К вопросу о валидности теста Люшера

Луцик В.Л.

1

О восприятии цвета, цветовых ассоциациях, цветовой семиотике и семантике в последние десятилетия пишется чрезвычайно много. Современные исследования показывают, насколько сложна двусторонняя связь между цветом и психикой — связь, обусловленная фило- и онтогенетически, «мультифакторная и многоуровневая» [3, стр.167]. Именно двусторонний характер этой связи служит основанием для психодиагностического эксперимента, моделирующего тот или иной вариант цветового реагирования человека. Наиболее чистым воплощением этой идеи, сфокусировавшим все ее преимущества и недостатки, является тест цветопредпочтения — «гениальная находка» Макса Люшера [14, стр. 217].

Цветовой тест Люшера настолько известен и популярен, что описание, пожалуй, можно опустить, — подразумевая знакомство каждого психолога с этой методикой. иже речь пойдет о некоторых проблемах, связанных с применением цветового теста в клинической практике.

2

В медико-психологических и психиатрических работах последних лет широко используется и сам «Метод цветовых выборов», и его многочисленные модификации, и стимульный материал как таковой. Это обусловлено тем, что процедура теста Люшера предельно компактна, практически не вызывает реакций отказа, валидна, как подчеркивалось раньше, даже при обследовании лиц с аномалиями цветовосприятия, — и при этом дает «обширную, свободную от сознательного контроля испытуемого характеристику его эмоционального состояния» [7, стр. 5]. Сообщалось, что эта цветовая характеристика свободна также от влияния возрастных, интеллектуальных, социальных, этнических факторов. Немаловажным достоинством методики (а точнее, адаптированных отечественных руководств к ней) является и то, что результирующая информация четко сформулирована и легко вписывается в любой текст. Наконец, при выборе психодиагностического инструментария полезным представляется то, что тест Люшера, будучи типично проективной методикой, в то же время позволяет манипулировать численными данными — начиная от естественных «номер цвета ? номер позиции» и заканчивая чуть более сложными «восклицательными коэффициентами» (уровень тревоги и неблагоприятных компенсаций), коэффициентом Шипоша и пр. Практически любая проективная техника аналогичной направленности, даже допускающая формализацию результатов, в остальном неизбежно проигрывает цветовому тесту, по крайней мере, его лаконичной восьмицветной версии. Что касается полного или «клинического» варианта теста, то он описывался М.Люшером как методика с невиданными доселе диагностическими возможностями. При этом особо подчеркивалось, что «нет никаких причин для ревизии», т.к. «солидная факторно-аналитическая статистика различных институтов… подтвердила теорию и надежность теста Люшера» [8, стр.178].

3

Здесь необходима оговорка: ни критика, ни апология цветового теста не являются самоцелью данной статьи, тем более что обе эти позиции освещены в литературе предостаточно. Обратиться к давней проблеме заставили иные причины. Во-первых, это попытка рефлексии и ревизии собственного ежедневного опыта работы с методикой. Во-вторых — это необходимость верификации диагностического и математического инструментария, возникшая в ходе проводимого нами исследования психосемантических процессов при шизофрении.

Несколько слов относительно первой причины. В начале работы с тестом Люшера возникают некоторые вопросы, которые кажутся наивно-схоластическими и могут быть объяснены недостатком навыка. Часть из них, действительно, с годами дезактуализируется — по мере накопления эмпирической статистики и развития «цветовой диагностической интуиции». Некоторые объективные и традиционно критикуемые изъяны теста Люшера — такие, например, как внутренняя противоречивость теоретических построений, их эклектичность или, скорее, синкретичность — являются вполне преодолимыми. В доказательство можно привести многолетнюю работу Л.Н.Собчик по адаптации теста Люшера в рамках теории ведущих тенденций (хотя вместо «адаптации», по нашему мнению, Л.Н.Собчик пришлось создать фактически новую, собственную концепцию, гораздо более стройную и непротиворечивую по сравнению с оригиналом). Что до пресловутой люшеровской «неакадемической» лексики, то некоторые исследователи вообще не считают ее недостатком, резонно замечая, что нет оснований «назначить» один язык более подходящим для описания явлений психики, чем другой [3].

