ЭВАНС-ПРИТЧАРД Э.Э.

 

НЕКОТОРЫЕ КОЛЛЕКТИВНЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ НЕПРИСТОЙНОСТИ В АФРИКЕ.

 

EVANS-PRITCHARD E.E. Some collective expressions of obscenity in Aftica// Evans-Pritсhard E.E. The position of women in primitive societies and other essays in social anthropology. - L.: Faber, 1965. - P. 76-101.

 

Для тех, кто живет в примитивных обществах,  нет ничего необычного в том, что они сталкиваются с "непристойностью" в речи и  действиях. Часто эта "непристойность"  —  не  индивидуальная экспрессия, проявляемая под действием сильного стресса и осуждаемая как признак дурного тона, а экспрессивное проявление группы людей, разрешаемое и даже  предписываемое  обществом. Европейцы часто приносят извинения за то, что знакомят нас с такими неприличными проявлениями, но в то же время приводят исчерпывающие и беспристрастные описания; кроме того, иногда они даже пытаются объяснить эти "неприличия", как, например, Юнод, а также Смит и Дейл.

Большинство европейцев, однако, не обладая способностью увидеть "непристойные проявления" в своем собственном обществе, чутко реагируют на "непристойные проявления" аборигенов, сил поскольку те являются для них странными, и тотчас выражают свое осуждение. Основанием для осуждения оказывается то, что такие "непристойности" оскорбляют моральное чувство белого человека. Нет необходимости говорить, что такие критики не предпринимают никаких попыток объяснения. В результате эти "непристойности" квалифицируются  как антисоциальные и  в большинстве случаев запрещены в законодательном порядке. О них говорят либо что они "крайне бесстыдны", либо что они "чересчур отвратительны, чтобы далее существовать".

Цель статьи состоит в том, чтобы собрать воедино некоторые из наиболее полных документальных отчетов о встречающихся в Африке "непристойных проявлениях, дабы мы могли изучить наши данные об азанде не как изолированные примеры, а в сопоставлении с широким спектром аналогичных социальных фактов.

 

II. Непристойные проявления у народностей баила.

 

У народности баила в Северной Родезии есть события, во время которых песни непристойного содержания не только разрешаются, но и расцениваются как неотъемлемая часть ритуала, например, ловля рыбы   лвандо, спуск на воду нового каноэ, выплавка железа, инициация, похороны  и макуби. Такого рода песни исполняются также во время танца кашимбо (с. 191)

Во время сева, выплавки металла, рыбной ловли и спуска на воду каноэ эротические песни сопровождают совместную экономическую деятельность; в других упомянутых выше случаях они сопряжены с религиозным церемониалом.

Однако, хотя Смит и Дейл представляют нам сами экономические события, по случаю которых исполняются эротические  песни,  подробное описание последних в их отчетах отсутствует. О севе нам сообщается, что жена, которой помогают другие домочадцы, "начинает обрабатывать землю, сваливая траву и мусор в большие кучи, которые по мере достаточного подсыхания сжигаются, в то время как ее муж вскапывает свой клочок земли. Как только земля обрабатывается, ее засевают" (с. 137). Сев, стало быть, представляет собой совместную трудовую деятельность членов семьи, и женщины могут распевать во время обработки земли и ее засевания непристойные песни.

Во время ловли лвандо мужчины покидают деревни и разбивают лагерь на берегу реки. Огромная корзина, сплетенная из тростниковой соломы, используется в качестве черпака. Ловцы идут по реке, толкая эту корзину перед собой и отлавливая в нее рыбу, которую затем из корзины выгребают. Здесь мы опять-таки имеем совместную деятельность, видимо, имеющую широкое распространение, но нам не сообщается,   каким  образом   песни образуют часть предприятия (I, с. 161-162, 168-169).

Выплавка  металла у баила – продолжительная и важная трудовая операция, окруженная строгими табу. Необходимо нарубить деревьев и изготовить древесный уголь; необходимо выкопать железную  руду;   нужно заготовить запас  воды,   набрать  глины  и возвести плавильные печи. К осуществлению этих   операций привлекаются, по всей видимости, все жители деревни, которые в это время живут вдали от дома в специально построенных шалашах. Что касается эротических песен, то нам, к сожалению, не дается никакой

информации, за исключением разве что того, что данные трудовые операции сопровождаются ими.

