЛП В ЧЕЧНЕ
Владиславова Надежда
В основу этого доклада положен опыт конкретной работы примерно с 500 клиентами непосредственно в период военных действий и в послевоенный период.
С 1995 года на территории Чечни и Ингушетии была открыта миссия Международной гуманитарной организации "Врачи Мира" по психологической реабилитации мирного населения, пострадавшего от войны. Эта миссия существует и сейчас, но уже без иностранных специалистов и без русских: в данный момент работают только чеченцы. Одной из главных задач миссии была профессиональная поддержка местных психиатрических структур, в том числе проведение обучающих семинаров для врачей. Понятно, что приезжие специалисты не могут оказать психологическую помощь всему мирному населению республики, а своих психиатров и психологов в Чечне и Ингушетии крайне мало, буквально единицы. Французские психиатры читали лекции по пост-травматическому синдрому, французские психологи проводили занятия по психоанализу. Именно в рамках этой программы я, единственный русский психолог, проводила обучающие семинары по НЛП.
Слава Богу, французы, приверженцы классических направлений психотерапии, просто не знали, что такое НЛП, иначе вряд ли его применение и преподавание было бы настолько официализировано. Им просто было известно, что я владею какими-то техниками, которые быстро оказывают реальную помощь людям, перенесшим травмы. Наверное, поэтому было решено, что таким техникам хорошо бы обучить и местных врачей. Проводились классические обучающие семинары "НЛП - практик" для медицинского персонала с 9.00 до 15.00. Потом в больницу приходили пациенты, которым требовалось срочная психологическая помощь, и велась работа с ними в присутствии врачей.
Местные врачи, естественно, были травмированы в первую очередь сами, поэтому уже в процессе работы в парах во время семинара они получали помощь в решении проблем, типичных для того времени и места. Через какое-то время самые "продвинутые" участники семинара начинали работать непосредственно с пациентами в присутствии супервизора. А чуть позже некоторых из обученных врачей уже можно было взять в отдаленные горные села, где после бомбежек людям требовалась психологическая помощь.
Вопрос: А чем занимались психоаналитики?
Ответ: Читали лекции по психоанализу. Мне трудно сказать, могло ли это быть реальным обучением. Но людям во время войны чрезвычайно важен факт присутствия кого-то из иностранных специалистов, да и просто пришельцев из мирной жизни, зачем-то пожаловавших к ним, когда другие бегут. Местные жители иногда в шутку говорили: "Вы еще более сумасшедшие, чем мы. Вас самих лечить надо, раз вы тут по доброй воле". Их искренне поражало, что вдруг, откуда ни возьмись, слетелось столько людей со всего мира, чтобы, насколько возможно, помочь им в беде. Если француз, англичанин или немец еще совсем недавно были для местных жителей всего лишь расплывчатой абстракцией, то теперь они стали попадаться чуть ли не на каждом шагу. Шикарные джипы "Красного Креста" и "Врачей без границ" беспрестанно мелькали то тут, то там.
Во время войны, как известно, в самом тяжелом положении оказываются мирные жители: кругом обстрелы, бомбежки, а уйти им некуда. Они начинают себя чувствовать полностью изолированными от всего остального мира, где все "по-людски". Кому-то начинает казаться, что даже Бог отвернулся от них. И поэтому чрезвычайно важен сам факт того, что к ним приезжают, чтобы помочь. С ними реально разделяют опасность, они, оказывается, кому-то интересны. Местным врачам, конечно, рассказывали на лекциях, что такое пост-травматический синдром в рамках психиатрии и психоанализа, как его распознать, как долго надо с ним работать, какие психотропные препараты можно применять. Врачам, безусловно, это было интересно. Но практическую полезность этого обучения я бы уместила в телеграмму: "Ребята, пост-травматический синдром существует. Есть ДСМ-3". Это давало тот эффект, который могло дать. Местные жители иногда, конечно, пытались подойти к лекторам по психоанализу и попросить конкретной помощи, но им на это отвечали, что в задачи миссии не входит работа непосредственно с населением. Первое время я наивно пыталась поделиться с этими специалистами своим опытом практической работы с людьми, но они честно отвечали, что не очень сильны в практике, а больше в теории. То есть иностранные психологи были в основном теоретиками.