Однако, часть вопросов остается даже после многолетней практики, и касаются они не столько слабых мест, сколько общепризнанных достоинств теста Люшера. Главное из того, что по-прежнему вызывает недоумение — это несоответствие простоты процедуры объему информации. Обратимся еще раз к известному руководству В.В.Джоса: респонденты «…не могут понять… насколько разоблачительным является тест на самом деле» [7, стр.5]. Признаться, этого до сих пор не могут понять и некоторые пользователи. «Король проективного царства», тест Роршаха (который, кстати, у нас и за рубежом также постоянно критикуется за недостаточную валидность и надежность [5, 19]), диагностически «раздражает», по крайней мере, несколько интрапсихических сфер: собственно зрительную перцепцию, смыслообразование, апперцепцию, речевые функции и пр. Всем известная психометрическая методика Векслера, при всем ее несовершенстве, состоит все-таки из одиннадцати субтестов различной модальности и обеспечивает хотя бы иллюзию «стереоскопического взгляда». В пробе же Люшера, которая от испытуемого не требует даже комментариев, на основании последовательности предпочтения квадратиков цветной бумаги предлагается строить выводы, буквально ошеломляющие своей «глубинностью». Но на самом деле «простота» процедуры и «глубина» методических интерпретаций обманчивы; истинно глубокий анализ ведет в дебри до сих пор не существующей мультифакторной теории цветопредпочтения [3].

Далее, при внимательном изучении литературы становится ясно, что не подтвердилась практически ни одна из «свобод» теста цветопредпочтения (имеется в виду свобода от влияния возрастных, интеллектуальных, социальных, этнических и пр. факторов)[см., напр., Рабиа Г., 1998]. Этого, впрочем, следовало ожидать: никогда и не отрицалось, что в акте цветопредпочтения задействованы, наряду с архетипической и индивидуально-значимой символикой, факторы сиюминутные, ситуативные, да просто случайные. Сообщалось, например, что на выбор цвета влияет освещенность комнаты, качество стимула, мода, органические нарушения цветового зрения при некоторых заболеваниях и пр. Более того, существует «полная разноголосица в определении хотя бы примерного числа факторов, влияющих на цветопредпочтение» [3, стр.44]. А уж сепарировать эти детерминанты и определить вес каждой из них — задача практически нерешаемая, она сродни небрежному совету «учитывать расщепление выбора на сознательное и бессознательное предпочтение» [7, стр.5].

Что, в таком случае, мы тестируем? И не слишком ли хорош, с точки зрения простого здравого смысла, этот тест, вот уже почти пятьдесят лет так легко и с такой фантастической разрешающей способностью вскрывающий «глубинные» психические пласты? Впрочем, в эпоху тотального кризиса рационализма [22] здравый смысл уже неловко призывать в качестве аргумента, тем более что как монопольное когнитивное орудие он и впрямь себя давно дискредитировал. Тест Люшера, напротив, продолжает «работать», несомненно, являясь отражением какой-то психофизиологической реальности. Но какой именно — потребностной? эмоционально-мотивационной? волевой? реактивной? Если он валиден, как это описано, в отношении всего перечисленного (что весьма и весьма сомнительно), то одновременно ли и в какой пропорции?..

При подготовке данной статьи был предпринят мини-опрос в среде коллег — медицинских психологов. Оказалось, что из тех, кто постоянно пользуется этой методикой, практически никто не заполняет канонические протоколы, не строит «кубы» полного варианта и т.д. Внимание обращается на попарное расположение основных и дополнительных цветов (стоящих, прежде всего, в первых и последних позициях), на уровень тревожности, на общий характер и устойчивость ряда. «Провокационный» вопрос о том, к чему тест Люшера более чувствителен — к актуальному эмоциональному состоянию или к устойчивым личностным особенностям — вызвал разделение экспертных оценок примерно поровну (примечательно, что компромиссных ответов типа «чувствителен и к тому, и к другому» практически не было). Наконец, в ситуации, когда возникает противоречие между результатами цветового теста и собственной эмпатической интуицией экспериментатора, предпочтение всегда отдается последней, особенно в тех не столь уж редких случаях, когда и остальные психодиагностические данные расходятся с результатами пробы Люшера.

