Адыгские педагоги-просветители

Введение

Новые исторические условия, сложившиеся на Северном Кавказе в конце XVIII — начале XIX веков, пробудили национальное самосознание адыгов и дали жизнь творчеству адыгских просветителей.

Адыгские просветители, исходя из насущных потребностей жизни, стремились приобщить адыгов к культуре.

Деятельность адыгских просветителей многогранна: художественное творчество, создание алфавитов и учебников родного языка, запись и публикация устно-поэтических народных произведений.

Адыгское просветительство прошло в своем развитии три периода. Первый период охватывает 20—60-е годы XIX века. К этому времени относится деятельность писателей-просветителей Ш. Б. Ногмова, С. Хан-Гирея, С. Казы-Гирея, С. Адиль-Гирея, У. X. Берсея. Творчество их складывалось под влиянием русского романтизма. Свои лучшие произведения они создавали под непосредственным воздействием творчества А. С. Пушкина, А. А. Бестужева-Марлинского и др, а так же своего национального колорита.. Для просветителей характерна тесная связь с родным фольклором. В своих произведениях они обращаются к прошлому народа, его обычаям и традициям. Примечательно, что «за раскрытие актуальных проблем современной им действительности они берутся еще не совсем уверенно, часто увлекаясь то воссозданием героических образов, то романтически приподнятым описанием быта горцев» [5,89].

Второй период адыгского просветительства протекал в 60— 90-е годы XIX века. Деятельность просветителей Адиль-Гирея Кешева, С. Крым-Гирея (Инатова) и других была освящена идеями революционных демократов. На их произведениях заметно влияние Н. В. Гоголя, Н. А. Некрасова. Расширился круг тем и проблем литературы. Особое внимание писатели стали уделять современной им жизни, судьбе женщины-горянки. Они отказались от романтизма и перешли к реализму, правдивому изображению жизни.

Третий период просветительского движения — это 90-е годы XIX века и дореволюционные годы XX века. В этот период произошло окончательное вовлечение Северного Кавказа в сферу экономического влияния Россию Новое поколение просветителей расширяет тематику и разнообразит жанры своих произведений. Изображению жизни своего народа посвящены повествования Б. Пачева, Т. Кашежева, Ю. Кази-Бека (Ахметукова), С. Сиюхова, И. Цея и других.

Адыгские просветители сделали многое для того, чтобы культура, национальная самобытность адыгского народа не забылась, а стала достоянием не только на местном уровне, но и за границей. И только благодаря их деятельности образование получили тысячи детей и взрослых,

И так же благодаря их писательскому таланту мы узнаем о времени того периода, в котором они жили: что волновало людей, о чем думали, о чем мечтали. Ведь это были выдающиеся люди с интересной судьбой. Поэтому узнать об их жизни и творчестве стало целью нашей работы.

В связи с поставленной целью необходимо выполнить следующие задачи:

- познакомиться с творчеством и деятельностью адыгских просветителей;

- выявить основные вехи творческого пути нескольких адыгских просветителей;

- выяснить значение их деятельности для культуры и образования адыгского народа.

Работа состоит из введения, двух глав, заключения, литературы.

Глава 1. Жизнь и деятельность Ш.Б.Ногмова

1.1. Шора Бекмурзович Ногмов – писатель, ученый

Писатель, ученый и просветитель Шора_Бекмурзович Ногмов был лингвистом, историком, этнографом, поэтом, собирателем и пропагандистом родного фольклора. Ш. Б. Ногмов родился в 1801 году в родовом ауле, близ Пятигорска. По словам историка Ад. Берже, «прадед его был природный абадзех и во второй половине прошлого столетия выселился в Кабарду»[3,89]. Проработав около года после окончания духовной школы в Дагестане (1817) муллой в своем ауле, Ш. Б. Ногмов поступил на службу в русскую армию, где был в разные годы переводчиком, писарем полевой канцелярии 1-го Волжского казачьего полка, оруженосцем, корнетом лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона в Петербурге, поручиком Отдельного Кавказского корпуса в Тифлисе. Впоследствии он учительствовал в Нальчике, был секретарем Кабардинского временного суда.

Ш. Б. Ногмов умер 10 июня 1844 года в Петербурге. По свидетельству современников, он отличался недюжинными способностями и пытливым умом. Прекрасно владел персидским, турецким, арабским и татарским языками. Русский язык знал в совершенстве и на нем создавал свои произведения, за исключением художественных, написанных на кабардино-черкесском языке.