У меня была возможность сравнить действенность работы психиатров, психологов-теоретиков и специалистов НЛП в условиях войны. В рамках НЛП на территории Чечни также работала московская гуманитарная организация "Сострадание" под руководством врача и психолога Марины Берковской. У Марины к тому времени был опыт работы на Карабахе. Это были великолепные люди, профессионалы своего дела, к тому же ничего не боялись. Они предпочитали не проводить семинары, а просто прорабатывать психические травмы как можно у большего числа людей.
Психиатры лечили психотропами. В основном в ход шли диазепам и валеум. Для детей - детский валеум
Вопрос: Были ли негативные эффекты от таблеток?
Ответ: Никаких. В миссии работали психиатры-практики, которые хорошо знают свое дело. Они прописывают лекарство, человек тормозится, становится более спокойным, более вялым, у него улучшается сон. Я не видела никаких негативных эффектов, но споры и конфликты с психиатрами периодически возникали. Они с трудом верили, что пациенту можно помочь без таблеток, а я считала, что в девяноста процентах случаев можно было бы обойтись без них, применяя техники НЛП.
Как известно, человек восстанавливается намного скорее, если приписывает выздоровление внутренним причинам, а не лекарствам. Например, если человек прекратил курить сам по себе, а не от действия таблеток, то у него гораздо больше шансов не закурить опять. То же самое и с любой другой болезнью: эффект несравненно сильнее, адаптация быстрее и результат стабильнее, если выздоровление приписано внутренним причинам, а не воздействию извне. Психиатры с их психотропами невольно лишают человека такой возможности. Допустим, не хочется доктору втягиваться в психотерапевтическую работу с депрессией (хотя на войне депрессия совсем не та, что в мирной жизни, и с ней работать несравненно легче), но зачем прописывать валеум ребенку, когда речь идет просто о ночных кошмарах? Ведь в техниках НЛП кошмары убираются за один сеанс!
Одним из важнейших условий адаптации после психической травмы является обретение чувства контроля над будущим, реального или иллюзорного контроля - абсолютно неважно.
Во время войны чувство контроля над будущим у человека пропадает. Он лишается также мифа о собственной защищенности. Миф развеивается, когда рядом с ним кого-нибудь убьют или гибнет кто-то из родственников, друзей. Кошмар вокруг не прекращается, и сам человек ощущает себя просто игрушкой в руках неведомого рока.
Во время семинара по НЛП в Шатое, когда мы с врачами в конце курса "НЛП-практик" проходили линию времени, удалось выявить некоторые ее особенности у травмированных людей. Последняя самая сильная бомбежка обрушилась на эти места за полгода до семинара. Остальные были уже не такие страшные - проходили по краешку, и жертв таких многочисленных, как тогда, уже не было. А за полгода до этого погибло очень много людей. Так, один из врачей, участник семинара, в одночасье лишился матери, брата и отца. Что же при этом происходит с линией времени?
На линии прошлого, там, где по времени как раз должна была бы быть бомбежка, возникает что-то типа тумана или серого дыма, темного леса или просто темноты - доступ к прошлому, соответственно, перекрыт этим заслоном. Получается, что человек метафорически оторван от своего прошлого опыта, который получил больше, чем полгода назад, и не имеет к нему доступа. Позитивное намерение бессознательного здесь очевидно: "Не хочу снова видеть того, что случилось полгода назад". Травматическое событие настолько значимо, что перекрывает и весь остальной былой опыт.
На линии будущего приблизительно через месяц идет либо обрыв, либо линия резко задирается вверх. То есть, дальше, чем на месяц вперед человек планировать свою жизнь не может. И вот он оказывается в этом ограниченном отрезке времени, абсолютно вырванном из контекста, где нет опоры ни на будущее, ни на прошлое. Материал, из которого были сделаны такие линии времени, - крошащийся пенопласт, мятая бумага, дорожка из пепла, сгустки дыма, ниточка пунктиром.
В процессе коррекционной работы с линией времени никаких прямых указаний не давалось. После наведения легкого транса и постановки ресурсного якоря бессознательному клиента предлагалось легко, естественно и приятно для себя примерить новые варианты линии времени и, если какой-нибудь из вариантов будет устраивать больше, начинать им пользоваться прямо сейчас. Так мы работали с формой, направлением, масштабом, логическим уровнем в теле, цветом и материалом, из которого была сделана линия времени.