В самом деле, то, что казалось таким логичным при чтении лучших образцов литературы, зачастую оказывается бесполезным в ситуации реального обследования, когда, например, при биполярным расстройстве и депрессивный, и маниакальный больной демонстрируют один и тот же «светофорный» выбор — 3, 4 и 2 на первых позициях (что, кроме прочего, составляет идеальную «рабочую группу» и должно свидетельствовать о прекрасной работоспособности), причем первый из респондентов честно признается, что ему «абсолютно все равно» и он выбирает цвета именно «как светофор, лишь бы что-то выбрать».

Разумеется, в обоих случаях причины выбора не исчерпываются пояснениями испытуемого и цветовой ряд что-то «сообщает» нам, но, опять же, можем ли мы с уверенностью сказать хотя бы то, что язык двух этих сообщений одинаков? Л.Н.Собчик дипломатически указывает, что главным недостатком методики является всего лишь «отсутствие количественной градации степени выраженности того или иного признака» [14, стр. 220]. Можно сказать и так. Хотя едва ли только количественной выраженностью различаются приведенные выше примеры, которые легко продолжить наблюдениями самой Л.Н.Собчик: предпочтение 342 в разных случаях может означать и «эмоциональный паттерн гармоничной личности стенического круга», и «защитную гиперкомпенсацию», и «олигофренический тип реагирования», и «постпроцессуальный дефект уплощенной личности в результате шизофрении» [15, стр.23].

Следует, разумеется, учитывать клинический диагноз и психический статус пациента. Но в том и проблема, что одной из главных задач патопсихолога остается дифференциальная диагностика, а в этом смысле тест Люшера собственной валидностью, по-видимому, не обладает и может рассматриваться только как вспомогательный инструмент. Другими словами, для того, чтобы проводить цветовую диагностику при конкретном психическом заболевании, надо заранее быть уверенным в том, что имеешь дело именно с этой болезнью. В плане же дифференциального диагноза наиболее информативные и значимые, с нашей точки зрения, особенности цветового реагирования отмечаются у лиц, страдающих шизофренией.

4

Б.А. Базымой описаны ассоциативные и эмоциональные реакции на цвет у больных шизофренией в сравнении с душевнобольными других нозологий, обнаруживающими шизофреноподобную симптоматику, и психически здоровыми лицами [2]. Был выявлен ряд особенностей цветопредпочтения, значимо отличающих выборку больных шизофренией от групп сравнения. Это, в частности, амбивалентность трех видов: 1) в начале обследования цвет оценивается иначе, чем в конце; 2) цвет оценивается одновременно положительно и отрицательно; 3) реакции полностью противоположны в двух выборах (добавим по собственному опыту, что 4) нередко больные шизофренией выбирают цвет на первую позицию со словами «вообще-то мне нравится другой цвет», или 5) разнопланово называют сразу два цвета, а при замечании выбирают третий, не имеющий с первыми двумя ничего общего). Далее, увеличено число экстрасигнальных реакций — когда главное внимание обращается не на цвет, а на фон, на царапины, даже на «разницу между верхней и нижней половиной» стимула. В ассоциациях на первый план выходит конкретно-предметная составляющая (в ущерб эмоциональной): цвет узнается по похожести на расцветку рубашки, определяется как желаемый для автомобиля и т.п.[1] [1] Часты специфические противоречия между ЦТО и основной пробой, отождествление себя с 5 цветом. Значительно расходятся цветовые ряды, ранжированные больными по привлекательности цвета и по степени «соответствия настроению», причем степень расхождения пропорциональна сохранности больного. Наконец, нередки прямые проявления эмоциональной неадекватности и уплощенности, когда испытуемый просто «не понимает, что значит приятный цвет» или «не знает, как надо говорить».

Влияющими на цветовой выбор факторами оказались пол, давность и форма заболевания, ведущий психопатологический синдром, устойчивые эмоциональные особенности больных. Было показано, что «в основе специфического отношения к цвету при шизофрении лежит определенное изменение психосемантики цвета» [2, стр.7]. Характер цветовой психосемантики при шизофрении свидетельствовал о том, что чувство симпатии к цветам у больных связано со степенью и спецификой их активирующего воздействия.

Результаты этого исследования, с нашей точки зрения, по сей день не утратили своей актуальности, они подтверждаются опытом и вполне могут использоваться как дифференциально-диагностические аргументы в пользу шизофрении.