III. Б. Ногмов много работал над алфавитом и грамматикой родного языка. Ему принадлежит труд «Начальные правила адыгейской грамматики» (1840), который, как и другие труды ученого, был опубликован после его смерти.

Творческое наследие Ногмова составило двухтомник филологических трудов, который включает работы по языку, записи произведений народной поэзии, а также кабардино-русский словарь. Здесь же опубликовано единственное дошедшее до нас стихотворение «Хох», написанное Ногмовым 21 сентября 1837 года по случаю приезда к нему в аул русского академика А. М. Шегрена — его первого переводчика на русский язык с кабардинского.

В «Хохе» Ш. Б. Ногмов в форме традиционных народных здравиц — хохов выразил свое уважение старшему другу и пожелал ему успехов. Он призывает русского ученого изучать кавказские языки и мечтает о просвещенном будущем и счастье людей, прославляет науку и приветствует творческую дружбу ученых.

Старую традиционную форму здравиц Ногмов обогатил новыми мыслями и новой рифмой. Впервые был сочинен хох о науке и просвещении.

Наиболее крупное литературное произведение III. Б. Ногмова — «Черкесские предания», впоследствии получившие название «История адыгейского народа, составленная по преданиям кабардинцев». Опубликованный на Кавказе, потом в Петербурге и Москве, этот труд был замечен прогрессивной русской общественностью. «Черкесские предания» — не только интересное историческое произведение, но и фольклорно-литературный памятник.

Как видно из краткого обзора литературы, посвященной деятельности и жизни Ш. Б. Ногмова, кавказоведческая наука достигла заметных успехов в изучении его творчества. Многие вопросы, связанные с выяснением общественно-политических и исторических взглядов Ш. Б. Ногмова, требуют исследования.

Оценивая филологические и исторические труды Ш. Б. Ногмова, следует сказать, что они навечно вошли в фонд народной культуры адыгских народов XIX в.

Особенностью «Истории» Ш. Б. Ногмова является то, что она написана главным образом на основе лучших фольклорных материалов. Это обстоятельство придает ей характер памятника народного фольклора. Адыгские народные исторические песни и сказания в интерпретации Ш. Б. Ногмова не теряют своей свежести и оригинальности, а, наоборот, обретают живую кровь и плоть, удачно вписываются в живую историю народа, дают историкам, филологам и этнографам основания для постоянных раздумий, постановки, новых, требующих новых решении, научных проблем, позволяют изучить развитие общественной мысли и исторический процесс во всех его многосложностях и противоречиях.

Бесспорно, некоторые выводы и обобщения Ш. Б. Ногмова выглядят наивными и необоснованными. Отдельные из них отстала от развития исторической науки того периода. Он допускал иногда неверные интерпретации лингвистического материала, что, естественно, снижало научное значение его исторического труда, оцененного специалистами как «Летопись» адыгских народов, а самого Ногмова как адыгского Нестора.

1.2. Этапы жизни и творческой деятельности

Жизненный и творческий путь Ногмова можно разделить примерно на четыре этапа или периода. Первый' (1794—1815)— домашние занятия над изучением азбуки арабского языка и учеба в Эндерийском медресе в Дагестане, где он изучил арабский и персидский языки, служившие для него основой знаний восточной литературы. К этому периоду относится непродолжительная его работа в качестве сельского муллы. Второй период охватывает промежуток времени его отказа от сана муллы и до отъезда в Петербург (1815—1830). В это время он изучает русский язык, выполняет разные поручения военной администрации, работает писарем 1-го Волжского полка, затем в Нальчике учителем в аманатской школе.

Третий период жизни и творческой деятельности Ногмова относится ко времени его пребывания в Петербурге (1830—1835 гг.). Здесь он ближе знакомится с русской культурой, получает серьезную культурную и научную закалку, послужившую основой для формирования его просветительских, философско-этических и научных взглядов, нашедших наглядное отражение в его историко-филологических трудах, завершенных на последнем, четвертом периоде жизни и творческой деятельности (1835—1844 гг.), характеризуемом большим творческим подъемом [5,23].

Шора Ногмов, по одной из версий, родился в 1800 г. в ауле, расположенном на речке Джицу, неподалеку от Пятигорска. Это соответствует послужному списку Ногмова, составленному начальником Центра Кавказской линии генерал-майором Пирятннским в Нальчике 30 апреля 1840 г., где сказано, что поручику Ногмову к этому времени «от роду» шел 41-й год. Но есть еще другой документ—«Алфавитный список о роде кабардинского узденя Шоры Бекмурзы Ногмова, составленный им 22 декабря 1821 г., где сказано, что тогда ему было 27 лет. Отсюда вытекает, что Ногмов родился не в 1800-м, а в 1794 г.