И с линией происходило то, что должно было произойти. В результате мягкой корректировки линия становилась доступна для планирования, вновь открывался доступ к прошлому, в нее можно было вставлять желаемые события. Понятно, что автоматически преобразовывался и материал - в шелковую ленту, канат, гибкую веточку и т.д., то есть становился более реальным и жизнеспособным, чем до корректировки.
После корректировки линии времени состояние человека заметно менялось. До начала работы симптоматичной была пассивность, поскольку ответственность за свою собственную жизнь переносился на злой рок, на нечто вовне: "Я буду жить, если война кончится, а она, по-моему, никогда не кончится, этот кошмар никогда не прекратится. За что?" После корректировки линии времени появляются уже фразы такого типа: "Когда война кончится, я сделаю то-то и то-то". То есть, война становится уже проходным этапом. Или: "Ну, не может же это вечно продолжаться… Вот кончится война, ребенок поступит в школу… Тогда я отправлю племянницу в Грозный… Корову куплю…" Человек начинает реально планировать свои действия в будущем. А раз он способен планировать, то в нем вновь пробуждается активность. Очень важно, что при этом человек восстанавливает связь и со своим прошлым. Ведь именно прошлое, особенно детство, наполнено самыми мощными ресурсами психики. Вновь получив доступ к значимым ярким воспоминаниям, человек возвращает себе целостное восприятие жизни.
Я только что подробно рассказала о корректировке линии времени. Но поработать с ней напрямую редко удается в военных условиях. Специалистам НЛП известно, как долго и занудно выявляется индивидуальная репрезентация времени. Когда человек приходит к тебе с горем или спасаясь от навязчивых образов, было бы глупо просить его представить себе, как он чистил зубы вчера и год назад. Поэтому приходится работать гораздо короче.
Вообще во время войны эффективно срабатывают самые простые техники: взмах, шестишаговый рефрейминг, наложение якорей, выход в третью позицию, генератор нового поведения, субмодальная работа с ощущениями и т.д. В любом случае, правда, нужно "про запас" поставить штук пять якорей, они могут пригодиться в процессе работы. Калибровка и раппорт должны быть чрезвычайно качественными, "ювелирными", тем более, что в отдаленных селах женщины и особенно детишки практически не понимают русского языка и работать с ними приходилось в основном инфинитивами и междометиями.
В целом же НЛП необычайно эффективно при работе с психическими травмами военного и послевоенного периода. Симптом еще не успел обрасти позитивными намерениями, поэтому техники срабатывают практически мгновенно.
Вопрос: Как меняется поведение человека?
Ответ: Прежде всего, человек элементарно становится спокойнее, и поэтому в критической ситуации способен реагировать адекватно. Известно метафорическое сравнение психики с поверхностьюозера: когда озеро спокойно, оно способно верно отражать реальность и, соответственно, выдается адекватная реакция. Если же на озере волны, то реальность отражается уже искаженно, и, понятно, что реакция тоже не может быть адекватной. Я любила вставлять эту метафору, когда человек был в трансе, конечно, без этих страшных слов про "адекватность". Оказалось полезным также давать установку, опять же в трансе, что, чем лучше он расслабится, тем лучше он мобилизуется в нужный момент, как кошка, которая…и т.д. Хорошо работает установка "Чем спокойнее ты будешь, тем больше шансов у тебя выжить и помочь выжить твоим близким". А ведь так оно и есть. Так что прежде всего клиента надо успокоить.
По мере приобретения большего спокойствия прекращаются кошмары, человек начинает нормально спать, у детишек прекращается энурез. Уходит постоянное изматывающее чувство тревожности, лишающее сна и аппетита. В самом начале работы на войне для меня остро встал этический вопрос: мы меняем субъективную реальность человека, но объективная ситуация вокруг при этом не меняется, война не становится более доброй, у нее не меняется лицо, пули остаются пулями и бомбы - бомбами. Лично я оправдывала для себя свою работу тем, что организму таким образом дается возможность передохнуть и восстановиться до следующей критической ситуации. Известно: нормальная крыса, брошенная в воду, тонет через 24 часа, а крыса, которую перед этим били током, тонет через несколько минут. У спокойного, уравновешенного человека шансов выжить действительно намного больше, чем у человека, истерзанного страхами, кошмарами и бессонницей.
Тем более приятной неожиданностью стало открытие, что, если меняется субъективная реальность человека, реально меняется и его объективная жизнь, даже когда ситуация вокруг, казалось бы, остается неизменной. Но подробнее на этом я остановлюсь позднее.