В недавно опубликованной монографии Б.А. Базыма, возвращаясь к теме, указывает, что «никакой определенной последовательности цветовых предпочтений на стимульном материале теста Люшера у больных шизофренией выявлено не было. Это означает, что цветовые выборы по тесту Люшера не могут служить средством нозологической диагностики в отдельных случаях» [3, стр. 106]. И далее: «Несмотря на это, полученные данные однозначно указывают на то, что психическое заболевание в форме шизофрении оказывает влияние на цветовые предпочтения» [там же, стр. 107]. Может ли этот вывод быть использован в патопсихологической диагностике, и если да, то каким образом? С нашей точки зрения, один из наиболее перспективных ответов кроется в упомянутых специфических изменениях психосемантики цвета при шизофрении (более подробно этот вопрос рассмотрен в пп. 9-12).

«У шизофрении нет одного какого-либо цвета или профиля» [3, стр. 107]. Конечно, нет и не может быть патогномоничного цветового спектра, который, подобно идентификационному коду, отличал бы норму от патологии или одно заболевание от другого. Тем не менее, специалистами снова и снова обобщаются и усредняются «тенденции цветопредпочтения» в самых разных популяциях и выборках, в том числе организованных по нозологическому признаку.

5

Практически в любом исследовании, где применялся тест Люшера, можно увидеть «усредненные», наиболее типичные выборы и тенденции цветопредпочтения, общегрупповые профили, якобы присущие той или иной выборке. При знакомстве с научными работами (в первую очередь, диссертациями) в сфере клинической психологии и психиатрии складывается впечатление, что «усреднение» ранжированных цветовых рядов уже не вызывает сомнений в своей целесообразности и методической правомерности. Однако ни то, ни другое не является самоочевидным. Если и есть какой-то смысл выводить «групповые» ряды, то интерпретироваться они должны, вероятно, несколько иначе, чем индивидуальные, и здесь также возможны некоторые «подводные камни»; но начинаются проблемы еще на математическом этапе — при усреднении.  

Не раз приходилось наблюдать, как при анализе цветовых выборов, накопленных в какой-либо исследуемой группе, первым делом составляется простейшая квадратная матрица 8?8, заполняемая частотами попадания каждого цвета на каждую позицию. Арифметически усреднить такую таблицу, получив искомый «общегрупповой профиль» обычного вида, напр. 12345670, практически невозможно. Лишь при малых выборках иногда «невооруженным глазом видна» какая-либо закономерность в распределении, но и здесь, как правило, поджидают неприятные сюрпризы. Например, черный цвет чаще, чем на любую другую, попадал на третью позицию, но оказывается, что красный попадал туда еще чаще! Какой цвет ставить? Если красный, как подсказывает арифметическая логика, то куда деваться черному? На соседнюю позицию? Но оказывается, что ее «облюбовал» еще какой-либо цвет, причем с большей частотой, и т.д. Другой типичный вариант затруднений — синий цвет примерно равное число раз побывал во второй и седьмой позиции, и на эти места даже «нет других претендентов», но спрашивается, куда именно поместить синий цвет — во вторую или седьмую позицию? Не усреднять же, в самом деле, их до 4,5…

Впрочем, чаще всего такая таблица «прямому» анализу не поддается вообще и требует применения специальной математической методологии, позволяющей выявить латентные закономерности (если они есть) в больших массивах переменных.

Собственно, такого рода статистические закономерности, полученные при эмпирическом исследовании цветопредпочтения, и составляют аргументную базу цветового теста. Давно описаны всевозможные тенденции цветопредпочтения у детей и взрослых, у здоровых людей и у лиц, страдающих различными заболеваниями; составлены «таблицы серьезности конфликта» (И.Скотт), выявлены наиболее статистически значимые позиции для каждого цвета и пр[2] [3]. Но для нахождения реальных причинно-следственных отношений требуется прямо противоположная процедура: идеализация, абстрагирование от «точечных» фактов и закономерностей. Иначе не избежать влияния и накопления постоянно вмешивающихся статистических артефактов — вместо развития истинно научных знаний. Многие важные открытия в психологии, напоминает А.В.Юревич, не только были сделаны без использования математического аппарата, но зачастую они не проверяемы, не доказуемы и не выводимы математически.