В. К. Гарданов предложил другую дату—1796-й. Новые материалы, опубликованные Р. У. Тугановым[6,90], в основном соответствуют «Алфавиту» 1821 г. и дают некоторые основаниям тому, чтобы принять годом рождения Ногмова— 1794 г. Но это не означает, что послужные списки 1832-го и 1840 гг. не имеют ценности. Возникает вопрос, чем объяснить противоречия, имеющиеся в алфавитном списке Ногмова 1821 г. и послужном— 1832-го и 1840 гг. Нам кажется, что оно произошло, видимо, от того, что в то время у кабардинцев не практиковалась регистрация о рождении. Быть может, при поступлении на службу в 1832 г. он хотел представить себя в более молодом возрасте, чем был на самом деле. Если принять за дату рождения Ногмова 1794 г., то в момент поступления на службу ему было 36 лет, что также вызывает вопрос. Но мы склоняемся к 1794 г.

В 1815 г. Ногмов оставляет сан муллы и сближается с кавказской военной администрацией. С этого времени начинается новый период его жизни.

По свидетельству С. Д. Нечаева, непосредственно знавшего Ногмова, он уже знал пять языков — арабский, тюркский-, абазинский, персидский и русский[5,89]. С. Д. Нечаев называл, его молодым, способным и одаренным человеком, который «успел выучиться — сколько можно в здешнем крае—пяти языкам, кроме природного». Живое общение с русскими военными людьми и приезжими иностранцами способствовало тому, что Ш. Б. Ногмов не только освоил русский язык, но и расширил свои духовные, ителлектуальные и научно-просветительские интересы, что ускорило процесс формирования его мировоззрений. Как говорит С. Д. Нечаев, «известный всем приезжим Шора» был желанным собеседником для гостей края и всегда непременно производил на них благоприятное впечатление.

Английский путешественник Роберт Лайэлл, назвав Ногмова способным и умным человеком, отметил, что он был поражен его знаниями и «способностью к аргументации»[6,89].Другой английский миссионер — Гендерсон, посетивший дом Ногмова 26 сентября 1821 г., писал: «Пока мои друзья были заняты некоторыми делами по колонии, я отправился верхом в селение Хаджи-Кабак, находящееся от колонии на расстоянии около двух верст, чтобы навестить кабардинского узденя по имени Шора, с которым я познакомился в Карасе... Я был немедленно введен в дом и сердечно принят его тещей. Его (Шоры) молодой новобрачной нигде не было видно и, как мне сообщила ее собственная мать,- так будет вплоть до рождения ею первого ребенка...»[7,12].

За короткий период работы учителем. Шора Бекмурзович заслужил любовь и уважение со стороны воспитанников. Даже администрация сочла необходимым отметить, что он отличается «примерным усердием» и «во все сие время успел преподать малолетним детям хорошее познание в чтении азбук на русском и турецком языках». Дом Тавлиновых в Нальчике, против сквера Свободы, где размещалась тогда аманатская школа, стал, по существу, первым опорным пунктом светского образования в Кабарде. Здесь по вечерам и до поздней ночи при свете лучины можно было часто увидеть Ногмова, сидящего за чтением книг.

В 1830 г. Ногмов уезжает в Петербург. Обстоятельства отъезда раскрывает его прошение на имя командующего Кавказской армией Емануэля от ноября 1829 г. Как сообщается в документе, осенью 1829 г. из Петербурга в Кабарду вернулись гвардейцы Айдемиров и Тугагов с поручением отобрать несколько княжеских и дворянских детей и привезти их в центр для обучения. Видимо, «они и передали Ногмову приглашение командира полуэскадрона.

Как было сказано выше, прерывание в Петербурге составляет третий период жизни и творчества Ш. Б. Ногмова (1830—1835 гг.).

Этот период имеет ряд особенностей. Ногмов в эти годы вступает в более зрелый возраст. Это шестилетие, по существу, явилось решающим в формировании у Ногмова идейно-теоретических, философских и научно-просветительских взглядов. Пробужденные во время его пребывания на Северном Кавказе основы его умственных и общественно-социальных взглядов под влиянием идейно-нравственной и культурной жизни Петербурга углубляются, отшлифовываются, получают дальнейшее развитие и совершенство. Они в конечном итоге становятся убеждениями, превратившими Ногмова в видного ученого-просветителя.