Несмотря на безграничные возможности НЛП в плане разнообразия техник, которые уже существуют, несмотря на возможность изобретать новые, все же основным условием успешной работы, как я уже говорила, являются филигранные калибровка и раппорт. Даже если ничего не делать, а просто, калибруя клиента, находиться с ним в раппорте - одного этого часто бывает вполне достаточно для позитивных изменений. Человек по своей природе экзистенциально одинок, и если он видит свое отражение рядом, то для бессознательного это послание: "Есть кто-то такой же, как я, и он меня понимает". И уже от одного этого ему становится значительно легче.
Дыхательный раппорт сам по себе тоже способен творить чудеса. Так, иногда получалось, что истерическая слепота снималась исключительно калибровкой и раппортом, оставалось только давать команды типа: "Смотри на свою руку и внимательно следи, что происходит с твоими глазами…"
Всего у меня было четыре случая истерической слепоты: два в довольно слабой форме - песок, туман перед глазами, два других - посложнее. В двух последних случаях перед глазами был "черный туман", и практически ничего не было видно.
С одной женщиной мы сначала просто какое-то время сидели в раппорте. Затем за ее плечом было помещено большое мощное солнце, но пока закрытое шторками. При заранее установленном ресурсном якоре женщине было предложено подумать, что там, далеко, у противоположной стены находится картинка с бомбежкой, после которой женщина и стала слепнуть. Итак, шторки пока задернуты. Держа ресурсный якорь, я говорю: "Бомбежка - это там, впереди, далеко-далеко, а мы с тобой пока здесь и от нее отделены. И сейчас я скажу тебе "раз-два-три!", и на слове "три" шторки раздвигаются, и этот свет пойдет туда мощнейшим потоком, а ты в это время внимательно следишь за тем, что происходит". Так мы и делаем. Свет идет на страшную картинку. "Еще свети, еще свети" - при этом, естественно, я активно "помогаю" свету рукой идти в нужном направлении. Через двадцать минут зрение восстановилось.
Со второйженщиной примерно с такими же симптомами получилось еще интереснее. В ее случае, безусловно, помог тот факт, что она явилась уже "подготовленной" слухами о "чуде" с предыдущей женщиной. Мы с ней какое-то время молча посидели в глубоком раппорте, потом перед ее лицом я поставила ее же собственную руку и велела досконально ее ощупать, буквально каждую впадинку, каждую выемку и морщинку, думая о том, как эта рука выглядит. "Теперь смотри на руку внимательно…еще внимательнее…еще внимательнее…и внимательно следи, что происходит с глазами…" Минут через десять женщина сказала: "Правый глаз уже видит". "Хорошо, умница, теперь внимательно следи, что происходит с левым глазом". Еще через какое-то небольшое время левый глаз тоже стал видеть.
Кстати, у этих двух описанных женщин слепота наблюдалась и прогрессировала в течение года. То есть она наступила не сразу, просто зрение ухудшалось и ухудшалось, окулисты пытались лечить глаза какими-то мазями, но ничего не помогало. При помощи НЛП женщинам удалось помочь за один сеанс. Стабильность результата наблюдалась год, дальше - не знаю.
Говоря об особенностях НЛП на войне, неизбежно приходится затронуть тему личности психолога. Существует ряд условий, которые необходимо соблюдать.
Первое из них - нахождение на месте: таким образом мы исключаем момент "тебя там не было, тебе этого не понять". То есть устраняется переживание пациентом собственной исключительности из-за пребывания на месте событий и перенесенной травмы. Психолог находится там же, где и его клиент, подвергается точно такой же опасности и точно так же хочет жить.
Второе условие - полнейшее спокойствие в любых обстоятельствах. Причем речь здесь идет не о тщательно скрываемом страхе, но о настоящем спокойствии, которое сравнимо разве что со спокойствием беременной женщины, у которой, если спокойствие показное, плод неизбежно это поймет.