В качестве импровизации на ту же тему рискнем добавить, что, действительно, за артефактно высокими вероятностями и омонимической достоверностью чрезвычайно сложно увидеть (и это доказывает вся история науки) ту несуществующую асимптоту, каузальную ось, вокруг которой хаотично роятся факты, очумевшие от наших споров об их детерминированности. Известно ведь, что математика, самая приблизительная из всех наук, описывает материальный мир лишь асимптотически (в лучшем случае, с приемлемой для «технических» целей погрешностью); но о математике психического нельзя с уверенностью утверждать и этого.

Приведенные выше суждения о факторном анализе заставляют совершенно иначе взглянуть на традицию частотного усреднения цветовых рядов и, вообще, на ту «солидную факторно-аналитическую статистику», которая «подтвердила теорию и надежность теста Люшера». Возможно, особых «причин для ревизии» и впрямь нет, потому как эта статистика мало что доказывает и уж точно ничего не объясняет.

7

Проблемы факторного анализа (которые далеко не исчерпываются сказанным выше) достались «в наследие» экспериментальной психосемантике. Эта самостоятельная отрасль общей психологии объединяет различные эмпирические методы изучения индивидуального и общественного сознания, решая вопросы о формах интрапсихической репрезентации объектов, о «структуре, иерархии и динамике смысловых представлений» [21, стр.3], о способах «реконструкции индивидуальной системы значений, через призму которой происходит восприятие субъектом мира, других, самого себя» [11, стр.5]. Будучи естественным развитием деятельностного и культурно-исторического подхода, экспериментальная психосемантика в методологическом плане носит синтетический характер, сочетая достижения психолингвистики, семиотики, герменевтики и др. Открывать же это перечисление должен именно факторный анализ, которым буквально пропитана экспериментальная психосемантика, без которого она едва ли вообще выделилась бы к началу 80-х годов в столь оригинальную и перспективную отрасль отечественной психологической науки [9, 12].

Наряду с другими методами многомерной статистики, факторный анализ приобретает здесь первостепенную важность — напр., при построении семантических пространств — как способ экстрагировать «смысловой инвариант» из огромных матриц, получаемых шкалированием, ранжированием, ассоциированием etc. Но ведь в силе остается и все изложенное в предыдущем пункте. Не случайно один из основоположников и корифеев отечественной психосемантики В.Ф.Петренко [11] постоянно подчеркивает, что сами по себе факторы нового содержания не порождают, что это лишь способ компактного представления результатов, интерпретация которых все равно остается сугубо субъективной, всецело зависящей от теоретических воззрений и интуиции исследователя, даже если при маркировке и толковании выделенных факторов он опирается на экспертные оценки.

8

Разумеется, вопросы взаимосвязи цвета и психики не могли остаться за рамками психосемантических исследований[3] [4]. В.Ф.Петренко описано совместное с В.В.Кучеренко исследование, — насколько простое по своей идее, настолько и убедительное, — в задачу которого «входили психологическая валидизация теста Люшера и уточнение символических (коннотативных) значений цветов путем выяснения их предпочтения в различных эмоциональных состояниях, которые вызывались у испытуемых с помощью… суггестивной методики психосинтеза» [11, стр.212]. Математически оценивалось сходство цветопредпочтения, приводились таблицы, иллюстрирующие его особенности в различных эмоциональных состояниях. В итоге была в очередной раз подтверждена «правомочность использования теста Люшера как психодиагностической процедуры» [там же, стр.220], а также конвергентная валидность последнего с техникой психосинтеза. Особо отметим, что В.Ф.Петренко говорит исключительно о «состояниях» и не упоминает о каких-либо «устойчивых особенностях», считая, что «механизмами, реализующими соответствие цвета и эмоционального состояния, являются, по всей видимости, механизмы синестезии» [11, стр.209].

При шизофрении же, в отличие от популяции нормы, «практически все цвета для больных являются психосемантически амбивалентными» [3, стр.121].

И снова возникают вопросы из числа «проклятых»: как же, в таком случае, проводить и интерпретировать «цветодиагностику» в клинике, прежде всего в клинике шизофрении? Каким образом, вообще, М.Люшеру удалось создать методику, «преимущественно ориентируясь на клинический материал» [7, 14]; и каков был в этом материале удельный вес шизофрении — с ее абсолютно неформализуемой амбивалентностью и парадоксальностью?

9

Актуальность исследования изменений, которые претерпевает психосемантика сознания при шизофрении, весьма высока — особенно в свете того внимания, которое в последние десятилетия уделяется во всем мире медико-социальным аспектам психиатрии. От особенностей самосознания больных во многом зависит эффективность психокоррекционных мероприятий, послебольничной адаптации, поведение в ремиссии и пр.