"Когда   наш   информатор   говорит,   что   сквернословие   не запрещено, он имеет в виду те песни, которые исполняются во время этих операций и имеют в большинстве своем скабрезный характер" (I, с. 208). Авторы приводят несколько примеров таких песен, в частности  "Шомпола   ямвандаука". Человек с обнаженными доблестями, они все разделяют, стали они как пружина, заставляют его испражниться".] (I, с. 207-208).

Религиозные церемонии, по случаю которых разрешаются аналогичные  вольности, включают инициационные   церемонии, похороны и празднества в честь тех или иных "божеств".

"Танцы и песни, исполняемые по случаю некоторых событий, особенно мванду и  чисунгу,  связанных с инициацией девочек,  в высшей степени непристойны. Возможно, в них содержится какое-то скрытое значение – такое, какое придается песням, о которых мы уже говорили, – но внешне мотивом является доведение страстей до наивысшего напряжения "В связи с обрядом инициации девочек нам также сообщается: "Чисунгу (танец) продолжается по двое-трое суток, днем и ночью, и открывает простор для разнузданного непотребства" (II, с. 18-26). Здесь же исполняется и танец кашимбо.

Во время траурных обрядов эротические песни исполняются присутствующими   на   них  женщинами. Смит и Дейл приводят несколько примеров, в частности:

 

 

["Милый! Милый! Милый! Его огромный пенис - вот это размер! Эта

вещь   не   имеет   конца   и   предела.   Да   пусть   будет   долгим   ее

расслабленье!"]

                          

 Далее эти авторы говорят: "Когда мы выразили свое удивление по поводу того, что женщины распевают такие песни, — ибо поют их именно  женщины, – старики привели пословицу: "Ушильдильве таитва ку бушу" ["Не обогнать внешнему виду участника похорон"], – т.е. участник похорон, будь то мужчина или женщина, имеет право делать все, что заблагорассудится. При обычных обстоятельствах для женщин считается табу допускать подобные вещи в присутствии мужчин, но на похоронах все ограничения снимаются – люди ведут себя так, как им нравится. Можно посрывать солому с кровли; можно повыдергать злаки на полях; все страсти высвобождаются из оков,  и  не разрешаются  никакие жалобы  на причиненный ущерб, долги или адюльтер" (II, с. 113).

У баила каждый "полубог" и каждый дух предков, которому придается хоть какое-то значение, имеет как   минимум   один ежегодный праздник в свою честь. Такие торжества называются икуби (во множественном числе макуби). То, что происходит во время этих празднеств, суммируется указанными авторами следующим образом: "Все макуби до монотонности однообразны. Всегда много пива; много танцев и песен; мужчины потрясают копьями; непристойные песни и общее непотребство. Ежегодный праздник во многом сопоставим с сатурналиями" (II, с. 191).

Прежде чем я приведу данные по занимающей нас проблеме, касающиеся   народности   батонга,   я   представляю  сжатый   анализ материала о баила:

1.      Неприличные песни обычно не разрешаются обществом.

2.      Теми случаями, когда они допускаются, являются важные религиозные церемонии.

3.      Они допускаются в связи с особо тяжелыми и продолжительными совместными экономическими предприятиями.

 

 

У народности батонга в Трансваале мы обнаруживаем, что эротические песни и непристойное поведение допускаются почти при том же наборе событий, что и баила, хотя здесь нередко довольно сложно   определить то или иное событие как экономическую деятельность или ритуал, поскольку эти события иногда связаны с трудовой деятельностью, осуществляемой в непосредственном сочетании с церемонией.

По  отношению к сунги, домику для обрезаний, как нам сообщается, все, кто в нем находится,    обязаны соблюдать строжайшие сексуальные табу, а жители деревень, оказываясь в его окрестностях, должны  не  шуметь  и  не  ссориться. "Странно,  но приходится  констатировать, что сквернословие,  несмотря на это, допускается и даже рекомендуется; и этот контраст мы часто встречаем во время маргинальных периодов. Некоторые из формул содержат выражения, которые при иных обстоятельствах являются табу; когда женщины приносят к сунги еду, пастырям, получающим ее из их рук, разрешается изливать в их адрес столько неприличных речей, сколько им захочется. Сами матери имеют право распевать непристойные песни, когда толкут маис для сунги" (I, с. 80).