Отправляясь в Петербург, Ногмов прежде всего имел в виду «пополнить свои знания путем углубленного и систематического изучения разных наук. Он глубоко понимал, что без серьезных познаний в области филологии и истории создание грамматики родного языка невозможно. А приобретенные на Кавказе знания в области научной филологии Ногмов рассматривал как первоначальные этапы и далеко не достаточные для написания грамматики кабардинского языка, которая была его давнишней мечтой. Отличавшийся скромностью Ногмов, по существу, начинает заново изучать основы русского языка.

Ногмов посещал занятия Грацилевского, составившего черкесский[5,25] алфавит на русской графической основе и обучавшего оруженосцев и офицеров Горского полуэскадрона русскому языку.

С присвоением Ногмову в декабре 1832 г. первого офицерского чина — корнет он получает более благоприятные условия для жизни и самообразования. Как офицер, он оставляет казарму и нанимает квартиру и тихом и отдаленном тогда от центра районе Петербурга, в так называемо!- Ротах, на берегу реки Фонтанки, где он живет до возвращения на Кавказ.

В 1840 г. Ногмов заканчивает «Начальные правила адыгской грамматики» и посылает рукопись Шёгрену в надежде, что тот одобрит ее в печать. Однако «верный Шора» получает от своего верного друга весьма строгий отзыв на его грамматику. Шёгрен посоветовал Ногмову изменить графическую основу. Это был не совсем справедливый совет со стороны крупного ученого. Сейчас трудно установить мотивы, побудившие Шёгрена изменить русскую графику ногмовской «Грамматики» на арабскую.

Спустя три года, в 1843 г., Шора Ногмов завершает новый вариант «Начальных правил кабардинской грамматики». В новой редакции по совету Шёгрена Ногмов меняет русскую графическую основу на арабскую. Однако рядом с текстом в арабской графике в скобках везде он дал параллельный текст в русской графике[5,31,]. Этот вариант Ногмов Повез в Петербург.

Работая над грамматикой, Ногмов проявил себя как талантливый и одержимый исследователь, как поэт и собиратель фольклора[5, 32]..

Еще в 20-х годах XIX в. Ногмов собрал определенное количество песен и сказаний. Все это было предварительной работой, По-настоящему вопросы фольклора стали его занимать, очевидно, после возвращения из Петербурга в Кабарду. В особых тетрадях Ногмов записывал предания, песни и сказания, которые одновременно обрабатывал и классифицировал. Став секретарем суда в Нальчике, он получил доступ к разным записям обычного права кабардинцев, осуществленных Я. Шардановым и другими. Эти записи служили в определенной степени базой для творческого размышления Ногмова над актуальными проблемами истории, обычного права и фольклора родного народа, над которыми он так заинтересованно и любовно трудился в течение всей своей жизни.

Почти половину первого тома  «Филологических трудов» Ш. Б. Ногмова составляет фольклорный материал, использованный им при написании своей «Истории». В этом томе помещены также черновые материалы для «кабардинско-русского словаря».

В новом рапорте Нейдгардта от 31 декабря 1843 г. уже конкретно ставится вопрос об организации издания трудов Ногмова. Наместник считал целесообразным отправить Ногмова в Петербург в составе делегации от Кабарды, которая готовилась к поездке, и до напечатания грамматики кабардинского языка и народных преданий» Прикомандировать его к лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона. Находясь там, по мысли наместника, Ногмов мог подготовить издания своих трудов «в одной из столичных типографий». Наместник заметил, что «напечатанное под его руководством сочинение останется собственностью правительства»[5,32]. Казалось бы, вопрос об издании трудов Ногмова почти получил благоприятное решение. Но военный министр 19 января 1844 г. сообщил наместнику Нейдгардту, что вопросы, связанные с изданием работ Ногмова, могут быть решены «только по прибытии» Ш. Ногмова в Петербург и «по рассмотрении его книги»[5,32,]. Ногмов получил разрешение поехать в Петербург не в составе делегации, которая отправилась туда в январе 1844 г., как предполагал наместник, а самостоятельно.