На войне часто встречается "синдром героя". Его иногда можно наблюдать, когда на место приезжает из Европы кто-то из начальства или координатор какой-нибудь гуманитарной организации. Он просто обязан вернуться назад немытым, небритым и "с затаенною болью в глазах". Ему очень хочется показать, что он был на войне и много пережил за эти два-три дня. Только вот беда: тот, кто действительно там живет, знает, что всегда можно найти возможность помыться, побриться, причесаться и почистить ботинки, хоть в луже. Кстати, у местных жителей - независимо от их положения и состояния - всегда чистые ботинки, и вообще они очень следят за собой, чтобы выглядеть прилично: это своеобразный кодекс чести. И всегда можно привести себя в порядок, даже если воду ребята принесут из дальней колонки и нагреют на костре. Если теоретически возможность попасть под обстрел или бомбежку у гуманитарных организаций достаточно велика, то это вовсе не означает, что в такие переделки приходится попадать часто. А если даже и пришлось полежать в грязной канаве, укрываясь от обстрела, то после этого возникает нормальное желание почиститься и уж конечно не садиться в московский самолет оборванцем. Если человек возвращается в таком виде, то можно почти наверняка сказать, что он болен синдромом Героя.
Война - это просто способ существования со своими правилами, которые лучше соблюдать, чтобы выжить. Комендантский час - да, не стоит выходить в это время без крайней необходимости, потому что любой попавшийся БТР не будет долго разбираться, кто ты есть, а имеет право сразу в тебя выстрелить. Если предстоит какая-то дальняя поездка, и при этом стоит ясная погода - лучше подождать облаков, чтобы в тебя прицельно не попали по ошибке с воздуха. Через блокпосты целесообразнее проезжать с утра, когда ребята еще не напились, и, конечно, смурные и "на измене", но легче пропустят. Ну и по возможности следить за шальными пулями, хотя в основном они летают выше головы.
Это конкретный, нормальный способ существования, к которому привыкаешь, и он превращается в обыденную жизнь. А она продолжается. Бабушки возобновляют торговлю кока-колой чуть ли не через полчаса после прекращения бомбежки. Если шальная пуля невдалеке попала в стенку - это не повод, чтобы бабушки прекратили торговать и ушли. Война - это в любом случае абсурд. Например, блокпосты: на одном висит русский трехцветный флаг, на другом - советский, с серпом и молотом; по ночам ребята напиваются и перестреливаются между собой. И это тоже нормальная для войны реальность, к которой привыкаешь и воспринимаешь адекватно, такой, какая она есть. И к ней надо относиться спокойно, вернее, не "надо", а это просто профессиональный долг. Иначе никакие методы и техники не помогут. Не дай Бог специалисту хоть чуть-чуть дернуться на звук выстрела или мины (а такое случалось) - и ни о какой дальнейшей работе с клиентом и его знакомыми уже не может быть и речи.
Почему я об этом говорю? Потому что психолог или врач может быть великолепным, тонким специалистом в мирных условиях, успешно оказывающим помощь клиентам в их семейных, производственных и сексуальных проблемах, но на войне ему появляться категорически противопоказано. Такие случаи бывали, и этим специалистам потом самим была нужна психологическая помощь. У меня вызывали огромное уважение люди, просто и откровенно говорящие: "Я боюсь и мне лучше вернуться домой". Для таких слов тоже нужно немало мужества. Гораздо хуже, когда специалист боится, но не хочет уезжать по честолюбивым или карьерным соображениям, находя при этом различные предлоги для того, чтобы не предпринимать ту или иную поездку, чтобы выдумать себе работу в какой-нибудь больнице в Ингушетии, только бы быть подальше от опасных зон. Пусть бы даже он просто сидел в сравнительно безопасном месте и не дергался, но ведь ему все-таки надо иногда появляться в теоретически опасных местах, и тогда он своим неадекватным поведением подставляет и своих коллег, и всю организацию, не говоря уже о том, что как профессионалы такие неадекватные специалисты ничего хорошего сделать не могут.
Отправляясь работать в зону военных действий, человек обязан реально оценить свои возможности. Клиенту мы пытаемся дать иллюзию контроля над будущим, над ситуацией, сознания своей возможности владеть ситуацией и воздействовать на нее, в результате чего меняется его поведение. Но такая иллюзия и у самого психолога должна быть чрезвычайно сильна. Уж не знаю, признак это здоровья или нездоровья, но здесь,скорее, идет речь об особенностях нервной системы, которые позволяют работать в экстремальной ситуации.
Всем известно, что если спокоен терапевт, то спокоен и его клиент. Ресурсным якорем, который необходим в начале любой работы, может послужить просто полуобъятие психолога. Если же обнимающий клиента специалист трясется, его руки потные и холодные, вряд ли его якорь будет ресурсным.