"По   закону   женщины,   являющиеся   матерями   мальчиков, проходящих   обрезание,   должны   приносить   много   каши,   вдвое больше, чем требуется для мальчиков. Стоит кому-то из них этого не сделать, и она в свое время будет наказана. Они ставят горшки с едой на  некотором  расстоянии,  чтобы  не  иметь  возможности увидеть нгома, и кричат: 'Ха тсоо!' ("Мы все в нетерпении".] Это означает: 'У нас  болят  головы  оттого,  что  пришлось так долго  идти, чтобы доставить горшки". Пастыри выбегают им навстречу, сдобривая речь многочисленными шутками весьма двусмысленного характера: "Знаем мы, отчего вы в нетерпении", и т.п. 'Не является ли это правилом нгома?'" (I, с. 84).

Тайные формулы посвящаемых часто чрезвычайно непристойны. Если кто-то хочет узнать у мальчика, прошел ли он обрезание, то говорит ему: "Зверь, который был открыт сзади". Если мальчик уже прошел инициацию, он отвечает: "Крокодил, – а затем добавляет, – нож, который обрезает". Он отвечает так, намекая на длинную тайную  формулу,  подразумевающую тот способ,  каким совокупляются крокодилы, а также скрыто указывающую на то, как мальчики проникают в вагину девственницы, дабы проторить путь для старших, которые последуют за ними. Автор расценивает многие из этих формул как настолько непристойные, что их невозможно привести.

Непристойные песни и выражения в этих случаях связаны с обрядами обрезания, имеющими    большое значение, а также сопровождают тяжелый труд по дроблению большого  количества маиса, который необходимо относить к домику для обрезаний.

В северных кланах девочки, достигшие полового созревания, проходят   через   период   уединения. "Тогда   начинается   период уединения,  длящийся  месяц.  Три   или  четыре  девочки   проходят инициацию совместно... Каждое утро их отводят к озеру, где они по горло   погружаются в воду. Другие посвященные девушки или женщины сопровождают их, распевая непристойные песни и отгоняя палками любого мужчину, который попадается им на пути, ибо ни одному мужчине не позволяется видеть девочку в течение всего этого периода. Если неподалеку от группы оказывается мужчина, женщины спрашивают у него секретные формулы школы обрезания, но не длинные, а короткие, вероятно, те, которые содержат непристойные слова... Когда кортеж женщин, сопровождающий посвящаемых, возвращается  домой,  девушек  запирают  в  хижине. Их дразнят, щиплют и царапают приемные матери или другие женщины; они должны слушать неприличные песни, специально исполняемые для них" (I, с. 177).

Когда кто-то умирает, два-три месяца спустя батонга устраивают церемонию, на которой присутствует вся семья почившего и подвергается разрушению траурная хижина.  Частью ритуала является убиение  козла и  нескольких  кур. "Затем, пока батукула и старики занимались  жертвенными животными, разделывая их и вынимая наружу псани (полупереваренную траву), другие участники траурного обряда начали петь и танцевать. Сначала женщина   постарше,   с   весьма   недвусмысленной   комплекцией   и мефистофелевским выражением лица, очень высокая, с поразительно неприличной улыбкой, вышла в центр круга, широко развела руки и сума (начала петь). По ходу пения она своими бедрами выполняла странные подражательные движения. Эти подражательные движения приобретали все более и более похотливый характер, пока окончательно не перешли в танец живота, настолько аморальный, что присутствующие мужчины опускали глаза, словно боялись, что она сбросит  все  свои одежды. Слова ее песни также были весьма сомнительного характера. Она описывала   женщину-изменницу, ходящую по ночам от одной хижины к другой и стучащуюся в стены в поисках любовников...  Это и  в самом деле  кажется  совершенно аморальным. Давайте, однако, вспомним, что, по мнению батонга, эти  песни,  в обыденной  жизни  являющиеся табу,  в дни  траура считаются особенно уместными. "Смерть мужа раскрепостила этих женщин", – сказал Мбоза. На них больше не лежат никакие ограничения. Они преисполнены горечи, когда исполняют эти непотребные танцы. Причины, возможно, лежат глубже, поскольку не только вдовы поют эти песни. Все-таки    мы    находимся в маргинальном периоде, периоде траура, а эти фазы жизни отмечены у банту причудливыми контрастами: запретом сексуальных сношений и бесстыдным излиянием неприличных слов и жестов".