Спустя несколько месяцев после отбытия делегации 14 (26 мая 1844 г. Шора Ногмов вместе со своим «служителем» Клычем (Клыш) Какагажевым, преодолев долгий трудный путь, прибыл в Петербург и поселился в помещении лейб-гвардии горского полуэскадрона, куда он был прикомандирован «впредь до рассмотрения его трудов». Отправился Ногмов в столицу с недугами, утомительный путь и сырой климат Петербурга, видимо, обострили болезнь. В начале июня его здоровье ухудшилось. А 10 (22) июня он скончался вдали от родины и семьи, не сделав «насчет своих бумаг никакого распоряжения»[5,33]. Предполагают, что похоронили его в Петербурге, на мусульманском (татарском) кладбище, что за Волковой деревней.

Семье Ш. Б. Ногмова, состоящей из 5 человек (жена Салимат, дочь Кульандам и сыновьял— Ерустан, Эриван и Иришид), была назначена пенсия в размере 282 руб. 25 коп. в год.

Все материалы, оставшиеся после смерти Ногмова, были отправлены Шёгрену на заключение. В своем рапорте на имя военного министра 23 мая 1845 г. он писал, что «Предания черкесского народа» могут быть напечатаны в каком-либо журнале или отдельной книгой, а грамматика не готова к печати[5,33].

Прав был Шёгрен, рекомендовав рукопись «Истории» Ногмова в печать.

«История» Ногмова в самом деле является не только самостоятельным исследованием, основанным главным образом 'на материале кабардинского фольклора, но и литературным памятником и ценным историческим источником. В этом ее особенность. Ее преимущество перед другими трудами XIX в., посвященными адыгам, состоит именно в том, что она сохранила для потомства такие фольклорные и другие источники, которые дают возможность изучить процесс развития общественно-политической мысли адыгов, нюансы материальной жизни и народной идеологии в историческом плане. Некоторые авторы, на основании того, что «История» Ногмова базируется на фольклорном материале, пытаются принизить ее значение.

Таким образом, тот факт, что «История» Ногмова написана в основном на фольклорном материале, не снижает, а, наоборот, возвышает ее историко-литературное значение, делая ее бесценным памятником и источником для изучения материальной и духовной жизни адыгских народов на протяжении многих веков.

1.3 «История адыхейского народа» Ш.Ногмова

«История адыхейского народа» в концентрированном выражении и в обобщенном виде дает нам представление о возникновении, накоплении и развитии исторических знаний у адыгских народов, начиная с древних времен до XVIII в. Древнему и ранне-средневековому периоду Ногмов уделяет несколько глав. При написании этих глав, он кроме фольклорного материала использовал сведения, извлеченные из Трудов Карамзина, русских летописей и античных писателей.

Особое внимание Ногмов уделяет расселению предков адыгов, делает попытку осветить процесс их этнического формирования.

Важное место в «Истории» Ногмова занимают вопросы общественного и семейного быта, социального и политического строя» древних адыгов. Надо отметить, что материалы, приводимые Ногмовым по этнографии адыгов, имеют уникальный характер. Он кратко и лаконично характеризует состояние производительности труда в сельском хозяйстве и ремесленном производстве. Ногмов пишет, что древние адыги «одарены были хорошими умственными способностями, славились деятельностью и сметливостью». Но постепенно с развитием общества, с разделением его на классы и «притеснением владельцев, а в позднейшие времена от беспрестанных набегов внешних захватчиков нравы адыгов совершенно изменились. Мы сталкиваемся здесь с попыткой Ногмова показать, хотя бы обзорно, процесс развития общества, в результате которого меняются общественно-социальные и нравственно-этические понятия людей. В этих суждениях Ногмова можно проследить мысль, что постепенно на смену патриархально-родо-. вым устоям пришли феодальные нравы, ставшие господствующей идеологией в феодальной Кабарде. В подтверждение тезиса об «изменении нравов» Ногмов приводит многочисленные факты из общественно-политической жизни кабардинцев, из жизни отдельных князей и дворян. Здесь необходимо отметить, что, признавая исторический прогресс, порою Ногмов идеализировал нравы древних адыгов, противопоставлял новый феодально-раздробленный период несуществовавшему у адыгов «золотому веку». Но это был не призыв возврата к старине, а способ выражения недовольства существующим положением.

Ш. Б. Ногмов в своей «Истории» описывает гостеприимство, свадебные обряды, положение женщин в обществе, аталычество, принципы и формы воспитания девушек и мальчиков, вооружение, военное воспитание, народные игры, одежду, танцы, жилища, народный календарь, характер народных собраний 'и т. д. При описании этих традиционных этнографических вопросов Ногмов показал себя блестящим знатоком традиций, быта и нравов адыгских народов. Строки, посвященные этим сюжетам, лаконичны. Ногмовские замечания, мысли и догадки и до сегодняшнего дня служат для историков и этнографов отправными пунктами при исследовании вопросов общественного и семейного, быта, материальной и духовной культуры адыгских народов.