Как сказано выше, в данное время нами проводится исследование особенностей психосемантической рефлексии лиц, страдающих параноидной шизофренией. Отдельной задачей, причем одной из наиболее сложных (по крайней мере, она субъективно сложна), является попытка упростить психосемантический подход — ни в коем случае не примитивизируя, но несколько «разгрузив» его от факторно-аналитической доктрины; совместить с традиционными психодиагностическими методиками, прежде всего проективными и ассоциативными [5, 9]. Иначе говоря, предпринимается попытка выполнить исследование под рубрикой «психосемантическое», но на языке классической патопсихологии.

Восьмицветный тест Люшера включен в диагностическую батарею главным образом для того, чтобы обеспечить несколько различных вариантов пробы ЦТО (цветовой тест отношений [1]), результаты которой будут трактоваться с психосемантических позиций и рассматриваться как значительно более важные и информативные, чем собственно цветопредпочтение.

По нашим наблюдениям, при цветовом ассоциировании и ранжировании в исследуемой выборке подтверждается диагностическая значимость таких «сопутствующих», не нормируемых ранее ни одним руководством поведенческих особенностей, как спонтанные и вынужденные комментарии, мимические нюансы и пр. Налицо также все феномены, кратко описанные в п.4, в т.ч. психосемантическая амбивалентность, проявляющаяся в самых разных режимах (напр., при сопоставлении цветов, которые испытуемыми ассоциируются с соседями по палате, и тех характеристик, которые даются этим же соседям при выявлении конструктов по Келли).

Не решен вопрос: будет ли (если да, то насколько) информативен анализ «общих тенденций» цветопредпочтения в выделяемых подгруппах, в целом по выборке и в сравнении со здоровой популяцией? Кроме всего вышеизложенного, останавливают следующие соображения.

Чрезвычайно существенным представляется вывод Б.А.Базымы [3, стр.167] о том, что анализ цветопредпочтения следует проводить с учетом той роли, которую играет цвет для данного испытуемого в данном эксперименте. Действительно, одним респондентом цвет воспринимается просто как субъективно приятный сенсорный раздражитель (что и предусмотрено инструкцией), другим — как символ чего-либо, у третьего цвет стимулирует предметно-конкретную ассоциацию и пр. Инструкция часто (по крайней мере, в клинике это обычное явление) «нечаянно» нарушается испытуемым, и тест Люшера обращается в ЦТО, т.е. выявляет не какие-то глубинные психические залежи, а опосредованную цветом и ранжированную по актуальности иерархию отношений испытуемого к конкретным объектам (о чем зачастую не задумывается испытуемый и не узнаёт экспериментатор). Далее в этом рассуждении приходим к простой «еретической» гипотезе. Возможно, тест Люшера — это и есть ЦТО, это всегда тест отношений к чему-либо, но в одних случаях объект осознается, а в других — нет. И лишь последний случай составляет собственно люшеровскую процедуру, которая по своей сути является частным, идеальным вариантом ЦТО — цвета ранжируются исключительно по зрительным симпатиям и ничему больше, а стоящие за ними объекты остаются вне осознания. Не осознаются же они, например, просто потому, что не ставится такая задача, хотя в ряде (большинстве?) случаев ассоциация легко может быть выявлена. Возможно, мы узнали бы много нового о причинах выбора цвета, если бы каждый раз спрашивали: почему? Да еще понадобилось бы абсолютное знание анамнеза, и все равно пришлось бы в каждом случае решать, какие причины были на самом деле актуальней; какие интрапсихические силы заставили, скажем, Эллочку Людоедку выбрать серый цвет на первую позицию — ее «отгороженность, потребность в успокоении, тенденция к пассивности», или же ее потрясение от дорогой серой кофточки, появившейся вчера у возомнившей о себе соседки. Почему мусульманин, тестируемый психологом-иноверцем, первым делом выбрал из восьми зеленый цвет? Потому ли, что так продиктовали ему его «ведущий мотив, ведущая позиция», его «концентричность, автономность, гибкость воли…» — или же актуализировалось нечто другое?