У   всех   африканских   народов   строительство   нового   дома является,   вероятно,   наиболее   серьезной экономической задачей; кроме того, оно нередко сопровождается религиозной церемонией. У северных  кланов  народности  батонга существует особый  период перехода из одной деревни в другую, занимающий около месяца, в течение которого должны соблюдаться наиболее утомительные табу.

"Когда все стены готовы, все мужчины сообща перетаскивают крыши из старой деревни в новую. Каждую крышу, сбросив с нее предварительно старую солому, они водружают себе на плечи и затем покидают деревню, но не через главный вход, а через одни из задних ворот, которые для этого загодя были расширены. Через лес была проложена широкая тропа. Они идут по ней, передвигаясь как можно быстрее,   и   поют  неприличные  песни,   припасенные  для  особых случаев. В них они подвергают оскорблениям сопровождающих их женщин, несущих корзины, ступки и пестики. "Деревня разбирается на кусочки, так велит обычай. Теперь оскорбления, являющиеся табу, разрешены" (Мбоза). Это заигрывание с моралью в речах разрешается лишь в день переноса крыш в новую деревню. Через несколько дней женщины берут реванш, когда настилают полы в хижинах: тогда они поют свои песни, оскорбляющие мужчин.  Но все это делается в шутку. Это великий день пересмешничества для "тинаму", которые дразнят друг друга столько, сколько захочется. В эти дни человек лишен уважения даже к великому муконвана!" (1, с. 321). "У батонга эти песни не разрешаются, пока перенесена только одна хижина" (I, с. 314).

Хотя церемониальные действия начинаются со строительства новои деревни и включают в себя само это строительство, данная деятельность является скорее экономической, чем церемониальной. В обоих случаях, а именно при неприятной и утомительной работе по транспортировке тяжелых крыш и настилу полов, предполагаются совместные действия, сопровождаемые непристойными песнями.

Во время продолжительной засухи у батонга  совершается жертвоприношение. «Тогда женщины собираются. Они   должны сбросить всю свою одежду обмотав лишь слегка травой свои талии, после чего, двигаясь особым подпрыгивающим шагом, они поют песню:  "Мпфула нана!" ["Дождь,  пади!"].  Они проходят по всем местам в горах, где были похоронены преждевременно родившиеся младенцы, забирают все, что находят в разбитых горшках, и собирают весь этот нечистый материал в секретном месте, дабы дети не могли видеть ничего из того, что они делают. Эти могилки орошаются водой с  целью  "погасить их"  (timula).  Вечером того же дня  женщины отправляются хоронить все эти нечистоты; это делается в грязной тине неподалеку от реки. Ни один мужчина не должен приближаться к ним во время этих операций. Женщинам дается право осыпать побоями  неосторожного мужчину,  встретившегося  им  на пути,  и спросить у него непристойные формулы обрезания. Мужчина должен подобрать в ответ самые неприличные слова, которые ему удастся найти, ибо в этот день все языковые табу снимаются. Даже нагота больше не является табу, поскольку, как говорит Виге, "таков уж закон деревни!".  Каждый выражает согласие с этим устранением обычных законов!" (II, с. 318).

Итак, мы видим, что церемонии вызывания дождя сопутствуют непристойность в словах и обнажение тела. Все это строго запрещено в обыденной жизни.

Последняя церемония батонга, которую мы опишем, – это церемония нуну. Нуну – насекомое, сельскохозяйственный вредитель, катастрофически опустошающий посевы зерновых и маиса. Деревенский вождь посылает женщин собрать насекомых со стеблей пораженных злаков, и затем какая-либо девочка, непременно одна из близнецов, идет и бросает их в расположенное в окрестностях озеро. "За нею марширует целая толпа женщин; их руки, талии и головы укрыты травой;  они  несут веточки  маниока,  размахивая  ими  из стороны в сторону, и поют..."