«Изменение нравов» Ногмов связывает и с переменой религиозных воззрений адыгов. Ногмов проследил эволюцию их религиозных представлений, начиная с древних времен до XVIII в. Освещая внешнеполитическое положение предков адыгов, он сообщает, что греки распространяли среди адыгов христианство и это «послужило к сближению этих двух народов». В действительности, адыги имели с греческими колониями на юге России оживленные торгово-экономические и политические связи. Ногмов считает, что союз с греками, принятие адыгами от них христианства «внесло к ним миролюбивые занятия искусствами и просвещение». Ногмов отдает предпочтение христианству ввиду того, что оно исповедовалось русскими и не уводило его соотечественников от столбового пути развития[5,33], способствовало прогрессу народа.

Падение Византии, завоевание тюрками Константинополя в 1453 г. и создание впоследствии Крымского ханства, как вассального .государства Османской Турции, привели к осложнению внутренней, внешне-политической и идеологической жизни на Северном Кавказе. Началась постоянная война ханов против адыгов с целью захвата их земель. Ш. Б. Ногмов в своей «Истории» этой проблеме уделяет важное место. На многих страницах описывается героическая борьба кабардинцев против крымских ханов, которые внедряли среди них мусульманскую религию, служившую для иноземцев идеологическим оружием.

По мнению Ногмова, в ориентации Кабарды на Россию христианство играло не последнюю роль. Это вполне резонно, так как в XVI в., во времена Темрюка, адыги были полумусульманами, полухристианами.

Центральной темой в «Истории» Ногмова является вопрос о русско-кабардинских отношениях и борьбе народа против внешних врагов. Взгляды Ш. Ногмова по этим кардинальным вопросам изложены четко и аргументирование. Эту проблему он старается решить в тесной связи с деятельностью отдельных личностей, в частности князя Темрюка Идарова, который возглавил борьбу за сближение Кабарды с Россией.

Ш. Б. Ногмов не употребляет слово предпосылки. Но весь ход изложения событий, связанных с борьбой против иноземных захватчиков и с внутренним состоянием края, свидетельствует о том, что он, в общем, понимал основные причины и предпосылки, толкавшие Кабарду на сближение с Россией. Внутренние раздоры, междоусобная борьба князей, вызванные развитием феодальных отношений, Ногмов рассматривает как одну из причин, ослаблявших народ в его борьбе против иноземных нашествий. Он подвергает критике тех князей и дворян, которые ориентировались на Крымское ханство и с помощью которых в Кабарде временно устанавливалась власть хана и кабардинцы переносили «самые жестокие притеснения». В рукописи Ногмова, хранящейся и Историческом архиве России в Ленинграде, после этих слов следует очень важное предложение, пропущенное А. Бсрже при издании «Истории» в 1861 г. Ногмов писал, что крымцы обращались с кабардинцами «самым неучтивым и дерзким образом», брали вес, что им вздумалось «самоуправно. Словом сказать, дошли до такой степени, что не было возможности переносить оскорбление»[3,24].

Ногмов опечален тем, что в народе не было единства и сплоченности. В этом он обвиняет князей. «Сами князья были причиной бедствий своей родины; спор за право владения никогда не прекращался. Не находя достаточно сил в земле своей, они призывали чуждые племена и под предлогом, что отыскивают закон-нос достояние, предавали свою землю на разграбление иноплеменникам»[3,65].

Обрисовав внутреннее и внешнее положение Кабарды, Ногмов пришел к выводу, что «уже близка была минута решительного перелома, с наступлением коего, вероятно, Исчезла бы и политическая самобытность Кабарды».

В этих сложных и тяжелых условиях проявилась дальновидность и мудрость Темрюка. Впервые в исторической литературе Ш. Б. Ногмов характеризует Темрюка Идарова как крупного государственного, военного и политического деятеля. Речь идет главным образом об объединении адыгских народов. Бесспорно, некоторые феодальные группировки он подчинил себе силой, опираясь на помощь России. Несколько позднее, по словам рус-кого посла в Турции в 1570 г. Ивана Новосильцева, Темрюк Идаров считал, что земля «по Терке по реке и до моря его, Темрюкова, и зверь бил и рыбу .ловил» Хотя Ногмов не ссылается на источники, по видно, что он был знаком с некоторыми русскими и восточными источниками и по мере необходимости использовал их. Темрюк Идаров, по мнению Ногмова, сыграл выдающуюся роль в истории адыгов.

