Генри Сент-Джон Болингброк

А.А. Грицанов

Болингброк (Bolingbroke) Генри Сент-Джон (1678–1751), виконт (1712) – английский государственный деятель, философ, публицист. Первый английский теоретик истории как науки. Учился в колледже в Итоне. Почетный доктор Оксфордского университета (1702). Член парламента (1701), военный министр (1704–1708), государственный секретарь (1710–1714). Возглавлял кабинет министров (1714). В философии примыкал к идеям и концепциям Локка и Шефтсбери.

Основные работы: «Письма об изучении и пользе истории» (1735, впервые опубликованы в 1752, в 18 в. в Англии вышло пять изданий этой работы, во Франции – также пять, четырежды «Письма...» издавались в 18 в. на немецком языке), «Рассуждение о партиях» (1733–1734), «Идея о Короле-Патриоте» (1749), «Философские труды» (собрание эссе и разноплановых интеллектуально-литературных опусов, написанных в 1727–1733, изданы в 1754) и др. (пятитомное собрание сочинений Б. было издано посмертно, в 1754). В контексте разделяемых общефилософских парадигм Б. вполне в духе своего времени выступал как сторонник эмпиризма и сенсуализма, как приверженец системы Мальбранша, полагая, что то обстоятельство, что «природа по видимости или на самом деле как бы подсказывает нам даже сложные формы идей и отношений, равно как и идеи субстанции, не вызывает сомнений». Более того, по Б., даже «планы» и «способы» интеллектуальной рефлексии людей фундируются самой «природой». (Б. писал: «Я рассматриваю систематическое созерцание природы, под которой я понимаю всю систему божественного творения, поскольку она нам открыта, как универсальный источник всех наук, в том числе теологии и этики».)

В противовес явной гносеологической и политической ангажированности интеллектуалов Нового времени Б. ориентировался на ценности античного философствования с элементами ренессансного мировосприятия. Тексты Б. предлагают читателю, скорее, проникнуться авторским видением мира, нежели принуждают его к согласию посредством изощренной аргументации. Творчество Б. было своеобычным возрождением традиций творчества древнегреческих рапсодов, содержащим при этом элементы свободомыслия и деизма. По мнению Б., «истинному христианству учил Господь. Теологическое же христианство – это религия, изобретенная людьми и своей претензией на непогрешимость первого сокрушившая его. Человеческие страсти, человеческие интересы, человеческие заблуждения – и не только тех или других докторов богословия, а всех экуменических церковных соборов – от Никейского до Тридентского, каждый из которых внес свою лепту в составление современной путанно-непоследовательной и разбухшей системы теологического христианства». В одном из писем к Свифту Б. подчеркивал: «Если под свободомыслящим человеком Вы понимаете человека, свободно пользующегося собственным разумом и доискивающегося до истины без пристрастия и без предубеждений, неизменно ей приверженного, Вы имеете в виду мудрого и честного человека, которым и я стремлюсь быть. Способность различать правое и неправое, истину и ложь – способность, которую мы называем разумом и здравым смыслом, которая каждому даруется нашим щедрым Творцом, но которую большинство людей, пренебрегших ею, утеряло, является светом разума и должна руководить всеми его действиями. Отбросить это правило и направлять нашу мысль божественным откровением – столь же абсурдно, как лишить себя глаз, отправляясь в путь».

Трактуя в качестве основания этики «универсальную благожелательность», Б. понимал под последней «себялюбие» («истинное себялюбие и социабельность – одно и то же... создатель учредил, что они совпадают»). По мнению Б., «все личные и общественные несчастья» проистекают из того, что «близкое, хотя и меньшее, благо будет определять поведение большинства людей в противовес гораздо большему, но более отдаленному – даже по нашим собственным меркам – благу». «Моментальные» и «могущественные» страсти несоизмеримо более эффективно обусловливают поведение человека нежели «медленный» и «холодный» разум – полагал Б. Философские взгляды и предположения Б. были призваны стимулировать реальную просветительскую значимость его моральных оценок, формулируемых в контексте достаточно оригинальных описаний исторического процесса. (Ряд фундаментальных идей Б. по вопросам методологии и философии истории – о задачах постижения и «пользе» истории, о способах изучения ее, о критериях различения в ней главного и второстепенного, о степени достоверности древнеримской и ветхозаветной историографии – оказали существенное влияние на творчество Вольтера и традиционно приписываются последнему.)

Главное для Б., в этом смысле, раскрытие потенциала исторического материала для нужд не только настоящего, но и будущего. Согласно Б., историческое познание – предпосылка и основа человеческого познания как такового: история у Б. суть философия, наставляющая людей верным правилам поведения в общественной и частной жизни. («Поскольку период чудес и откровений остался позади, у человека нет иного способа знать о грядущем, чем попытаться предвидеть его, исходя из истории прошлого и настоящего».) Б. отлучал от подлинной истории тех, для кого история – или забава, или способ сбора салонных анекдотов, или нудная профессия, или средство обретения ученой славы. Традиционалистской «эрудитски-эмоциональной» трактовке истории Б. противопоставил рационально-экспериментальную методику ее постижения в духе высших образцов Просвещения. По Б., философское осмысление истории предполагает не столько конструирование абстрактной теории исторического процесса, сколько исследование реальной истории как процедур духовной деятельности людей в области политики, этики, права, сопряженное с рациональной критикой исторической традиции библейского типа. Б. отмечал, что «история с умыслом и систематически фальсифицировалась во все времена и что пристрастие и предубеждение – причины как произвольных, так и непроизвольных ошибок даже в лучших из историй». По Б., в этой области «церковные власти во все времена показывали пример». Тем не менее, утверждал Б., это «не может и не должно служить основой для беспредельного скепсиса в отношении достоверности всей истории». Достаточно надежным эмпирическим основанием для истории нового времени Б. рассматривал «множество историй, исторических хроник и мемуаров, заполнивших библиотеки со времени возрождения наук и начала книгопечатания». Значительно опередила свое время мысль Б. о принципиальной изменчивости историко-научных интересов людей, вызываемых текучестью сопряженного «событийного ряда»: «...даже в зрелом возрасте наше желание знать, что произошло в прошлом, подчинено исключительно нашему желанию соотнести это с тем, что случилось в наши дни...». При этом, согласно мнению Б., «объективно обусловленное сцепление» этого ряда приводит к тому, что, в частности, «новая история показывает причины в тех случаях, когда современный опыт видит одни только следствия».

Особый акцент Б. делает на ответственности в выборе аксиологических установок как самим историком, так и самим читателем. (Раздумывая о замысле очередного труда, Б. писал: «...не обращая внимания на суждения и практику даже ученого мира, я очень хочу изложить всем мои собственные».) Наделяя интеллектуальную элиту Англии привилегией свободомыслия (размышления современника о «божественной природе королевской власти» как источнике монархических прерогатив Б. обозначил как «тупое и рабское представление», как «один из величайших абсурдов, когда-либо изложенных на бумаге»). Б. считал возможным и оправданным доминирование религиозных максим в сознании народа, отстаивая, впрочем, мысль о желательности определенной их модернизации. Б. был убежден в здравости идеи «суда исторической справедливости» – пусть и в том облике, когда под идеей оценки ушедших правителей воздают должное вождям современным, выступающим «под реальными именами».

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://ariom.ru/