Когда  девочка-близнец бросает  насекомых в воду, "дикие вопли становятся громкими, как никогда, а женщины исполняют свои непристойные песни (та ку рукетела), которые они никогда бы не решились спеть в обыденных обстоятельствах и которые припасены именно для этих церемоний, т.е. для призывания дождя и охоты на нуну" (II, с. 440).

Если проанализировать эти описания неприличного поведения, то оказывается, что:

1)  как и у народности  баила,  эти  специфические  формы непристойности в песнях, речах и действиях обычно обществом не позволяются;

2)  они позволяются  при  важных  церемониях,  связанных с обрядами  обрезания  мальчиков  и   инициации  девочек, траурных мероприятиях, церемонии призывания дождя или церемоний нуну;

3) это допускается при определенных трудоемких и продолжительных экономических предприятиях: совместном труде по переносу крыш или  настилу полов в хижинах при строительстве новой деревни  или же одиночным трудом  женщины  (возможно, совместным трудом женщин) по измельчению маиса для доставки в домик для обрезаний.

 

 

У меня нет желания перегружать эту статью цитатами, но мы не можем    не    отметить   данные    о    проявлениях    непристойности, содержащиеся   в  замечательном   трактате  Линдблома   об   акамба, народности, проживающей в Кении (Западная Африка).

У акамба мальчики и девочки прибывают в инициационный лагерь вместе. Здесь они в связи с обрядами обрезания исполняют песни.   "Некоторые   песни   поются   попеременно   мальчиками и девочками и отличаются крайне непристойным характером. Одна из них звучит следующим образом:

 

Мальчики:                  "Хей, хей, послушайте!

Девочки отвечают:     "Нет, вы послушайте, что говорят!

 

Смысл этой песни состоит в том, что при  излишествах в сексуальной жизни мужчина сильно худеет, а женщина, наоборот, только расцветает. Содержание в инициационном  лагере, как и исполняемые в нем песни, имеют весьма двусмысленное значение и, по сообщению моего информатора, непосредственно нацелены на то, чтобы показать, что при данных обстоятельствах никакого чувства стыда не существует, хотя в повседневной жизни соблюдается скромность" (с. 50).

Предписывается непристойность не только в песнях, но и в поведении. Каждый из инициируемых во время второй церемонии обрезания должен держать пенис в поднятом состоянии до тех пор, пока это позволяет эрекция. Затем к члену привязывают большой кусок дерева,  и  посвящаемый  в таком  виде ходит  кругами  под дружные   взрывы  смеха.   Во  время  этой  же  церемонии   в  земле просверливается небольшая ямка, представляющая вагину, и каждый из посвящаемых по очереди должен совершить эякуляцию в эту ямку. Кроме того, каждый из посвящаемых должен совокупиться с кем-то другим, чтобы продемонстрировать, как он совершает половой акт с женщиной. "Песни имеют неописуемо скабрезное содержание". Господствует атмосфера вседозволенности, и посвящаемые, вооруженные палками, наводят страх на всю округу" (с. 65).

Во времена засухи женщины акамба совершают церемонию, аналогичную той, которую описал Юнод у народности батонга. Они бьют в барабаны и шествуют от деревни к деревне, а затем, когда соберутся все, отправляются к знахарю.

Линдблом встречал шествующих женщин в 1911 г. и записал некоторые из песен, которые они исполняли. Вот один пример:

 

 

Он дает вольный перевод этой песни: "Мы пришли искать дождя, чтобы обеспечить пропитанием наших мужей, которые слишком истощены и не могут исполнять свои супружеские обязанности".

Линдблом говорит, что песни посвящения у всех акамба стереотипные и очень древние, тогда как повседневные песни имеют узкое распространение и недолговечны. Он не сообщает, передаются ли песни, исполняемые во время церемонии призывания дождя, от поколения к поколению или же нет (с. 276).

Итак, у акамба мы также обнаруживаем, что:

1) некоторые коллективные проявления непристойности обычно запрещены обществом, но 2) разрешены по случаю церемоний обрезания и призывания дождя.