Проблема сближения Кабарды с Россией является одной из центральных в его «Истории». «Темрюк с некоторыми кабардинскими князьями дал присягу в верности русскому царю Ивану Васильевичу и обязался помогать ему в войнах с султаном и Тавридой»,— пишет Ногмов. Как констатирует Ногмов, «более всего народ был обрадован союзом и покровительством России». Воодушевленные этим союзом, кабардинцы во главе с Темрюком на протяжении многих лет, при поддержке русских войск, вели ожесточенную борьбу против усилившейся агрессии крымских ханов, сильно обеспокоенных вступлением «Темрюка в сообщение с Россией».

Политический союз Кабарды и России 1557 г., говоря словами Ногмова, «крайне тревожил крымского хана». Кабардинский вопрос приобрел международный характер. Османская Турция и Крымское .ханство отказывались признавать факт заключения союза между Кабардой и Россией. А Россия всегда поддерживала свою новую союзницу, занимавшую важное стратегическое положение на Северном Кавказе.

В своей «Истории» Ногмов уделил определенное место показу социальной структуры кабардинского общества. Он обрисовал сложную феодальную иерархию.

Естественно, что в «Истории» Ногмова имеются и серьезные упущения и недостатки. Ш. Б. Ногмов в силу разных причин не смог глубоко раскрыть социально-экономический процесс, преодолеть некоторую замкнутость при освещении исторических событий. Нередко слишком доверчиво относясь к сказаниям и песням, он произвольно устанавливает место и время происходившего того или иного события, а некоторых переводах допущены искажения. Все это, вместе взятое, привело к тому, что в «Историю» Ногмова «вкрались» неверные выводы и толкования отдельных вопросов. Но при этом труд Ногмова «История адыхейского народа», положивший начало разработке истории адыгских народов, является заметным вкладом в русское кавказоведение XIX в. Известный осетиновед В. Б. Пфаф писал: «Отдавая полную справедливость стараниям автора этого сочинения, нельзя, однако, не заметить в нем немало промахов, что весьма, естественно, так как труд Ногмова—заключает в себе первый опыт обработки истории адыгейского народа»[5,33].

Исходя из своих просветительских взглядов, Ногмов высоко оценивает все, что содействовало прогрессивному развитию Кабарды, ее культуры и просвещения.С этих позиций он освещает и исторические проблемы.

Глава 2. Адыгские педагоги – просветители

2.1. Умар Хапхалович Берсей – просветитель, баснописец

Сознавая настоятельную необходимость создания национальной письменности, У. X. Берсей занялся составлением черкесского букваря. По свидетельству М. Краснова, «в 1853 году Берсей представил свою азбуку черкесского языка в Академию Наук, которая ее одобрила. В марте 1855 года Букварь черкесского языка» У. Берсея был напечатан лиграфическим способом в Тифлисе. По этому букварю он обучал черкесов родному языку.

Впоследствии Берсей составил грамматику адыгейского языка. В 1862 году он совместно с известным кавказоведом Усларом разработал на русской графической основе азбуку кабардинского языка, с помощью которой печатались фольклорные тексты в «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа», записанные К. Атажукиным, П. Тамбиевым, Т. Кашежевым, Л. Г. Лопатинским.

Умар Берсей был не только лингвистом, но и первым писателем-баснописцем. В его «Букваре черкесского языка» напечатано 12 басен на адыгейском языке, написанных им, а так же арабские варианты 8 басен в переложении на адыгейский язык и список слов, встречающихся в первых четырех баснях. Басни У. Берсея отличаются острой социальной направлен-стью. Характерна притча «Визирь и Джегуако». В ней рассказывается о том, как Визирь поручил Джегуако составить список глупцов, проживающих в их ауле. Тот составил список и принес Визирю. Каково было возмущение Визиря, когда он увидел в списке свое имя первым! Разгневанный , он потре-вал объяснить, в чем заключается его глупость. Джегуако сказал, что он поставил имя Визиря первым в списке глупцов потому, что он отдал много денег своему рабу, купленному в чужой стране, и отправил за покупками в Индию, не подумав о том, что тот может не вернуться. На вопрос Визиря:

А если он вернется? - Джегуако невозмутимо ответил: «Тогда я вычеркну из списка ваше имя и запишу имя того раба». В притче, таким образом, высмеивается Визирь и прославяется ум и находчивость Джегуако — представителя трудового народа.