С одной стороны, мы как будто пришли к тому же, с чего начинали — к невозможности разграничить ситуационные и «глубинные» факторы. Но речь уже даже не об этом. Нам близка позиция Гордона Олпорта, считавшего, что в фанатичных поисках бессознательного психологи совершенно напрасно игнорируют сознательные отчеты респондентов о своих реакциях [18].

Вероятно, нечто подобное имеет в виду и Б.А.Базыма, когда в заключение своей монографии приводит среди выводов малопонятную на первый взгляд (но только на первый) фразу. Если, считает он, не трактовать термин «проективная методика» слишком широко и подразумевать под ним способность методики выявлять неосознаваемое, то «в процедуре ранжирования цветов "проективного"… совсем мало, если есть вообще» [3, стр.164].

10

Исследовать цветопредпочтение лиц, страдающих шизофренией — задача совершенно особая. В поисках бессознательных глубин или «устойчивых тенденций» здесь всегда велика вероятность диагносцировать лишь мираж искомого на фоне пустоты. Специфика и в том, что такие испытуемые зачастую понимают и выполняют инструкцию, мягко говоря, своеобразно (даже после тщательного разъяснения и коррекции), порой выбирая восемь цветов по восьми разным основаниям. Ведь не только в хрестоматийных структурно-логических пробах, но и в цветовом реагировании больных шизофренией проявляется их давно известная непоследовательность, разноплановость, склонность к выходу за рамки или нарушению инструкции, их тенденция к парадоксальным, экстрасигнальным, атактическим, вычурным, нелепо-бессмысленным, а подчас совершенно неожиданным по силе и выразительности реакциям[4] [5]. Резкое учащение реакций такого рода, а главное, их непредсказуемое чередование с адекватными ответами, должно бы сообщать анализу «усредненных групповых тенденций» подлинно стохастический, случайно-вероятностный характер. Тест Люшера в такой выборке становится методикой с «плавающей» или переменной релевантностью.

Если отталкиваться от традиционного представления о том, что цвет выступает как символ-посредник, переводчик некоего психологического текста на другой язык, то в группе больных шизофренией происходит, видимо, следующее. Методики, подобные тесту Люшера или ЦТО, в каком-то проценте проб (даже у одного испытуемого) валидны, а в каком-то дают вместо «аутентичного перевода» перевод «омонимический», слишком зависящий от мимолетных психосемантических контекстов или личностных смыслов, которые вспыхивают спонтанно и случайно, чтобы тут же погаснуть и уступить место следующим. Цвет здесь не просто «переводчик», а растерянный и несчастный переводчик-полиглот, который одно «слово из фразы» переводит на голландский язык, другое переводит на суахили, третье — на флотский семафор, а четвертое слово, как «слепого» Паниковского, переводит через дорогу. Зачастую именно такая «перекодировка» подвергается статистической обработке, анализу и усреднению.

Приведем для иллюстрации лишь несколько реальных наблюдений.

Б-ной М. «Я выбрал синий — он мне отвратителен, потому что такого цвета были верхние, под самым потолком, маленькие окошки в переполненном и душном автобусе-ПАЗике, на котором я раньше ездил в деревню к родителям».

Б-ной П. «Этой картине подойдет коричневый цвет: видно же, что здесь какие-то фашистские мысли».

Медсестры в ЦТО ассоциируются с фиолетовым, т.к. «они тактически могут быть жесткими, но стратегически это правильно».

Б-ная П. «Почему не нравится серый? А, да я просто мышей боюсь, а к нам утром сегодня забежала одна».

Б-ная К. «Эта картина ассоциируется, конечно, с фиолетовым: я сразу подумала, что это обед, а обеда на наблюдательной ждут как бога».

Б-ная О. «Я знаю, что по тесту Люшера не люблю быть втянутой в чужие распри, поэтому надо отвергать черный».

«…А мой собственный цвет — зеленый, потому что я сюда попала случайно, а вообще-то я веселая, просто вены себе вскрыла».

Б-ной М. [предпочтение 7 цвета]: «потому что из темноты внезапно появляются санитары и увозят тебя».

Б-ной К. [предпочтение 4 цвета]: «такая желтизна с пятнышками и немного с прямоугольниками».

Медсестры ассоциируются с синим, т.к. «у них такие халатики».

Б-ная О. «…зеленый цвет, потому что врач-психиатр — самая популярная фигура в кино».