 

 

Проблема предписываемой непристойности заинтересовала меня, когда я оказался среди азанде в провинции Бахр-эль-Газаль, в Судане. У азанде имеются чрезвычайно непристойные песни, которые они считают в высшей степени неуместными и оскорбительными во всех случаях, за исключением тех, когда они исполняются в социально детерминированном контексте. Через несколько лет после смерти мужчины или женщины родственники покойного (или покойной) устраивают пиршество, во время которого на могилу наваливается груда камней. Идут тщательные приготовления  к этому событию. В  ходе  этих  подготовительных мероприятий нет более изнурительной работы, чем работа женщин по обмолоту огромного  количества  проса  и  приготовлению  из  него солода для  изготовления  большого  количества  пива. Часть пива выпивается во время празднества, а большая часть – делится между устроителем пира и его родственниками.

После совершения религиозной церемонии в честь "духов" умерших, насыпается просо, и женщины, родственницы и соседки устроителя пира, начинают молотить его длинными палками. Выполняя эту работу, они ходят кругами вокруг места, где насыпано просо, распевая неприличные песни. Эти песни – единственные, которые передаются из поколение в поколение и известны по всей стране; все остальные отличаются локальным распространением и редко сохраняются более нескольких сезонов. Песни исполняются в быстром ритме, сопровождающемся ударами палок по просу. Обычно одна или две женщины выступают в качестве заводил. Заводилы становятся в центре просяной кучи, руководят пением и выполняют телом непристойные движения. В качестве примера я приведу читателям некоторые из этих песен. Вот одна из них:

 

Na ta pumbo, wili mbia nenge royo.        Мать пиршества, маленький камень в твоей вульве.

Ва semba li pumbo, wili mbia nenge rо уо.          Устроитель церемоний, маленький камень в твоей

вульве.

Agume pumbo, will mbia nenge rо уо      Родичи пиршества, маленький камень в вашей

вульве.

Will kawili pumbo, wili mbia nenge rо уо.           Сын моего брата по пиршеству, маленький камень в

твоей вульве.

A ta pumbo, wili mbia nenge rо уо.          Все люди пиршества, маленький камень в

вашей вульве.

 

Во время исполнения таких песен мужчины держатся подальше от места работы, поскольку опасаются оскорблений.

Через год после молотьбы проса устраивается само пиршество. За несколько дней до праздника женщины делают солод для приготовления пива. Просо мелется под навесом амбара, при этом используется шесть-десять камней, иногда больше; камни расставляются по кругу.

Сначала старики совершают религиозную церемонию в честь духов умерших, содержащую в себе примесь магических обрядов, направленных против колдовства и на оказание благотворного влияния на ритуальный обмен благами во время празднества. По завершении церемонии они начинают петь наиболее известные из тех песен, что могут исполняться по случаю молотьбы или помола зерна. Исполнив несколько строк песен, они покидают амбар, после чего туда являются женщины, занимают их место и начинают помол. Мука высыпается из-под камней и сваливается в кучу в центре амбара. Всегда есть одна или две женщины, которые руководят пением. Работа идет без остановок и под ритм, заданный пением; женщины, занятые пением, периодически заменяют тех, кто устал.

В такого рода песнях разрешено обсуждать то, что в любых иных случаях строго запрещается, также эти песни сопровождаются непристойными жестами.  Когда женщины заняты  этой работой, мужчины стараются находиться от них подальше.

Непристойные выражения, оскорбления как средство брани повсеместно распространены среди азанде, как, впрочем, и у нас. Но такие экспрессивные проявления явно не предписываются, а кроме того, нередко являются нарушениями и ведут к судебным разбирательствам. Другой случай – поведение жен мужчины, когда сын его сестры совершает грабительский рейд по своим владениям, которому, по местным законам, нет оправдания, в некотором аспекте представляется обычаем, относящимся к той же категории, что и описание  выше  в этой  статье.  Эти  женщины  срывают травяные набедренные повязки со своих гениталий и предстают обнаженными перед незванным гостем, выкрикивая непристойные оскорбления в его адрес и развязно жестикулируя. Мы упоминаем эти случаи, но в них непристойность хотя и допускается, но все-таки не является предписанной и не относится к категории коллективного поведения.