В аллегорической форме Берсей высмеивает глупых чванливых людей в басне «Лиса и волк». Он пишет о приключениях умной и хитрой лисы и глупого и самонадеянного волка, пролезших в огород через узкое отверстие в изгороди. Лиса, сообразив, что с полным брюхом не сможет пролезть, обратно, воздерживается от еды. Волк, напротив, наелся вдоволь. По возвращении лиса легко пролезла в отверстие, а волка, не сумевшего пролезть, хорошенько поколотил подоспевший хозяин. Из своего рассказа автор выводит мораль: «Не надейся на свою силу и богатство». Нетрудно догадаться, кого изображает У. Берсей под видом лисы и волка.

Многие басни У. Берсея посвящены различным сторонам человеческой морали и нравственности. Такова, например, басня «Волк, Собака и Лиса». Повествуется в ней о том, как собака, незаслуженно обиженная хозяином, стала дружить с волком, нападавшим на его отары. «Не пренебрегай своим другом: он может подружиться с твоим врагом»,— такова мораль басни.

В басне «Зайцы и Лисы» У. Берсей говорит о том, что нельзя рассчитывать на помощь одного врага с другим. Так случилось с героями этой басни — зайцами, которые, решив сражаться с орлами, обратились за помощью к лисам. Лисы ответили им: «Если бы мы не знали, кто вы и кто те, с кем вы решили враждовать, мы вам помогли бы».

У. Берсей в своих баснях высмеивает зазнайство («Два петуха»), пустословие («Юноша»), глупость («Женщина и Курица»), жадность («Купец и Лекарь») и т. д. Вместе с тем он восхваляет ум, находчивость, остроумие и сообразительность («Человек и Смерть», «Арап» и др.).

Для раскрытия людских пороков У. Берсей широки пользуется аллегорией и сатирой. Сатира его направлена прежде всего против тех, кто оскорбляет человека, его достоинство и честь.

Басни У. Берсея народны. Это выражается в отражении национального характера адыгских народов, в раскрытии народной мудрости, в том, что автор смотрел на явления окружающей действительности глазами народа.

Басни У. X. Берсея тесно связаны с устным народным творчеством адыгов, в особенности с пословицей и сказкой. В них проявляется своеобразный склад народного ума и насмешливым взглядом на вещи, характер национального юмора. Пословицы служат у Берсея основой морали его басен.

Персонажи зверей из басен близки к образам животных в адыгских сказках. Лиса, волк, петух, собака и другие животные и птицы берсеевских басен, несомненно, почерпнуты им в сказочном эпосе. В них не трудно узнать известные каждому с детства черты характеров сказочных зверей. В баснях У. Берсея встречаются те же персонажи-звери, как и в сказках. Они являют собой обобщенные характеры, в которых сатирически выражены людские слабости и пороки. Встречаются в баснях У. X. Берсея и персонажи-люди, которых он показывает в их бытовой и психологической конкретности («Визирь и Джегуако»).

Повествование в баснях У. X. Берсея ведется от лица автора. Рассказ иногда прерывается репликами басенных персонажей. Но несмотря на это, все время ощущается присутствие баснописца, его отношение к рассказываемому.

Самое значительное художественное достоинство басен У. Берсея состоит в том, что ему удалось показать характеры персонажей в действии. Предельно лаконичное повествования баснописца отличается простотой и ясностью языка и стиля, сочетающейся с глубоким содержанием и народной мудростью. Поэтому басни У. Берсея не стареют и сегодня.

У. X. Берсей был не только педагогом, филологом, баснописцем, но и переводчиком. Он занимался также историей адыгских народов, оказывал помощь русским ученым, интересовавшимся ею.

Педагогическая и просветительская деятельность У.Х.Берсея относится к первому периоду адыгского просветительства (20-е - 60-е годы XIX века). Исследованием различных аспектов просветительского наследия У.Берсея занимались многие ученые Адыгеи и Кабарды, такие, например, как У.С.Зекох, Ш.Х.Хут, Р.Х.Хашхожева, Т.Х.Кумыков, П.К. Услар, К.М.Атажукин, М.О.Косвен, М.В.Краснов, Д.ААшхамаф и др. В своих публикациях они хорошо осветили в основном историке - этнографический и филологический аспекты. В данной статье мы пытаемся рассмотреть педагогическую деятельность и работу по созданию национальной письменности Умаром Берсеем, проанализировать кратко его басни с целью определен