Б-ной Ф. Санитары ассоциируются с фиолетовым цветом, т.к. «это флаг Запорожской Сечи, откуда пошли их предки».

Необходимо отметить, что выше цитированы относительно сохранные больные; другим цветам они давали адекватные характеристики, которые иногда были сформулированы настолько емко и образно, что могли бы украсить любое руководство.

Но что здесь даст «усреднение» или факторизация? Способен ли тест Люшера диагносцировать что-либо в этой выборке, кроме специфической сопутствующей (спонтанной или спровоцированной экспериментатором) речевой продукции, которая, собственно, самим тестом и не предусмотрена? Можно ли прогнозировать что-либо на основании такого рода реакций на цвет, или мы просто констатируем их достоверное учащение по сравнению с нормой? Действительно ли «глубинные» механизмы, эмоциональные состояния, общие психосемантические характеристики, устойчивые особенности, отношения и пр. — играют в реакциях на цвет более существенную роль, чем декларируемое вслух, и обеспечивают сходство цветовых предпочтений?

11

Эти вопросы отнюдь не кажутся риторическими. Прояснить их мог бы анализ цветопредпочтения в популяции, высоко конкордантной хотя бы по главным из тех параметров, которые, как показано ранее [2, 3], влияют на выбор цвета. Естественно было бы предположить, что в такой группе и цветовые выборы должны обнаруживать высокое сходство; и чем больше параметров, по которым группа однородна, тем более вероятно выявление каких-либо неслучайных тенденций в распределении цветов по позициям. Если же не удастся обнаружить значимого сходства в целом по группе, то, искусственно отобрав из массива результатов однотипные выборы, можно все-таки попытаться установить то общее, что объединяет испытуемых в таких подгруппах и обусловливает схожую реакцию на цвет.

Выборка, практически идеально соответствующая данной постановке вопроса, была набрана в ходе исследования Ю.Ю.Чайки [20]. Группу из 86 испытуемых составили лица, страдающие постшизофренической депрессией (F20.04), которая развилась после перенесенных обострений параноидной шизофрении. Наличие у всех больных депрессивного состояния было важным объединяющим признаком и подразумевало значительное и высокоспецифическое сходство эмоционального статуса. Но особую ценность для нас представляет то, что в этой работе применялся и тест Люшера, и оригинальная личностно-смысловая методика, специально разработанная автором «для раскрытия эмоционально-смысловой структуры депрессивного аффекта» [20, стр.4].

Автор предоставил нам исходные данные, полученные им по методу Люшера. На первом этапе мы обрабатывали лишь анонимные ранжированные ряды цветопредпочтения (для чистоты эксперимента) и не имели информации о принадлежности респондентов к какой-либо из групп, выделенных самим автором на основе комплексного клинико-психопатологического и эмоционально-смыслового анализа.

12 

Обработку данных мы начали с поиска статистистических отличий в распределении каждого цвета по позициям от равномерного (случайного) распределения. В оценке значимости различий были использованы общепринятые критерии Пирсона и, для контроля, Колмогорова-Смирнова. Оказалось, что достоверно неслучайными[5] [6] являются распределения синего (c2=28,8), зеленого (c2=39,9), коричневого (c2=29,9), черного (c2=107,9) и серого (c2=45,9) цветов.

Было выявлено также, что достоверно чаще, чем при случайном распределении:

- зеленый цвет попадал на 1 позицию, а также на первые две, на первые три… и вплоть до 7 позиции[6] [7];

- черный цвет попадал на 8 позицию;

- серый попадал на 7 позицию;

- синий попадал на позиции 4, 5 и 6;

- коричневый попадал на позиции 4, 5, 6 и 7.

Уже из этих фактов можно сделать немаловажные выводы. Для данной выборки традиционные цвета активности, борьбы, надежды, перспектив, эмотивности, оригинальности, даже иррациональности (красный, желтый и фиолетовый) — не отвергались и не предпочитались, они были попросту не актуальны и с практически равной вероятностью могли оказаться на какой угодно позиции в ряду цветопредпочтения.

Но при попытке «по старинке», арифметически построить некий средний профиль получалось:

2 1… …0 7

Остальные цвета стохастически «размазаны» по ранговым позициям, как электроны по своим орбитам. И таблица линейных корреляций (проверенная с необходимыми поправками подсчетом ранговых корре