Примеры предписываемой непристойности можно обнаружить также в некоторых секретных обществах, существующих у азанде, если не во всех; однако об этих обществах мало известно. Неприличные проявления для секретных оществ, видимо, достаточно характерны  и, судя по всему, аналогичны тем, с которыми мы сталкиваемся в церемонии инициации, например, у вапаре в Восточной Африке. Последняя описана в "Jahrbuch des Stadtischen Museums fur Volkerkunde zu Leipzig "за 1913 г.

Можно подытожить материал об азанде следующим образом: непристойные   проявления,   обычно   запрещенные   обществом,   в некоторых случаях являются санкционированными; например, при совместной трудовой деятельности по обмолоту и помолу проса во время подготовки к пиршествам в честь умерших; в связи с обычаями, которыми окружены родственные отношения с братом матери,  а также в церемониях секретных обществ.

Возможно, существует немало и иных проявлений непристойности в африканских обществах, но использование материала такого характера требует крайней осторожности, поскольку этнографический отчет – это часто всего лишь мнение или частное впечатление   неподготовленного и отягощенного   предрассудками наблюдателя.

                

В своей книге о народности ланго, проживающей в Уганде, Дриберг    предположил,     что    песни     непристойного характера передаются из поколения в поколение, в отличие от других песен, существующих обычно не дольше одного сезона. Дриберг предполагает, что эти песни изучаются, вероятно, в женских школах посвящения. Во время мужских и женских церемоний инициации в этом племени исполняются песни, в высшей степени непристойные; кроме того) Дриберг обнаружил, что аналогичным образом обстоит дело  и  с  церемониями  призывания дождя. В последнем случае содержание песен нередко бывает затемнено сексуальным символизмом, например:

["Леопард напрягает свой хвост под фиговым деревом".]

 

Женщины народности дидинга (Судан) также исполняют эротические песни при строительстве  каменных  пирамид  вблизи посевных площадей, у которых они клянутся не пользоваться зерном для своих личных нужд, а сберегать его для общего пользования всего клана. Во время строительных операций девочки срезают и собирают в кучи траву, также исполняя при этом неприличные песни, которые не достигают мужских ушей. (Устное сообщение.)

У народности лугбара, живущей в Уганде, по случаю начала посевных работ мужчины танцуют особый танец, сопровождаемый песнями эротического характера.  Исполняя этот танец,  мужчины самопроизвольно приходят в состояние частичного полового возбуждения. Оказываясь в таком состоянии, мужчина ненадолго покидает круг танцующих, затем, расслабившись,  возвращается и возобновляет танец. (Устное сообщение.)

 

 

Наш    анализ    предписанных    проявлений    непристойности, встречающихся у народностей баила, батонга, акамба и азанде, теперь может быть дополнен данными, собранными Дрибергом и автором в Уганде и "Англо-Египетском" Судане.

Во-первых, мы должны обратить особое внимание на тот факт, что эти типы непристойных проявлений обычно запрещены. Самими людьми они рассматриваются как крайне неуместные, и при любых обстоятельствах, за исключением немногих указанных случаев, на пути этих манифестаций стоит действенный запрет. Они представляют собой ту часть духовной жизни,  которую общество стигматизирует как грубую и вульгарную и которая должна подавляться индивидом. Однако в некоторых редких случаях такие проявления не только разрешаются, но и предписываются обществом. Через анализ этих случаев пролегает путь к объяснению функции тех типов эротического поведения, которые были описаны в этой статье.

Мы обнаруживаем, что непристойность допускается во время некоторых церемоний, которые мы можем назвать магико-религиозными:

 

Церемонии инициации (баила, батонга, акамба, ланго, дидинга).

Похоронные церемонии (баила, батонга).

Пиршества в честь духов (баила).

Церемонии вызывания дождя (батонга, акамбо, ланго).

Церемония защиты посевов от сельскохозяйственных вредителей (батонга).

Воровство со стороны брата матери (азанде).

Секретные общества (азанде, вапаре и т.д.).

Церемонии близнецов (ланго, ингассана).

Бракосочетание или болезнь детей (ингассана).

Церемония охраны посевов (дидинга).

Танец начала сева (лугбара).