Психолог и клиент -это где-то модель отношений матери и ребенка. Известно, что, работая с травмированным ребенком, необходимо также поработать с его мамой, если она есть. Иногда встречались села, которые были задеты бомбежками только краешком, и человеческих жертв там не было. Но ребенок из такого села мог оказаться куда более травмированным, чем беспризорник (приходилось работать и с детскими домами), ставший непосредственным очевидцем драматических событий и видевший изуродованные трупы. Почему? Потому что мама из относительно благополучного села привыкла рвать на себе волосы и голосить. И противоположный пример: женщина вывела своих двоих малолетних детей из-под обстрела спокойно и по-деловому. Малыши после этого были абсолютно адекватны и уравновешены. То, что творилось тогда вокруг них, они восприняли скорее как интересное приключение, лично им ничем не угрожавшее. То есть восприятие ребенком событий почти полностью идет через призму мамы.
Психолог и клиент находятся в таком же тончайшем раппорте. Клиент невольно, как в модели взаимодействия матери и ребенка, начинает воспринимать события через призму невербального отношения к ним психолога. И чем спокойнее психолог, а его спокойствие, безусловно, должно быть положено на его личную веру, чем глубже внутри себя он верит, что все есть и будет хорошо, тем больше у него шансов оказать клиенту эффективную помощь.
Иногда случалось работать с совсем маленькими детишками, лет четырех, которые к тому же почти не понимали языка. С ними приходилось, идя от калибровки, пользоваться "ресурсами", находящимися непосредственно вокруг: "А ну-ка, посмотри в окошечко, видишь, какое ласковое доброе солнышко, а? (дальше шепотом) Как хорошо…" - оп! Заякорили состояние. "А откуда тебе бывает страшно? (откалибровали направление взгляда) Ах, вот откуда! Давай мы это отодвинем подальше-подальше-подальше…(помогаем руками). А теперь берем из окна солнышко (делаем хватательные движения руками) и отправляем его туда, где было страшно. Вот так, вот так…" и т.д. И по невербальным проявлениям ребеночка видно, какие идут изменения. Даже практически без языка можно работать, применяя калибровку, раппорт и совершенно элементарные техники.
У детей часто травматическое событие находится в аудиальной системе. Тогда эффективен аудиальный "взмах". Например, девочку восьми лет постоянно, как галлюцинация, преследует звук самолета. Взрослые - родители и врачи - уже успели изрядно напугать ребенка, убеждая его, что все это ему кажется, но для девочки это реальность. Она плачет: "Что же, получается, что я сумасшедшая, раз мне все это кажется?" Понятно, что здесь первым делом надо ребенка успокоить и войти в раппорт с симптомом, сказав: "Конечно, это тебе не кажется. Просто твои ушки стали гораздо лучше слышать и теперь улавливают звук, который где-то очень-очень далеко. Поблагодари же скорее за это свои ушки". Девочка сразу же успокаивается, значит 80% работы уже сделано: контакт с симптомом найден. А дальше ей говоришь: "Ведь у тебя есть любимая мелодия, правда? Давай-ка ее послушаем". Она начинает слушать и говорит: "Звук самолета все равно есть". "Конечно, есть. Поблагодари его за то, что он есть, мы с ним еще обязательно пообщаемся, а сейчас попроси его подождать только одну секундочку, а потом пусть опять возвращается". По калибровке отслеживаем ту единственную секундочку, когда девочка слышит только любимую мелодию и мгновенно ловим этот момент на якорь.
-Ой, не слышу самолета…
-Конечно, не слышишь. А сейчас - слышишь (отпускаю якорь).
-Слышу…
-А сейчас - опять не слышишь (возобновляю якорь).
-Не слышу…
-А теперь - опять слышишь, а теперь - опять не слышишь, а теперь…и т.д.
Получается своеобразная игра. Якорь то отпускается, то возобновляется, и девочка, соответственно, то слышит звук, то не слышит. Она вдруг понимает, что с этим звуком можно играть, он ей уже не страшен, он стал партнером по игре, девочка смеется. Дальше девочке говорится: "А теперь мы познакомим твою любимую мелодию с этим звуком. Сейчас, пока я тебе объясняю, ничего не делай, но как только я скажу "раз-два-ТРИ!" - мелодия станет громкой-