 

Вторая группа случаев, в которых мы обнаруживаем разрешенную непристойность, особым образом связана с трудоемкими или продолжительными совместными трудовыми операциями. Невозможно провести жесткое различие между этими двумя группами случаев, ибо многие события, рассмотренные нами как церемониальные, имеют и экономическое значение, к примеру,

церемония  призывания  дождя.  Точно также  и  многие  трудовые действия включены в церемониальный цикл, например, обмолот и помол проса у азанде. Если мы воспользуемся термином "церемониальный" в самом широком смысле, то все случаи проявления непристойности, описанные в этом очерке, могут быть названы "церемониальными событиями". Но вместе с тем было бы удобно выделить из них подгруппу,  включающую те  проявления непристойности, которыми сопровождаются акты трудовой деятельности.

Такие непристойные проявления, оказывается, сопровождают сев, выплавку металла, рыбную ловлю, спуск на воду каноэ (баила); дробление зерна, перенос крыш, настил полов в хижинах (батонга); молотьбу, помол зерна, перенос камней во время правительственных работ (азанде); строительство каменных пирамид (дидинга); косьбу и сбор соломы (дидинга).

Для объяснения этих проявлений непристойности прежде всего следует сформулировать предположения относительно того, почему запреты общества ослабляются в любом из вышеупомянутых случаев. Затем выдвинуть предположение о том, какой цели служит это ослабление запретов во время церемониальных событий, и в заключение объяснить его    экономическую роль в трудовой деятельности. Корректный метод интерпретации любого элемента культуры заключается в том, чтобы описать его с помощью такого обобщения,  которое может объяснить любое частное  проявление данного элемента в жизни общества. В то же время рассматриваемый элемент   культуры   может   обнаруживаться    во   множестве   иных контекстов и может быть связан со многими другими элементами культуры, так что значение каждой такой связи может быть понято лишь путем анализа соответствующих специфических контекстов. Стало быть, любой элемент культуры,  в частности, тот,  который рассматривается в данной статье, может иметь бесконечное число социальных функций, но все они объединены одной общей функциональной характеристикой.

Прежде чем перейти к нашим собственным объяснениям, мы рассмотрим  объяснения,   предложенные авторами двух работ, из которых мы позаимствовали большую часть материала для нашего очерка.

Мы хотим объяснить, каким  образом  некоторые действия, обычно являющиеся табу, становятся при определенных событиях предписанными способами коллективного самовыражения.

 

 

Как можно объяснить эти предписанные проявления непристойности? Смит и Дейл построили свои объяснения на основе несколько мистического обзора так называемого динамизма баила, под которым они подразумевают все магические и религиозные идеи, обнаруженные ими у этого народа. Они говорят нам, что такие песни используются и должны использоваться, когда для людей становятся непосредственно очевидны динамические силы. Они делают такой вывод: "В нормальных обстоятельствах анормальное является табу, но в  анормальных  обстоятельствах для   восстановления  нормального положения дел делаются анормальные вещи" (II, с. 84).

Это объяснение, как и вообще концепция динамизма, кажется немного мистическим, и трудно понять сделанные ими выводы. Во всяком случае, спуск на воду каноэ, посевные работы и рыбная ловля, хоть и являются сезонными событиями, но едва ли должны считаться анормальными. Теория,  отстаиваемая Юнодом, а также,  очевидно, Линдбломом, почерпнута из работы ван Геннепа "Les rites de passage" («Обряды перехода»). Согласно этой теории, такие непристойные песни могут быть объяснены тем фактом, что они  имеют место в "маргинальные" периоды, охватывающие промежутки между обрядами "разделения" и обрядами "соединения". Так, например, во время строительства деревни у батонга имеет место "маргинальный" период, продолжительностью в один месяц или более, на протяжении которого обычные законы отменяются, а многие особые табу усиливаются. Предписанные непристойные действия и песни исполняются для того, чтобы подчеркнуть временную отмену обычных законов в "маргинальные  периоды" обрядов перехода. Отсюда ясно,  почему мы обнаруживаем аналогичные проявления непристойности в других сходных случаях, таких, как rites de passage инициации и похорон.

Возражения против такого общего объяснения очевидны: оно может объяснить только часть тех фактов, которые собраны в этой статье. Церемония вызывания дождя и церемония нуну, описанные самим Юнодом, — это не обряды перехода или, по крайней мере, н